Глава одиннадцатая. Неоцененная нормальная жизнь

Из тумана Ерш и Хаунд вышли как из воды, раскидывая тягучие плотные плети в стороны. Там, за спиной, продолжала грохотать какофония боя, смешивая выстрелы и дикие вопли серых.

Здесь, волнуясь под ветром, стлалась высокая трава, степь брала свое сильно. Рыжие блики от факела заливали мир вокруг сполохами огня. Черные огромные бочки мрачно высились слева. Дорога, светлея уцелевшими кусками, бежала прямо вперед.

– Откуда обезьяны? – Ерш оглянулся, вслушиваясь. – Мы же, слышишь, в России!

– Уверен? – поинтересовался Хаунд. – Может, тебе кажется.

– Да. – Ерш пожал плечами. – А ты нет?

Хаунд не ответил. Стоял, втягивая воздух и принюхиваясь точь-в-точь по-собачьи.

– Эй!

– Чего?

– Ты не уверен, что мы в России.

– А она осталась, что ли? – Хаунд прочистил горло, харкнув под ноги. – Сильная штука, как наждаком дерет внутри. У тебя тоже?

Ерш мотнул головой. Да, пройти через туман они смогли, но дышалось тяжело.

– Россия, Ершик, это леса, поля, речки чистые, небо голубое, травка с березками, деревеньки на пригорушке. – Хаунд хмыкнул, представив эдакое чудо. – А у нас с тобой жопа какая-то, срань и бедлам. Всюду людоеды, корысть, реки крови, наркомания вон и алкоголизм.

– Надо полагать, ты вчера прямо страдал от последнего.

– Это как раз по-русски вышло, с душой, расслабились, православно наколдырившись. – Хаунд усмехнулся. – Не будем терять времени, подаренного нам случаем, даром, и пошли-ка вперед, дружище.

– Так это самое, слышь, чего про обезьян думаешь?

– Обезьяны? – Хаунд уже начал топать вперед и оглянулся. – Хрен с ними, макаками голожопыми. Может, зооцирк тут оказался в Войну, вот тебе и обезьяны. Вернее, мутировавшие обезьяны. Мне вот крайне хотелось бы, чтобы на самом деле этих приматов перевозили куда-то по железке в момент удара. Знаешь почему?

– Неа.

– Если это и правда траханый зоопарк на колесах, то там точно хватало зверья куда серьезнее. И вот с ним мне сталкиваться совершенно не желается.

– Например?

Хаунд странновато хрюкнул, не оборачиваясь и явно посмеиваясь.

– Барсы, носороги… Насчет барсов вряд ли, а вот лев один точно был бы, или даже два. Медведь, как минимум, еще кто-нибудь волки те же самые. Хотя волков тут и своих, наверное, в лесничестве хватало.

Он вдруг остановился. Ерш замер, видя по напряженной спине, как Пес что-то почувствовал. Или кого-то.

Ружье Ерш не убирал с самого перекрестка.

– Долго мы провозились с дорогой, не видно ни хрена нормально, – проворчал Хаунд, – надо бы место для ночлега найти. Этих-то, глядишь, задержат наши блохастые друзья. А утро вечера мудренее.

Да-да, мысль правильная, йа. Только вот что-то не нравилось ему вообще и в частности, чем-то несло с той стороны, где прятался город. Чем-то очень странным и ни разу не встреченным, пусть и смахивающим на весьма знакомое. Но понять отсюда не выходило, хоть тресни.

Так… надо уже разобраться – что и к чему, перестать ждать непонятного и начать действовать. Натюрлих.

Что за огромные емкости, ему вполне ясно. Бывший газоперерабатывающий завод, бочки-цистерны нужны для хранения продукта. Факел горит аномально, но это как раз в порядке вещей для нынешнего времени. Мешают только сполохи, не дают рассмотреть ничего вокруг. Это плохо, йа.

Стоп.

Однажды Хаунду довелось топтаться на самой окраине города, где Самарка втыкалась в Волгу. Плавни, бывшие пристани и гаражи с лодками и катерами. Все сплошь в тине с камышами, воняет тухлятиной, болотом и ржавым железом. Заказ оказался на нескольких хитрых типов, живущих там и промышлявших грабежами. От погонь фейсов с Прогресса типы уходили, как ни странно, на лодках.

Хаунд тогда вдосталь натоптался в жиже, прятался в росших отдельными островками плакучих ивах, жрал огромных лягушек живыми и все пытался понять – как добраться к ублюдкам? Найти-то их он нашел быстро. Прямо в самом сердце гибельной топи на конце улицы Земеца, за руинами кислородного завода.

Мог бы, наверное, просидеть, не солоно хлебавши, еще с сутки, йа. Пока лягушки не перестали бы шнырять вокруг, проведя параллель между количеством плавающих в жиже оторванных голов их товарок и почти неподвижным волосатым монстром. Но природная наблюдательность и склонность к анализу его не подвела.

Не могли упыри, засевшие посреди камышового ада, не выбираться наружу в эту сторону. Как не крути, а чистая вода имелась только с этой стороны, вытекая родниками из-под проржавевшего буксира, лежавшего на берегу.

Вешки, метившие сразу несколько гатей, Хаунд умудрился найти к обеду третьего дня. Мятую старую банку, край черенка от лопаты, черепушку, торчавшую из водицы самой белой маковкой. Дальше вешки бросались в глаза автоматом.

Вот и сейчас, как в плавнях, он что-то зацепил самым краем глаза. Ну-ка, если подумать?

Присматриваться вот так, прямо сейчас, по желанию, не выходило. То ли прыгающие рыжие отсветы виной, то ли мастерство кого-то неизвестного, решившего сделать путь к чему-то важному заметным только для своих. От, тойфельшайссе, хитра голь на выдумку.

– Зырь, слышь, херовина какая!

Ерш показывал на что-то. И?

Хаунд даже рыкнул, йа, от свалившегося облегчения. Вот оно как, оказывается.

Просто торчащий кусок бампера, обломанный и ржавый? Ну да, натюрлих, если не вдуматься. Много к тринадцатому году каталось бибик без пластика повсюду, а именно с пусть и содранным, но хромом? То-то же.

Ерш пошел за ним, ничего не понимая. Но раз ведет, так ведет, и правильно. У этого парня стихия своя, водяная, тут вотчина Пса. А дядя Пес плохого, если речь идет о его жизни, не посоветует.

Впереди, в темноте над городом, заскрежетало, переходя в вой и рев. Ерш вздрогнул, Хаунд ускорился. Глаза цеплялись за выступы, кочки, торчащие куски непонятного происхождения, медный провод, почти бухту, весь в зарослях травы, кусок кирпично-цементной стяжки, непонятно почему валявшейся здесь. Ага.

– Хитер бобер. – Хаунд рыкнул и пошел быстрее, следую направлению, заданному едва заметной арматуриной, согнутой куда-то на север.

Рев, идущий от города и сверху, повторился. Только ближе.

Хаунд и Ерш почти бежали, прямо между баков для газа, которые башнями высились над ними. Бежали, делая хитрую петлю, снова попадая к полоске зеленого тумана, никуда не уходящего от перекрестка. Стреляли там куда реже, кстати.

Еле заметную стрелку, в самом низу ржавого выпуклого бока, Хаунд заметил уже на полном бегу, стараясь поторопиться. Рев воздухоплавающего нечто, явно прущего к ним, его сильно смущал. Казалось, что на хвост к ним желал сесть ни много ни мало, а натуральный дракон. В драконов Хаунд не верил, но крыложоры случаются разные. Вдруг тут перед Войной оказалось гнездовье, к примеру, беркутов?

Такую любимую в качестве вешек банку из-под лимонада, вытертую временем в зеркало, он заметил на заборе. И тут же ветер принес ему подарок – едва уловимый запашок давно умершего человека.

Рев надвигался, рокоча в темном небе и потихоньку являясь во всей красе, превратившейся в смазанное темное пятно над верхушками деревьев, прячущих подъем дороги к городу.

– Что это за хрень?! – заорал Ерш.

Хаунд не ответив, постаравшись побыстрее добраться туда, где их явно ждал мумифицированный труп. Глупо? Нихт, нормально. Человек, это точно, ржавчиной несет, кожаной курткой истлевшей, порохом из патронов к ружью. Прятался же он где-то, так? Или нет и просто помер тут?

Рев нарастал. Рев вбивал в землю страхом. Его силища пугала.

Нетленные мощи, торчавшие сапогами из невысокого мохнатого холмика за рухнувшим забором из сетки, вели как маяк. Хаунд поднажал, уже явственно понимая размер напасти, налетающей из-за спины.

Рев ударил еще раз. Ерш закричал в ответ, разворачиваясь и собираясь стрелять.

– Сюда! – Хаунд схватил его за шкирку, бросая над мумией, лежавшей на самом пороге схрона.

Ружье он цапнул, не давая палить. Не стоит дарить Коту с компанией такую наводку. Пусть себе думает, что хочет.

Оглянулся. Замер.

До твари оставалось метров двадцать. Огромная кожистая дрянь, вытянутая шея, тупомордая башка, темные провалы глазниц, раскинутые крылья. Разинутая пасть.

– Хаунд! – заорал Ерш.

Рев ударил, вбивая в землю, ощутимой волной пройдясь по телу, заставив дрожать весь ливер внутри. Хаунд скакнул назад, перепрыгнув через мертвяка. Пихнул того ногой, сбивая вниз, на ступени, рванул заскрипевшую дверцу. Уже в темноте нащупал засов, вбил его в паз.

За стальной пластиной зашипело, зашкворчало, пахнуло едким.

– Кислота. – Хаунд ругнулся, отодвигаясь дальше.

Рев ударил снова, сверху и удаляясь. Ерш, икая, искал в своем рюкзаке что-то. «Что-то» оказалось обычной свечкой. Запаленная – чуть подсветила семь ступенек, упиравшихся в порожек.

– Посвети сюда. – Хаунд показал на мумию. – Вдруг знакомый?

Разобраться в знакомстве не вышло. Лицо съежилось, усохло, туго обтягивая череп. Странно, конечно, что его до сих пор не отыскали и не сожрали… Хаунд осторожно, концом ножа, тронул куртку, истлевшую по рукавам. Перевернул лацкан и замер.

Разбегавшиеся по груди светлые кристаллы ему не нравились. В дрожащем свете набухшие белесые шишки едва заметно вздрагивали. Кто знает, какая дрянь жила в них, но больше всего они напоминали грибы. Догадка показалась верной, нож чуть отодвинул куртку, замер, показывая натянувшиеся светлые нити, соединенные с кристаллами и уходящие внутрь трупа.

– Грибница, сука. – Хаунд снял со своего рюкзака куда более полезные факелы, всученные в Кротовке. Запалил и спустился вниз.

– Жечь нужно?

Ерш смотрел понимающе. Дряни вокруг хватало всякой. Грибы-паразиты редкостью не были. Если на кого-то из них попали поры – капец тогда.

– Нужно. – Хаунд отступил, нагнулся, спускаясь в убежище. – Так…

Хороший схрон кто-то устроил, ничего не скажешь. На дальних полках открыто стояли канистры, блестели банки-коптилки. Амбразуры убежища, выходящие наружу, почти полностью заросли. Лишь в одной, через щель, можно было разглядеть хренов перекресток с зеленоватым даже ночью туманом. Крылатая паскуда, чуть не угандошившая Хаунда с попутчиком, нарезала круги неподалеку.

– Дырку заткни, чтобы не отсвечивать, – кивнул Пес и занялся освещением, – сейчас осмотр проводить станем.

Горючка в канистрах не выдохлась. Лампы зажглись, подарили свет и надежду. Быть сожранным тупыми грибами, впивающимися внутрь требухи и жрущим изнутри, Хаунду не хотелось.

Им повезло. То ли споры еще не созрели, то ли грибница все же померла, проживая на единственном попавшемся человеке и высосав его полностью. Одеваясь в проверенную до мелкого шва куртку, Хаунд покосился на сапог мумии, видневшийся на лестнице.

– Жечь? – снова поинтересовался Ерш.

– На хрена? Они же сами к тебе не переползут, а вонять будет, как будто мы тут свинью опаливаем.

Парняга согласился.

– Так. – Хаунд решил не ковыряться в пожитках помершего неудачливого туриста. – Что тут есть хорошего?

Ерш, уже хозяйничающий на полках, показал старые газеты, упакованные в пленку. Неплохо, не с лопухами же в кусты ходить?

– Консервы.

– Вздулись?

Ерш мотнул головой, мол, все нормально.

– Не надо их жрать. Ну если не хочешь помереть, конечно, – Хаунд ходил внутри небольшого помещения, рассматривая пол, – ботулизм, Ершистый, дрянь вроде говенная. Будешь блевать и сморкаться кровью с собственной требухой, покроешься чирьями и помрешь от кровавого поноса и остановки сердца.

– Да ну тебя, – обиделся Ерш, – чего ты меня за идиота держишь?

– А чо ты так обрадовался этим банкам? У нас с тобой есть сухари с салом, какого рожна тебе еще надо? Говна на лопате изволите?

Ерш не ответил. Хаунд нагнулся и с удивлением посмотрел на находку.

Записная книжка. Старая, с обложкой под кожу, не особо толстая, но плотная. И почти не заплесневевшая, только чуть пыльная, пожалуй.

«Это моя собственность, дерьма кусок. Попалась – найди меня и отдай. Морхольд».

Хаунд кхекнул. Неизвестный хрен с горы, да еще с таким понторезным погонялом, вызывал желание накидать ему по щам. Верни, ишь чего.

– Ты чего там? – поинтересовался Ерш, уже готовый жевать.

– Да… – Хаунд полистал страницы, заполненный крайне плохим, если не сказать хуже, подчерком. – Тут целый девичий дневник, как посмотрю. Излияния потертой души, вспоминающей былое и думы, само собой. Пойдет, удобно с собой носить.

– Ни хрена не понял.

– Говорю, Ерш, кто-то тут мысли свои записывал, изливал на бумагу накопившееся в прошлом. Недовольство, неустроенность, дедовское ворчание какое-то. И погонялу себя хрен явно выбрал из-за самовлюбленности.

– А какую? – Ерш пластал сало и вопрос, видно, задал из вежливости, успев потерять всякий интерес к находке.

– Морхольд, блядь. – Хаунд сел и достал одну из пяти оставшихся в портсигаре Морозова самокруток. – Он бы еще этим… Гавейном бы назвался.

– Морхольд?!

Пес повернулся к новому напарнику, порой удивлявшему. Сейчас, натюрлих, по голосу было слышно, что неведомый выпендрежник Ершу знаком.

– Знаешь?

Ерш кивнул.

– Я с ним работал даже. Два раза, да. Года три назад где-то. У нас там, гоняли в Димитровград. С ним, слышь, еще чечен был.

– Кто?

– Ну, чеченец, Басмач. Они там на ноги подняли братву местную нехило, а в первый раз он вообще шороху у сектантов навел. – Ерш хекнул, расплывшись в улыбке. – Упырю одному, слышишь, в сраку воткнул биту, бейсбольную. Во как!

– Эвон чего, – Хаунд посмотрел на блокнот чуть иначе, – дивные дела Господни, не иначе, промысел Божий привел нас сюда. А там не он валяется, весь съеденный грибами?

Ерш взял лампу, сходил и посмотрел. Издалека.

– Не. Точно не он. Я б узнал.

– Да? Ну ладно.

– Что написано то? Он вроде в основном стебаться любил, а не ворчать. Все подкалывал нас с Басмачом всю дорогу туда и обратно. Ну, вернее, обратно-то нам пиздеть и не довелось, слышь. Мы оттуда ноги едва унесли.

Хаунд задымил, подсветил себе страничку.

– Да он же этот был, как его… офисный…

– Планктон?

– Ты откуда, юноша, знаешь такие мудреные слова, позволь поинтересоваться?

Ерш усмехнулся и кивнул на записную книжку.

– Ясно. – Хаунд пробежался еще. – Я-то имел в виду боевых офисных бурундуков. Мне про них Лукьян рассказывал, хозяин одного кабака. Говорил, мол, до Войны на них он больше всего бабла делал, когда те приходили телок гулять, друг перед другом членами мерялись и шлялись на бизнес-ланчи.

– Чей-то это, бизнес-ланч? – Ерш раскладывал стеганый матрасик, прошаренный в Кротовке.

– Ты чего спать заваливаешься, водоплавающее? Тебе первому сторожить, потом меня разбудишь и уйдем, как туман начнет уходить.

– Думаешь, уйдет?

В голосе Ерша слышалась горечь. Йа, Хаунд сам не горел воевать с Котом при имеющемся раскладе. Но, мало ли, вдруг их там проредила местная фауна?

– Щас я тебе сказку на ночь прочитаю. – Он открыл страницу, хмыкнул и… – А, точно. Бизнес-ланч. Это такой хитрый обед, Ерш. Когда состоит типа из трех блюд, салатец, суп там, второе и компот. И вроде как в хорошей жральне да вроде не особо дорого.

– А в чем тогда хитрость?

Хаунд осклабился.

– В человеческих понтах и дурости. Салат еще куда не шло, если из овощей. Но если с этой херовиной… майонезом… ну, это типа если жир с травками растопить и с мясом, то вчерашний и не съеденный, из заготовок. Суп, чаще всего, растворенный бульонный кубик и половинка яйца. Остается второе. А бабло брали как за нормальный двойной жареный крыс.

– Нелюди.

– Хуже.

Эт точно…

Хаунд затянулся и открыл наугад. Хмыкнул, начал читать.

– Хера се они, слышишь, там жили… – обиженно протянул Ерш. – Поезда, книжки, картошка в сумках.

– Трусы с кружевами на бабах.

– А это как? А-а-а, слышь, знаю. – Ерш радостно, почти по-детски, улыбнулся. – Видел. В кантине девки стриптиз танцуют.

– Эт где? – между делом поинтересовался Хаунд.

– У летунов. У них там вообще весело бывает. Даже на гитарах играют.

Действительно, йа, весело у них там.

– А офисный планктон эт смешно, слышишь, Хаунд. Морхольд рассказывал, он там тоже поработал. Во жили люди, с утра подъем, чай горячий, вода с крана, ботинки сухие, эти, как их… автобусы. Или даже машины, у каждого почти. И у каждой.

– До сих пор гниют, – Хаунд сплюнул, – весь город в кочках, проседают, зарастают, сколько их было? Не война, так от выхлопного газа бы померли, наверное.

– Читай еще.

Хаунд покосился на него.

– Ты читать умеешь сам?

– Да. Но, слышь, у тебя здорово получается. Я как-то на службы ходил. К каким-то там, не знаю, короче, сектантам. Но нормальным, людей не жрали, хлыстами себе не били. Коммуна «Красный штат». Дед у них там проповедник, суровый был. Читал проповеди офигенно, слышишь?

– Почему был?

Ерш пожал плечами.

– Не поделили с красноглинскими чего-то. Те их и сожгли.

– Ясно. Тебе сказки на ночь не читали, часом?

Ерш не ответил. Посмотрел в сторону. Хаунд понимающе кивнул. Йа, сентиментальный парень, надо запомнить, вдруг пригодится. Почитать ему? А и ляд с ним, со временем, почитает.

– Щас… О, нашел. Сказка про менеджера-скинхеда.

– Кого?

– Да хрен знает, Ерш. Я ж не в курсе.

– Думал, ты тогда жил.

– Вот такой? Вся морда в шерсти и тогда жил?

– Ну, хрен знает.

– Слушать станешь?

– Да.

Хаунд внутри усмехнулся очередной порции безумия, свалившегося ему на голову. Ночь, зеленый странный туман, летающая хренотень, погоня, обезьяны. И он читает на ночь здоровенному лбу. Дас ист фантастиш, йа.

Бывшие футбольные фанаты – это нонсенс. Такое тупо невозможно, баста и точка. Перестал ходить на мяч, забиваться на после с парнями из другой фирмы, квасить все, что горит и тупо жить непонятной другим жизнью? Ничего страшного, внутри все такой же, сваренный из брусков холодной стали.

– Вася!

Ну, здравствуй, Василий, что ли… Приехал тогда с командировки. Намотав в очередной раз немало километров, от Магнитки, да-да, до Нефтекамска. А тут, надо же небывалое дело, новенький. Оказалось, даже мой сосед, сидит себе справа, мелькает рыжеватой бородкой, аккуратно подбритой в тонкие линии по щекам к вискам. Знакомое дело, надо же, где такое видел?..

К четырем часам нашего самарского, тогда шедшего вообще нога в ногу с Мск, времени делать становилось практически нечего. Почему? Потому как в Башкортостане все люди, умевшие что-то решать, давно уехали домой, к чаю, баурсаку с лагманом и прочим вкусным радостям. Даже если там вовсе не балеш с чак-чаком, а совсем даже обычные православные щи и чай из пакетиков. А сосед, становилось ясно почти безошибочно, жутко устал изучать тактико-технические характеристики отопительного оборудования. А еще он курил, угу.

– Пошли курнем.

Сигарета есть средство коммуникации и возможность поговорить наедине. Нарушать разговор за перекуром тупо невежливо.

– Василий?

– Михаил?

– На мяч ходить не перестал?

– С чего вдруг такие мысли?

– Ты ж хулс.

Василий поскреб бороду. Улыбнулся.

– Сильно заметно?

– Весьма.

– Раньше было дело.

Моя сестренка в восемнадцать влюбилась в радикального эколога, левого по призванию и анархиста по сути. Упорола в столицу, прожила год и вернулась. И продолжила борьбу с правыми. Как-то же так выходит, что где правые-наци, там и хулсы. И они жутко не любят шавок, ну, антифа, антифашистов. Так что увидеть хулса, пару раз влезая в эти дела, вполне возможно.

Когда учился и работал в охране, случалось охранять матчи и смотреть за восьмым сектором. Его-то наши хулсы с правыми облюбовали давно.

Но если честно, работе оно никак не мешало и на наших отношениях не отражалось, даже наоборот. Хулсы ребята бойкие, за словом и звездюлем в карман не лезут, распечатывая одно и другое сразу.

В июне, когда купаться сунется только самый убежденный любитель этого дела, контора бухала на небольшом теплоходике. Накидавшись как следует, кто-то заявил об обязательном крещении. Мол, тебе, уважаемый Василий, выпало тут же и немедленно окунуться. Сказано – сделано, хулсы, как старая любовь, никогда не ржавеют и не покрываются пылью. Вася сиганул в почти ледяную Самарку, хлопнул, вылезши, сто грамм и стал в доску своим.

А работал он шикарно, если не сказать больше.

Директором был у нас в то прекрасное добро-стабильное время питерский охотник и рыболов, поставивший на заставку Боярского во всем мушкетерском и ставший после такого Дартаньяном. Дартаньян хорошо делал некоторые вещи, как-то:

Выедать мозг через ухо по любому поводу, прилетевшему с Питера.

Очень интересно считать зарплаты, особенно при изменении мотивации и отсутствии контроля.

В рабочий день уезжать на лодочную и возиться с купленной моторкой.

Внимать мудрым речам главбуха, даже когда та лезла не в свое дело, и пудрить мозги своим женщинам.

Решать проблемы с теми, кто был его контрагентом, когда он сам был обычным менеджером по продажам в Питере.

Васе выпало работать с Ульяновском, а где тот, там и, скажем, Нурсултан. Известный на все Поволжье бизнесмен, меценат, селфмедмен и поклонник футбола. И, самую чуточку, сайентолог, ну, может и бывший сайентолог. Человек с хваткой, связями, умением работать так, что другие завидуют, и всеми прочими качествами настоящего делового человека. Разве что чуть порой избалованного. Но как и в любом бизнесе, такие люди, нужные как Роскосмос заводу имени Кузнецова, могут это себе позволить. Единственным плохим нюансом даже в текущий на дворе жирный тринадцатый год было нежелание организации грузить его в долг.

Когда что-то шло не по его сценарию, тот набирал Дартаньяна и они долго, божась, обещая и хваля друг друга, решали вопросы. Основным делом директора после этого было убрать в сторону ПДЗ. Ну, обычную просроченную дебиторскую задолженность, самое рядовое дело при работе в кредит.

И… И набрал как-то нашего коллегу – бывшего хулигана – человек Нурсултана, требуя немедленно и сразу отгрузить машину самых свежих и вкусных газовых колонок. И колонок-то ему требовалось не каких там Васе нужно отгрузить, а исключительно подешевле и ходовых, что сами себя продают. Само собой, что в долг. Опять.

Василий, строго смотря в стену напротив, вздохнул и, прослушав весь нагловатый полубред, очень по-деловому и крайне вежливо, ответил:

– Уважаемый Александр, к сожалению, не имею таковой возможности без закрытия долга по предпредпредыдущей отгрузке.

Судя по высоким тонам и воплям, доносящимся из телефона, в бедные Васины уши швыряли с того конца просто исключительное говнище, мерзкое, липкое и редкостное по консистенции дерьмо. Но Василий не сдался, вновь поразив нас всех дипломатией и тактом, отклоняя поползновения жаждущего колонок сотрудника Нурсултана:

– Нет, Александр. Именно, Александр. Да, Александр, вы верно меня поняли. Да, пусть он сам набирает директора.

На дворе жарило солнце, кипело лето, наш руководитель, полностью понимая всю важность своего присутствия в организации в самый сезон, изволил находиться на лодочной, ковыряясь в суденышке. Правильно, товарищ майор, надо же нервную систему расслабить. Именно так.

Не достучавшись до любителя рыбной ловли и катания с мотором, немного избалованный бизнесмен звякнул Василию.

Неизвестно, что точно было сказано с Ульяновска, хотя лицо нашего хулигана перестало быть каменным, но точку в разговоре поставил именно он:

– Я работаю на организацию. Если мне скажут, отгружу. Так разговаривать со мной не нужно. Идите на хер и всего доброго.

И отключился. Кто-то аплодировал стоя, кто-то охреневал и предвкушал будущие кары, Трусов, как обычно, считал профит по сделкам, Аня восхищалась и желала курить. В коридоре нам встретился багрово-яростный директор, летящий к Васе. И мы даже немного перепугались.

Но все обошлось. На годок. Через год, когда директор вернулся к Питеру, жене, Мариинке и бивню мамонта в Кунсткамере, Вася уехал проверять склады Нурсултана на предмет хотя бы какого-то наличия нашей продукции в счет долга. А вернувшись, обнаружил штраф в размере зарплаты за его любимую организацию. Штраф выписал куратор с Питера, и наш коллега, занявший самое важное офисное кресло в филиале, ничего сделать не смог. И точно, не из своей же стажерско-директорской зарплаты платить за косяки менеджера. Ясен пень, он же виноват.

Если честно, я до сих пор восхищаюсь твердостью характера Васи, так красиво сказавшего в тот день:

– Идите на хер.

– Мужик, чо… – Хаунд довольно хмыкнул. – Ты все понял? Э, юноша?

Ерш, похрапывая, дрых без задних ног. Хаунд повозился в рюкзаке, отыскивая истинное сокровище – механические большие часы, найденные в карманах Морозова еще во время выпивания с закусыванием и спрятанные до поры до времени.

Яволь, герр Ерш, дрыхните. Через два часа подъем. Лучше подвыспавшийся напарник, чем напарник, заснувший на дежурстве. А он пока найдет, как себя занять. Лампа горит, есть чем подымить, натюрлих, а записную книжку, неведомо как оставленную здесь каким-то знакомцем Ерша, читать интересно. Да еще в ней и историй до хрена. Самое оно, когда надо скоротать время.

Зуб не злился. На что? Он еле-еле выжил, ведьма без имени спасла его. Два дня? Плохо, но справиться можно. У него дело, а он просрал сроки. Ничего, сейчас постарается нагнать.

«Ласточка» принялась сразу, как будто и не стояла посреди ледяной аномалии в разгар осени. Он проверял ее полдня, вполне понимая – тратит время, сильно тратит. Но это машина, и если что не так – конец всему. И ему тоже.

Ведьма стояла на своем склоне, положив руку на голову Малыша. Пес, раза в полтора больше, чем должен быть, вывалил красную лопату языка. Зуб помахал рукой, закрывая дверь. Спасибо, чего уж.

На месте, где его застали «морозники», Зуб побывал сразу с утра. Исползал на животе все вокруг, ища новые следы от покрышек. Нашел сразу несколько, поняв, что кто-то еще должен был его искать. И наткнулся на нужные, широкие, ребристые, в самом конце. Так…

Они все же его обогнали. И теперь догонять надо самому Зубу. А ему так хотелось увидеть тяжелую махину первому, сидя где побезопаснее и рассматривая горизонт в трубу. Ну хорошо, догонять так догонять. Жаль, боеприпасов не так много, как хотелось бы.

Зуб смог зарядить правую коробку для ракет. Он сильно сомневался в удачности залпа, но это лучше, чем ничего. Овальные болванки с перьями хвостов были пробными. Он даже почти перестал бояться их детонации во время езды по Москве. Их не кидало, конечно, по багажному отсеку, Зуб хранил их в специально вырезанных ячейках большого куска пенопласта, жестко закрепленного на днище, но все же…

Прямо до Красного Яра. Потом направо, на Хилково. И до упора, через Тимашево, если верить карте. Погнали!

«Девятка» побежала почти радостно, как застоявшийся конь. Зуб начал набирать скорость почти сразу, опасаясь встретиться с кем-то из Воронов, еще отправленных по его душу. Да и в Красном Яру, надо полагать, вполне хватало любителей не выяснить «как дела» и «не надо помочь?», а тупо постараться догнать, забрать и нагнуть. Мир после падения Рубежа стал шире, но ни черта не поменялся по сути.

Зуб гнал вперед и считал наличные силы, включая два полных барабана к штуцеру, полтора магазина к укороту, три обоймы для пистолета и прочее. В прочем дебете значились непонятные ракеты, два заряда картечи в «моссберг» и полная лента на сто к курсовому пулемету. Ничего другого, кроме пары ножей и набора инструментов, включая пожарный топор, у него не было.

За два дня успело распогодиться. И снова стать сыро-мрачно. Желтое, явно трепыхнувшееся напоследок к теплому небу, умирало на глазах. Серое, бурое, черное, никаких других цветов, кроме грязной охры, пятнами мелькающей на драном картофельном мешке полей по обочинам. Ветер хлестал сильными порывами, гоняя обломанный сухостой и вездесущее перекати-поле.

Блик с правой стороны Зуб поймал на автомате, и тут же притопив, решил проскочить на всякий случай. Туда, к почти ровной аллее из кленов, с трассы уходила дорога. А вдалеке, за разросшейся посадкой, виднелись высокие острые ангары. Совсем неплохо для рыцарей с большой дороги, любителей повыпотрошить проезжих с проходящими. Стоило…

Ветер притих всего на пару секунд. Зубу хватило это времени, чтобы заметить струйку черного дыма, идущую впереди из-под обочины. И подозрительно высоко торчащие кусты.

«Девятка» взвыла двигателем, бросаясь вперед. Кусты дрогнули, даже через работающий мотор донесся басовитый рык. Длинная прямоугольная морда, горой возвышающаяся над высоченными колесами, появилась тут же.

Обваренный ржавыми листами «кировец», старый колесный трактор, тяжелый, как наследство СССР, и такой же надежный, украшенный бульдозерным ножом, вырос над дорогой. «Ласточка», входя в вираж, прошла в полуметре от него. Трактор, позванивая, все равно тяжело ухнул, выкатываясь и звякая шипованной полосой, свисавшей сзади.

Такую же, оскальзываясь на специально накиданной грязи, впереди растягивал какой-то хер в камуфляже. Зуб был готов стрелять, нажал на педаль, запуская электроспуск и заставляя ПКТ загрохотать, выплевывая несколько пуль, обычных и трассирующих, так страшнее. Хер замер, а «ласточка», юзом пройдя по чавкающей земле обочины, пронеслась мимо.

Блик был неспроста. Это Зуб понял, катя мимо поворота. Две «газели», поставленные на вездеходные покрышки и поднятые на самодельные рамы, уже перли к нему. Новая погоня началась, не дав ему проехать несколько километров спокойно.