Эльза
Придя на кухню, она останавливается в дверном проеме. В груди у нее словно полыхает огонь. Новое ощущение. Она впервые сталкивается с ним, и проходит некоторое время, прежде чем ей удается распознать его.
Безнадежность.
Стаффан сидит или, скорее, лежит, нависнув над столом и обхватив голову руками. Когда он проснется, его будут мучить боли. Проблемы со спиной у него с тех пор, как он стал жертвой несчастного случая, когда ему было чуть больше тридцати; впрочем, пока Эльза массирует ее по вечерам и пока сам Стаффан держит себя в руках, спина ведет себя терпимо.
Он выглядит почти как ребенок, когда лежит вот так. Если б не сильно поредевшие белокурые волосы на макушке, его вполне можно было бы принять за мальчишку. Стаффан по-прежнему высок и строен; лишь маленькое брюшко выдает, что он выходит из формы. Это результат последних месяцев. Он стал есть больше, чем ранее. Да у него, собственно, и нет сейчас других занятий.
Перед ним на столе стоит наполовину пустая бутылка шнапса.
Эльза не знает, где он раздобыл ее. Она не приветствует появление таких вещей в доме, и ему это известно. Она не любит запаха спиртного, будь то от его дыхания или от кожи, и когда Стаффан приходил домой от Петтерссонов, покачиваясь и «благоухая», ему приходилось спать на диване в столовой. Возможно, именно поэтому он даже не пытался подняться в спальню. Во всяком случае, Эльза надеялась, что все обстояло именно так.
Она торопливо бросает взгляд через плечо, на лестницу. Айна еще не проснулась. Эльза даже рада, что нынче дочь спит все утро. Раньше обычно так и бывало, однако в последние недели Айна вставала рано, и даже по воскресеньям, когда ей не требовалось идти в школу. Ей хотелось привести себя в порядок перед богослужением. Судя по всему, она в восторге от нового пастора. И в этом нет ничего странного. Он же такой стильный, а в Сильверщерне не так много других мужчин, кто мог бы привлечь внимание молоденькой девушки…
Эльза подходит к кухонному столу и кладет руку на плечо мужа.
– Стаффан, – говорит она ему тихо.
Он не издает ни звука. Эльза осторожно гладит его по спине и повторяет:
– Стаффан…
Чувствует легкое движение под своей рукой. Он немного приподнимает голову, а потом с тихим стоном отрывает ее от поверхности стола. Проходит несколько секунд, прежде чем его глаза фокусируются на ней, и она видит в них стыд – еще до того, как тот успевает моргнуть.
Стыд, похоже, поселился там навсегда.
Стаффан смотрит на нее. Его глаза красные, он небрит. Выглядит как пьяница. Как Эйнар – когда она находила пастора в церкви и ей приходилось тащить его к нему в часовню, чтобы он мог проспаться.
Эльза ждет, пока пройдет приступ злости. Стаффан весь сжимается под ее взглядом. Но она не обращает на это внимания. Наконец гнев проходит, остается лишь печаль.
– Вставай и ложись в кровать, – тихо говорит Эльза.
Она гладит его по темени. Стаффан поджимает губы и коротко кивает. Его глаза блестят.
Целуя мужа в колючую щетинистую щеку, Эльза чувствует запах перегара. Еще какое-то время смотрит на его стул, пока Стаффан тяжело поднимается вверх по лестнице. Стул необходимо покрасить. Или, точнее, все их. Кухонные стулья у них бирюзовые и блестящие, вызывающие улыбку у всех, кто приходит к ним домой. Это действительно выглядит несколько неожиданно. Как и зеленая входная дверь. Эльза любит пестроту. Будь у нее такая возможность, в их доме все было бы разных цветов – синий, и лиловый, и красный, и оранжевый… Но это выглядело бы просто дико, и поэтому она утоляет свою страсть с помощью ярких пятен – то здесь, то там. Входная дверь. Кухонные стулья. Живые цветы на клумбах весной и летом, блестящие яблоки осенью…
Эльза трогает ногтем шелушащуюся на спинке стула краску. Под ней виднеется серое дерево.
Она просила Стаффана перекрасить их месяц назад. Думала, ему пойдет на пользу, если у него появится хоть какое-то дело. Занятие. Краска у них осталась с прошлого года, и Эльза напомнила ему, где она стоит. Но он так ничего и не сделал.
Такое впечатление, словно что-то в нем погасло.
Эльза закрывает глаза.
Она всегда знала, что надо делать. Даже в самые тяжелые часы понимала, как поступать. Она заботилась о своей матери, когда та умирала, кормила ее супом и держала над горшком, меняла ей пеленки. И никогда не плакала у нее на глазах, поскольку тем самым могла сделать ей только хуже.
У нее всегда находился хороший совет другим. Она считалась человеком, на которого другие могли положиться. Спроси Эльзу, говорили в городе. Если кому-то требовалась помощь словом или делом, или чтобы его просто выслушали, любой мог обратиться к ней. И она гордилась этим.
Но сейчас просыпается по утрам с ощущением, словно не может дышать.
Что же им делать?
У них остается еще немного денег, но этого совершенно недостаточно для покупки дома где-то в другом месте. Они смогут прожить на них еще несколько месяцев, если Эльза попросит отсрочку по счетам, но потом…
В Сильверщерне нет никакой работы.
Но и ехать им тоже некуда.
Мир вокруг них начал сжиматься…
Эльза открывает глаза. У нее нет времени на эти размышления. Да и нет никакого толку от таких дум. Она торопливо собирает в корзинку имбирное печенье, остатки холодной курицы и смородиновый сок. Ей надо докупить побольше.
Эльза старается не думать о том, во что обходится содержание Биргитты – сейчас, когда они сами еле сводят концы с концами.
Утро нынче прохладное, обычное для конца зимы. Очертания города резко выделяются на фоне светлеющего неба. Оно чистое, с несколькими пятнами светлых облаков в районе горизонта. Под подошвами хрустит снег. Эльза направляется к лачуге Биргитты. В городе пусто. В прошлом году в это время жизнь уже била ключом, даже до восхода солнца. Те, кому выпало трудиться в воскресенье, шли на работу. И зачастую на пути к Биргитте происходили интересные встречи – к примеру, с топавшими на шахту парнями, с которыми можно было поболтать об их матерях, сестрах и женах. А сейчас, если она и встречает кого-то, то лишь потому, что они провели ночь вне дома или болтаются по округе, поскольку им некуда больше пойти. Как привидения…
На улице холоднее, чем полагала Эльза, и ей, конечно, следовало надеть шарф, но, несмотря на мороз, уже чувствуется дыхание весны. Река как бы просыпается от зимней спячки и все быстрее несет свои воды к озеру, и пусть утром и вечером еще темно, днем солнце уже прилично припекает. Ей даже становится чуть легче на душе во время этой короткой прогулки.
Все образуется. Как и обычно. Как ни плохо идут дела, в конечном итоге все всегда встает на свои места.
Подойдя к дому Биргитты, она стучится в дверь и произносит:
– Биргитта, это Эльза.
Биргитта узнает ее голос и открывает дверь. Она кажется более напуганной, чем обычно. Войдя внутрь, Эльза замечает, что бедняжка снова ушиблась – на лице у нее синяки.
– Ах, Биргитта, – говорит она ей мягко.
Порой Эльзе хочется заключить убогую в свои объятия и утешать ее, пусть Биргитта не намного моложе ее самой. Но она знает, что та сразу запаникует, стоит только попытаться. Гиттан не любит, когда к ней прикасаются, это Эльза поняла давно. Наблюдая, как подопечная, согласно собственному особому ритуалу, начинает распаковывать принесенную ей еду, она снова чувствует теперь уже знакомое жжение в груди.
Не только из-за дома они не могут покинуть Сильверщерн.
Ведь если они уедут отсюда, кто тогда позаботится о Биргитте?
