Глава 8

ПЕРВЫМ, что я заметила, упав рядом с ним на колени, была его одежда: разорванная, грязная и помятая от долгого пути. Я не успела разглядеть ее днем, когда чары рассеялись, и перемена эта поразила меня: в одно мгновение он превратился из принца в бродягу. Почему-то мне не приходило в голову, что внешние чары могут скрывать и истинное состояние его одежды. Больше всего меня удивило то, что на его плаще, там, куда пришелся удар Могильного Лорда, красовалась огромная дыра – и до настоящего момента ее тоже заметно не было.

– Как же много магии ты тратишь из-за своего тщеславия? Ради всего святого, ты же едва стоял. – Мои руки дрожали. Я сдернула с пальца кольцо, убрала его в карман и начала расстегивать пуговицы на его одежде. – Знаешь, ни мне, ни чудовищу не было особенно важно, как ты выглядишь.

Я распахнула плащ. Его голова завалилась набок. Рот был приоткрыт; я решила не приглядываться к ряду острых зубов, показавшихся за губами. Впрочем, гигантская рана на его груди сразу притянула к себе все мое внимание. Сравнивать мне было не с чем, но я догадывалась, что, будь внешние чары еще в действии, он не казался бы таким тощим. Мне не очень-то хотелось видеть все эти выпирающие ребра и кости. Некоторые белые пятна посреди кровавого месива были отнюдь не клочками изорванной рубашки. Рана была длинной и рваной и тянулась от левой ключицы к правому боку. Человек с таким ранением уже был бы при смерти из-за потери крови. Но Грач, к счастью, кровью не истекал. И все равно я бы чувствовала себя гораздо спокойнее, если бы он не валялся без сознания, а самодовольно уверял меня, что эта рана для него – не более чем царапина.

– Грач. – Я похлопала его по щеке и невольно поморщилась: выступающие кости и впалые щеки слишком живо напомнили мне о том скелете, что цеплялся за мою юбку. – Ты же принц, правда? Давай, просыпайся и продолжай меня бесить, пожалуйста.

Он уткнулся лицом мне в ладонь и застонал.

– Пока не очень получается. – Я свернула полы плаща и на всякий случай приложила к его груди. Потом, вспомнив вчерашнюю ночь, подняла его правую руку и повернула ладонью к себе. Что ж, он и здесь скрыл порез с помощью чар. Но все равно кожа заживала довольно быстро: если бы я не знала точно, то подумала бы, что поранился он неделю назад или даже раньше.

Я вздрогнула, когда поняла, что глаза его слегка приоткрылись. Он смотрел на меня.

– Ты все еще здесь, – пробормотал Грач в каком-то полубреду.

Я быстро отпустила его руку.

– А где мне еще быть?

– Сбежать.

– Если ты еще не заметил, в этом лесу полно существ, которые так и жаждут меня убить. Даже их отрезанные конечности, и те за мной охотятся. Как бы мне ни было неприятно это признавать, лучше уж я останусь с тобой. Шансов выжить будет больше.

– Может быть. – Он попытался шевельнуться, но глаза его тут же закатились.

– Не говори загадками. Что мне сделать, чтобы вытащить нас отсюда? Грач? – Я снова похлопала его по щеке.

– Помоги мне встать. Нет… сначала передай мне меч, а потом…

Я поднялась и пошла искать его меч. Поле битвы преобразилось даже за те ничтожные минуты, что я сидела рядом с бесчувственным Грачом. Застывшие останки Могильного Лорда были почти неузнаваемы, поглощенные гигантским деревом, которое все еще отращивало новые ветки. Золотые листья мерно падали на землю, собираясь на земле в яркие кучи, через которые я пробиралась в поисках оружия. Я обнаружила меч далеко не сразу, и то лишь потому, что рукоять торчала из листвы.

Когда я вернулась, опавшие листья уже почти накрыли его с головой. Я перешла на бег и тут же умудрилась споткнуться о какой-то корень. Он наблюдал за мной молча: вероятно, был еще слишком слаб, чтобы как-то отметить странность моего поведения. Я и сама не могла объяснить, почему это зрелище – его медленное исчезновение в листве – привело меня в такое смятение. Было в этом нечто траурное, бесповоротное. Как будто лес поглощал его.

Когда я, наконец, подошла к нему вплотную, он попытался забрать у меня меч, но захват получился слишком слабым. Мне пришлось помочь ему засунуть оружие обратно в ножны.

На языке вертелся вопрос, как рыболовный крючок, так и тянущий наружу ужасные слова.

– Ты умираешь? – выпалила я странным, почти обвинительным тоном.

Он нахмурился.

– Ты этого хочешь?

– Нет! – Моя горячность кажется, удивила его – так сильно, что я почувствовала необходимость подкрепить свой ответ аргументами. – Если бы я хотела, чтобы ты умер, разве я бы вырвала у тебя из рук вертел сегодня у костра?

– Ты сама дала его мне.

– Я не знала, что случится, и ты тоже не знал. – Мне было сложно найти слова. – То, что ты делаешь со мной, – неправильно. Конечно, мне не хочется быть твоей пленницей. Но есть разница между этим и тем, чтобы желать тебе смерти.

Понимал ли он это? Судя по тому, как забегали его глаза, не очень. Имели ли человеческие чувства для него вообще какое-то значение?

– Чтобы ты знал, – жестко добавила я, – раз уж теперь это точно в прошлом: два дня назад я была искренне уверена в том, что в тебя влюблена.

Глаза его сузились, явно стараясь преодолеть пелену боли и сконцентрироваться на моем лице. Потом он отвел взгляд; рука его слабо потянулась в сторону, как будто безуспешно пытаясь достать до чего-то, пока снова безжизненно не упала на землю. Он был так не похож на человека. Его реакция не удовлетворила меня – я чувствовала лишь холод.

– Помоги мне встать, – с трудом проговорил Грач. Воздух свистел у него в горле, и каждый вдох был резким, как будто болезненным. Я испугалась, не сломал ли он ребра – однажды ночью Эмма, уже приложившаяся к бутылке настойки, объяснила мне, что в таком случае кость могла проткнуть легкое, – и если мои опасения были верны, можно ли было ему как-то помочь.

Но он заговорил первым.

– Нам нужно вернуться в осенние земли. Здесь я не смогу исцелиться. С этим местом что-то не так: на нем какая-то порча, хоть я и не понимаю, какого рода. – Принц остановился, чтобы перевести дух. – Если нам повезет, все может даже обернуться к лучшему. Охотники потеряют наш след.

Я перекинула его руку себе через плечо и потянула наверх. Ему удалось подняться, но он по-прежнему практически висел на мне. Попытавшись встать самостоятельно, принц издал тихий болезненный звук, почти всхлипнул. Мое сердце сжалось от сострадания.

– Ты не станешь звать других фейри?

Он шумно втянул воздух и ответил с придыханием:

– Нет.

– Сейчас не лучшее время упрямиться. Твои придворные наверняка смогут оказать тебе помощь.

Я не сказала «лучше меня», потому что сама ничего не могла ему предложить. От меня не ускользнуло и то, что он до сих пор не ответил мне на предыдущий вопрос. Не умирает ли он.

– Нет, – повторил принц.

Я стиснула зубы и зашагала туда, откуда мы пришли. Грач указал мне другое направление, и пришлось взять немного в сторону. Хоть я и подозревала, что весит он меньше человека, выдерживать тяжесть его тела было все равно непросто, да и разница в росте не упрощала мне задачу. Я старалась не смотреть на него. Вскоре мое платье пропиталось его кровью. Она пахла совсем не так, как человеческая; это был свежий, едва различимый запах пореза, оставленного топором на древесине.

Было уже почти совсем темно. Здесь ориентироваться во мраке было сложнее, чем в осенних землях: там светлая листва помогала различать силуэты. Грач сделал какой-то жест, неуклюжий щелчок пальцев, которые от этого стали еще более насекомоподобными. Я поняла, что он пытался – и не смог – наколдовать огонек.

По позвоночнику пробежала волна холода. Что если бы нас атаковали снова? У него совсем не осталось сил.

– Я не могу просить помощи у своего народа. – Его прерывистая речь после такого долгого молчания заставила меня вздрогнуть. – Источник нашей власти – это не любовь и не уважение подданных, а только сила. Если они увидят меня в таком состоянии – после битвы с каким-то Могильным Лордом, – то всерьез задумаются, не следует ли одному из них занять мое место на троне. Мой авторитет уже подвергался сомнению. Не однажды, а дважды. Я надеялся исправить вторую оплошность. – Он сделал паузу, переводя дух. Я поняла, что под «второй оплошностью» он имел в виду портрет и суд надо мной. Но какая была первой? – В третий раз показать свою слабость… это бы означало мой конец, без всяких сомнений.

– Жестоко, – покачала я головой. Все это было жестоко: как он обращался со мной, как они обращались с ним.

– Такова наша природа. Это жестоко, может быть, но и справедливо. – Грач отвел взгляд.

Я плохо видела, но в очертаниях его профиля еще могла разглядеть сомнение. Стало понятно, чем на самом деле была та ярость, с которой он настиг и похитил меня. Он боялся. Боялся, что власть ускользает от него. Боялся, что с ним что-то не так, что он недостоин собственной короны и что все вокруг тоже теперь могут это увидеть.

Потому что в его глазах на портрете моей кисти это было ясно как день.

– Я не думаю, что это справедливо. – Голос звучал низко от плохо скрываемого гнева.

– Только потому, что ты человек, самое странное из всех существ. – Он говорил почти шепотом. – Что если я могу отослать тебя обратно в Каприз? Смерть фейри – источник могущественной магии. Она сможет показать путь.

– Не издевайся надо мной. – В глазах у меня стало мокро.

– Я и не собирался, – прошептал принц. – Вовсе нет.

«Надеялся исправить вторую оплошность», – сказал он мне. Не «надеюсь».

Я не ответила ему ни единого слова, потому что ни одно из них не имело бы для него смысла. У меня оставались только человеческие эмоции – для фейри, должно быть, такие же беспорядочные и буйные, как стая галдящих попугаев, которых невозможно заткнуть. Когда я наконец заговорила, то лишь для того, чтобы сообщить ему, что не могу идти дальше. Он уже едва цеплялся за последние остатки сознания. Высвободив руку, принц соскользнул с моего плеча, как какой-то мешок с зерном, и рухнул на землю.

Мое сердце пропустило удар, прежде чем я заметила, что при падении он успел подставить руки. Хрипло застонав, перевернулся на спину и распластался на земле. Одной рукой Грач снова хватался за раненый бок, и я еле сдержалась, чтобы не одернуть его, как ребенка. Я поняла, что он делает, только когда он отнял руку от раны и вытянул ее над землей. Он ждал, и я чувствовала на себе его взгляд.

– И если я не брошу тебя сегодня? – спросила я.

– Возможность будет упущена. Охотники возьмут твой след слишком быстро.

Я сглотнула один раз, другой. Наверное, я сошла с ума.

– Мы все еще в летних землях, – сказала я, глядя на его окровавленную руку.

– Но я все еще принц.

Глядя в его нечеловеческое, похожее на череп лицо, обрамленное гнездом путаных кудрявых волос, в его глаза, блестящие лихорадочной решительностью, я подумала: «О да, ты принц, кто же еще».

А потом приподняла юбки и села на камень.

Такого ответа Грачу было вполне достаточно.

Он опустил руку, запуская длинные пальцы в почву – не подношение земле, а приказ. Лес вокруг нас зашевелился и рванулся ввысь. Гигантские ежевичные корни зазмеились из-под земли, сверкая шипами длиннее и острее мечей. Вытянувшись в полный рост, они начали отращивать ветви, раскидывать их все выше и выше, переплетаясь между собой, пока не образовали крепость будто прямиком из старой сказки, где в таких в заточении томились проклятые принцессы. Огромные шипы обрадовали меня несказанно, и я задумалась, как бы развивалось действие в тех сказках, если бы сами принцессы рассказывали их.

Когда последние щупальца ветвей затянулись под небосклоном, разбивая лунный диск на осколки, как зеркало, Грач вздохнул и затих.

Это утро не шло ни в какое сравнение с предыдущим. Рваные куски неба, проглядывающие сквозь ветви, были настолько пасмурными, что я не могла понять, наступил рассвет или еще нет. От росы вся моя одежда промокла насквозь, а кожа так промерзла, что я не чувствовала пальцев на руках и ногах. Все тело болело, и в целом состояние мое было совсем неутешительным. Только одно плечо сохранило остатки тепла, но такого влажного и неприятного, что по коже от отвращения побежали мурашки. Там, где кровь Грача замочила мое платье, ткань проросла мхом. Я поспешила его стряхнуть.

А потом я повернулась и поняла, что принц мертв.

Он лежал в полуметре от меня – в той же позе, в которой я в последний раз его видела. Пальцы его все так же были погружены в грязь. Лицо было поистине мертвецким: хоть я и не думала, что это вообще возможно, теперь его кожа стала еще бледнее, чем вчера. Я подошла к нему; полы грязной мокрой юбки шлепали меня по ногам с каждым шагом. Я остановилась над его телом и какое-то время просто смотрела на него. У меня все было поставлено на кон в надежде, что он выживет. Признаюсь, это не было мудрым решением. Мрачное уныние охватило меня, но ненадолго, тотчас давая волю слабому отблеску надежды.

Потому что я ошибалась. Он не мог умереть. Пролитая кровь за ночь превратилась в мох, но его тело оставалось целым. Если бы он умер, то прежним я бы его уже не увидела.

Я опустилась на колени и прислонила руку к его груди. Почувствовав, как она медленно и слабо вздымается и опускается под лохмотьями, я рассмеялась – неровно, задыхаясь от облегчения. Я потянулась к лацкану плаща, чтобы посмотреть на рану. Рукав вдруг зацепился за брошь в виде ворона, и холодный металл вдруг шлепнул меня по запястью. Я отдернула руку. И задела защелку. Внутри птицы был крошечный тайник.

Я бы солгала, если бы сказала, что секрет, который хранился внутри, хоть немного удивил меня. У меня было мало объяснений поведению Грача, и в тайнике обнаружилось доказательство наиболее вероятного: локон светлых человеческих волос, аккуратно перевязанных голубой ниточкой.

Вспомнилось, как он снял брошь на нашем первом сеансе, когда я только начинала портрет. Уже тогда принц пытался защитить себя и свою репутацию от проклятой смертной скорби. Но он по-прежнему носил ее, хотя потускневший блеск металла и старинная ковка выдавали древность вещицы: ей было двести, а то и триста лет.

Я защелкнула брошь осторожно, но для этого мне пришлось слегка прижать ее к груди Грача. Видимо, я сделала ему больно, потому что глаза его распахнулись. Их нечеловеческий оттенок в дневном свете заставил меня неприятно содрогнуться. Они были влажные, блестящие от лихорадки. Грач попытался пошевелиться и тяжело задышал.

– Я чувствую себя странно, – объявил он, силясь сфокусировать взгляд.

– Ты и выглядишь странно. – Стараясь сохранять спокойствие, я прикоснулась к его лбу. Горячая кожа обожгла мои замерзшие пальцы. – Не думала, что у фейри бывает лихорадка, – пробормотала я обеспокоенно.

– Что такое лихорадка? – вопросил Грач, нахмурившись. Это только подтвердило мои опасения.

– Такое бывает, если рана осложняется. Я расстегну? – указала я на его одежду. Он напрягся, но потом кивнул. Пока я была занята, он вытащил руку из грязи, рассмотрел ее, потом поискал глазами, обо что ее можно вытереть. Я с раздражением заподозрила, что сначала он собирался избрать своей жертвой мое платье, прежде чем догадался вместо этого использовать ближайший холмик мха.

Я отлепила от раны ткань его плаща, и внутри у меня все перевернулось. Плоть вокруг раны стала черной. Черные вены паутиной тянулись от нее во все стороны, исчезая под остатками одежды.

Как далеко распространился яд? Я распахнула плащ и рубашку еще сильнее, расстегивая пуговицы до самого пояса, не особенно заботясь о его стыдливости. О своей собственной тоже, поскольку, хоть я и тщательно изучила этот вопрос в теории, видеть мужчину без одежды мне раньше еще не приходилось.

Грач приподнялся на локте. Несмотря на то что он все еще был очень слаб, в его чертах неожиданно появился очевидный интерес к моим действиям. Потом он посмотрел вниз, на собственную грудь, и вдруг испустил вопль отвращения. Вырвав одежду из моих рук, он спешно застегнул все пуговицы обратно и подскочил на ноги с такой прытью, которой я от него совершенно не ожидала. Я смерила его тяжелым взглядом. Некоторые симптомы заметно спали. Но, как это часто бывает с лихорадочными состояниями, это проворство могло быть последним пожаром, в котором его тело потом сгорело бы дотла.

– Ты не можешь просто притвориться, что ее там нет, – заметила я, тоже поднимаясь с земли.

– Но она ужасная, – ответил он таким тоном, будто это возражение было очень разумным.

– Все гноящиеся раны ужасные. – Он посмотрел на меня обиженно, видимо, решив, что словом «гноящийся» я собиралась нанести ему оскорбление; но я сделала вид, что этого не заметила. – Ты догадываешься, почему такое может происходить?

Он повернулся ко мне спиной, брезгливо приподнял воротник и заглянул себе под рубашку.

– То место, та земля… там что-то было не так. Могильный Лорд был подвержен тому же недугу и, судя по всему, передал его мне. Временно, разумеется.

Звучало это неутешительно.

– Грач, я думаю, тебе необходима медицинская помощь.

– И ты знаешь, как меня вылечить? Нет. Так я и думал. Так что мы просто продолжаем двигаться к осенним землям. Сейчас это не займет много времени, потому что я могу идти без посторонней помощи. – Говоря это, он не смотрел мне в глаза. Вчерашняя ночь явно не была для него поводом для гордости. – Что бы там ни случилось с моей раной, все это все равно будет неважно, когда ко мне вернутся целительные силы. Так что нам следует отправляться прямо сейчас.

Я нехотя признала, что в этой ситуации ему лучше знать. Грач подошел к стене из ежевичных зарослей, пошатываясь лишь слегка, и прижал ладони к одной из шипастых ветвей. Все они начали извиваться, как черви, а потом потеснились, образуя проход. Я поспешила следом, морщась от того, как неприятно грязная ткань юбок терлась об ноги.

Лес, в который мы попали на этот раз, уже не был таким зловещим, как то место с резными валунами, но он все еще казался больным. В темноте я этого не заметила, да и объяснить не особенно могла. Зеленые листья отсвечивали нездоровым блеском, как будто их тоже охватила какая-то лихорадка. Солнце силилось выжечь густой туман, который утром я приняла за облака.

Пока мы шли, я никак не могла отбросить воспоминания о прошлой ночи. Запах воображаемого гниения преследовал меня по пятам. Осмотрев себя, я заметила пятно на своем левом чулке – там, где скелет схватил меня за лодыжку. Мне стоило колоссальных усилий не остановиться и не сорвать с себя этот чулок без лишних раздумий. Но, как со многими мелкими неудобствами, заметив пятно, я теперь не могла выбросить его из головы, чуть не сходя с ума от того, как в этом месте теперь чесалась нога. Кроме того, кожу неумолимо жгла летняя жара.

И в этот момент мне в голову пришла одна мысль.

– Тот тан тоже был из летних земель, верно? – спросила я Грача. – Тот, которого ты убил в день нашей встречи. Когда он появился, вокруг стало жарко. С Могильным Лордом то же самое. Но температура не менялась, когда нас преследовали гончие Диких Охотников.

Он нехотя кивнул.

– А как насчет волшебных чудовищ? Ты говорил, в последнее время их стало намного больше. Они тоже из летних земель?

– А-а, – протянул Грач, – действительно, странное совпадение.

– Сильно сомневаюсь, что это совпадение! – Подхватив юбки, я ускорила шаг и нагнала его. С каждой минутой чувствовала себя все более грязной и отвратительной. Что ж, хорошо. Он этого вполне заслуживал. – Ты хочешь сказать, эта связь никогда не приходила тебе в голову? У тебя что, совсем нет навыков критического мышления?

Он надменно вздернул подбородок.

– Конечно, есть. Я ведь…

– Да, знаю. Ты принц. Проехали. – У меня возникло чувство, что термин «критическое мышление» он слышал в своей жизни впервые. – Другие правители об этом что-нибудь говорят? – настаивала я.

Он сорвал с головы корону и взъерошил волосы.

– Почему это вообще так для тебя важно? – воскликнул он с досадой.

– Почему это… – Я остановилась. Он сделал еще несколько шагов и обернулся, когда заметил, что я отстала. – Почему? Потому что, вероятнее всего, волшебное чудовище из летних земель убило моих родителей. Потому что такое же чудовище чуть не прикончило меня, причем дважды. Потому что они продолжат убивать людей, пока кто-нибудь не выяснит, что происходит. Ну, знаешь… совершенно глупые, ничтожные, человеческие причины.

Он замер. Лицо его мгновенно стало каким-то несчастным, но я сжала кулаки. Я не хотела, чтобы он чувствовал себя виноватым и просил прощения; я хотела, чтобы он меня понял.

– Мы не говорим о таких вещах, – наконец ответил он. – Совсем. Потому что не можем. Не можем думать о таких вещах. Даже этот разговор между нами смертельно опасен.

Запретные слова подступили к горлу, как желчь. Вздрогнув, я заставила себя проглотить их.

Грач не нес ответственности за появление волшебных чудовищ. И хотя то, что я вообще оказалась сейчас в лесу, было полностью на его совести, прошлой ночью он чуть не погиб, защищая меня. Этого я не могла отрицать. Он сутулился в своем оборванном тряпье; корона дрожала у него в руках. Ему было трудно дышать. Этот спор, очевидно, утомил его.

– Извини, – проворчали мы одновременно.

Удивленная улыбка приподняла один уголок его рта. На этот раз настал мой черед отводить взгляд. Я глубоко вздохнула, готовясь задать еще один вопрос, прежде чем мы бы продолжили путь.

– Нам нужно поговорить еще кое о чем. О том, что ты сказал вчера ночью.

– Терпеть не могу, когда люди говорят такое, – пробормотал он. – Сразу ясно, что хорошего не жди.

– Грач. Ты ведь больше не собираешься вести меня на суд, верно? Ты передумал.

Не знаю, какой реакции я ожидала. Возможно, я предполагала, что принц вздернет нос и заявит: «Ты думаешь, что способна постичь ход мыслей принца?». Но вместо этого он отвел глаза и принялся неловко вертеть в руках свою драгоценную брошь.

– Я понял, что я… совершил ошибку, – признался он. – Ты скомпрометировала меня ненарочно. Твое Ремесло… то, что ты сделала… – Он отчаянно подыскивал слова, но не мог описать то, чего толком не понимал. – Когда я отправился за тобой в Каприз, – продолжил он, – я никому не сообщил о своих планах. В осеннем дворе нас никто не ждет. Когда я смогу исцелиться, я верну тебя домой.

Колени у меня подкосились, и мне пришлось схватиться за ближайшее дерево. Меня ждал путь домой. Домой! К Эмме и близняшкам, к теплому и безопасному дому, наполненному запахом льняного масла, к работе, по которой я уже так сильно скучала. Но в то же время – к бесконечному лету и неизменной рутине – жизни, которая ползла мимо под бесконечную трескотню кузнечиков на пшеничном поле. В прошлом остались бы чудеса осенних земель. Мое сердце взмыло к небу и рухнуло вниз, как птица, сбитая штормом. От таких мыслей голову будто разрывало на части. Но что мне было делать? Как остановиться?

И что такого случилось, что Грач, наконец, осознал мою невиновность?

Я смерила его взглядом. Выражение его лица было невозмутимым; но пальцы продолжали теребить брошь, а взгляд все мрачнел и мрачнел. От этого мое волнение только усилилось.

– А как же ты? – спросила я. – Твоя репутация? Что ты будешь делать дальше?

Он вернул себе самообладание и ответил:

– Я придумаю какой-нибудь… – И вдруг замолчал, стиснув челюсть. – Давай не будем об этом, – странно закончил он. – Видишь тот холм впереди? Когда мы доберемся до вершины, то снова будем в осенних землях.

Я прищурилась, вглядываясь вдаль. Холм ничем особенно не отличался от леса, окружающего нас сейчас. Раздумывая над этим, я вдруг поняла, почему Грач не смог закончить ту фразу, остановился на полуслове.

Это была ложь.