Глава 18

ТСУГА замерла всего в нескольких шагах от нас, раскинув руки, как будто пытаясь показать, что она безоружна, – или собираясь обнять. Увидев, как зловеще поблескивали когти на концах длинных узловатых пальцев, я не стала строить догадок.

Грач смерил ее взглядом, а потом одним плавным презрительным движением обнажил меч. Он закрыл меня своим телом, и я воспользовалась заминкой, чтобы нагнуться и, достав кольцо из чулка, надеть его на палец.

– Как давно ты служишь Ольховому Королю, Тсуга? – прошипел Грач. – Не знал, что зимний двор пал так низко. Преклонить колено на церемонии – это одно, а исполнять приказы – совсем другое.

Хоть Грач и стоял между нами, неприятный взгляд светящихся зеленых глаз Тсуги все равно остановился на мне.

– Постарайся вести себя повежливее, Грач, – предостерегла она. – Оглянись вокруг. Я, Овод, даже зимний принц – едва ли кто-то из нас сейчас делает, что хочет. – Ее губы дернулись в улыбке. – Глупцы. Я же приказала вам обоим бежать. Сказала, что настигну вас.

Меч Грача просвистел в воздухе. Клинок мелькнул так быстро, что я даже не заметила удара. И не заметила, как Тсуга успела поднять руку, чтобы отразить его. Они стояли сцепившись; клинок застрял в ее броне, и плащ Грача бешено развевался, пока ветер не успокоился. Улыбка Тсуги стала жестче. Каблуки ее сапог впились в землю, а рука дрожала от усилия, сдерживая его напор. Но мы с Грачом были окружены; наших врагов было больше. Мы понимали это, и Тсуга тоже.

Она поманила придворных пальцем, призывая их выйти вперед.

– Схватите их, пожалуйста. Так от вас будет хоть какая-то польза. Только для начала вытрите лица.

Фейри роем вынеслись из леса. Я не успела и глазом моргнуть, как они оттащили меня от Грача. Десятки рук, липких от гнилых фруктов, хватали мою одежду, руки, волосы; дергали меня в разные стороны, как будто притворяясь, что это танец – плотоядные лица кружились вокруг меня, как карусель. Я замахнулась своим кольцом, и кто-то пронзительно завизжал.

– У нее на пальце железо! – завопила фейри. Голос был знакомый – Наперстянка. – Заберите его у нее! Вместе с пальцем, если придется!

Кто-то ударил меня по спине, повалив на землю. Хрипло глотая воздух, я подтянула руку под себя и подняла подбородок ровно настолько, чтобы увидеть, что Грача тоже успели одолеть. Овод стоял за его спиной, локтем зажав горло, другой рукой сжимая его запястье, в котором больше не осталось меча. Лицо Овода без маски оставалось спокойным и даже веселым, пока Грач бился в его захвате, оскалив зубы. Из-за разницы в росте Грача согнуло назад, и он терял равновесие, отбиваясь от гончих Тсуги, пытавшихся укусить его за ноги.

На нашем счету оказались лишь две крошечные победы. Кусок доспехов Тсуги свисал с предплечья, которое она прижимала к груди. На землю капала смола, остро пахнущая зимней сосной; рана уже затягивалась, покрываясь новой корой. А напротив меня на земле, прижав руку к щеке, сидела Наперстянка. Там, где я ударила ее, красовался страшный рубец. Однако он уже затягивался в яростно дрожащей клетке ее пальцев, возвращая коже безупречность.

Я знала, что ее приказ был вполне серьезен, и другие фейри выполнили бы его без особых сомнений. Поэтому сняла кольцо и отбросила его в сторону, прочь от лужицы розовых лепестков, окруживших меня, как кровавое пятно. Железо мне сейчас не помогло бы.

– Ах ты злобное мерзкое создание, – прошипела Наперстянка, рывком поднимая меня на ноги. Я не заметила, как она встала. И еле сдержала вскрик, когда она вывихнула мне руку: колкая, хрустящая боль пронзила мое плечо как молнией, затмив все остальные ощущения. Кто-то толкнул меня сзади, и я споткнулась и чуть не упала ничком, едва удержавшись на ногах. Венец на голове съехал набок.

– Нет! – раздался рядом тонкий голосок Астры. – Не делайте ей больно… Не делайте им больнее, чем придется, прошу… – Она прикоснулась к моей руке, но кто-то оттолкнул ее.

– Я разорву ей глотку и вырву сердце, если захочу, – рявкнула Наперстянка. – Что с тобой не так, Астра? С какой стати тебе просить милосердия для тех, кто нарушил Благой Закон? Эта смертная подняла на меня железо.

– Мне жаль… – Ответ Астры донесся до меня издалека.

– И хватит так смотреть на нее! – гневно добавила Наперстянка. Я думала, что она все еще обращается к Астре, пока не прозвучали ее следующие слова: – Отвратительно. Сохрани хоть остатки достоинства и умри с честью, как представитель своего народа.

Я подняла голову и увидела Грача. Душераздирающая нежность, с которой он смотрел на меня, была буквально написана у него на лице. Кто-то из фейри вытаращился с удивленным отвращением. Другие отшатнулись, не в силах выдержать этого зрелища. Но Овод посмотрел на него, а потом на меня, и мягкая, почти печальная улыбка дернула уголки его губ. Я вспомнила множество его портретов – сотни лиц, шевелившихся в сиянии светлячков.

– Наперстянка, хоть я и ценю твой энтузиазм, все же пока предлагаю ничьих сердец не вырывать, – проговорил он. – Наш маскарад так скоро и трагично прервали, что я еще не готов покончить с развлечениями на этот вечер. – Овод бросил успокаивающий взгляд на Тсугу, которая выступила было вперед. – О, я настаиваю. Это все же мой двор, не так ли? Что ж, тогда решено. Сначала мы отведем их к Зеленому Колодцу. И дадим Изобель последний шанс спасти жизнь принца, а также устранить последствия вреда, который она причинила.

Мой крик потонул в звуках шумных протестов. Я беспомощно обмякла в хватке Наперстянки; перед глазами мелькали звезды.

– Ну-ну, тише, – попросил Овод. – Это ведь справедливо. И я могу пообещать, что зрелище будет незабываемое.

И пока Грач кричал что-то яростное и бессвязное, пытаясь вывернуться, Овод жизнерадостно подмигнул.

Фейри вели нас вперед, по просекам, сквозь заросли и луга, мимо расколотого камня и колокольчиков. В свете луны все происходило как будто во сне. Я повесила голову, но время от времени замечала танов, шагающих в ногу с нами, – колоссальные тени, пробирающиеся сквозь лес, ужасные в своем безграничном и молчаливом величии. Гончие скакали у ног фейри, как собаки аристократов на охоте. И, разумеется, дичью выступали мы с Грачом. Возможно, это было довольно удачно: то место, где осенний принц впервые признался мне в любви, должно было стать и местом нашей гибели.

Когда мы добрались до Зеленого Колодца, он даже в темноте показался мне неизменным. Кружок приземистых камней, покрытых мхом, наполнил меня все тем же обездвиживающим ужасом, но Наперстянка непреклонно тянула меня вперед, даже когда мое тело сжалось, а ноги уже волочились по земле, шаркая и спотыкаясь. Она не остановилась, пока носки моих ботинок не уперлись в камни. Невзирая на мои попытки вырваться, она сдернула с моей головы венец и толкнула меня вперед, заставив перегнуться через край. Мои распущенные волосы рассыпались и закачались над бездной колодца.

Овод подвел Грача к колодцу с противоположной стороны. Я почувствовала мрачное удовлетворение, заметив, что в какой-то момент нашего краткого путешествия Грач успел разбить ему нос. Кровь текла по его верхней губе; папоротники и цветы прорастали там, где капли падали на землю.

– Изобель… – начал Грач.

Тсуга вышла вперед, попирая ногами растительность на своем пути. Она врезала Грачу локтем в живот, и он согнулся пополам, захлебнувшись словами. Остальные фейри глумливо захихикали. Тогда-то я и поняла, что наша смерть будет какой угодно, но только не быстрой.

Ласточка подошел к Грачу с торжествующей улыбкой, схватил корону с его головы, надел ее сам и понесся в сторону, изображая, будто размахивает ракеткой для бадминтона. Осмелев, еще один фейри схватил Грача за лацкан плаща и одним рывком почти сорвал с него одеяние. Брошь в виде ворона полетела в заросли цветов. Принц пошатнулся. Потом он попытался броситься на обидчика, но вместо этого рухнул на землю, когда Овод подставил ему аккуратную подножку, сбивая с ног.

К горлу подступил всхлип. Грач с трудом поднялся на ноги, тяжело дыша, в разорванной одежде. Мне было больно смотреть на его унижение.

– Делайте со мной, что хотите, – проговорил он, – но не заставляйте ее смотреть. Отпустите ее.

Овод вздохнул. Отеческой рукой он вытащил несколько веточек и листьев, запутавшихся у Грача в волосах. Тот никак не отреагировал. Он опустил голову, и лица его было не видно. Мучительно было осознавать, что, если у фейри и существовало какое-то представление о доверии, Грач Оводу доверял.

– Боюсь, чтобы нарушить этот конкретный догмат Благого Закона, необходимы двое участников, – сказал Овод.

– Я приворожил ее.

– Да, но сохранив за ней свободу воли. Кажется, ты любишь ее так сильно, что не согласился подчинить себе. – На этот раз никто не насмехался. По рядам фейри пробежал шепоток, растерянный, пораженный. – В любом случае мы с тобой оба знаем, что Благой Закон нарушали и раньше.

– Поторопись, Овод. – Улыбка Тсуги была будто приклеена к ее лицу. – Не хотелось бы заставлять короля ждать.

– Тогда убейте меня! – прорычал Грач, разворачиваясь, чтобы встретиться с Оводом лицом к лицу. – Едва ли мы можем нарушить Благой Закон, если один из нас будет мертв. Что смертная жизнь Ольховому Королю? Она вернется домой, выйдет замуж, родит детей, умрет и обратится в прах прежде, чем он успеет вздохнуть. Она ничего не зна… – Он захлебнулся, пойманный на лжи. – Она ничего не значит для него, – договорил он с острой тоской в голосе. – Убейте меня, и покончим с этим!

– Грач, прекрати! – крикнула я. Фейри обратили на меня не больше внимания, чем на щебет назойливой птички. Только мой принц услышал и вздрогнул, будто от удара.

– Полагаю, мы могли бы это провернуть. – Овод помолчал. – Но это было бы совсем неинтересно, не так ли? И мы ведь не хотим лишать саму Изобель права выбора.

Он бесцеремонно отпихнул Грача; потеряв опору, тот рухнул на четвереньки. Одной рукой схватившись за край колодца, подтянулся и встретился со мной взглядом. Он тяжело дышал, и я понимала, что ему хочется отвести глаза; принц заставил себя посмотреть на меня лишь колоссальным усилием.

– Мне не хватило сил защитить тебя, – сказал он так тихо, что услышала только я.

– Ничего, – ответила я. – Ничего, все хорошо.

Мы отчаянно смотрели друг на друга. Ничего не было хорошо.

– Прошу прощения за то, что сейчас испорчу такой момент, но Тсуга дело говорит: мы мешкаем. Итак. – Овод стянул с себя перчатки, одну за другой, и положил их в карман. – Изобель, Грач прав насчет одного: вы двое нарушаете Благой Закон только при той совокупности признаков, которые мы наблюдаем сейчас. В смысле, смертная и фейри, оба живые, оба влюбленные. А, – протянул он, увидев выражение моего лица. – Да, если кто-то из вас смог бы перестать любить, нам бы пришлось отпустить вас. Ну, давайте, попробуйте, если хотите.

Как за все эти годы я не догадалась, каким чудовищем был Овод? Но, боже мой, я должна была хотя бы попытаться. Я зажмурилась так крепко, что перед глазами вспыхнули светлые пятна. Я подумала о том, как Грач похитил меня посреди ночи; о его самонадеянности; его истериках; о том, как глупо было с моей стороны влюбиться в него. Я представила, как Эмма одна заправляет одеяло Март и Май. Но мое вероломное сердце все равно не сдавалось. Я не могла изменить свои чувства, как не могла приказать небу пролиться дождем или солнцу – подняться в полночь.

Я выпустила запертый воздух из легких со звуком, похожим то ли на всхлип, то ли на крик. Овод знал. Будь он проклят, он знал, что для меня неспособность усмирить собственное сердце была самой страшной пыткой.

– Но есть и другое решение. – Его мягкий голос нарушил воцарившуюся тишину. – Любить друг друга – не преступление для двух фейри. – Кто-то издал смешок. Любовь фейри друг к другу – действительно чудная шутка. – Тебе всего лишь нужно выпить из Зеленого Колодца, и тогда ты спасешь свою жизнь и жизнь Грача. И вы будете вместе вечно.

Я покачала головой.

– Я не верю вам. Возможно, вы оставите в живых меня, но не Грача, ненадолго.

– О… я слегка перебрал вина и настроен на щедрости. – Я разлепила глаза и увидела, как Овод слегка пихает Грача ботинком в бок. Тот, кажется, оставил всякую надежду; замер, прислонившись лбом к каменному борту колодца. – Его, разумеется, лишат власти, оставаться принцем он не сможет ни в коем случае, но я гарантирую, что жить он будет. Несомненно, часть его после такого жить не захочет. Грач всегда был гордецом. Но он сделает это для тебя.

Меня трясло так сильно, что волосы дрожали.

– Нет, – прошептала я.

– Нет? Серьезно? Ты так ценишь собственную смертность, что обречешь на погибель не только себя, но и Грача? Ему еще жить и жить тысячи лет. И еще говорят, что наш народ безжалостен.

Краем глаза я заметила брошь Грача, блестящую в зарослях колокольчиков.

– Я никогда не стану такой, как вы, – сказала я. – Никогда.

Овод печально улыбнулся мне.

– Ну а что же с твоей семьей?

Я подняла голову; теперь меня трясло не только от ужаса, но и от гнева. Да как он смеет.

– Разумеется, – продолжал он, – для твоей тети Эммы и сестричек Март и Май было бы таким облегчением увидеть тебя снова. Только представь, как ты бы помогла им, стань ты фейри.

– Не смейте говорить о моей семье.

– Ах, но мне придется. Правда ли ты готова оставить их, не сказав ни слова на прощание? Они даже не смогут тебя похоронить. Твоя милая тетушка так одинока. Память о тебе будет преследовать ее вечно. Она будет винить себя во всем, что произошло. Поверь мне, я знаю.

– Вы нарочно мучаете меня. Эмма никогда бы… она бы не…

Она бы не хотела, чтобы я приняла такое решение. Я обмякла в хватке Наперстянки, снова вперившись взглядом в брошь на земле, холодно поблескивающую так близко, что почти можно было дотянуться. Овод спланировал каждую секунду этого непереносимого спектакля. Он знал, что я никогда не соглашусь выпить из Колодца, что бы они мне ни сказали, и что моя пытка станет для всех восхитительным представлением. Он держал мою судьбу, как голубя в клетке фокусника, готовый разрушить прутья клетки и в любой момент раздавить меня. И все же… все же… выбор оставался за мной и только за мной. Овод, может, и видел все тропы этого леса, каждую возможную развилку, но как насчет невозможных? Что если я сверну с этой дороги и слепо ринусь в заросли, в сторону, которую он в своих предсказаниях даже представить себе не мог?

Кажется, я знала, почему Наперстянка сорвала с моих волос венец. Я могла лишь надеяться, что не ошибаюсь. Потому что я собиралась поставить на кон этой азартной игры все, что у меня было, и сюрпризы ненавидела.

– Я выпью, – прошептала. Хватка Наперстянки на моих запястьях ослабла – то ли чтобы дать мне свободу движения, то ли просто от изумления. Мне было все равно. Я упала на колени и поползла по земле, от боли и отчаяния двигаясь неуклюже, пока не уперлась локтем в каменный борт колодца, оцарапав кожу. От движения боль снова пронзила мое вывихнутое плечо, и я слабо застонала. Овод смотрел на меня, оцепенев, прищурившись. Насколько далеко сошла я с его тропы? Глоток из Колодца был последним, на что я бы согласилась пойти. Но, конечно, я еще не довела дело до конца.

Я опустила здоровую руку в глубину Колодца, сложив ладонь горстью. Вода была наощупь совершенно обычной, но одного осознания, что она могла сотворить, хватило, чтобы по моему телу прошла волна холода. Дыхание вырывалось из легких неровными толчками, когда я подняла сверкающую горсть воды, в которой отразились разбитые кусочки лунного света. А потом внезапно я остановилась. Моя рука просто… не могла пошевелиться. Я все еще крепко сжимала пальцы, но вода утекала сквозь них, и лужица на моей ладони стремительно уменьшалась.

Что если одного прикосновения к воде было достаточно, чтобы начать превращение?

Грач позвал меня по имени.

Я подняла испуганный взгляд и увидела, что он смотрит на меня, напряженный, как натянутая струна, как будто готовый к прыжку. Он колебался; я видела, как мучительно это было для него. Он не хотел, чтобы я принимала такое решение, зная, что для меня оно страшнее смерти. Но он также не хотел, чтобы я умерла. Грач не мог ничего сказать; любые слова прозвучали бы как предательство. В тот же момент я поняла, что со мной произошло.

– Отпусти меня, – ласково сказала я ему. – Доверься мне.

Грач склонил голову. Паралич приворота отступил. Я стиснула зубы и поднесла горсть воды к губам, так близко, что от моего дыхания по поверхности побежала рябь.

Потом я подняла взгляд и посмотрела Оводу в глаза. Я повернула ладонь, выливая воду обратно в Колодец. Потом высоко подняла другую руку, хоть мое плечо и взвыло от боли, хоть я едва чувствовала металлическую вещицу, зажатую в кулаке пополам с грязью и травой.

Цитируя самого Овода, мне вот-вот предстояло узнать, на самом ли деле Ремесло может погубить его народ такими средствами, которые я была даже не в состоянии вообразить. До сих пор.

– Пошел ты к черту, – рявкнула я ему и швырнула брошь в виде ворона на дно Зеленого Колодца.