Глава 19

В тишине поляны послышался общий вздох – странный звук, как будто целая стая птиц разом поднялась в небо. Несколько фейри рванулись к колодцу, вытянув руки; но хотя они и отреагировали с необычайной скоростью, никому из них не удалось поймать брошь прежде, чем она полетела, сверкая и переливаясь, в темные глубины Колодца.

Дрожь прошла по земле. Все инстинктивно отпрянули – все, кроме Овода, который замер на месте как вкопанный. Он просто стоял и смотрел. И в этот момент показался мне ужасно старым и незнакомым, как памятник самому себе. Возможно, весенний принц прокручивал в голове собственные слова, которые тогда, на поляне, и подали мне идею уничтожить Зеленый Колодец с помощью Ремесла.

Камни пошатнулись, а потом распались, падая в бездну один за другим. Ряд за рядом они разрушались, а на их месте из земли выскакивали новые, подобно бесконечному фонтану. Грохот камней заглушил все остальные звуки, и известковая пыль вздымалась над поляной клубами, как дым. Грач потянулся ко мне, и мы вместе отшатнулись прочь. В следующий момент поляна заходила ходуном, швырнув всех наземь. Я не увидела, но почувствовала последний каменный взрыв. Валун размером с тележное колесо прокатился мимо нас, оставляя за собой дорожку раздавленных папоротников и согнутых молодых деревьев. Когда пыль рассеялась, на месте Зеленого Колодца высился гигантский каменный гурий – огромная груда камней, тысячелетних на вид. Что бы ни случилось с нами теперь, я ощутила прилив яростного удовлетворения: отвратительный Колодец уничтожен, и после меня ни одному человеку не придется испытать мучительной встречи с ним. Ни один смертный больше не повторит судьбу Астры.

Место, где только что стоял Овод, было погребено под горой булыжников, способной раздробить и десять человек. От него не осталось и следа.

Наперстянка пришла в себя первой.

– Она разрушила Зеленый Колодец! – взвыла фейри, рванувшись к нам на четвереньках. Грач со всего размаха врезал ей по лицу, отбросив в сторону. Ее голова ударилась об гурий с влажным гулким треском. Мох потянулся вверх по камням, покрывая их почти до половины; из щелей между ними стремительно прорастали фиолетовые дикие цветы. От тела Наперстянки ничего не осталось. Она была мертва. Я только что увидела, как погибла фейри.

Другие присутствующие набросились на нас. На этот раз меня схватила Тсуга; она рывком подняла меня на ноги. Грача смогли одолеть только вчетвером; каждого из нападающих он отбрасывал, пока они не схватили его вместе, заломив ему руки, с опаской поглядывая в сторону останков Наперстянки.

Среди криков ужаса и бессвязных причитаний послышался чей-то смех. От боли слабо соображая, я не сразу поняла, кто смеялся. Астра лежала на земле, впившись пальцами в мох, чувствуя его как будто впервые после длительного заточения в неволе. По ее щекам текли слезы; она хохотала исступленно, во все горло. Я таращилась на нее, не понимая, что происходит, пока меня не осенило, что изменилось. Она снова стала смертной.

– Ужасно умно, смертная, – прошипела Тсуга мне прямо в ухо. Ее рот оказался так близко, что я слышала, как двигаются губы. Холодное, как лед, дыхание коснулось моего лица. Она пахла страшнее, чем все фейри, которых я встречала, вместе взятые: перед глазами мелькнули бесконечные, скованные льдом сосны, снежные шапки гор вдалеке, волки, прыгающие через стремнины, оскалив пасти, обагренные кровью. Жесткая кора ее доспехов царапала мне спину. – Или же не умно вовсе. Иногда так сложно сразу увидеть разницу. Ну-ка стой смирно.

Я думала, что она убьет меня на месте. К чему я не была готова, так это к тому, что она схватит меня за вывихнутую руку и одним безжалостным движением вправит сустав обратно. От удивления я даже не вскрикнула. Боль в плече поутихла и теперь лишь слегка пульсировала.

– Вот так. Терпеть не могу, когда смертные хнычут. Вы все, за мной! Хватит ныть. Поднимайтесь.

По приказу Тсуги деревья, окружавшие поляну, забились, затрещали, зашумели. Тан выступил из темноты, склонив голову, чтобы высвободить рога из веток. Чары стекали с его тела рваными лоскутами. Секунду назад это был прекрасный величавый олень, но вот перед нами уже стояло жуткое лесное чудовище, кишащее жуками, глядящее на нас пустыми дуплами глаз, из которых капала гниль. Когда оно обернулось ко мне, я почувствовала в его взгляде что-то еще: древнее, неумолимое.

– Эта смертная только что устроила нам аудиенцию с Ольховым Королем, – закончила Тсуга. И прежде чем я успела в полной мере осознать смысл ее слов, она развернула меня в ту сторону, из которой мы пришли. Остальные фейри поднялись и последовали за нами, хватаясь за свои помятые одежды, дико оглядываясь по сторонам. Они оставили Астру, как будто забыли, что она вообще когда-то существовала.

Сначала я не понимала, куда Тсуга собирается отвести нас, но потом заметила вдалеке расколотый камень. Грач позади меня дернулся, выпрямляясь. Он сбросил двух своих стражей, рванулся к нам и почти успел преодолеть расстояние, прежде чем им снова удалось скрутить его и повалить наземь. Грач врезал одному из них локтем в грудь; бился в их цепкой хватке, выплевывая комья грязи.

– Не веди нас этой дорогой, – сказал он Тсуге. – Ты же знаешь, смертным нельзя ходить тропами фейри.

Она опасно улыбнулась ему, склонив голову.

– Что ты предлагаешь? Заставить короля ждать?

– Охотники всегда стремились убивать чисто. Дарить жертвам справедливую смерть.

Улыбка Тсуги будто вмерзла в ее лицо.

– Когда-то так и было, – ответила она так тихо, что я едва ее услышала. Не сказав больше ни слова, фейри потащила меня дальше. Остальные подняли упирающегося Грача на ноги.

– Изобель, – просипел он.

Тсуга держала меня так крепко, что я не могла даже повернуть голову, чтобы посмотреть на него.

– Что со мной будет?

– Я не знаю. Кто-то из смертных заболевал, иные сходили с ума. Постарайся не думать о том, что ты увидишь, слишком долго. Закрой глаза, если сможешь.

Большинство фейри добрались до камня раньше нас. Они ступали между половинками расколотого булыжника… и просто не выходили с другой стороны. Я пыталась хоть краем глаза уловить то, что могло ждать меня с другой стороны, но не видела ничего, кроме самого обычного камня.

– Сделайте мне приятное и последите за ним, – бросила Тсуга через плечо стражникам Грача. – Он все еще принц, и сила его велика, а я буду очень зла, если он что-нибудь учудит по дороге. Наденьте на него это.

Она бросила Ласточке смятый платок. Тот вскрикнул и чуть не уронил его.

– Это железо! – Действительно, на хлопковой ткани с монограммой Овода покоилось, холодно поблескивая, мое собственное кольцо.

– Ох, прекрати ныть. Тебе не нужно трогать его самому. Просто надень ему на палец, быстро.

– Но…

Улыбка Тсуги стала шире. Ласточка торопливо схватил Грача за левую руку и насадил кольцо ему на мизинец – единственный палец, на который оно влезло. Грач стиснул зубы, вызывающе вздернув подбородок. Сначала он не подавал виду, буравил Тсугу яростным взглядом – с гордостью, насколько это было возможно, учитывая, что его руки заломили за спину, а внешние чары растворялись, высвечивая грани его лица, превращая волосы в дикие спутанные космы. Я снова успела привыкнуть к его волшебной личине и потому содрогнулась от этого зрелища. Когда уже начала надеяться, что он сможет выдержать железное прикосновение без особого вреда, на его щеках дернулись желваки. Он покачнулся, пьяно заваливаясь вперед. Из его горла вырвался стон – глубокий, хриплый, почти звериный.

Смотреть на него в такой агонии было невыносимо. Я дернулась к нему, но Тсуга использовала мое собственное движение против меня: развернула мое тело и протолкнула в расщелину в камне.

Я не успела закрыть глаза.

Первым, что я увидела, подняв голову, были звезды. Их было слишком много. Завихрения света, пламенеющие холодно, безбрежно, сверлили спиралями бесконечную черную пустоту. Чем дольше я смотрела, тем больше понимала, что никогда раньше в полной мере не замечала ночное небо и не знала, насколько незначительна была сама перед лицом его чудовищной громады. Вакуум между звездами был не так пуст, как мне сначала показалось; его заполняли новые и новые звезды, и в каждом оставшемся сгустке темноты тоже проглядывали новые светила, а дальше…

– Не смотри, – раздался голос, такой сиплый и надломленный, что я даже не сразу узнала Грача. Я вынырнула на поверхность, как будто только что тонула, и потянулась наощупь, на звук, пока он не взял меня за руку. Я смогла оторвать взгляд от ужасного бесконечного неба. Но не могла подчиниться ему. Не могла отвести глаз от того, что увидела дальше.

Перед нами – и за нашими спинами – тянулась длинная дорога. Фейри шли по ней вереницей; их бледные силуэты мерцали подобно погребальным огням – процессия призраков. Лесная чаща вздымалась по обе стороны от тропы, но этот лес был другой, не такой, что существовал в мире, из которого мы пришли. Каждое дерево в обхвате было размером с дом, а то и больше. Корни поднимались от земли на такую высоту, что я не смогла бы забраться на них, если бы попыталась. Белое сияние прекрасного народца отбрасывало на них порхающие тени.

Спотыкаясь, я шла дальше, а время неслось мимо. Грибы выскакивали из почвы, сохли и увядали, а на их месте росли новые. Листья роем обвивались вокруг веток и падали, а там, где они росли, уже дрожали, набухая, новые почки. Мох несся по земле, как морская пена, приливая и отливая разными оттенками зелени. Олененок робко выскочил из подлеска, чтобы в следующий момент вздрогнуть всем телом от странного спазма и рухнуть на землю уже мертвым оленем с седой шерстью на морде и огромными рогами. Когда я прошла мимо, его скелет уже наполовину погрузился в землю, поглощенный слоями разлагающихся листьев, дрожащих, подобно плотоядным личинкам.

Сколько лет уже прошло? Двадцать? Тридцать? Ужас охватил меня. Я бросила испуганный взгляд на собственную руку, ожидая, что кожа моя уже сморщилась и покрылась пятнами от старости. Но она оставалась неизменной. Не так ли? Свет был таким странным – я не могла верить собственным глазам…

– Представь, – выдавил Грач, – что это иллюзия. Когда мы сойдем с тропы, пройдет всего пара секунд. Ты не изменишься. Физически.

Его рука жутковато светилась. Мне показалось, что сквозь кожу я увидела очертания собственной руки; только кольцо бросало на его палец тень. Я начала поднимать взгляд…

– Нет, – прохрипел он.

…и посмотрела ему в лицо. Мертвенно-бледное, его искажала гримаса сильнейшей боли; полупрозрачные тени залегли у него под глазами, заостряли впалые скулы. Рот его был закрыт, но очертания острых зубов были заметны под кожей. Только тогда я поняла, что свет исходил изнутри него, от пылающих костей. Я едва узнавала Грача. Он был похож на ожившего мертвеца, выползшего из-под земли, цепляющегося за жизнь только от отчаянного голода.

– Мое кольцо убьет тебя? – спросила я.

Он еле-еле покачал головой. Даже такое незначительное движение стоило ему огромных усилий. Нет, возможно, он не умирал, но боль была невыразимой.

– Я не хотел, чтобы ты видела меня таким.

– Я все еще тебя не боюсь, – прошептала я, наконец закрывая глаза.

– Тебе досталась такая необычная смертная. – Голос Тсуги ударил меня, как порыв холодного ветра. – Жалко. Мне больше нравится, когда они боятся. Такие розовые, такие крошечные. Им это куда больше к лицу.

Я не могла понять, сколько длилось наше путешествие. Даже закрыв глаза, все еще представляла, что происходит вокруг меня. Ветки скрипели и шуршали, как будто деревья были живыми. Корни извивались в почве у меня под ногами. Грибы, папоротники, мох, почки – все они цвели и умирали с влажным хлюпающим звуком, как будто кто-то помешивал в миске густой пудинг. Жестокий смех кого-то из фейри иногда прорезался сквозь всю эту какофонию, но со временем лес становился все громче и громче, пока я не испугалась, что мои барабанные перепонки просто лопнут. Еще более странные звуки тревожили мой слух: низкие прерывистые стоны, исходящие из-под земли. Хрустальный звон, в котором я угадала движение звезд.

Я почти забыла, кто я такая, превратилась в какого-то слепого зверька, бессмысленно плетущегося по дороге, запуганного безвременной, неумолимой беспредельностью вселенной, прижимающей меня к земле.

Пока все это вдруг не остановилось.

Я держалась на ногах только потому, что Тсуга придерживала меня под мышками. Мои веки дрожали; сквозь ресницы пробивался золотой свет. Неясный рев почти сбил меня с ног. Тысячи голосов говорили одновременно, перебивая друг друга; но по сравнению с симфонией пролетающего времени этот звук показался мне тихим и далеким, доносящимся до меня как сквозь вату. Я чувствовала лишь безразличие. Земля вертелась так быстро, что по подсчетам звезд я уже была мертва. Было абсолютно неважно, выживу я сегодня, или завтра, или через месяц. Моя жизнь была незначительнее, мельче жизни самого крошечного листка в лесу. «Золотой полдень», – вспомнила я и улыбнулась, не задумываясь о том, как, должно быть, выгляжу со стороны.

Моя голова запрокинулась. Чуть приоткрыв веки, я заметила, что мы стояли на платформе, поднятой над землей на высоту одного или пары этажей. Узловатые корни вились у моих ног, почерневшие от древнего пожара или удара молнии, блестящие каплями застывшей смолы. Корни тянулись вниз неровной винтовой лестницей, ведущей к светлому переполненному залу, залитому, казалось, ясным вечерним светом, что не могло быть правдой, ведь сейчас еще была ночь. Грач сказал, что пройдет пара секунд, и я поверила ему. С трудом в моей голове возникла мысль: свет отражался в зеркалах. Гигантские зеркала стояли на балконах, битком набитых фейри, окружающих нас, как огромный театр или зал суда… нет, не зеркала – водопады. В водной глади, абсолютно ровной, пространство отражалось, превращаясь в сияющую золоченую бесконечность.

Я попыталась сфокусировать взгляд на фигуре, ссутулившейся рядом со мной. Он говорил что-то, но я не могла понять смысл этих слов. Цепляясь за воспоминание – это было так давно, – я одними губами выдавила несколько слов:

– Так вот почему ты не… целесообразным.

– Да! Ты помнишь! Вернись, Изобель. Вернись ко мне.

– Ох, Грач, да просто оставь ее в покое. Неважно, сошла она с ума или нет. Если да, то ей очень крупно повезло. В конце концов, это я должна держать ее.

– Изобель, – повторил он снова и прижался губами к моим губам.

Он целовал меня поспешно; прикосновение его истерзанного рта получилось неловким и почти целомудренным, но для меня оно стало как будто глотком свежего воздуха после долгих часов удушья под землей. Я часто заморгала, и расплывчатые силуэты вокруг меня обрели четкость. Жгучая тошнота подступила к горлу, и вокруг каждого самоцвета, волшебного огонька или сверкающей колонны засиял дурманящий ореол; но я вспомнила, что мне было ради чего жить. Если мне было суждено умереть, то я собиралась отправиться на казнь, не забывая о том, как важны для меня Грач, и Эмма, и Март с Май, как ужасно важны их жизни в принципе, какие бы истины ни открывали своим путникам проклятые тропы фейри.

Весь зал вытаращился на нас. Фейри жались к перилам, вытягивая шеи, как будто только что смотрели знакомую пьесу, но посреди нее какой-то актер вдруг не по сценарию ворвался на сцену сквозь заднюю дверь. Я видела, с каким отвращением смотрела на Грача Наперстянка, и сама стала невольной свидетельницей его позора; и знала, что поцеловать меня на глазах у всего летнего двора было одним из самых храбрых поступков, которые он когда-либо совершал.

– Вы никогда не слушаете моих советов. Я нахожу это ужасно утомительным, знаете ли, – прозвучал голос Тсуги откуда-то сверху и сзади. Я не слушала. Смотрела Грачу в глаза, а он смотрел на меня, согнувшись пополам в хватке фейри, заламывающих ему руки. Я почти рассмеялась, когда поняла, что сейчас мы с ним одного роста, а я ведь стояла почти прямо.

Он тяжело дышал, оскалив зубы, и растрепавшиеся пряди волос, свисающие ему на лицо, колыхались от каждого вздоха.

– Когда мы еще были в летних землях, я дал тебе обещание. И все еще собираюсь исполнить его.

– Ты хочешь сказать, у тебя есть план? – вопросила я, почему-то вовсе не обнадеженная его словами. Наверное, поэтому они показались мне довольно смешными. – И если да, полагаю, этот план очень самонадеянный, опрометчивый и в итоге все равно, скорее всего, кончится нашей смертью?

– Да, – ответил он, все еще пытаясь отдышаться; быстрая полуулыбка на мгновение растянула его губы. – Но боюсь, у нас сейчас слишком мало времени, чтобы ты придумала что-нибудь получше. Иначе бы я подождал.

– Ну тогда вперед. Знаю я, как ты обожаешь выделываться.

Выражение его лица прояснилось.

– Невероятно, но, кажется, теперь я люблю тебя еще немного больше, – заявил он.

Он колебался, собираясь с духом. Потом сделал быстрое резкое движение, и его внешние чары снова вернулись, захлестнув его, как волной. Не успела я понять, что произошло, как он сбросил с себя хватку стражников, поднялся во весь рост и прокричал:

– Я вызываю Ольхового Короля на поединок! Я вызываю его сразиться за верховную власть над всеми четырьмя дворами!

Его голос эхом отозвался в каждом уголке огромного зала. Оторванный палец, на котором все еще поблескивало мое железное кольцо, лежал у корней расщепленного дуба.