Глава 15

ПРОБИРАЯСЬ по подлеску, я уверяла себя, что Грач будет в полном порядке. Должно быть, он уже изнывал от тоски, в десятый раз разбив всех и каждого в бадминтон. Но почему же принц вел себя настолько глупо и очевидно? С тем же успехом он мог бы просто написать у себя на лице «Я влюблен в Изобель».

Раздосадованно вскрикнув, я высвободила ботинок из коварных пут какой-то лианы. Даже нежная весенняя листва уже не казалась такой дружелюбной. Чуть подернутое облаками синее небо сияло мне так же безобидно, как улыбка Овода, и белки скакали по веткам над головой, осыпая меня белыми лепестками. Но если я чему-то и научилась у фейри, так это тому, что внешности нельзя доверять.

Я раздвинула заросли и села на тот же пень, что и вчера. Ветер колыхал листья на дереве Грача, и несколько полетели вниз, мне на колени. Я подняла один и провела пальцем по его краям. Яркий цвет среди зелени бросался в глаза – как и сам Грач.

Все шло не совсем так, как я планировала. Мне не следовало так забываться с Астрой. Я не ошиблась: она почувствовала настоящую человеческую ярость, каким бы невозможным это ни казалось. И не только она – картины и на других тоже оказали влияние. Я годами писала портреты фейри, но никогда еще не видела такой реакции на мое Ремесло. Наперстянка точно что-то почувствовала. Или же увидела, каково было не чувствовать, и оказалась лицом к лицу с пустотой своего существования, за которое она ни разу не ощутила искренней радости. Я не знала, какая из догадок была более тревожной… и более опасной.

Одно я знала точно: мне нельзя было потерпеть неудачу. На кону была не только моя жизнь.

Я поняла, что разорвала лист, когда в моих руках от него остались только прожилки. Выбросила кусочки и уткнулась лицом в ладони. В глазах щипало. На сердце было больно. Даже если все бы пошло по плану и сейчас я беспокоилась из-за ерунды, меня ждало будущее, которое я, кажется, могла уже и не вынести.

– Если бы только ты была здесь, Эмма, – проговорила я. В этот момент мне хотелось оказаться в ее объятиях. Она бы знала, что сказать. Она бы убедила меня в том, что я не ужасный человек, если часть меня не хочет возвращаться домой. Может быть, она бы даже заставила меня поверить, что я смогу жить дальше после того, как закопала свое сердце в осенней земле и навсегда оставила его там.

– Кто такая Эмма? – вопросил радостный голосок, зазвенев прямо у моего уха. От неожиданности я подскочила на месте.

– Жаворонок! Я не знала, что ты здесь.

Она уселась на краю моего пня, как птичка, улыбаясь мне. В ладонях держала кучку свежей голубики. Увидев мое лицо, фейри перестала улыбаться.

– Из тебя капает!

– Да, я плакала. – Она приподняла брови, и я добавила: – Смертные делают это, когда им грустно. Я скучаю по своей тете Эмме.

– Ну, тогда перестань, пожалуйста. Я принесла тебе голубики… Овод сказал, что у тебя закончились материалы для Ремесла. Вот. – Она вывалила голубику мне на колени, и ягоды сгрудились в корзинке из юбок между моих ног. В последний момент она схватила несколько и отправила их в рот.

Я была тронута.

– Спасибо, Жаворонок. Ты очень заботливая.

– Да, я знаю. Я просто кишу заботами и мыслями, но никому до этого нет дела, и все относятся ко мне, как будто я глупейшее существо во всем весеннем дворе.

– Но я так к тебе не отношусь, не так ли? – обеспокоенно спросила я.

– Нет. И поэтому ты мне так нравишься! – Она подскочила на ноги. – Давай, пойдем искать другие ягоды.

Слабо рассмеявшись, я взяла из кучки одну ягоду и положила на язык. Спелый, терпкий вкус наполнил рот сладостью.

Черноглазый ворон спорхнул на верхнюю ветку осеннего дерева.

Жаворонок ухмыльнулась, показав все свои острые зубки, окрашенные фиолетовыми пятнами.

Я поняла, что есть эту ягоду мне не следовало – не следовало даже думать о том, чтобы съесть ее, – еще раньше, чем весь мир вокруг завертелся калейдоскопом. Я полетела вниз, как будто подо мной разверзлась земля. Небо стало дальше, меньше, окруженное теплой, мягкой, мятой темнотой, из которой я после падения лихорадочно пыталась вырваться, чтобы спустя мгновение с ужасом осознать, что это моя собственная одежда. Я забилась, чувствуя, как ткань душит меня со всех сторон. Мое тело перестало работать так, как надо. Мое лицо, конечности, даже кости приняли чужеродную форму. По позвоночнику пробежал панический холод. Силясь понять, что происходит, я почувствовала, как у меня на голове зашевелились два длинных отростка. Я почему-то фыркнула, и подвижный нос дернулся в ответ. Мое сердце колотилось так быстро, что я не сразу узнала это чувство – как будто в моей груди дико жужжала пойманная оса.

Я высвободилась из своей одежды и выскочила в высокую траву, полуослепленная солнцем, наконец, понимая суть своей трансформации. Заколдованная ягодка Жаворонка превратила меня в кролика.

За моей спиной раздался ее пронзительный визг, больно отозвавшийся в моих нежных ушах. Каким-то чудом мое сердце забилось еще сильнее, и я испугалась, что оно вот-вот разорвется. Скачками я рванулась к нависшему надо мной кусту боярышника – выше самой большой колокольни Каприза, шире дома. Лес в одночасье стал таким пугающим и огромным, что я была почти не в силах смотреть на него. Мне нужно было скорее укрыться в каком-нибудь темном, закрытом и безопасном месте.

– Беги, беги, беги! – смеялась Жаворонок. – Я тебя поймаю, Изобель!

С трудом размотав клубок воспоминаний, я припомнила, что она сказала Грачу вчера. «Можешь как-нибудь опять превратиться в зайца и поиграть со мной в догонялки?» Все это время Грач почти игнорировал ее, обращая внимание только на меня.

Я нырнула под куст; в сторону полетели куски грязи и гигантские листья. Мех легко проскользнул под ветками, едва отстающими от земли. Я снова рванулась вперед: Жаворонок точно видела, как я спряталась под кустом, и, судя по тому, как она смеялась, уже догоняла меня.

Вот нора! Но, приблизившись к углублению в боярышниковых корнях, я съежилась от прогорклого запаха, исходящего из темноты. Мои инстинкты буквально возопили: опасность! Почему-то я знала наверняка, что существо, обитавшее в этой норе, могло сожрать меня при малейшей возможности.

– О, да ты быстрая! Я думала, что упустила тебя!

Сквозь листья я видела гигантские ноги Жаворонка: она подбежала к кусту напротив того, под которым спряталась я. Нагнулась и заглянула под ветки; ее золотые волосы заструились вниз сияющей волной, огромной, как королевский гобелен.

Для нее это, очевидно, была всего лишь игра. Разумеется, она не желала мне зла. Судя по всему, они с Грачом не раз забавлялись таким образом. Но, поймав меня, поняла бы она, что я обычный смертный кролик, а не фейри в кроличьем обличье? Ее пальчики могли схватить меня за ребра и стиснуть слишком сильно. Я затряслась, припомнив, что, поймав кролика, фейри ели его сырым. Что если она правда была обижена на меня за то, что я оттянула на себя внимание Грача?

Прежде чем я успела хорошенько обдумать все это, Жаворонок обернулась и уставилась прямо на меня.

– Вот ты где! – Она оскалила фиолетовые зубки и рванулась вперед, согнувшись пополам, вытянув руки со скрюченными пальцами, похожими на жадные когти. Я развернулась и припустила прочь, к кусту жимолости. Ветки не были особенно густыми, но я смогла укрыться от своей преследовательницы, перепрыгнув через бревно, заросшее папоротниками. По пути я не удержалась и бросила на них оценивающий взгляд. Может быть, если я спасусь, то вернусь сюда и погрызу листья…

– Изобель, Изобель! – нежно пропела Жаворонок. – Куда ты делась, Изобель? Ты знаешь, что я найду тебя. Я тебя слышу! Я тебя чую! – Земля затряслась, и за моей спиной раздался оглушительный грохот: она пробиралась сквозь жимолость. – Ты просто глупая зайка!

Глупая зайка! Глупая зайка! Слова рикошетом отдавались в моих ушах, теряя смысл; все мое существо сузилось до масштабов единственной первобытной потребности: выжить. Я жила, чтобы убегать. Изумрудный свет и лиственные тени неслись мимо, мое тело сжималось и вытягивалось в струну с каждым скачком. Я уворачивалась от камней и корней на своем пути. Прыгнуть в одну сторону, потом в другую. Тогда чудовище, догоняющее меня, запутается и отстанет.

Я замерла, усевшись на вершине валуна, чтобы оглядеться. В раскрасневшемся носу щипало от нехватки воздуха. От ушей шел жар. Мой преследователь остановился, заглядывая под бревно. Верхними конечностями он мощно перевернул его. Даже издалека я услышала, как трещит мягкая кора и рвутся нежные листья папоротников. Одно ухо машинально повернулось, чтобы лучше воспринять звуки. Потом мой преследователь выпрямился. Опасность! Я спрыгнула с валуна и бросилась бежать по опушке. Один из пней показался мне знакомым: на нем валялась ткань, рядом стояли чашки. Зрелище испугало и сбило меня с толку, как если бы по земле пронеслась ястребиная тень.

А потом на меня неожиданно набросился хищник.

Нет! Нет! Нет!

Меня поймали!

Я принялась дрыгать лапками и извиваться, вопя и скаля зубы. Гигантские руки схватили меня и подняли над землей. Солнце светило мне в глаза – мир головокружительно парил, – и хватка была слишком крепкой, чтобы сбежать. Я попыталась колотить хищника лапками по груди, но он частично распахнул одежду и прижал меня к себе так близко, что я почти не могла двигаться. Замкнутая темнота. Приглушенные звуки. Я перестала биться, думая, что, возможно, опасность миновала. Во внезапной тишине только мое сердце продолжало бешено колотиться. Звук сердцебиения наполнял мои уши и заставлял тело быстро, ритмично трястись и пульсировать.

– Жаворонок, – сказало существо. Он не кричал. Ему не нужно было. Голос его напоминал жестокий ветер, сносящий подчистую все на своем пути. – Что ты наделала?

Ему ответил обиженный голос:

– Ты со мной больше не играешь, Грач! Никто не обращает на меня внимание, кроме нее. А ты хочешь, чтобы она была только с тобой – это нечестно!

Тревожно дергая носом, я поглубже зарылась в одежду существа, захватившего меня в плен. Тот голос значил опасность! Но запах того, кто держал меня – свежий, лиственный запах, запах ночного воздуха – не был таковым.

– Дурочка. Ты хоть подумала, что бы с ней случилось, если бы она сбежала от тебя? Смотри. – Одна из теплых рук поднялась, оставив мою спину незащищенной. Я задрожала. – Она уже забыла, кто она. Остаток жизни она бы провела, как обычный кролик.

Второе существо топнуло ногой.

– Я бы не потеряла ее! Я умею следить за своими вещами! Грач, почему ты себя так ведешь. Ужасно, просто ужасно. Я все расскажу Оводу.

– Расскажи, если хочешь, – сказал тот, кто меня схватил, – но я не думаю, что Овод обрадуется, когда узнает, как невежливо ты обошлась с его гостьей.

– Ну и пожалуйста! – Но голос звучал неуверенно. – Пойду прямо сейчас!

– Посмотрим, – ответили ей холодно.

По траве зашлепали прочь шаги. Прижав уши к спине, я не могла наверняка знать, что хищник скрылся насовсем. Но я не боялась. Я доверяла тому, кто меня схватил, и знала, что он не выпустит меня, пока опасность не исчезнет.

Он достал меня из темноты и поднял напротив своего лица. Я спокойно посмотрела на него, лишь слегка подергивая задней лапкой. На опушке больше никого не было: ни ястребиных теней, ни лисьих запахов.

– Изобель, ты меня узнаешь? – спросил он. Его лицо помрачнело, и запах потянул горечью. Он злился. И тем не менее я чувствовала себя в безопасности.

Я зашмыгала носом.

Он вздохнул и снова прижал меня к груди.

– Я превращу тебя обратно. Постарайся не дергаться: у меня не так много опыта с подобной магией. То есть, – добавил он быстро, – я прекрасно с этим справлюсь – уверен, ты заметила, что я в совершенстве владею магией, – но мне будет легче, если посидишь смирно. Поэтому попытайся, пожалуйста.

Я послушно уселась у него на руках, по-прежнему шмыгая носом.

Сначала ничего не происходило. Потом, когда уже начало казаться, что неплохо будет вздремнуть, мир закрутился, перевернулся и уронил меня, как будто я на несколько секунд превратилась в юлу. Все уменьшалось. Мое тело становилось тяжелым, мясистым и медленным. Я испуганно моргала, пытаясь прийти в себя. Красные листья завертелись по поляне, и деревья все еще покачивались, хотя ветер уже затихал. Когда он успокоился, на осеннем дереве совсем не осталось листьев.

Я не касалась земли. Мои ноги висели в воздухе, и теплые руки поддерживали меня, держа за плечи и под коленями.

Грач. Это Грач держал меня.

На мне не было одежды.

Не успела я открыть рот, чтобы попросить его опустить на землю, он уронил меня сам, как будто мое тело вдруг превратилось в горячий уголек. Невнятно охнув, я приземлилась в зарослях диких цветов. В ужасе сжав ноги, согнувшись вперед и скрестив руки на груди, я подняла голову и вытаращилась на него. У него был не менее ошеломленный вид.

– Почему ты просто взял и… – начала я, но в тот же момент он выпалил:

– Ты больше не была в опасности, поэтому я не мог далее тебя трогать! Ты в порядке?

– Нет. – Меня только что превратили в кролика! – Но буду. Спасибо, что пришел на помощь. Почему ты не опустил меня раньше?

Он отвел взгляд.

– Я отвлекся, – ответил принц с достоинством.

О. Понятно.

Он начал было стаскивать с себя плащ, но я его остановила:

– Надену свое платье. Просто… не смотри.

Я встала и побрела к пню, отчетливо осознавая, что в последнее время больно уж часто шастаю по лесу обнаженная. Чувствуя, как краснеют щеки и даже шея, снова натянула свое белье, новое платье от «Фирта и Мейстера» и, наконец, чулки с ботинками, в одном из которых все еще лежало кольцо. Грач ждал меня, решительно уставившись в одну точку куда-то в стороне.

– Тебя не хватятся при дворе? – спросила я, надеясь разрядить обстановку или хотя бы сменить тему на более насущную.

– Несомненно. – Он помолчал. – Изобель…

Я расправила юбки. На землю вдруг стало очень интересно смотреть.

– Да, с моей стороны съесть что-то, что дала мне Жаворонок, было просто вершиной идиотизма. Мне также не следовало уходить одной, но я волнуюсь, что придворные – и особенно Овод – начнут что-то подозревать, если мы будем проводить много времени вместе. – Лист, который я разорвала, порывом ветра занесло в одну из чашек. – И мне нужно было побыть одной. Ты тоже это заметил, не так ли? Что там происходило?

Я подняла глаза. На лице Грача было такое выражение, что мне стало ясно: он бы сам заговорил об этом, если бы я первая не подняла тему.

– Да. Твое Ремесло как-то воздействует на нас. Изобель, я такого раньше никогда не видел.

– Если я продолжу эту демонстрацию, думаешь, мы окажемся в опасности?

– Как я сказал, это… нечто новое. Мой народ жаждет твоих работ, особенно из-за их необычности. Честно, я не могу сказать, что риска нет, но я думаю, что подозрительным будет как раз остановиться сейчас, когда все ждут продолжения. Если бы, может быть, мы могли остаться еще на один день и покинуть двор после завтрашнего бала-маскарада…

Молчание затянулось; мы не смотрели друг на друга. Наш союз уже давно перешел границы взаимного желания выжить: нам хотелось оттянуть время, чтобы провести его вместе, и причины были абсолютно иррациональны. Притворяться было бессмысленно, но мы не сказали этого вслух.

– Но я уже почти исцелился, – продолжил он решительно, заставляя себя договорить. – Если ты захочешь уйти сегодня, даже прямо сейчас, мы можем это сделать.

Я зажмурилась, проклиная собственную глупость.

– После завтрашнего бала.

От моего внимания не ускользнул его порывистый вздох облегчения. Подняв голову, я попыталась криво улыбнуться, но потом заметила кое-что еще.

– Твоя брошь пропала? Ее ведь нет в твоем кармане? Она, должно быть, оторвалась, когда ты уронил меня.

Он в ужасе похлопал себя по груди, а потом бросился на землю и начал обыскивать цветочные заросли. Это не были спокойные, неспешные поиски человека, обронившего карманные часы или носовой платок. Грач шарил по земле отчаянно, широко раскрыв глаза, как будто потерял бесценное и незаменимое сокровище. Наконец, отыскав брошь, он крепко стиснул ее в кулаке; потом большим пальцем нащупал секретную защелку. В следующий момент он замер, вспомнив, что я все еще здесь, и принялся засовывать брошь в карман.

Мое сердце заныло. Мне было больно смотреть, во что он превратился в считаные секунды из-за такой мелочи. Эта брошь значила для него больше, чем для людей – все их пожитки, вместе взятые.

– Кем она была? – спросила я.

Он замер, все еще стоя на коленях.

– Я просто… Извини. Ты не должен отвечать. Мне стало интересно, смогли ли… как вы смогли обойти Благой Закон.

Я ждала, что Грач на меня разозлится. Вместо этого он посмотрел на меня так, будто я только что вырвала его сердце из груди. Глаза потускнели от стыда и отчаяния. Брошь скрылась в кармане. Он поднялся.

– Я любил ее, но мы не нарушили Благой Закон, – сказал он.

– Как это возможно?

Я тотчас пожалела, что спросила. Видеть его несчастье было ужасно.

– Она не любила меня.

В воздухе повисла тишина. Было слышно, как над нашими головами начала грызть желудь белка.

– Я, – продолжил Грач сбивчиво, – нравился ей, но она знала, что не сможет почувствовать ничего больше. Мы решили, что для нас обоих будет лучше никогда не видеться. Она подарила мне эту брошь на прощание. Я перестал приезжать в Каприз, и с тех пор прошло больше времени, чем я думал. – Он уставился на землю. – Вернувшись, я обнаружил, что в деревне живут ее праправнуки, а сама она давным-давно умерла от старости. До твоего портрета я больше не возвращался. – Принц сделал глубокий вдох. – Я знаю, это… неправильно – то, что эта брошь так дорога мне. Я не могу это объяснить. Это…

– Это не неправильно. – Мой голос звучал так мягко, что я едва слышала его сама. – Грач, нет. Это человечно.

Он опустил голову.

– Что со мной стало?

Я больше не могла терпеть. Подошла к нему и, притянув к себе, крепко обняла. Он был так высок, что мне на мгновение показалось, будто это вообще ничего не значит: я обхватила его талию руками, как ребенок. Но после минутного напряжения он прижался ко мне в ответ, неловко шагнув вперед, как будто от отчаяния не мог стоять сам.

– Ты не слабый, – сказала я, зная, что за все долгие столетия его жизни никто ни разу не говорил ему этого. – Способность чувствовать – сила, а не слабость.

– Не для нас, – ответил он. – Только не для нас.

Мне нечего было ответить на эти слова. Все мои попытки утешить его были напрасны. Я ничего не могла сказать, чтобы его успокоить. Потому что здесь, в лесу, человечность в конечном итоге обречена была погубить его. Может быть, не сейчас – может быть, и не через сотню лет, – но в конце концов, что бы ни случилось, его ждала казнь от руки собственного народа. Я собралась с духом, сдерживая слезы, защипавшие глаза, и тяжелый болезненный комок в горле. Было так ужасно, невообразимо нечестно оставить его умирать одного. Несправедливость моего намерения выла, рвала и метала внутри меня, как жестокий шторм.

Грач отпрянул. Я, должно быть, потеряла счет времени, потому что без его объятий тут же почувствовала холод.

– С моей стороны было очень самонадеянно предположить, что я смогу защитить тебя от чего угодно. – Голос его звучал глухо. – Я едва успел спасти тебя.

– Ты не виноват.

Он покачал головой.

– Если что-то подобное случится завтра, неважно будет, кто виноват. Ты можешь погибнуть.

И вот я оказалась перед выбором: уйти или остаться на еще одну ночь, несмотря на опасность. Еще одни сутки ничего не значили… и все же значили очень много. За один завтрашний день я могла испытать больше, чем за все оставшиеся годы своей жизни, вместе взятые. Чем я готова была рискнуть ради этого? Прошлая я, та, что прятала наброски портрета Грача в глубине шкафа, никогда не задалась бы этим вопросом. Но в этом и заключалась ее проблема. Прошлая я приняла как данность устройство мира: вести себя правильно значит оставаться несчастливой. Она требовала слишком мало от жизни и от самой себя.

– Ты можешь наложить на меня какие-нибудь защитные чары? – спросила я. – Пока мы не расстанемся.

Его лицо дрогнуло. Он заговорил медленно:

– Есть только один способ защитить человека от нашей магии. Ни один фейри не сможет заколдовать тебя или каким-то другим образом повлиять, пока он действует. Но это не просто чары. Чтобы заклинание сработало, ты должна будешь сказать мне свое настоящее имя.

Чик, чик, чик – хрустела белка – резкий, скрежещущий звук.

– Ты имеешь в виду приворот.

– Да. Я пойму, если ты не согласишься. Но если ты прикажешь, я буду использовать его, только чтобы защищать тебя. Я бы никогда не стал манипулировать твоими мыслями.

– Если ты сделаешь это, я об этом не узнаю.

Он склонил голову.

– Тебе придется довериться мне. Я даю слово.

Если бы на его месте сейчас был любой другой фейри, я бы лихорадочно прочесывала его слова в поисках ловушки – лжи, искусно вплетенной в правду с целью ранить меня потом. Но, боже, я даже не думала об этом… верила ему. Я закрыла глаза, вдохнула и выдохнула в темноте, подвергая суду собственные мысли. Хранить секрет своего настоящего имени было принципом, отказываться от которого у меня в планах никогда не было. Доверять фейри – сумасшествие.

Я устала от всего этого. Возможно, пришло время расстаться с секретами и немножко сойти с ума.

На этот раз и сердце, и разум прокричали мне одни и те же правдивые слова.

Я открыла глаза. Грач смотрел на меня; волосы падали ему на лицо, закрывая взгляд. Он сжал губы; потом, изучив мое выражение, слегка кивнул.

– Мы придумаем другой способ…

– Да, – прервала его я. Принц резко втянул воздух, почти ахнул.

– Что?

– Я доверяю тебе. – Яростная уверенность охватила меня, как утренний свет, рассеяв малейшие тени сомнения. – Я знаю тебя и верю, что ты сдержишь слово. Но, – добавила я, – если после приворота вдруг начну говорить тебе слишком много комплиментов, это будет подозрительно.

Он, кажется, не до конца понял суть моего ответа и вряд ли догадался, что мои последние слова были просто убогой шуткой. Грач опустился на одно колено, оказавшись со мной лицом к лицу.

– Изобель, прежде чем примешь окончательное решение, ты должна знать, что это снимет с меня прежнее ограничение. Я снова смогу касаться тебя, даже если ты не будешь в опасности.

– Отлично. Не хочу, чтобы ты снова меня ронял.

Он сдавленно рассмеялся, почти всхлипнул. Потом поднял голову, глядя так, будто я была величайшей загадкой всей его жизни.

– Вы, смертные, такие странные, – придушенно проговорил он.

– Из твоих уст это звучит как комплимент. Вокруг никого нет? – Он покачал головой, не отрывая от меня взгляд, но я верила, что ему не нужно смотреть по сторонам, чтобы знать это наверняка. – Тогда не двигайся.

В именах есть своя магия. Мое имя было произнесено вслух только однажды за все время моего существования. Из всех живых людей только я знала его. Его звук, его образ никогда не покидал меня, хотя по всем правилам у меня не было никакой возможности его запомнить: сразу после того, как я родилась, моя мать прошептала его мне на ухо – крошечному, красному, сморщенному младенцу. Так это и случилось. Я наклонилась вперед, губами почти прикоснувшись к уху Грача. Когда я заговорила – тише шепота, тише трепета крыльев мотылька, – теплое дыхание чуть шевельнуло его волосы.

Так я сказала ему свое настоящее имя.