Глава 12

ПЛЕТЕНЫЙ пол вокруг нас начал проваливаться. Тонкие березы потянулись от земли, поддерживая ступеньки растущей на глазах лестницы, изгибаясь сверху и снизу в элегантные арки; их ветки превращались в изящные перила. В мгновение ока я оказалась на вершине роскошной широкой лестницы под стать любому дворцу, спускающейся вниз на пять этажей, а то и больше. Внизу, в полукруге высокой травы, собралась толпа фейри, к которым, как я поняла, нам нужно было спуститься. Перед ними на коленях стоял Овод; его волосы серебрились в лучах солнца. Я увидела, как он поднялся, изучил кончик своего указательного пальца, а потом украдкой поднес его к губам, слизывая кровь. Казалось, ему хватило и одной капли, чтобы сотворить это чудо.

Мое сердце прерывисто заколотилось. Хоть мои опасения не оправдались, у меня было достаточно причин бояться и сейчас. У подножия лестницы собралось даже больше фейри, чем я видела на лугу, и, как бы величественно ни выглядел Грач, все они пришли посмотреть именно на меня. Они были одеты безупречно: нежные розовые, зеленые, голубые и желтые оттенки весеннего сада, блистательная серебряная вышивка, жемчужные пуговицы и драгоценности, сверкающие под стать их бессмертным глазам. Я знала, что, даже если проведу в их обществе несколько часов, не обнаружу ни одного сколотого ногтя или выбившегося из прически волоса. А еще я знала, что каждый из них может убить меня с той же легкостью и беспечностью, с какой роняет чашку.

Овод слегка поклонился нам.

Одна нога, за ней другая. Вот и все, проще простого. Спуск этот занял гораздо больше времени, чем я предполагала; толпа внизу ожидала нас в полной тишине, только ткань моего платья шуршала по ступенькам. Чем ближе мы подходили, тем неестественнее казалось мне все это собрание. Безупречность, которая рядом с одним-двумя фейри лишь слегка коробила меня, в присутствии такого их скопления доходила до абсурда и вызывала чувство ужаса, как будто мне предстояло встретиться с армией оживших кукол.

Как только я ступила на траву, по толпе пронесся нежный гул смешков, вздохов и шепотков. Меня начали представлять публике.

Когда Овод огляделся по сторонам, в первых рядах его подданных началась толкотня. Женщина с поразительными ореховыми глазами вышла из нее победительницей. Поправив шляпку с истинно королевской улыбкой, она зашагала вперед и подала Оводу руку. На ней было лиловое платье с высоким воротником, туго обтягивающим тонкую шею, и изъян в ее внешних чарах – неестественно острые скулы – был менее заметным, чем у большинства фейри. Как и у многих других в толпе, ее кожа была очень светлой – общая черта весенних придворных. У подданных осеннего и летнего двора кожа, как у Грача, была более темных оттенков: золотых, как солнце, древесно-коричневых, смуглых, как глина.

– Изобель, позволь представить тебе Наперстянку, – произнес Овод. Я низко поклонилась. – Наперстянка, это Изобель, хотя ты и так уже наслышана о ней. – Она сделала реверанс в ответ.

Я тоже была о ней наслышана. Именно она в свое время украла гласные буквы миссис Фирт. Я всегда считала везением то, что ей не приходило в голову заказывать портреты мне.

– Я в высшей степени взволнована вашим визитом, – сообщила она, наклоняясь ко мне достаточно близко, чтобы я почувствовала дуновение ее дыхания в своих волосах. Это был сладкий цветочный аромат с неуловимой ноткой какой-то сочной и ядовитой пряности. – Следила за вашим творчеством с тех самых пор, как первые работы начали появляться при дворах. Я бы очень хотела заказать портрет, пока вы здесь.

Челюсть уже болела от необходимости держать улыбку, а ведь мои мытарства только начинались.

– Спасибо. С удовольствием удовлетворю ваше желание.

– Вы просто чудо, – ответила она, рассматривая меня голодными глазами.

Фейри подходили ко мне буквально нескончаемым потоком. Скоро мои колени начали ныть от постоянных реверансов, а мозг перестал соображать из-за необходимости придумывать любезности. Все это время мы с Грачом стояли рядом друг с другом, как незнакомцы, ни разу не встретившись взглядами. Многие из приветствующих меня фейри оказались моими бывшими – или текущими – покровителями, вроде Ласточки, который начал громко обсуждать со мной свой последний заказ, пока остальные в очереди за ним с завистью заглядывали ему через плечо. Все они знали о моем Ремесле.

День тянулся и тянулся, и терпение мое подходило к концу. Нужно было время, чтобы собрать материалы, пока солнце еще не зашло. И, что еще более важно, необходимо было отправить весточку Эмме – в письменной форме, – раз уж я, наконец, получила возможность это сделать. Устное сообщение от гонца, которого Овод ради такого дела мог оторвать от чаепития, только больше обеспокоило бы ее, заставив гадать, мертва я, ранена или что похуже – в зависимости от того, как мое послание могло быть искажено. Я отвлекалась и гадала, как мне сбежать, пока еще не стало слишком поздно. Но вдруг Овод подвел ко мне очередную фейри, представив ее как Астру.

– Думаю, тебе будет особенно интересно встретиться с нашей Астрой, – сказал он с каким-то манерным энтузиазмом. – Она, как и ты, когда-то была смертной, а потом выпила воды из Зеленого Колодца. Когда это случилось, Астра?

– Несколько столетий назад, должно быть. Хотя у меня такое ощущение, что это было только вчера, – ответила она голосом мягким и тонким, как шелест ивовых ветвей на ветру.

Я сосредоточилась мгновенно. Если бы не слова Овода, то не отличила бы Астру от остальных фейри. Она была, возможно, немного ниже ростом, но незначительно. Длинные черные волосы росли до пояса; в них были вплетены цветы. Ее кожа казалась на контрасте особенно бледной, что только подчеркивало изъян ее чар: нечеловеческую худобу. Ключицы выпирали из-под ее воротника, а плечи казались хрупкими, как косточки птицы. Карие глаза, почти такие же темные, как мои, внимательно рассматривали меня.

Мы поклонились друг другу.

– Приятно познакомиться, Астра. Я тоже надеюсь однажды испить из Зеленого Колодца. – Способность лгать никогда еще не казалась мне такой полезной и необходимой. – Как вам нравится быть фейри?

Она слабо улыбнулась одними губами.

– Очень, вы знаете. Так мало вещей, о которых нужно беспокоиться. Сейчас я живу почти без забот. Я помню, как мне нездоровилось, как чувствовала боль, а сейчас этого… настолько меньше. – Ее улыбка померкла, но сразу вернулась.

– Звучит замечательно. – Я знала, что все наблюдают за мной, и постаралась не измениться в лице. – Лес так красив по сравнению с Капризом.

– Да, – согласилась она, – о да.

– Вы были Ремесленницей? – спросила я.

Болезненная улыбка озарила ее лицо, как искра от огнива.

– Да, была! Чтобы выпить из колодца, нужно заниматься Ремеслом, конечно. Посмотрим… Я была… – Она вдруг жутковато запнулась. – Вы знаете, кажется, я позабыла, как это называлось. Ха-ха! Как странно.

По моей коже прошел холод, как будто от самого скальпа до кончиков пальцев ног пробежала тысяча многоножек. Я очень надеялась, что фейри не заметили, что волосы у меня стояли дыбом.

– Может быть, вы опишете его для меня? – предложила я. – И я напомню вам название.

– Ну, я создавала слова. Слова для книг, тех, которые рассказывают истории, в которых все неправда. Как странно, не правда ли? И я сама это делала!

– Вы были писательницей, – подсказала я.

Ее зрачки расширились. На мгновение меня охватил ужас, что она вот-вот бросится на меня и разорвет мне глотку. Но потом я увидела, как она стискивает кулаками ткань своего платья: костяшки побелели, и казалось, пальцы сейчас сломаются от усилия.

– Да, точно. Я была писательницей. Ха-ха! Писательницей! Какая я глупая, бывает, забываешь такое. Все мы, бывает, что-нибудь забываем.

– Бывает. – Только усилием воли я заставила свой голос не дрожать. – Могу ли я вас спросить: довелось ли вам тоже посетить весенний двор, прежде чем вы испили из Колодца?

– О нет, – ответила она. – Это было бы так прекрасно. Но я пришла сюда только потом, когда уже преобразилась.

Скольких фейри успела Астра встретить, прежде чем приняла свое решение? Много ли она понимала о последствиях своего выбора? Я не могла продолжать спрашивать ее об этом, не вызвав ни у кого подозрений. Но мне показалось, что тогда она не представляла, что ее ждет, не до конца представляла. Как и все остальные жители Каприза.

– Понимаю, – ответила я. – Рада была познакомиться с вами, Астра.

– Я тоже очень рада, что нам удалось поговорить. Очень надеюсь, что вы пойдете по моим стопам. Было бы чудесно каждый день видеть вас при весеннем дворе, просто чудесно. – Ее пальцы дернулись и снова расслабились. – Возможно, мы еще сможем поговорить, прежде чем вы вернетесь в Каприз. Тогда вы снова сможете напомнить мне про то слово. Какая же я забывчивая, так забавно!

Я проводила ее взглядом; мне казалось, что вымученная улыбка буквально вырезана на моем лице. Грач рядом со мной пошевелился, но я не посмела взглянуть на него. Эта встреча пробрала меня до костей. Безрадостный вой гончих вновь поднялся в моих ушах, и я увидела перед собой лицо Тсуги, исчезающее в деревьях, белое, с широко распахнутыми глазами. Вспомнила голод, скрытый за вежливыми, но холодными улыбками всех фейри, которых когда-либо рисовала. Как дошли мы до того, что начали восхищаться ими и даже захотели ими стать?

– Овод, – жизнерадостно сказал Грач, – полагаю, Изобель на сегодня достаточно. Ты знаешь, какими бывают смертные: они едва могут простоять пару часов, не свалившись от усталости. Если мы хотим увидеть плоды ее Ремесла завтра, ей нужно будет потратить оставшиеся силы на… на то, что ей еще нужно сделать этим вечером. – Я услышала в его голосе ту самую очаровательную полуулыбку.

– Силы небесные. Мы не должны помешать ее Ремеслу! – Овод повысил голос. – Дамы и господа, вам придется подождать. Мы снова встретимся за ужином.

Со всех сторон раздался гул недовольных возгласов, затем шепотков. Я автоматически взяла Грача под локоть и позволила ему увести меня от подножия ступеней. Жаворонок запрыгала следом за нами. Грач поморщился, изо всех сил стараясь скрыть свою досаду. В присутствии Жаворонка он не мог говорить свободно, но ее компания по той же самой причине была практически божьим даром. Нас не могли видеть наедине слишком часто, чтобы не начались подозрения. Я кивнула ему, надеясь, что он поймет все, что я не могла сказать словами. Я была в порядке. Я была благодарна за его вмешательство. Но от этого настроение у него не улучшилось.

Жаворонок, схватив меня за руку, размахивала ей взад и вперед.

– Ты как-то притихла, Изобель! Ты, должно быть, правда устала. Каково это?

– Что каково?

– Устать, разумеется.

Несмотря на то что к компании фейри я привыкла уже много лет назад, им все еще удавалось меня удивить.

– Ну, из-за этого чувства тебе хочется присесть или пойти лечь спать. Что угодно, лишь бы не двигаться и не думать.

– Значит, это как перебрать вина, – понимающе кивнула Жаворонок. Я приподняла брови: если бы Овод был человеком, кому-то явно стоило бы провести с ним беседу.

– Да, но без положительных эффектов. И, эм, без большинства негативных тоже, – добавила я, припоминая свой первый и последний опыт знакомства с тетушкиной бутылкой бренди. Жаворонок завизжала прямо мне в ухо.

– Но это же абсолютно бессмысленно! – воскликнула она, немного придя в себя. – Что мы будем делать сейчас? Пожалуйста, только не ложись спать, это будет так скучно.

– Нет, я бы хотела начать собирать материалы для пигментов. Как думаете, вы сможете мне помочь? – Я искоса взглянула на Грача. – Или это ниже вашего августейшего достоинства?

Наконец, он улыбнулся – по-настоящему, с ямочкой.

– В другой ситуации я бы с этим согласился, но сейчас не могу упустить возможность запачкать никудышную одежонку Овода. Жаворонку, может быть, и все равно, но ему-то нет. Так что скажи нам, что искать, и мы к твоим услугам.

Наша компания отошла на небольшое расстояние от того, что я мысленно назвала тронным залом весеннего двора, и оказалась в месте, больше напоминающем обыкновенный лес. Они усадили меня на пень, и я описала, что мне было нужно. Голубика, черная смородина, бузина, тутовник – любые ягоды, какие им попадутся. Из дикого лука и яблочной кожуры я могла смешать желтый пигмент; из каштанов – коричневый. Для черного цвета я могла использовать сажу.

– Ну а яйца тебе зачем? – с возмущением вопросил Грач, нависая надо мной.

– Мне нужно что-то, чтобы замешать пигменты и сделать краски. Обычно для этого используется льняное или лавандовое масло, но яичный желток – более доступная альтернатива. – Видя выражение его лица, я добавила: – Только не собирай вороньи яйца, ради бога. О, и берите свежие: мне птенцы тут не нужны.

– Я их съем, чтобы они тебе не мешались, – заверила меня Жаворонок – воплощение образцовой юной леди.

– Ты бы отлично поладила с моими… неважно.

Боже, как могла я сидеть здесь и веселиться, когда вся моя семья ждала меня дома, думая, что я погибла или того хуже? Грач бросил на меня быстрый взгляд, но Жаворонок, к счастью, не заметила ничего необычного.

– Давайте наперегонки! – взвизгнула она и исчезла. Только листья на ближайших кустах задрожали, как будто что-то пронеслось мимо на огромной скорости.

– Изобель, – мягко сказал Грач, – когда ты говорила с Астрой…

– Ну же, быстрее! – прервал его голос Жаворонка, донесшийся издалека.

Он замялся, не зная, что делать. Я огляделась, чтобы убедиться, что мы одни, потом взяла его за руку. Он сразу опустил взгляд и уставился на наши переплетенные пальцы, как будто в них крылись ответы на все тайны вселенной.

– Продолжай, – сказала я. – Я придумала этот план, помнишь? И сейчас мне не помешала бы твоя помощь.

На его лице отразилась внутренняя борьба. Но тут Жаворонок снова позвала нас, и он не стал задерживаться.

Тем вечером фейри собрались понаблюдать за тем, как я подготавливаю материалы для своего Ремесла. Мы устроились на той же опушке, чтобы не перемещаться с места на место, и не успели оглянуться, как там оказался весь двор. Воздушные силуэты лордов и леди возникали за спиной, будто из ниоткуда, и восхищенно следили за моими движениями. Я толкла ягоды, скорлупки и кору на плоском камне, потом соскребала их в фарфоровые мисочки и чашки, которые Жаворонок принесла из лабиринта. Я раскалывала крошечные птичьи яйца, отделяла белки пальцами и смешивала желтки с пигментами при помощи веточки. Неподалеку трещали и шевелились палки в небольшом костре: обугленное дерево нужно было для сажи.

Пигменты стоили дорого. Прежде чем заручиться поддержкой фейри, я использовала для работы только уголь и цвета, которые могла сделать сама. Детские воспоминания захватили мое сознание. Из черной смородины получались самые глубокие, сочные оттенки красного. Сок бузинных ягод высыхал, отсвечивая охрой. Смешав тутовник со скорлупками каштанов, можно было получить приятный светло-коричневый цвет с винно-фиолетовым оттенком. А голубика сначала давала розовый цвет, в течение дня превращаясь в темно-синий. Забавно, но зеленый цвет было сложнее всего составить из природных пигментов – я знала, что мне придется поэкспериментировать с желтыми оттенками луковой и яблочной кожуры, смешав их с моими синими пигментами и посмотрев, что получится.

Я была так поглощена своим делом, восхищенная цветовой палитрой, что почти забыла о своих зрителях. Солнце клонилось к горизонту, бросая золотой отсвет на мои самодельные инструменты, выхватывая из тени пряди волос.

Наконец я истолкла все обуглившиеся деревяшки из костра.

– Все готово, – сообщила я Грачу и Жаворонку и тут же осознала, что обращаюсь к целой толпе фейри, сгрудившихся вокруг меня.

– Чудесно! – объявил Овод, как будто я была его придворным алхимиком и только что превратила свинец в золото. Я обернулась к нему, отчетливо осознавая, что руки у меня перепачканы в яичной слизи. Он подал мне кусок бересты, и я вытерла ладони об траву, прежде чем взять его.

– Благодарю, – сказала я. – Думаю, это отлично подойдет. Могу ли я попросить вас об услуге?

Овод склонил голову набок.

– Я ведь сказал, что ты ни в чем не будешь нуждаться.

– Если я напишу письмо моей семье в Каприз, сможете ли вы доставить его? Даже птичьей почтой, если это возможно. Было бы замечательно, если бы оно дошло как можно раньше, – добавила я поспешно, зная, что иначе письмо может появиться у входной двери нашего заброшенного, разрушенного дома еще сотню лет спустя.

– Разумеется. Даю слово, что твое письмо окажется у тебя дома к закату через два дня.

– И его получит моя тетя Эмма? – с нажимом спросила я, почувствовав очередную ловушку.

Он многозначительно улыбнулся.

– Никогда не забываешь ни одной мелочи. Обещаю, что оно будет передано лично в руки Эмме. Что ж, должен признаться, я никогда еще не имел удовольствия наблюдать за Ремеслом письма! – С этими словами он сел рядом со мной, поджав ноги, собираясь смотреть.

– О. Хм. Буду рада показать, как это делается, – сказала я, пытаясь не обращать внимания на его любопытный взгляд. Он пялился на бересту, которую я держала в руке, как будто я вот-вот взмахну рукой и превращу ее в голубя. Я потянулась к чашке с сажей, но вдруг остановилась. – Мне нечем писать, – пробормотала я себе под нос, оглядываясь по сторонам в поисках чего-нибудь подходящего.

Мои волосы пошевелил порыв ветра, и на пень рядом со мной опустился Грач в вороньем обличье. Он наклонил голову и копался в перьях на своем хвосте. Когда я уже собиралась отогнать его, ворон схватил самое длинное перо и вырвал его, а потом галантно протянул мне. Оно было теплым, и на кончике прозрачного стержня блестела капелька янтарной крови.

Я повертела перо в руках, провела пальцем по шелковистому краю опахала, немного медля. Не понимала, почему этот жест так тронул меня. Это перо было одним из многих, и Грач мог отрастить его заново без особых усилий. Когда я поняла, что больше мешкать нельзя, то прочистила горло и постучала очином пера о землю, чтобы очистить его.

Это, наверное, было ошибкой.

Трава сразу же вздулась, и из диких цветов потянулся росток, быстро превратившийся в высокое молодое деревце, расправившее ветви. Ярко-алые листья вспыхнули на нем, как цветы, триумфально – и немного беспардонно – захватывая всю весеннюю поляну. В лучших традициях Грача.

– Имей приличие! – воскликнул Овод. – Я не позволю тебе уродовать свой двор, Грач. Просто возмутительно!

Тот расправил крылья и воинственно закаркал в ответ. Я украдкой улыбнулась.

– Спасибо, – прошептала ему, перекатывая пальцами стержень пера.

Едва я обмакнула очин во влажную сажу и принялась царапать свое письмо, Овод забыл и думать о произошедшем. Фейри не могли писать, но читать они точно умели, поэтому я должна была формулировать свое сообщение очень осторожно, чтобы не раскрыть лишнего.

«Дорогие Эмма, Март и Май, – писала я. – Я в безопасности, со мной все в порядке. Мне больно думать о том, как вы, должно быть, переживали после моего исчезновения. Дело в том, что я отправилась в неожиданное путешествие, – я знала, что Эмма поймет, как я отнеслась к этому «путешествию», – и до сих пор не имела возможности написать вам. В настоящее время я демонстрирую свое Ремесло весеннему двору. Сюда меня привел Грач, осенний принц, забравший меня из дома довольно спонтанно. Я с нетерпением жду нашей встречи. С любовью, Изобель».

После прочтения у Эммы, должно быть, останется больше вопросов, чем ответов, но на маленьком кусочке бересты кончалось место, поэтому мне пришлось довольствоваться этим. Я подождала, пока сажа высохнет, потом передала бересту Оводу. Он поднес письмо к лицу, изучая его с восхищением.

– Такое простое действие, – сказал он наконец, – и тем не менее знаешь ли ты, что фейри обратился бы в пыль, попробуй он повторить то, что ты сотворила?

– Я… слышала об этом, да.

Овод бросил на меня быстрый взгляд бледных глаз.

– Не думай, эта цена невелика по сравнению с могуществом и красой бессмертия. И все же иногда это заставляет задуматься, не так ли? Почему больше всего на свете мы жаждем вещей, которые легче всего могут уничтожить нас?

По моей спине пробежал холодок. Я никогда не слышала, чтобы Овод выдавал философские сентенции о чем-то более сложном и глубоком, чем лимонные пирожные. Я удержалась от того, чтобы взглянуть на Грача, гадая, разделяет ли он мое беспокойство.

– Само Ремесло не причиняет вам вреда, – заметила я. – Его плоды вы носите и едите ежедневно без каких-либо последствий.

– Да-да. Но тем не менее. – Он выдавил слабую улыбку. – Некоторые последствия незримы. Однажды ты, возможно, узнаешь: у Ремесла есть разные средства, чтобы погубить наш народ, и некоторые ты даже не можешь вообразить… Это прозвучало довольно мрачно, не так ли? Искренне прошу прощения. – Он подмигнул мне; потом хлопнул в ладоши и поднялся на ноги.

Только тогда я поняла, что письмо исчезло, испарилось в его руках быстрее, чем можно было заметить. «Он дал мне слово», – напомнила я себе, все еще пытаясь оправиться после странного разговора. Эмма получит письмо. Она прочитает его и все еще будет за меня бояться, но по крайней мере не будет думать, что я мертва.

– Кто хотел бы помочь Изобель отнести материалы для ее Ремесла к трону? – спросил Овод, как будто обращаясь к группе школьников. Меня сразу же окружила шумная толпа фейри; они начали поднимать мисочки, изучая их. Сначала я боялась, что они испортят мои пигменты, но это беспокойство исчезло, когда я заметила, что они обращаются с сосудами, как с заколдованными кубками, которые могут взорваться или превратить всех в камень, если их ненароком уронить. Грач, судя по всему, решил, что сегодня он уже достаточно мне помог: когда я встала, он подлетел ко мне и хлопал крыльями, пока я не разрешила ему сесть. Он устроился на моем плече и наблюдал за всеми, надменно вздернув клюв.

Наша процессия по пути к трону вполне могла бы стать сюжетом для гобелена: я шла впереди, одетая в тонкое развевающееся платье, на моем плече сидел принц в вороньем обличье, а следом вышагивали вереницей остальные фейри. Весь лес пылал в лучах закатного солнца, и даже насекомые, выползающие из потревоженных цветков, казались парящими в воздухе золотыми пылинками.

Когда мы добрались до тронного зала, стало ясно, что в мое отсутствие кто-то здесь тщательно подготовился к нашему возвращению. Длинный стол тянулся к трону вдоль березовой аллеи; вышитая салфетка-дорожка – длиной метров двенадцать, если не больше – застилала белоснежную скатерть. Бледно-зеленый и серебристый шелк дорожки сочетался с подушками на стульях и узорами на дорогих фарфоровых сервизах. Но все это великолепие меркло по сравнению с едой: блестящими горами винограда, слив и вишен, кучками пирожных, покрытых глазурью, жареными гусями и куропатками, все еще шипящими после готовки на вертеле.

– Кто все это сделал? – пробормотала я, обращаясь к Грачу. – Тут что, каждый по очереди играет роль слуги? Или, пока вас нет, из леса, чтобы все подготовить, приходят зайчики с белочками?

Он выразил свое отношение к моим издевкам, развернувшись и ткнув хвостом мне в нос.

Стол так поразил меня, что я заметила еще одно приятное дополнение, только когда мы подошли ближе. Обитый парчой стул стоял в нескольких шагах от трона, а перед ним был установлен мольберт. Он был декоративный и предназначался скорее для того, чтобы показывать работы, нежели писать их, но все равно прекрасно подходил для моего дела. Количество бересты, которую для меня раздобыл Овод, было положительно пугающим. Стопка ее возвышалась над стулом и свидетельствовала о его высоких ожиданиях.

– Боюсь, когда мы закончим ужин, будет уже слишком поздно, – заметил Овод, подходя ближе. – Возможно, ты осчастливишь нас своим Ремеслом уже завтра утром?

И он предложил мне стул во главе стола.