Глава 11

МОЙ план потребовал подготовки, чтобы Грач точно смог произнести нужные реплики. Мы репетировали их по дороге, и он, кажется, был доволен тем, как они звучали. Я и сама была довольна. Мне казалось, будто только что заключила договор о каком-то особенно непростом заклинании или заранее растянула холсты на целый месяц вперед. Мой мир снова был упорядочен, и я наконец-то могла контролировать свое будущее. Более того, если бы все прошло удачно, я бы исправила свою случайную оплошность.

– Ты правда думаешь, что это может помочь тебе спасти репутацию? – спросила я, приподнимая юбки, чтобы перешагнуть через заросли желтых первоцветов. Мы шли по широкому лугу. Каждый раз, когда ветер менял направление, он приносил новый аромат. Какие-то я узнавала, а какие-то чувствовала впервые.

– На этом этапе я уже сомневаюсь, что ее вообще еще можно спасти, – ответил он, кривовато улыбнувшись. – Но портрет… да, полагаю. Я рад, что твои интриги больше не направлены против меня. Ты куда коварнее, чем кажешься.

Хоть я и старалась изо всех сил игнорировать подобные мысли, эхо его признания слышалось мне во всем, что бы он ни говорил. Теперь, зная о чувствах принца, я узнавала в его тоне нотки теплого восхищения. Несмотря на то что мы воспрянули духом, атмосфера все равно оставалась напряженной. Я выдавила смешок, глядя себе под ноги, рассматривая высокие переплетенные стебли цветов.

– Я вовсе не коварная. Просто практичная. Впрочем, полагаю, фейри эта черта может казаться необычной.

Он нахмурился, пытаясь понять, оскорбила я его или нет.

– Смотри, – пряча улыбку, быстро сказала я, подходя к заросшему мхом камню, – этот цветок размером с мою ладонь. Интересно, как они вырастают такими большими?

Не успела я наклониться и сорвать цветок, рядом с моим носом вдруг возникла чья-то нога, облаченная в брючину блестящего серо-розового шелка. Вторая нога шагнула следом; я отшатнулась и упала навзничь, как раз успев увидеть, как из пространства между двумя половинками расколотого камня выходит Овод. Это было еще удивительнее оттого, что – и я была абсолютно в этом уверена – с другой стороны он не появлялся. Каким-то загадочным образом я умудрилась наткнуться на врата, ведущие к тропе фейри.

– Доброе утро, Изобель, – дружелюбно сказал он, поправляя свой безупречный галстук. Он, кажется, был совсем не удивлен увидеть меня здесь сидящей на земле перед ним и в ужасе сжимающей первоцвет.

Когда первый шок прошел, я осознала, что ужасно рада его видеть. Тоска по дому, на которую у меня за последние несколько дней просто не было времени, врезалась в меня, как повозка, потерявшая управление. Я целые годы просидела с ним наедине в своей мастерской, и, хотя в его бледно-голубых глазах не было ни капли искренности и тепла, его лицо с тех пор, когда я покинула дом, стало самым привычным и знакомым зрелищем из всех. От радости я чуть не выкрикнула его имя, но в последний момент успела остановиться. Пока я общалась с Грачом, мои манеры довольно далеко продвинулись по пути ужасающей деградации.

– Какая чудесная встреча, Овод, – сказала я, поднимаясь на ноги, чтобы сделать реверанс. – Грач предупредил вас о нашем визите? – Если он это и сделал, то я об этом ничего не знала.

Овод ответил мне поклоном, потом бросил на осеннего принца критический взгляд.

– Да разве станет наш дорогой Грач утруждаться общепринятыми любезностями? Нет, я просто знал, что вы придете. Очень немногие вещи ускользают от моего внимания в весенних землях, даже сорванный цветок.

Я виновато взглянула на первоцвет.

– Оставь его себе, – настоял он, – как приветственный подарок. Добро пожаловать в мои владения!

Оставив меня переваривать эти странные слова, он шагнул мимо и обошел Грача кругом. Тот выдержал осмотр стоически, задрав подбородок и стиснув зубы. Сравнивая их, я почувствовала странную гордость оттого, что Грач оказался немного выше. Темные взъерошенные волосы и удивительные глаза отличали его от утонченного бледного Овода, как ночь ото дня. Но хотя из них двух Грач явно был моложе, во всем остальном они с Оводом были на равных.

– Этот наряд вот уже как лет пятьдесят вышел из моды, – сообщил ему Овод. – В весеннем дворе уже никто не носит медные пуговицы. Если ты собираешься остаться здесь надолго, нам нужно будет найти…

Я уже не услышала ни окончание этой фразы, ни ответ Грача, потому что до меня наконец-то дошел смысл той фразы про его владения.

Я прочистила горло. Овод обернулся.

– Сэр, вы – весенний принц? – спросила я.

Он улыбнулся.

– Да, разумеется. И никто иной! Несомненно, я уже сообщал тебе об этом?

– Нет, боюсь, не сообщали.

– Какая непростительная небрежность с моей стороны. Я так забывчив в общении со смертными: просто предполагаю, что все уже и так знают. – Пока он говорил, Грач наблюдал за ним с нечитаемым выражением лица. – Что ж, Изобель, не волнуйся. Твои манеры выше всяких похвал, и в твоем доме я всегда встречал подобающий принцу прием. А теперь, пока я не забыл еще и об этом, не могла бы ты рассказать мне, как оказалась в лесу, да еще и в такой исключительной компании?

– На самом деле… – Я бросила взгляд на Грача, радуясь, что объясняться, согласно нашему плану, предстоит ему: новость о положении Овода, по правде сказать, лишила меня дара речи.

– Давайте обсудим по пути, – предложил он, оправив свой плащ и затянув перевязь меча, как мне показалось, довольно сердито. Неужели он принял критику Овода близко к сердцу? Потом он зашагал по лугу прочь, оставив нас догонять его.

– Уникальный субъект, не так ли, – произнес Овод.

Как я могла на это ответить, не выдав ему правды? Я остановилась на самой вежливой и расплывчатой фразе, которая только пришла мне в голову:

– Вы правы, сэр. Я нахожу всех фейри поистине уникальными.

– О, как бы я хотел, чтобы это было правдой! Но, боюсь, мы все одинаковы. – Его улыбка была мягкой и прохладной, как оттепель. – Большинство из нас. Так что же, Грач? Ты что-то хотел сказать?

Тот шагал впереди, уже заметно устав от зарослей первоцветов.

– Как ты знаешь, – нетерпеливо начал он, – в настоящий момент Изобель – наиболее выдающаяся Ремесленница Каприза. Портрет, который она для меня написала, был исключителен. В осеннем дворе никогда не видели ничего подобного.

– Об этом я слышал, – ответил Овод. Только колоссальным усилием я удержалась от того, чтобы посмотреть на него и оценить реакцию.

– Он всех нас шокировал, меня – в первую очередь. Сначала я решил, что это был акт осознанного вредительства, за который Изобель должна предстать перед судом. Но по дороге к осеннему двору осознал, что она не имела дурных намерений. Ремесленница всего лишь нарисовала на моем лице человеческую эмоцию, причем очень искусно, не понимая при этом, что сотворила. – Все это было правдой, по крайней мере, частично. – А теперь Изобель заинтересована в том, чтобы попытаться повторить свое новое Ремесло.

– Человеческие эмоции, Овод, – сказала я ему, чувствуя, как растет моя уверенность с каждой секундой нашего успеха. – Вы собирали все возможные виды Ремесла: пирожные, фарфор, шелковые наряды, книги, оружие. Мы продолжаем придумывать разные вариации тех же самых вещей, но я думаю, что собираюсь привнести в Ремесло нечто абсолютно новое. Я могла бы нарисовать на вашем лице искреннюю радость. Восторг и удивление – на чьем-то еще. Смех, ярость, даже скорбь. Грач сообщил мне, что эту эмоцию вы находите наиболее занимательной.

– Поэтому я решил отвести ее к весеннему двору, где она сможет продемонстрировать свои умения наиболее преданным покровителям, – величественно закончил Грач. – Если заказчики останутся довольны результатами, я полагаю, такой уровень мастерства будет заслуживать справедливой награды. Если Изобель согласится принять подобную оплату, ее будет ждать визит к Зеленому Колодцу.

Моя улыбка так и излучала невинность. Визит еще не означал глоток воды.

– Нечто абсолютно новое, – промолвил Овод отрешенно. На мгновение он показался мне старше своих лет. Пчелы перестали жужжать в сладковатом медовом воздухе, и певчие птицы умолкли. Я задержала дыхание вместе со всем окружающим миром. – Да. Да, думаю, это то, что нужно. Изобель, Грач, я буду счастлив принять вас в своих владениях. Пока вы находитесь в весеннем дворе, ни в чем не будете нуждаться.

Я не ожидала, что доберемся до весеннего двора так скоро, и вошла внутрь, еще даже не понимая, что мы на месте. Огромные широкие березы – обхватом больше человеческого роста – устремлялись вверх, к заоблачным высотам. Задрав голову, я заметила, что их ветви переплетались в небесах, как в тех укрытиях, которые для нас создавал Грач. В кронах чирикали певчие птицы, порхали колибри, похожие на сверкающие драгоценные камни. Среди остальных выделялся только кизил – старый, с шишковатым стволом, но в цвету, растущий на небольшом мшистом холмике. Форма его была странноватой, и, приглядевшись, я поняла, что это было не обычное дерево, а трон.

Как только я поняла это, лес вокруг меня переменился. Воздух наполнили звуки хрустального смеха, и с мерцанием пара, вылетающего из-под крышки чайника, на цветущем лугу начали появляться парчовые кресла, шелковые подушки и одеяла для пикника. Раньше незримые, десятки, если не сотни фейри наблюдали за нашим приближением. Колени начали подгибаться, и мне пришлось идти дальше через силу. Я никогда еще не видела так много фейри сразу в одном месте. Хуже того, они наблюдали не за нами. Они смотрели на меня, и только на меня: первую смертную, явившуюся в их двор за последнюю тысячу лет.

Когда мы приблизились к трону, с одеяла поднялась девочка – она, казалось, устраивала чаепитие, но все чашки были пусты – и ринулась нам навстречу. Длинные светлые волосы развевались по ветру, и многослойные одежды цвета лепестков барвинка подпрыгивали на бегу, как синие волны. Подскочив к нам, она напугала меня, схватив за обе руки. Ее кожа была холодной и безупречной, как фарфор. Если бы она была человеком, я бы подумала, что ей около четырнадцати лет.

– О, смертная! Овод, ты привел в гости смертную! – взвизгнула она, мастерски имитируя восторг. Ее маленькие зубы были острыми, как у акулы. – Мы должны представить ее Астре, она будет так рада! Ты будешь пить из Зеленого Колодца? – обратилась она ко мне. – Пожалуйста, пожалуйста, скажи «да»! Мы будем лучшими подругами! Конечно, мы можем быть лучшими подругами, даже если ты не станешь пить, но тогда ты так быстро умрешь, что это будет почти бессмысленно!

Овод опустил руку ей на плечо.

– Изобель, это моя… – он помедлил, подыскивая слова, – племянница, Жаворонок. Прошу простить ее несдержанность: впервые видит человека. Надеюсь, она будет хорошо себя вести, поскольку ты – наша почетная гостья. – Последние слова были адресованы скорее Жаворонку, чем мне.

Я приветствовала ее неловким реверансом, что было непросто, учитывая, что она все еще сжимала мои руки. Но это, судя по всему, считалось, потому что, к моему огромному облегчению, она меня отпустила и сделала реверанс в ответ. Мои пальцы успели заледенеть.

– Приятно познакомиться, Жаворонок.

– Ну разумеется! – ответила она.

– И ты уже знакома с Грачом, – дружелюбно продолжил Овод.

– Привет, Грач, – поприветствовала его Жаворонок, все еще не сводя с меня глаз. – Можешь как-нибудь опять превратиться в зайца и поиграть со мной в догонялки?

Грач рассмеялся.

– Это же детская забава, Жаворонок. Ты уже юная леди.

– А ты зануда. Бедняжка Изобель, ей с тобой, наверное, было ужасно скучно. Можно я одену ее во что-нибудь новое? – спросила она Овода, чья улыбка с каждой секундой становилась все более натянутой.

– Погоди минутку, дорогая. Сейчас нам с Изобель нужно обсудить ее Ремесло. Почему бы тебе не присесть рядом с троном и не подумать, в какие платья ты бы хотела ее нарядить? Только помни, она не может использовать чары, поэтому платья должны быть новые. – Он многозначительно наклонил голову вбок.

– Ну ладно! – Она плюхнулась в траву рядом с троном печальной кучкой голубого шифона.

– Итак, – проговорил Овод, элегантно усаживаясь на кизиловом сиденье, – чем нужно будет обеспечить тебя, чтобы была возможность работать? Боюсь, у нас здесь нет материалов наподобие тех, которые я видел в своей мастерской. Я могу послать за ними в Каприз, но мои придворные ужасно заняты подготовкой к маскараду, поэтому пройдет какое-то время, прежде чем мы сможем осуществить доставку.

Я удержалась, чтобы не оглядеться по сторонам на остальных фейри, которые, кажется, не были заняты абсолютно ничем, максимум грызли печенье.

– Сейчас подумаю, сэр. – Что я могла использовать? – Для начала мне понадобится что-нибудь на замену холсту или бумаге. Возможно, куски коры, тонкие, светлого оттенка, твердые, но достаточно гибкие, чтобы их можно было распрямить, не сломав. Береста подойдет, и здесь, похоже, в ней нет недостатка. – Мне показалось, или ветви трона зашевелились? – А потом, – продолжила я, немного испуганная мыслью о том, что, сама того не желая, оскорбила кизиловое дерево, – думаю, я смогу самостоятельно собрать нужные натуральные пигменты. В детстве я часто так делала.

– Превосходно, – сказал Овод, приложив длинный паучий палец к губам. – И стул, и какую-нибудь подставку, чтобы расположить на ней кору?

– Звучит замечательно, сэр. – Я понятия не имела, что смогу использовать вместо кисти или карандаша, но решила, что что-нибудь придумаю. В крайнем случае буду рисовать пальцами. – Из-за разницы в материалах портреты не будут похожи на те, которые я обычно пишу, и не будут такими долговечными. Но если вы будете довольны моей работой, я с радостью повторю их в масле. То есть в моей обычной технике, – добавила я, зная, что он вряд ли поймет терминологию.

– А сейчас можно я ее одену? – жалобно подала голос Жаворонок, все еще сидящая на земле.

Овод посмотрел на меня, приподняв брови.

– Эм, – протянула я, – да, наверное. Хотя мне следовало бы…

– Я дам тебе примерить все! – воскликнула Жаворонок. Ее холодные пальцы снова сомкнулись на моем запястье, как тиски. Не успела я и слова сказать, как она потащила меня мимо смеющихся участников пикников, не оставляя никакой надежды на спасение. Я обернулась через плечо, напоследок взглянув на Грача. Он провожал меня внимательным взглядом; и я немного успокоилась, подумав, что принц попытается найти какой-нибудь повод вернуть мне свободу и не дать задохнуться в шелковых турнюрах прошлого столетия.

Жаворонок подвела меня к одной из гигантских берез, вокруг которой, подобно спиральной лестнице, обвивались толстые лианы. Без тени сомнения она шагнула на эту ненадежную конструкцию и потянула меня за собой. Мы поднимались все выше и выше, пока фейри внизу не стали казаться меньше игрушечных солдатиков. Я обнаружила, что если очень внимательно слежу, куда наступаю, не смотрю вниз и свободной рукой держусь за кору дерева, то даже могу сопротивляться желанию исторгнуть содержимое желудка на шифон своей спутницы. Все это время она радостно щебетала что-то, не особенно задумываясь о том, почему я ни разу ей не ответила.

Добравшись до вершины, мы оказались в лабиринте из листьев. Он немного напомнил мне парковую архитектуру, но роль живых изгородей здесь играли изогнутые беседки из переплетенных белых ветвей, поросших бледно-зеленой листвой. Земля немного пружинила при ходьбе, но в целом казалась устойчивой. Не задумываясь прошла бы по ней, не знай я, на какой мы сейчас высоте. Предметы работы Ремесленников валялись тут и там, были навалены в целые кучи у стены: мебель, подушки, книги, картины, фарфоровые изделия. Драгоценности блестели, свисая с ножек перевернутых стульев; пауки плели свои мерцающие тенета на атласах и бронзовых вешалках.

– Сюда! – крикнула Жаворонок. Она дернула меня за собой, едва не вывихнув мне плечо, и побежала по одному из коридоров. Бегом следуя за ней, я прыгала из стороны в сторону и с трудом протискивалась в боковые нефы; несколько пауков по моей вине, кажется, остались без дома.

– Я храню свои платья в Птичьей Норке. Мы придумываем названия всем нашим комнатам, хотя они на самом деле не совсем комнаты, потому что смертные так делают.

– О, как мило, – слабо проговорила я, охваченная ужасом.

Как оказалось, жутковатое название «Птичья Норка» было дано комнате, похожей на весь остальной лабиринт, но по форме напоминающей купол. В ней гнездились певчие птицы. Когда мы вошли, они с громогласным чириканьем разлетелись во все стороны. Цветущие лозы закрывали дальнюю стену, как занавес. Жаворонок наконец выпустила мое многострадальное запястье, чтобы побежать вперед и исчезнуть за шторой.

– Держи, – сказала она, швыряя мне оттуда кучу шифона. – Снимай свое скучное старое платье и надевай вот это. Оно, наверное, будет тебе длинновато, потому что ты невысокого роста, но ты ведь сможешь изменить его? А потом вернуть все, как было?

Только спустя пару мгновений я осознала, что она имела в виду.

– К сожалению, я не занимаюсь таким Ремеслом. Я могу немножко шить – чинить прорехи, что-то такое, – но я не портниха.

Жаворонок выпрямилась и вытаращилась на меня непонимающе. Большие, широко посаженные голубые глаза делали ее похожей на какого-то любопытного воробушка. Если бы не зубы, ее лицо показалось бы мне очаровательным.

– Фейри ведь владеют разными типами магии, не так ли? – попыталась я объяснить. – Магии, на которую способны только они или немногие из вашего народа. Как, например, Грач может менять свое обличье.

– Да! – воскликнула она. – Или как Овод предвидит события, прежде чем они происходят.

Я отложила эту информацию на потом.

– В общем, у смертных с Ремеслом все то же самое. Моя специальность – изображать на картинах лица. У меня получается что-то делать с едой и совсем немножко – с одеждой, но я, например, совсем не умею делать оружие.

– Да кому нужно это оружие! Если бы я была смертной, я бы использовала Ремесло только для того, чтобы делать платья. Пожалуйста, можешь поскорее надеть это?

Я смерила розовую ткань мрачным взглядом.

– Наверное. Подержи, пока я разденусь.

Я отдала новое платье Жаворонку и начала снимать свое. Не зная, куда еще его положить, я бросила его на землю, а потом принялась напяливать другое. Жаворонок «помогала» мне, периодически тыкая и пихая. Все это время я вспоминала о железном кольце, спрятанном у меня в кармане, и жалела, что не догадалась засунуть его в чулок.

– Так гораздо лучше, – серьезно сказала Жаворонок, когда мы закончили. – Но тебе не идет розовый цвет. Снимай! – И она снова полезла в шкаф.

Я как раз вылезала из пышных юбок, когда из угла послышался шорох. Я обернулась и увидела между веток вороний клюв. Ворон наклонял голову и так и сяк, срывал листья, пытаясь протиснуться, и требовательно буравил нас взглядом фиолетового глаза. Я почувствовала несказанное облегчение, тут же, впрочем, осознав, что стою перед ним в нижнем белье. Я успела обхватить грудь руками, прежде чем Грач, наконец, до конца просунул голову между веток. И застрял. Из его горла вырвался раздраженный клекот.

Я не сдержалась и рассмеялась. Было очень трудно стесняться из-за того, что на тебя смотрит птица.

– Хорошо, не шевелись, – сказала я. Подойдя к стене, просунула ладонь рядом с его перьями и отодвинула ветки в сторону. Он спорхнул на пол, потом важно зашагал по комнате и потянул Жаворонка за подол платья.

– Перестань! – цыкнула она. – Я занята. Не сломаю я ее, обещаю.

Мы с Грачом переглянулись. Девчонка только что дала слово, случайно или нет; хотя я и задумалась, значило ли это обещание что-нибудь, учитывая, как мало она, должно быть, знала о том, что конкретно может сломать человека.

Она развернулась.

– Вот это! – Ее личико сияло от удовольствия.

О боже. Это было платье от «Фирта и Мейстера». Я взяла его в руки неохотно, как какое-нибудь бриллиантовое ожерелье королевы, и прижала к себе. Присутствие Грача всего в паре метров заставило меня непроизвольно стиснуть колени.

– Жаворонок, это платье… я не знаю. Когда мы закончим, мне нужно будет пойти в лес за ягодами, а я не хочу его испортить.

– А какая разница?

– Ну… потому что тогда его уже нельзя будет носить. Разве Овод не расстроится, если ему придется покупать новое?

– Глупая! Смотри!

Она выхватила из-за штор еще одно платье. Я невольно поморщилась. Должно быть, очень давно это было свадебное платье, но белая ткань посерела, запачкалась и была изъедена молью. Бантики на поясе буквально сгнили – до того, что один из них отвалился, когда Жаворонок притянула платье к себе. Но едва соприкоснувшись с ее кожей, ткань преобразилась, засияв белоснежностью атласа. Кружево расцвело, как дивные бутоны, и бантики снова были безупречны. Теперь платье казалось совсем новым – ни следа тлена.

Увидев мое лицо, Жаворонок визгливо расхохоталась, показывая сразу все свои острые зубки. Потом она вдруг разом умолкла, как будто кто-то закрыл музыкальную шкатулку.

– Вот что он имел в виду, когда сказал, что тебе будет нужно новое платье, – пояснила она. – Но мы можем только вернуть им прежний вид. То есть я не могу изменить фасон, если захочу, или добавить что-нибудь.

Она смерила меня взглядом. Я догадывалась, что она вот-вот снова спросит меня о моих навыках портнихи, а потому решила поскорее нацепить на себя платье «Фирта и Мейстера», пока она этого не сделала.

Оно было сшито из роскошного сочно-зеленого атласа. На корсаже серебряной нитью были вышиты крошечные птички, и бежевый атласный бант обрамлял слегка приподнятую талию, от которой поверх зеленой юбки был нашит еще один слой муслина. В нем я чувствовала себя прозрачной и сверкающей, как крыло стрекозы. В обычной жизни я бы ни за что не надела и вполовину менее нарядное платье, да еще и без нижней юбки. Гладкая ткань незнакомым прикосновением скользила по моим голым ногам, шелковистая и мягкая, как вода. Оно смотрелось странно в сочетании с моими крепкими кожаными ботинками, торчащими из-под подола, но эту часть своего гардероба я менять была не намерена. Никогда не знаешь, когда придется от кого-нибудь убегать.

– Идеально для сбора ягод, – слабо пошутила я.

– Ну а ты? – вопросила Жаворонок, обращаясь к Грачу, который смотрел на меня, слегка наклонив голову. Мои щеки порозовели, и я еле сдержалась, чтобы снова не обхватить себя руками, хотя прикрывать было уже нечего. – Овод заставил тебя переодеться из тех жутких осенних лохмотьев?

По Птичьей Норке пронесся порыв ветра, и перед нами возник Грач в своем привычном обличье. Вид у него был сердитый и помятый.

– Да, как и следовало ожидать, это был его первоочередной приказ. Но эти цвета мне совсем не подходят.

– Не будь занудой! Черный и коричневый – или во что ты там был одет – как раз никому не идут. По мне, ты выглядишь шикарно.

– Полагаю, нам следует сойтись на том, что у нас разные представления о моде, – с достоинством ответил он. – И это был медный, а не коричневый.

– Медный! – повторила она, снова расхохотавшись. Причина ее веселья оставалась для меня загадкой.

Если уж говорить начистоту, Грач мог завернуться в простыню и по-прежнему выглядеть сногсшибательно. Его старая одежда, впрочем, действительно шла ему больше: ярко-зеленый пиджак, который ему выдал Овод, не особенно подходил к его волосам и более смуглому оттенку кожи, да еще и в плечах был узковат. На затянутом галстуке были складки и даже царапины, как будто кто-то нервно мял его: я сомневалась, что носить его будут долго. «Ну, зато наши наряды сочетались», – криво усмехнулась я про себя.

– Вы закончили? Мне велено привести Изобель обратно, чтобы представить ее остальным, как только она оденется. И ты, конечно, можешь мне помочь, – добавил он, пока Жаворонок не успела надуться.

– О, хорошо! – Она схватила его под руку.

Грач многозначительно приподнял второй локоть. Я улыбнулась и покачала головой.

– Мы ни за что не проберемся по тем коридорам, если будем ходить под ручку. В итоге я просто напорюсь на вешалку.

– Просто сделай это, Изобель! – вскричала Жаворонок. – Мы пойдем не там.

А где же мы еще могли пойти? Уверенная, что мне предстоит вот-вот испытать на себе еще какое-то странное волшебство, без которого точно можно было обойтись, я взяла Грача под руку. Мои пальцы на его рукаве казались такими изящными, что я начала понимать, почему фейри становились настолько тщеславными: что им еще оставалось, если они постоянно расхаживали в шелках от «Фирта и Мейстера» и обсуждали, какие цвета им больше всего к лицу?

Грач опустил взгляд, и я увидела его насквозь.

Он и правда был влюблен в меня. Мое сердце вскинулось, как испуганный олень. Видеть любовное признание в его глазах было совсем не так, как слышать произнесенные им слова. Это был взгляд, который остановил бы время, если бы мог: мягкий и острый одновременно, болезненная нежность с оттенком грусти, обнаженная правда разбитого сердца. Я стояла перед ним в своем стрекозином платье, держала его за руку, и он знал, что наше время почти на исходе.

Внутри меня затрепетали тысячи крыльев. Я погналась за ними, пытаясь утихомирить их, затолкать обратно, на глубину, где они не причинили бы мне вреда, но с тем же успехом могла бы стоять в вихре из бабочек, пытаясь поймать каждую голыми руками. Я отчетливо почувствовала жар его кожи через тонкую ткань пиджака… и легкую дрожь собственной руки.

В присутствии Жаворонка он не мог ничего сказать мне, но ему и не нужно было. Все, что мне надо было знать, я прекрасно видела в отражении его глаз.

Что я чувствовала? Могла ли я быть уверена?

Любовь между нами была невозможна. Я заставила себя задуматься о том, что неизбежно случится, если я позволю этому чувству отправиться в полет. Было лишь два исхода: испить из Зеленого Колодца или обречь нас обоих на смерть. Я посмотрела на него с решительностью. Нельзя было позволить ни одного, ни другого. Я была сильнее своих эмоций. Даже если бы жила тысячу раз, ни в одной из своих жизней не стала бы ради любви разрушать ни свою, ни чужую. Грозовые тучи сгустились в моей груди; бабочки, слабо трепещущие, попадали на землю.

Резко втянув воздух, Грач отвернулся.

Головой я понимала, что приняла правильное решение. Но мое сердце зияло темной безжизненной бездной; отведенный взгляд принца оставил на его месте пустоту. Я задумалась, настанет ли когда-нибудь время, когда мои разум и сердце наконец примирятся, или же я только что обрекла себя переживать этот момент снова и снова до конца своих дней: чувствуя уверенность, что сделала единственно возможный выбор, напополам с мучительным сожалением, повторяющим «Если бы…».

Птичья Норка заскрипела. Пол под моими ногами дрогнул, и переплетенные ветви стен зашевелились, как нитки на ткацком станке, свиваясь, ворочаясь, изгибаясь наружу. Я рефлекторно стиснула локоть Грача. Увидев мое лицо, Жаворонок залилась глумливым хохотом. Комната вокруг нас преображалась до неузнаваемости, и страшная мысль вдруг охватила меня. Та единственная секунда эмоциональной близости, которую мы с Грачом разделили… Было ли этого достаточно, чтобы нарушить Благой Закон?