Глава 10

«ЭТО ужасная идея, – сразу подумала я. – Я просто сошла с ума, и мне надо немедленно остановиться».

Но потом Грач заскулил и приоткрыл рот; и, боюсь, после этого прислушиваться к голосу разума больше не представлялось возможным.

Я совершенно забылась, потерявшись в гипнотическом желании отдавать и брать, в странном, но пьянящем единении наших губ. Потом ладонь Грача скользнула по моей спине, и одним осторожным, но сильным движением он поднял меня на руки. Я машинально сжала ногами его талию и обхватила руками шею, чуть испугавшись такой высоты. Я как будто снова оседлала его в лошадином обличье. Эта мысль заставила меня покраснеть до кончиков ушей. Он сделал несколько шагов, и я вжалась спиной в жесткую древесную кору. Этого было достаточно, чтобы ненадолго вернуть меня в реальность.

Хотя Эмма и озаботилась моим просвещением в данной области довольно основательно (или как раз потому что она озаботилась, если честно), внутри меня шла отчаянная борьба нервозности с возбуждением. Заметив, как я напряглась, Грач отпрянул. Он ждал; на лице чувствовалось его мягкое дыхание. Губы его припухли и едва не кровоточили. Я задумалась, как, интересно, выгляжу сама, но, вспомнив про злосчастный прыщ, поняла, что знать этого не хочу.

– Эм, – протянула я. – Я никогда еще… то есть… – У меня совершенно сдали нервы. – Твои зубы все еще острые, ну, технически? Потому что это совсем не чувствуется. Я не понимаю, как это работает.

Он тяжело дышал, прикрыв глаза. Потом, нахмурившись, заставил себя собраться и переварить то, что я сказала.

– Я никогда не исследовал функции моих внешних чар. Только знаю, что они действуют не как превращения. Но это и не просто иллюзия. Я не причиню тебе вреда. – Мой дискомфорт стал ему очевиден. Плечи его напряглись. – Если ты не хочешь…

Я не дала ему договорить: наклонилась вперед и снова поцеловала. От такого рвения мы столкнулись носами, что оказалось не особенно приятным, но Грачу было, кажется, все равно. Мое сердце все еще колотилось, как у перепуганного кролика. Я рефлекторно сжала его волосы в кулаке, и он снова заскулил. От этого звука все внутри меня натянулось туго, как тетива. Я невольно усилила свою хватку и одновременно почувствовала и услышала, как его пальцы заскребли по коре дерева у моего уха.

Я завороженно уставилась на него; он встретился со мной взглядом. Из интереса еще раз потянула его за волосы. В ответ он чуть наклонил голову в сторону моей руки. Я поняла, что это значило: Грач готов был полностью передать мне контроль над ситуацией, если бы я этого захотела. Порыв чистого, неприкрытого желания буквально выбил дыхание у меня из легких… но это же, по иронии, заставило снова начать соображать.

– Мы не можем! – воскликнула я. – Пора прекращать! Сейчас же! О боже мой.

Я ослабила хватку ног вокруг его талии и покрепче схватилась за его плечи, собираясь спрыгнуть. Он понял намек прежде, чем я бесславно свалилась бы на землю, и опустил меня сам. Лицо его немного посерело; он выглядел уязвленным.

– Мы нарушили Благой Закон? – спросила я сурово. – Это считается?

– Нет, – хрипло ответил он. – Не считается, если не… – Он остановился и покачал головой. – Нет, – повторил он увереннее; потом прочистил горло. – Если бы фейри и люди нарушали Благой Закон каждый раз, когда… э… целовались, полагаю, нас бы не так много осталось в живых.

– Секс действительно делает из людей полнейших кретинов, – пробормотала я, пораженная тем, что только что совершила очередную низменную человеческую ошибку, к которой ранее полагала себя невосприимчивой. – Грач, нам нельзя больше так делать. В следующий раз я правда достану кольцо. И это не блеф.

Его тонко сжатые губы побелели. Он отошел, чтобы подобрать с земли свой плащ.

– Хорошо, – сказал он, кажется, серьезно.

Я оправила платье, потуже завязала шнурки и подтянула сползший чулок до колена, сожалея, что больше мне нечем себя занять, лишь бы не смотреть на Грача. То, что я только что сделала, было так на меня не похоже, что я до сих пор не могла в это поверить. Это ведь не была какая-то магия осенних земель, не так ли? Меня не покидало чувство, что со мной недавно произошло что-то странное, но я почему-то забыла этот мрачный тревожный опыт, как страшный сон. И как только я об этом подумала, одно из темных воспоминаний, преследовавших меня все утро, вдруг вынырнуло из подсознания на поверхность.

– Тсуга! – выпалила я.

Грач резко развернулся, тут же выхватив из ножен меч.

– Нет, не здесь. Не сейчас, по крайней мере. Мне кажется, я видела ее прошлой ночью. А может, мне просто приснилось. – Я уже сомневалась. Образ Тсуги, по-птичьи сидевшей на ветке, был трудноуловим, ускользал от меня, как бы отчаянно я за него ни цеплялась. – Я не уверена. Если бы это случилось на самом деле, вряд ли бы я просто отмахнулась от этого и заснула снова.

Он внимательно смотрел на меня. Часть его рубашки торчала из-за пояса, и я титаническим усилием поборола желание приказать ему заправить ее обратно.

– Тебе не свойственно бурное воображение, – сказал он. Ну хотя бы это он уяснил. – Фейри могут наслать на человека более глубокий сон, если хотят куда-то проникнуть незамеченными. Смертные часто принимают такие явления за сны. Но это бы значило…

– Что она уже нашла нас, – закончила я медленно, чувствуя, как глухо звучат слова от этого осознания.

Одним быстрым ударом меча он снес шляпки с ближайшей кучки грибов; потом остановился ко мне спиной, опираясь на рукоять и стараясь не показать своего поражения. Теперь я понимала, почему действия Тсуги имели такое значение для него лично. Он и так был не уверен, способен ли выполнять роль принца, и легкость, с которой она обнаружила его в его собственных землях, была очередным аргументом против него.

Но я своими глазами видела его огромную силу и потому не могла поверить, что объяснение было настолько простым.

– Она хотела что-то сообщить тебе, – сказала я, пытаясь вспомнить детали и злясь, что в голову не приходило почти ничего полезного. – Мне кажется, это было предупреждение. Она сказала, что остался только ты и что над ней больше не властен зов зимнего рога… Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Нет, но звучит это все неутешительно. – Он вернул меч в ножны. – Изобель, я… – Пауза превратилась в мучительное молчание. Когда он продолжил, было ясно, что каждое признание дается ему нелегко. – Я, разумеется, не врал, когда сказал, что еще не до конца восстановил силы. Я надеялся, что мы еще как минимум несколько дней не встретим Диких Охотников. Если на нас нападут на обратном пути… когда на нас нападут, я боюсь, что не смогу защитить тебя.

Я закусила губу и опустила глаза. Жар, который возник между нами, растворился, превратившись из тлеющего огня в сыроватый пепел.

– Должен быть другой выход.

– Возвращение в летние земли ничем не поможет, да и слишком опасно. Зимние земли тоже отпадают, как и, – он помедлил, – мой собственный двор, учитывая последние события. Но Тсуга не посмеет напасть, если мы сразу отправимся к весеннему двору. Мы можем переждать там несколько ночей, а потом вернуться в Каприз более безопасным путем.

Ни один человек, посещавший двор фейри, еще не выбрался оттуда живым. Или, по крайней мере, оставшись при этом человеком. Я была знаменитой Ремесленницей в сопровождении принца, но меня не покидала мысль, что я лишь воображаю себе исключительность своего положения: иллюзия, которой, возможно, были подвержены все остальные люди, попадавшие в такую ситуацию. Я медленно, прерывисто вздохнула.

– В весеннем дворе у меня правда много покровителей.

Грач согласно кивнул.

– Если со мной что-нибудь случится, Овод удовлетворит твою просьбу вернуться домой. Я в этом уверен.

– И когда я вернусь в Каприз…

– Мы больше никогда не увидимся, – закончил он, – по множеству причин.

В груди у меня все сжалось от боли, и отнюдь не физической. Что случится с Грачом после нашего расставания? Я представила, как он возвращается в осенний двор, идет по длинному сумрачному коридору, занимает свое место на троне, и тысячи глаз смотрят на него, выискивая на его лице следы человеческого несовершенства, которые так ярко высветил мой портрет. Сколько он еще выдержит, прежде чем поскользнется, и его народ, оскалив клыки, набросится на него, как стая волков – на раненого оленя? Как долго он сможет им сопротивляться? Я знала, что он не дастся им легко – или быстро. Но я была не в силах помочь ему. Мне следовало помнить, что контролировать можно было только свою судьбу. Внутренне изнывая, я нацепила на себя маску хладнокровия и кивнула.

– Тогда пойдем, – сказал он и, пряча лицо, прошел мимо.

Блестящий осенний день встретил нас за пределами укрытия. Мы шли долго, несколько часов; не было и следа Диких Охотников, и самую большую опасность представляли для нас разве что желуди, падающие с деревьев на тропу. Окруженные мирной красотой леса, согретые лучами солнца, мы недолго оставались в подавленном настроении. Чем дальше шли без происшествий, тем легче становилась походка Грача.

– Ты чего улыбаешься? – спросила я, нагнувшись, чтобы в который раз безуспешно попытаться вытереть пальцы, липкие от яблок, которыми позавтракала, и смерив Грача подозрительным взглядом.

– Я вспомнил, что в это время года весенний двор устраивает бал. Если он еще не прошел, то мы, вероятно, сможем принять участие.

– Да уж, отличное времяпрепровождение для двух беглецов, спасающих свои шкуры.

– Значит, решено, – заключил он, явно довольный. Я фыркнула, вовсе не удивившись.

– Вы, фейри, просто невозможные.

– Странно слышать такое от смертной, которая не может даже съесть зайца сырым.

Еле поспевая за его широкими шагами, я последовала за ним молча, решив не спорить по поводу зайца. Я начинала понимать, что наше Ремесло казалось фейри таинственным до крайности: как если бы я потребовала перед потреблением вымочить мясо в лохани вдовьих слез в новолуние. Было странно осознавать, что моя собственная магия представляла для фейри куда большую загадку, чем их магия – для меня. Я чувствовала себя какой-то волшебницей с кучей сложных мистических трюков в рукаве, а не совершенно обыкновенной художницей.

Я приметила белку на поросшем мхом валуне. Когда обернулась, чтобы посмотреть на нее снова, позади меня не оказалось ни белки, ни валуна. Оглядевшись, я поняла, что, хотя деревья были одного и того же рода, они менялись буквально с каждым шагом. Я посмотрела вперед, потом оглянулась. Да, тот ясень с огромной сломанной веткой исчез. Прищурившись, я, кажется, разглядела его – метрах в четырехстах позади нас; хотя, конечно, листья загораживали вид, и точно сказать было нельзя. Я вспомнила старые сказки и вздрогнула.

– Ты же не делаешь ничего со временем, правда? – спросила я. Принц смерил меня надменным взглядом через плечо: это значило, что он не совсем понял мой вопрос, но не хотел этого признавать. – Когда я вернусь в Каприз, не окажется, что все мои близкие и знакомые умерли столетие назад? И сама не превращусь вдруг в старую деву? Потому что, если я права, ты должен вернуть все, как было. – Я говорила твердо, стараясь скрыть растущее беспокойство. – Я просто заметила, как мы перемещаемся. Мы делаем всего несколько шагов, а двигаемся так, будто прошла четверть часа.

– Нет, просто это осенние земли подчиняются мне и помогают нам идти быстрее. Хочешь сказать, ты только сейчас это заметила? – Я нахмурилась. Так оно и было. – Клянусь, с того момента, как мы вошли в лес, время шло, как обычно. Колдовство, о котором ты думаешь, – гадкая выходка, жестокая по отношению к людям. Именно поэтому фейри этим и занимаются, – добавил он.

– Я надеюсь, ты так ни с кем не поступал, – пригрозила ему я.

– Нет, конечно! – с чувством ответил он. Его следующие слова, впрочем, немного подпортили впечатление: – Это всегда казалось мне слишком утомительным. Все, что люди после этого делают – разводят сырость, а потом возвращаются в лес, чтобы на тебя наорать.

Я покачала головой. Боже, что за наказание.

Мы продолжили путь. Всего минуту назад я восхищалась огненными рябинами и вдруг как будто попала в совершенно другой лес. Все вокруг стало зеленым. Но не того сочного, бурного травянистого цвета, как летние леса, а самых разных оттенков: бледных, пятнисто-кружевных, золотисто-зеленых – легких, поверхностных, как глазурь на торте, как шифоновая вуаль на платье. Дикие цветы высотой по колено расступались передо мной. Пчела сонно прожужжала мимо моего лица.

Из груди вырвался восторженный смех. Мы оказались в весенних землях!

– Мы можем на минутку остановиться? – крикнула я. Грач продолжал идти и уже оказался довольно далеко от меня. – Если это безопасно, конечно. Здесь так красиво. Я бы хотела написать пейзаж, когда вернусь домой.

Он замер и украдкой посмотрел на меня.

– Здесь почти так же красиво, как в осенних землях, – добавила я громко, чтобы не уязвить его достоинство. Это его, кажется, успокоило.

– Вон там можно присесть, – сказал он и, нагнувшись, прошел в сторону под какими-то ветками. Когда я его догнала, он уже сидел на краю небольшого камня, почти полностью заросшего мхом, окруженного колокольчиками и перьями папоротников. Я присела с другого края спиной к Грачу, поскольку после событий сегодняшнего утра мне показалось мудрым сохранять дистанцию, и подумала, не снять ли ботинки. Но потом я увидела колодец и забыла думать о том, каково мне будет босиком в этом буйстве папоротников.

Колодец был небольшим, старым и по всем статьям неприметным. Я долго смотрела на него.

– Я привел тебя к Зеленому Колодцу, – тихо сообщил Грач.

Я подскочила так быстро, как будто камень вдруг превратился в кучку горячих углей. В ушах зашумело, в глазах стало темнеть; мечтая лишь о том, чтобы убраться отсюда поскорее, я попятилась к какому-то дереву и уперлась в него спиной, чувствуя, как все тело покрывается холодным липким потом. Я никогда еще не падала в обморок, но безошибочно понимала, что близка к этому.

Грач заговорил снова, лишь слегка повернув голову, не особенно глядя в мою сторону. Мое поведение озадачило его, но не думаю, что он заметил, как болезненно я отреагировала.

– Ничего не случится, пока не выпьешь из него воды. Но, насколько я понимаю, возможность испить из Зеленого Колодца для многих людей – самое сокровенное желание.

Я сползла по стволу на землю и уселась в его неуютны, шишковатых корнях, чувствуя, как лодыжки щекочут стебли диких цветов. Он был прав. Из всех людей, что пропадали в лесах, большинство уходило туда в поисках Зеленого Колодца, надеясь найти его самостоятельно, несмотря на колоссальный риск. Мастера-Ремесленники трудились годами, преследуя эту цель. Должно быть, всего одному человеку в столетие выпадала такая честь. Зеленый Колодец был желаннее любых чар, любых золотых гор. Но из всех опасностей мира эта участь пугала меня больше всего.

– Я подумал, – продолжал Грач, – что в данных обстоятельствах это была бы для тебя идеальная альтернатива. Ты больше не нуждалась бы в моей защите и не боялась бы ничего в этом лесу. Ты могла бы посещать осенние земли… или любые другие, – добавил он торопливо, – когда тебе будет угодно. И, разумеется, стала бы бессмертной.

Я еле нашла в себе силы заговорить.

– Я не могу.

На этот раз Грач все-таки посмотрел на меня. Оценив выражение моего лица, он мгновенно подскочил с камня.

– Изобель! Тебе плохо? Ты заболела?

Я покачала головой.

Пауза.

– Ты умираешь от голода? – нервно спросил он.

Я коротко зажмурилась, мучительно подавляя невольное желание засмеяться.

– Нет. Дело в Колодце. Грач, ты должен понять кое-что обо мне. Ремесло для меня – не просто занятие. Ремесло – это то, что я есть. Испив этой воды, я потеряю себя и все, что мне дорого. Я знаю, тебе сложно это осознать, потому что ты никогда не был смертным, но та пустота, которую я чувствую в каждом представителе вашего народа, пугает меня больше смерти. Самая отчаянная ситуация не заставила бы меня даже задуматься о Зеленом Колодце. Лучше пусть меня разорвут на части Дикие Охотники, чем я стану фейри.

Он снова опустился на камень, обдумывая мои слова. Я запоздало подумала, что все это могло быть для него довольно оскорбительно; но принц выглядел скорее удивленным – как будто что-то упало с дерева и стукнуло его по голове. Попытка понять то, что я сказала, должно быть, требовала от него колоссальных усилий. С его точки зрения, человеческие эмоции были не благословением, а проклятием, приносили только несчастье. Почему же я не хотела от них избавиться?

После долгого молчания он, наконец, медленно кивнул.

– Очень хорошо. Я больше не буду предлагать тебе это. Но тогда нам необходимо обсудить кое-что еще, прежде чем мы снова двинемся в путь к весеннему двору. Это очень важно.

– Пожалуйста, продолжай, – сказала я. Ледяной ужас, охвативший меня, понемногу отступал, оставляя лишь легкую дрожь и слабость. От того, что я увидела Зеленый Колодец и вслух отказалась от него, мне почему-то стало не так страшно. Я встретилась с этой опасностью и осталась невредимой.

Папоротники зашуршали. Я подняла голову; Грач встал и начал мерить поляну шагами.

– Фейри не берут людей с собой в лес просто так. На самом деле смертные не посещали весенний двор уже более тысячи лет, и ты будешь первой. Чтобы избегнуть подозрений, нам нужно придумать какое-нибудь объяснение, почему мы путешествуем вместе. Но…

– Это не может быть ложью, потому что тогда ты не сможешь об этом говорить.

Он взглянул на меня и резко кивнул.

– Я слышала, – продолжила я, – что ложь лучше всего работает, когда она близка к правде. О чем они подумают в первую очередь, когда увидят нас вместе?

– Что мы влюблены друг в друга, – сказал он абсолютно спокойным тоном.

– И с тобой это уже не в первый раз. – Он оцепенел. – Я увидела, что ты хранишь в своей броши – случайно, когда ты был без сознания. Прости, Грач. Я не хочу лезть не в свое дело, но это имеет прямое отношение к ситуации. Разумеется, они сделают такие выводы, как бы далеки они ни были от правды…

Его оцепенение говорило само за себя. Ужас охватил меня, зазвенев внутри, как удар гонга. По коже пробежал холодок.

– Ты влюблен в меня? – ахнула я.

Ответом мне была неприятная тишина. Грач не смотрел в мою сторону.

– Прошу, скажи что-нибудь.

Он резко развернулся.

– Неужели это настолько ужасно? Ты так говоришь, как будто это самая чудовищная вещь, которую ты вообще могла себе вообразить. Не то чтобы я сделал это специально. Но почему-то мне начали нравиться твои… твои раздражающие вопросы, твои короткие ноги, твои случайные попытки меня убить.

Я опешила.

– Это худшее признание в любви, которое я когда-либо слышала!

– Какая удача, – горько сказал он, – как же тебе повезло – нам обоим повезло, – что ты так думаешь и чувствуешь. Значит, мы вряд ли нарушим Благой Закон. – Я отвернулась, чтобы не смотреть ему в глаза, полные неприкрытого страдания. – Любовь, в конце концов, должна быть взаимной.

– Отлично, – согласилась я, очень внимательно рассматривая свои руки.

– Да, отлично! – Он шагал по поляне взад и вперед. – Ты очень ясно дала мне понять, что думаешь по поводу всего народа фейри. А теперь хватит заставлять меня чувствовать, – потребовал он, как будто это было просто, как щелкнуть пальцами. – Мне надо подумать.

Мое лицо одновременно горело и леденело; слова Грача звенели в ушах. Да уж, совсем не так я представляла себе наш роман – если бы до него вообще дошло. Боже, как близки мы были к катастрофе. Если бы только наши чувства друг к другу как-то пересеклись…

Но имело бы это значение? Я больше не была уверена, что то, что я чувствовала тогда, в моей мастерской, можно было назвать любовью. Да, тогда мне так казалось. Раньше я никогда не испытывала ничего подобного. Но я почти не знала его, хоть в ту пору мое слепое увлечение и заставляло меня думать, будто мы годами доверяли друг другу самые сокровенные секреты. И можно ли было любить кого-то вот так, когда этот кто-то для тебя был всего лишь приятной иллюзией? Если бы я знала, что вскоре он похитит меня из-за какого-то портрета, я бы, скорее всего, переменила свое мнение.

И все же я чувствовала к нему что-то. Что это было? Я пыталась распутать свои эмоции, как туго затянутый узел, и ни на йоту не приблизилась к ответу. Была ли я влюблена в то, что он олицетворял, – тоскливый осенний ветер, обещание, что вечное лето однажды закончится? Хотела ли я просто изменить свою жизнь… или же изменить ее именно с ним?

Если честно, понятия не имела, как влюбленные люди вообще понимали, что они влюблены. Была ли в этом узле хоть одна ниточка, которую можно было выдернуть и сказать: «Ага! Я влюблена! Вот доказательство!» – или же все мы были вечно обречены копаться в этой беспорядочной куче «если», «но» и «может быть»?

Ох, ну и бардак. Я уткнулась лицом в свои юбки и устало застонала.

Я знала наверняка только одну вещь. Если даже не могла понять, что происходит в моей голове, Благой Закон за меня это уже точно бы не сделал.

На моих растрепанных волосах появилась тень Грача.

– Твое поведение меня очень отвлекает, – объявил он. – Мне нужно поскорее придумать решение, иначе мы застрянем здесь на ночь.

– Что бы мы ни придумали, – мой голос звучал глухо, потому что голову я так и не подняла, – это должно быть как-то связано с Ремеслом. Уж оно-то их точно отвлечет.

Я запоздала поняла, что самостоятельно Грач в этой области не сможет сообразить ничего. У него не было ни малейшего понятия о том, что представляло собой Ремесло. Я украдкой бросила на него взгляд сквозь волосы. Как и ожидалось, он выглядел чрезвычайно раздосадованным; на скулах у него ходили желваки.

Значит, решать эту проблему предстояло мне самой, что, без сомнения, было только к лучшему для нас обоих. Я мысленно представила все трудности на нашем пути, как мазки краски: мое присутствие в лесу, компанию Грача, даже историю о его портрете, слухи о котором, вероятно, уже добрались до весеннего двора. И как будто смешав новый цвет, я вдруг начала различать на воображаемой картинке не просто удовлетворительный, а даже вполне выдающийся способ разобраться со всем этим.

– Слушай, – сказала я, поднимая голову, – у меня есть идея.