Из центрального валил дым. Заходить в центральный боялись, но и аварийную тревогу объявлять не спешили – дым-то был не настоящий, а потустороннего, ментального свойства. В корабельных уставах и руководствах по борьбе за живучесть будущего, я уверен, появятся статьи, которые разъяснят подводникам, как действовать в случаях ментальных опасностей. Но то в будущем, когда все эти потусторонние воздействия на психику человека узаконят и научат ломать перед ними шапку. А мы-то с вами про прошлое сейчас. Про историю, можно даже сказать.

В центральном командир производил строгий разбор с выяснением причин, отчего так всё происходит, как можно было докатиться до такой жизни, где выход из всего этого, а также что с этим делать и кто в этом виноват. Конкретно, вплоть до фамилии. Разносил командиров боевых частей на пух и перья, требовал, угрожал, изящно хамил и зверски издевался. А повод, знаете, настолько был пустяшный, что даже и не запомнился. Но так бывает, что маленькие причины приводят к большим последствиям: вы же тоже не начинаете скрипеть зубами на первую каплю, шмякнувшуюся в ночной тишине. Так и тут: одно – махнули рукой, второе – плюнули и растёрли, третье – да не в первый раз же, что мы будем тут, четвёртое – ну ладно, дальше-то всё нормально будет. И это всё в срок, например, одной недели и только начинается вторая, бах – и пятое! Брюки там матрос не погладил на развод и всё – полилось из чаши через края.

– … и я решительно требую! Серёга, что ты молчишь? Где ты вообще?

А старпом, что было удивительно и шокировало даже больше командирских угроз, сидел безучастный к прямым своим обязанностям по унижению личного состава, рисовал в блокноте какие-то ромашки и смотрел как бы вперёд, но вместе с тем и внутрь.

– Может – в грибы, тащ командир?

Командир заметно удивился, но быстро взял себя в руки:

– Не понял?

– Погоды, говорю, какие на дворе стоят, да? Осень-то, осень прямо пушкинская, не находите?

– Осень?

– Мать её, да.

– Нахожу, но при чём тут грибы?

– Да места-то, места у нас какие! Грибы же! Эх! И эти, эти, как их там… Ягоды!

– Мох.

– Да при чём тут мох, тащ командир?

– Ну я для поддержания разговора…

– Так я и говорю – может, в грибы?

– Нам с тобой?

– И нам с вами и всему экипажу. Ну что мы тут, а? Ну о чём? Ну вот вспомните как раньше, да? Да ведь? А теперь что? И зачем это всё? А как же, позвольте, слова из народной песни о том, что экипаж – семья? Давайте, товарищ командир?

– А с этим что?

– С каким?

– Ну вот, о котором я сейчас. О котором ты записываешь сидишь.

Старпом прикрыл ромашки ладонью.

– А, о котором вы сейчас…да ну его, давайте потом. Я вот прямо предлагаю и вплоть до голосования, а кто проголосует против, то я того лично! Давайте, а там и поговорим, сменим обстановку и поговорим. Лукошки возьмём, вёдра, бутербродов…

– Водки, – добавил зам.

– Обязательно? – уточнил командир.

А старпом так заразительно выступил, что и выступать ещё не кончил, а уже все согласились и плавно перетекли мимо прений сразу в обсуждение деталей и составление плана.

– Нет, не обязательно, но всё равно же возьмут, так давайте централизуем и установим контроль!

– Согласен! – стукнул командир по столу. – Контроль в нашем деле – главное! Итак, кто записывает план? Пишите: идём послезавтра, сбор на площади в восемь ноль-ноль. Жён берём? Да, верно, не у всех же есть, да и пойдём далеко, возможно в Норвегию, берём подкрепиться и мясо, решите там сами, я Лёне команду дам. Магнитофон добудьте, что за грибы без песен. И доктора взять не забудьте!

Встрепенулся хмурый доктор:

– И зачем же вам доктор?

– За компанию. И мало ли что.

– Я не люблю грибы и ходить.

– Мне собирать будешь, раз себе не хочешь.

– Я в них не разбираюсь.

– Хорошо, комсомолец возьмёт тебе удочку – будешь рыбу удить.

– Я не рыбак.

– Тогда старпом возьмёт ружьё и будешь охотиться.

– Товарищ командир!

– Доктор, не беси. Сказал – идёшь с нами, значит идёшь с нами!

– Товарищ командир, у меня планы!

– Были, доктор, теперь тебе правильно говорить «были планы». Аптечку возьми – бинт там, йод и стаканы. И сало. В прошлый раз ты сало какое-то приносил больно вкусное, так ты и его не забудь.

– Так давайте я вам просто сало передам!

– Доктор, стих!

– Какой стих?

– Сел и стих!

Доктор сел и сделался совсем пасмурным.

С доктором Вовой вы ещё не знакомы и, возможно, подумаете, что хмурился он от того, что неурядицы его беспокоили или, мало ли, неспокойная политическая обстановка на Балканском полуострове, но нет. Хмурым доктор (по научному капитан медицинской службы) был всегда и нынче по-модному называли бы его махровым меланхоликом, а тогда просто уважали за такой высокий профессионализм и беспристрастность к окружающей среде.

А погоды да, стояли шикарные и почти такие же пафосные, как фестиваль эстрадной песни в Сопоте. Солнце, ещё не напуганное холодом, но за лето уставшее висеть в небе круглые сутки, по ночам уходило куда-то на юг, возможно даже в Саратов, а днём не палило во всю дурь, а просто ласково грело горбы сопок и зрачки озёр, отчего сопки украшались палитрой начиная от лимонного и через кадмий в краплак. Наверх из земли пёрли грибы и эти, как их там, ягоды. А грибов в тех краях, скажу я вам, такое изобилие, что в других местах походы за грибами я до сих пор называю просто прогулками по лесу, что для здоровья полезно, но отношения к тихой охоте имеет мало. Ну что это за грибы: сыроежки, волнушки, свинушки, рыжики, опята, лисички, маслята, груздья и моховики? Нет, ну грибы, конечно, не зря же их так называют, но на что они годны, кроме как сопли в тарелке с супом разводить? А там все сплошь из благородных сортов растут: подосиновики, подберёзовики да белые, – за сыроежки соревнования устраивали, кто больше найдёт и побеждал чаще всего тот, кто находил две.

Известие о совместной вылазке заметно взбодрило экипаж, он же (пусть и в странной неестественной интерпретации) семья. А в семье, несмотря на неурядицы, порознь бывает скучно. А тут такой повод и в выходной не расставаться. Да ещё и с привалом, на который Лёня вон полтуши маринует!

На сбор в субботу доктор пришёл в самом его конце – можно было бы написать последним, но про докторов так выражаться не принято.

– Владимир, ты что, в туфлях? – уставился на Вовины штиблеты командир.

– Ну а в чём мне, в лаптях ходить? Я же врач, офицер и военный моряк.

– А я? – и командир показал взглядом на свои резиновые сапоги (щёгольские, в пол-лодыжки, но тем не менее резиновые).

– А вы как хотите, мне дела мало до этого.

– Ты бы галстук ещё нацепил, клоун.

– Вот как у вас зубы заболят, так мы и посмотрим, каков я клоун.

– Не пугай, ты же клятву Гиппократа давал, я знаю!

– Какую клятву? Какого Гиппократа? Да вы ту клятву видели? А? Темнота. И вообще, я клятву советского врача давал, но она тоже секретна и никто из вас, мелких людишек, правду про то, что в той клятве, не узнает!

– Зам! Дай ему магнитофон нести! Пусть от него лучше музыка льётся! Ну что, все готовы? Старпом – веди!

В принципе, если бы нужны были просто грибы, то идти куда-то не было необходимости – росли они чуть не между домов. Но, во-первых, грибы были просто поводом, а во-вторых, старпом пригрозил показать такое местечко, что все мы рты поразеваем от того сколько «ТАМ» грибов. И палец поднял вверх, а вот его собака (опытный, хоть и не по своей воле, компаньон старпома в шатаниях по сопкам), наоборот – обречённо повесила уши.

Шли весело. Собирать грибы по дороге старпом запрещал, – там всё равно высыпать придётся и даров природы будет жалко, а тут, возле посёлка, хоть слабые (женщины и дети) соберут, а нам потерпеть немного надо и уж потом…

– Слушай, – догнал доктора с «вот кэн ай ду» из магнитофона комсомолец, – а чего это я удочку несу, не подскажешь? Для тебя взял – ты и неси!

И сунул доктору удочку. Бэушный старпом, заметив это, вручил доктору ружьё в чехле, потому, как брал он его тоже не для себя, а по приказу командира, для доктора.

От магнитофона, удочки и ружья доктор стал совсем пасмурным. А ещё туфли, как назло, оказались и вправду не очень пригодными для топанья в них по сопкам: приходилось не идти, как всем, а, как офицеру и военному моряку, прыгать с камня на камень и с кочки на кочку. При этом ружьё больно стукало поясницу, а удочка всё норовила отхлестать по голове, и один только магнитофон мирно висел на груди и пел. Доктор сопел, терпел и ни с кем не разговаривал – даже на шутки в свой адрес не огрызался.

– Как вы потом все у меня прощения будете вымаливать, ума не приложу? – только и буркнул один раз за всю дорогу.

На место пришли к обеду: место и вправду было прелестным – с широким весёленьким ручьём, водопадами и уютной долиной между огромными, почти горами, сопками.

– Ну? – радовался старпом, – Что я вам говорил? А? Красота же, да? Да? Скажите?

Красота-то красотой, но грибов не было совсем. Особенно не расстроившись, побродив, для приличия, с полчаса по окрестностям, решили начать сбор грибов с привала, для чего силами БЧ-5 развели костёр, нашампурили мясо и стали резать салаты. Снарядили три поисковые партии и выслали их искать грибы подальше, времени на это положили два часа. Звали доктора и стол готовить и грибы искать, но не барское это дело, сказал доктор, руки свои замарывать в сырой еде или ноги утомлять. Хлопнув стакан, для успокоения нервной системы, расшатанной нами, долбоёбами, он ушёл к ручью рыбачить.

Вернулся минут через двадцать и приказал подать ему редиску. Хлопнул ещё стакан.

– Ну что, – поинтересовался зам, – не клюёт?

– Кто не клюёт?

– Ну рыба, кто.

– А как она может клевать, если у неё нет клюва? А? – и доктор захрустел редиской.

– А как ты ловил? – уточнил комсомолец.

– Ну как. Крючок закинул и ждал сидел.

– Это же спиннинг, Вова! Надо бросать и наматывать, бросать и наматывать!

– Нечего делать мне. Я и на работе достаточно устаю, чтоб ещё и на рыбалке уставать, а наматывать мне жена не разрешает.

– Может, подстрелишь нам кого?

– А кого?

– Ну на мясо.

– А вы какого хотите? Нежного и мягкого или красного и жилистого? Кого мне вам подстрелить? Трюмного Андрея, например, или штурманского Славика?

– Так, забрать у него ружьё! – приказал командир, – И, Вова, почему ты пьёшь, когда все терпят?

– Очевидно потому, что именно я терпеть уже не могу! У вас-то в компании я, а у меня – наоборот. Вы.

И запил редиску ещё половиной стакана.

– А настойку ты почему мою хлещешь? – зам думал, что для того, чтобы шило превратилось в благородный напиток, в него достаточно положить лимон и назвать «настойкой».

– А в походе всё общее. Я там, кстати, у вас сёмужку в сумке видал, будьте так любезны!

– Ты бы вот, пока суть да дело, лекцию нам какую прочитал, – прижал свою сумку к груди зам, – о пользе там чего-нибудь или наоборот, о вреде, например, алкоголизма.

– А алкоголизм вреден? – удивился доктор.

– Ну так ты нам и скажи.

– В алкоголизме, ребята, главное не пить больше своего доктора, вот что я вам скажу.

И снова налил себе.

– А если, например, доктор не пьющий?

– Чур меня, чур! – осенил себя доктор стаканом не расплескав ни капли. – Если доктор не пьёт, то следует задуматься, а доктор ли он вообще! Горькая редиска у вас какая-то.

– О! Наливают уже! – вернулся от костра минёр, который за грибами идти поленился и прятался среди механиков.

– Нет, Владик, не наливают ещё, это доктор вразнос ушёл, – вздохнул командир. – Опять.

И не сказать, что доктор был пьяницей, нет, но разносы у него случались, да. Ну не можешь же ты всё время ходить хмурым? Какая нервная система способна это выдержать, чтоб вот всё время и не улыбаться, не смеяться над, пусть избитыми, но в тему шутками за офицерским столом и над своим тяжёлым, но чрезвычайно почётном положением? Понятно же, что если ты всё время хмур, то периодически тебе придётся сбрасывать аварийную защиту – иначе хана.

Допив настойку зама, доктор нашёл у кого-то коньяк и принялся сокрушаться, что жизнь проходит и вот ему уже почти тридцатник, а он ещё ни разу не ехал в закат на мотоцикле, ни разу не скакал на лошади вдоль приливных волн и не кружил себе голову отсутствием кислорода в горах. Только вот с принцессой ему и повезло… Хотя, что значит повезло – это самого его заслуга, понятно же: сам искал, сам ухаживал, а теперь сам и терпит. Ну и ладно, с нами тоже, хотя не то, чтобы прямо повезло, но ведь могло бы и хуже быть, намного хуже. И хотя бы поэтому можно считать, что пусть уж – повезло.

К концу коньяка вернулись поисковые группы и с удовольствием расселись вокруг доктора послушать. Уже щекотало ноздри запахом жареного мяса и все потихоньку хрустели огурцами и брызгались помидорами.

– Ну что вы уставились, налейте, а то в горле пересохло – приказал обществу доктор.

Командир махнул рукой – мол, чего уж теперь! И все налили по первой себе и примерно шестнадцатую доктору.

– Ну, за природу! – рявкнул тост старпом.

– И за грибы, – добавил командир.

– Ой, да что начинается, – наберём на обратном пути!

– Э, – заорали от костра механики, – а нас позвать!

– Вам нельзя, – крикнул им в ответ старпом, – вы на работе ещё!

– Ну ладно, – пожали плечами механики и втихаря налили себе по пятой из припасённого с собой.

Остальное общество заботливо сложило под док-торову спину вещи потому, как сидеть ровно он уже не мог, а спины его было жалко. «Что мозг! – бывало, говорил сам доктор. – Штука полезная, но и источник многих печалей. А не будь его, так и горя бы не было.

А вот спина! Спина, братцы, дело особенное и, наравне с суставами беречь следует, в первую очередь именно её!». Вот и берегли.

– Ребята! – бухтел, как раненый буксир, доктор. – Ребята, какие же вы молодцы, а! Я же люблю вас, несмотря на то, что некоторых даже ненавижу… ну вот как я без вас, когда придёт пора, а? А вы без меня? Как? Небось нового себе доктора найдёте, молодого, да доброго, а не то, что я? Да? Признавайтесь же! Признавайтесь немедленно!

И все его утешали, что вот ну как ты можешь про нас такое говорить, Вова? Будем, конечно, без тебя страдать, как чибисы без степи, а нового возьмём только из необходимости, но вот именно тебя-то в сердцах своих поселим навечно. Вот те крест.

– Ай, да врёте вы всё, успокаиваете! Рожи-то, рожи ваши правду говорят. Минёр, покажи рожу коллективу! Вот, видите – какое там в сердце, кроме карьерного роста, может быть? Высокое что-нибудь? Доктор? Да какое там! Вот не буду переводиться в Питер… ну его… жена не поймёт, но привыкнет, а я с вами тут… прикипел уже… только строго за дело возьмусь… от души, а то приняли моду тут… распустил я вас от любви!

– Доктор, а ничего, что я тут стою? – уточнил командир.

– Ничо, тащ командир, стойте! Прививки у меня все… медкомиссии… флюэра… флю… как там… флюорографии и эти… анализы! Анализы, ребята! Да что анализы! Посев! Всё, как положено! Плесните, ну-ка, а то сами вон пьёте, а доктор пустым стаканом у вас машет – стыдобища!

Плеснули ещё. Видели, что доктор засыпает, стояли и слушали, поддакивали, улыбались и ждали, несмотря на то, что мясо стыло: доктору подсовывали, чтоб закусил, а сами ждали – не в первый же раз.

– Я знаю, меня ты не ждёшь, – прожевал губами доктор, – и писем моих не читаешь!

И уснул.

– А с кем это он сейчас, интересно? – спросил зам.

– Это он пел, – удивился такой непрозорливости зама командир.

– Ну… он же говорил?

– А, тем не менее, – пел. Давайте поляну в сторону отнесём – пусть спит.

Уложили доктора на мох, под голову подушку соорудили, плащиком прикрыли, а пикник перенесли подальше, чтоб криками человеку спать не мешать.

Потом, сытые и довольные сидели кто где, кучками и поодиночке, лениво хлопали комаров и ждали, пока доктор проснётся – вместе пришли, вместе и уходить положено. Разговаривать было лень и просто любовались: на красные сопки, на синее небо, на блестящие чёрные и серые камни, так изобильно торчавшие отовсюду, что хотелось спросить у того, кто всё тут так устраивал: «мха тебе не хватило, что ли?» и на весёлый ручей, на редких птиц и насекомых, на воздух, на горизонт – и слушали тишину, которая здесь не совсем и тишина, а лишь приятное отсутствие лишних звуков – слушали как молчат сопки, молчит воздух, молчит трава и даже ручей почти молчит, озорно стрекоча только где-то вдали.

Доктор выспался ближе к вечеру, но ещё сильно засветло. Сел, потёр глаза, посмотрел вокруг.

– Ну когда домой-то уже, а? Сколько можно уже тут сидеть? Что вы за люди? Сидели бы и сидели сиднем и ничего не делали бы, нет бы на диване перед теликом полежать или с книжкой. Пришли ваши грибы, нет? Товарищ командир, я категорически предлагаю!

– Бухтит уже, тащ командир, – заметил старпом, – проспался.

– Но ещё какие-то нежные нотки слышны в голосе, да? Значит пьян. Ну всё – выдвигаемся!

По дороге все собирали грибы, а доктор нашёл у себя бутылку пива, но никому не дал – потому, как только литр и самому мало. Набрали и доктору ведро грибов, молча поставили ему в прихожей, когда домой его заносили, – он от усталости и не заметил.

– Вахлаки! – ругался доктор в понедельник на весь центральный пост, – Ну вот кто так поступает! Что за подставы такие? Я семь лет жену убеждал, что грибов не собираю потому, как не умею, а теперь что? Семь лет трудов насмарку! Какой ты у меня, говорит, Вовчик молодец и умничка! Научился, наконец! Уж на следующие выходные мы с тобой! Уж будь уверен! Дорогая, возражаю, но это не мои грибы, я их вообще первый раз вижу и мне их подбросили! Да, смеётся, ври мне, мне ври, скажи ещё, что это тебе, язве прободной, люди насобирали, вместо того, чтоб себе брать! Да, милая, так и было! Я же доктор! Я же уважение и почёт, понимаешь? Да, да, понимаю, пошли в военторг за сапогами тебе сходим…и как дальше жить прикажете?

– Доктор, ты кончил? – уточнил командир.

– Нет, только завёлся!

– Ну тогда ответь на мой вопрос про готовность медицинской службы корабля к сдаче задачи номер один.

– Медицинская служба готова, но послушайте…

– Обязательно, доктор! Обязательно послушаем, а сейчас иди в амбулаторию.

– Но там же никого нет!

– Вот именно поэтому ты там и будешь рассказывать, а нам не мешай – у нас тут работа, понимаешь? И мы сейчас будем её напряжённо работать.

Каждый наш доктор, мне сейчас подумалось, тащил за собой в экипаж свою карму и не всегда по своей специальности: кому зубы рвать приходилось пачками, кому гипнозом бородавки выводить, кому операции проводить. А Вова принёс с собой переломы и рассечения плоти – в основном в море накладывал шины, лепил гипс и зашивал.

– Как тебе, – спрашивал Вова, – лоб зашить: крестиком или гладью? Я, знаешь, могу и кораблик тут изобразить, так руку уже набил.

И хотя был он по специальности терапевт, но руки и ноги срастались ровненько, а швы следов за собой практически не оставляли – ну и кому какое дело было до его хмурости? Тем более, что быстро его все раскусили – хмурился он, на самом деле, от доброты и желания казаться солиднее. Ну и пусть себе – жалко, что ли? Лишь бы человек был хороший, вот что главное, а хмурый он или весёлый, ругается матом или шепчет вензелями изящной словесности, – то дело десятое.