Да, Енисей безупречен.

Он неповторим в любое время суток и в любую погоду, даже в самую ненастную. Им можно любоваться и восхищаться бесконечно каждый час. Он живёт своей жизнью, а вместе с ним живут, работают, а иногда приходят в себя люди и пароходы...

Закатываясь за горизонт, светило немного побаловалось последними оптическими эффектами, рисуя цветную панораму потрясающей силы и красоты — бескрайняя водная лента Батюшки, дымка над ней, подсвеченная последними лучами, одинокое неподвижное судно, стоящее на якорях. Поодаль на берегу — седая рубленая изба с крышей, густо покрытой изумрудным мхом. Безлюдная. Чуть покосилась, старушка, словно от немощи споткнувшаяся в последний момент и чудом остановившаяся перед самым обрывом.

К началу ночи зелёные краски тайги и оранжевые цвета неба постепенно исчезали, всё вокруг набирало темно-фиолетового оттенка, облака и река окрашивались в яркий пурпур. А над всей этой красотой низко нависали ещё не яркие вечерние звезды.

На мачте сборщика и модуля включились стояночные огни, обозначая габариты судна. Вахтенный на главном посту, несёт службу. Обозначая часть общего светового пятна, в носовой части модуля зажегся фонарь, один из четырех, окружающих утилизационную зону. Остальные огни вспыхивали поочередно, по мере сгущения тьмы, чтобы гарантированно обеспечить безопасность персонала. Всё по штатному протоколу, словно ничего экстраординарного не случилось. Пара прожекторов на мачте сборщика смотрят вниз, от них по воде разбежались призрачные, подрагивающие на плывущих мимо водоворотах горизонтальные свечи.

Фарватер пуст.

Тишина на борту, лишь слышно, как в режиме экономичного прогрева тихонько гудит экспериментальный реактор-утилизатор. Но служба идёт, вахтенный следит за обстановкой. Главный сейчас на ходовом мостике — юнга. Николай Брагин сам вызвался, без тени смущения напомнив «старичью», кто в экипаже самый глазастый. Где-то я уже слышал нечто подобное... Немного завидно. Мне запоздало хватило наглости тоже заявиться на роль судового смотрящего. В ответ же услышал, что дел много, и все они связаны с использованием грубой физической силы. При полном послушании. С капризами судьбы примирило задание, выданное вахтенному капитаном — не прохлаждаться в кресле, а капитально убраться в каюте, вычистив даже самые мелкие капли крови.

Мы же втроём молча стояли на палубе, ожидая, когда капитан закончит разговаривать с подстреленным партизанами Богдановым и выйдет к своему личному, пусть и временно, составу. Два мёртвых партизанских тела лежали на палубе в виде хладных трупов, укрытые кусками толстого пыльного полиэтилена.

Возле борта сборщика журчала тёмная енисейская вода, и было видно, насколько сильно течение великой реки.

Всё темней и темней вокруг.

— Надо было хорошим прибором ночного видения запастись, — вкрадчивым голосом произнёс Потапов, как и все мы, ещё не вполне остывший после контртеррористической операции.

— А они здесь вообще продаются, Ваня? — спросил Кромвель.

— Не обращал внимания, я же за навигатором ходил.

— Всё потому, что в столице нашей родины командир зажмотился, — ехидно вспомнил я наш приключенческий визит в оружейный салон на проспекте Мира. Не часто удаётся подколоть группера.

— Четыре тысячи баксов, как с куста, вы забыли что ли! — возмутился Павел. — Безумные деньги, грабёж!

— Как бы не пришлось здесь вдвое больше платить, — едко заметил примкнувший к критике Иван.

— Без «ночника» никак, — подыграл я.

— Вы, смотрю, сговорились, ироды! — с намёком на обиду огрызнулся Кромвель, — Было и было. Добудем.

Выражение лица заставило нас удовлетворительно кивнуть, провокация удалась.

Наконец открылась боковая дверь, Щеглов медленно перешагнул через комингс и остановился в шаге от проема. Он достал из кармана мятых брюк пачку недорогих сигарет, выщелкнул одну и, ловко прикрывая дрожащее пламя ладонью, прикурил по-старинке, от спички. Замер, о чём-то думая. Всё так же молча уставился на Кромвеля.

— Фёдор Васильевич, первым делом нужно решить, что делать с раненым, — прервал общее молчание группер, выдерживая гипнотизирующий взгляд тусклых глаз капитана. — Серьёзное ранение или нет, но его нужно везти к медикам. Мало ли.

— В ближайшую деревню переправить бы, к фельдшеру, — тихо уточнил Потапов. Я пока помалкивал, пусть старшие выскажутся.

Слова падали в вязкую, напряженную тишину. Сейчас этот невысокий седовласый человек лет пятидесяти, поджарый, даже суховатый, напоминал гипсовое изваяние. Невидящий, отрешенный взгляд, неестественно бледное лицо, на котором отчетливо выделялись темные полукружия вокруг глаз. Можно было подумать, что он «сидит на игле», но, при всем старании, вряд ли такой порок можно скрыть на флоте. Один прокол, и карьере конец. Наглядное пособие для занятий со студентами по теме «Стресс и его последствия». Ещё и почки, похоже, больные.

Наконец его губы зашевелились.

— Нет. Нет в ближайшей деревне медика. И не было никогда, — сердито поведал капитан скрипучим голосом, глубоко затягиваясь три раза подряд.

— Что же, тогда отвезём его в Ярцево, — не испугался трудностей Кромвель.

— До Ярцево надо ещё сто пятьдесят вёрст отмахать, а на реке ночь, куда вы собрались ехать? В Ярцево ФАП имеется, но вас к нему и близко не подпустят.

— Почему? — с недоумением спросил Павел.

— Потому! — без объяснений махнул рукой Фёдор Васильевич, и огонёк сигареты прочертил в воздухе огненную дугу. — Вы к походу готовились, или как глупые туристы, попёрли наобум? Всё, зарубите на носу, с наступлением темноты всякая мелочь по реке не ходит, чай, не трёхпалубник «Валерий Чкалов».

— Вообще-то, можно так сильно не пугать. На Волге мне пару раз приходилось ночью ходить с подругой на моторке, — не выдержал я.

— Вот там и ходи с подругами, мил человек! На Волге он, видите ли. Стенька Разин с княжной нашёлся... Там, поди, все берега от деревень и городов светятся! А на Енисее нельзя, - тут же осадил меня Щеглов. — Шутки шутите? С батюшкой шутить не надо, если не хотите налимов кормить.

Иван попытался что-то возразить и тут же удостоился ещё одного пресекающего взмаха капитанской руки.

— Да мы, собственно, так и планировали, малым ходом идти до Ярцево. Со всеми предосторожностями, — подпустив в голос твёрдости, сказал Павел.

— Как дети, ей богу! — разозлился капитан сборщика. — Вы эти места знаете, как часто здесь хаживали? Кто-нибудь видел лоцию участка? Хотя бы в курсе, как выглядит лоция, или только в книжках читали?

Нам тут же была прочитана короткая лекция, из которой экипаж «Хаски» узнал, что ночной переход можно совершать лишь при выполнении определённых условий. На борту должен быть человек, уже имеющий опыт ночного плавания, способный быстро оценивать дистанцию и правильно определять направление.

— С борта низкого судна вы даже огней бакенов толком не увидите. Да и сами бакены у нас, мама не горюй... Ну-ка, молодой Стенька Разин, сколько огней видишь на реке в обе стороны? — неожиданно обратился ко мне капитан.

— Два вроде. Нет, три, вон там ещё один красный мигает, — неуверенно ответил я, внимательно присмотревшись. Что он меня всё Стенькой кличет? Наши подхватят, и прилипнет.

— Мигает... А должно быть шесть огней! — торжествующе воскликнул Щеглов. — Службы-то и нет нормальной, все суда-обстановщики списаны на иголки, новых не выделили. Они же как хотели, идиоты, — бакенщиков по берегам рассадить, как в былые времена! А где их взять-то, бакенщиков? Старые спецы или ушли в город лучшей доли искать, или спились от всей этой безнадёги! К началу навигации, конечно, развезут, кто попало расставит бакены, и гори оно огнём, сколь сможет! Кругом бардак. Изредка поручат инспекцию проходящему судну, а капитанам это надо, им за это заплатят? У них работа, генеральный груз, договорённости, сроки!

Он обвёл нашу троицу тяжёлым взглядом, хмыкнул и продолжил:

— Тут много тонкостей... Ночью на палубе можно появляться только в спасжилете.

Подтверждая эти слова, на крыло мостика вышел Николай в оранжевом спасе. В руке он держал ведро, к ручке которого была привязана верёвка. Выплеснув его в реку, мальчишка вытер тыльной стороной лоб, осмотрел реку и с профессиональной небрежностью бросил ведро вниз, как и положено работящему человеку в компании лентяев:

— А некоторые всё ещё бездельничают, как пассажиры.

— Поговори у меня ещё! — беззлобно откликнулся Щеглов. — И перчатки надень, сколько можно напоминать! Угробишь к сорока годам руки холодной водой... Как там уборка продвигается?

Коля Брагин принял позу рэп-исполнителя и, помогая себе характерными жестами, немузыкально и не в ритм пропыхтел:

— Трэш, кровища, вонь, угар, кайфушки, йо!

Повезло тебе, юный рэпер, что я там картечью не саданул, были бы тебе кишки на приборах.

Судя по всему, пацан перенёс тяжелую стрессовую ситуацию несравнимо легче, чем его капитан, что не удивительно. Разный жизненный опыт, ответственность, да просто разумение, в конце концов.

— Ты, помнится, хотел Путина выкрасть? — прошептал мне на ухо группер, глядя на мальчишку. — Отличный шанс, на вырост.

— Издеваешься?

— Ничуть. Уж что-что, а символизм точно будет, — произнёс группер самым серьёзным голосом, и я так и не понял, шутит он или реально предлагает?

Вахтенный тем временем сердито провел костяшкой пальца по носу, шмыгнул и с размаху запустил ведро в Енисей. Энергично выбирая конец, поднял ведро с чистой водой и удалился в рубку.

— Много тут тонкостей… — продолжил капитан, задумчиво глядя ему вслед. — Хотя в темноте судно и будет вести себя точно так же, как днем, нервы вам потреплет несравнимо сильней, даже если опытные. Берега видно плохо, мели и острова вообще не разглядеть. Топляк ни за что не заметите вовремя, а для моторки это главный враг.

— У нас катер-водомёт, а не моторка, — обиделся Потапов.

— Да какая разница! — в третий раз отмахнулся Щеглов, — Всё едино скорлупка утлая во власти стихии. Река покажется вам куда как более широкой, чем днем, и при этом никаких ориентиров в помощь. Новичок в этом деле, человек, не имеющий опыта ночного плавания, обязательно начнет нервничать и терять ориентацию. Рулевой, стараясь ночью удержать катер на курсе, находится в постоянном напряжении, это тяжело. Зрение в темноте ухудшается, могут заболеть глаза. Ночью на воде меняется ощущение времени, пространства, погоды, да и самих себя, наконец…

— Но ведь ходят же люди! — воскликнул я.

— Ходят, как им не ходить, навигация у нас короткая. Нормальные теплоходы идут с включённым GPS, по проверенному треку прошлых рейсов, ходок, да с постоянными корректировками. Капитаны обмениваются данными, предупреждают друг друга обо всех изменениях русла, контурах мелей, о водной обстановке вообще. У них есть эхолоты, наверху радар крутится. Енисей, он живой. Сильный ветер, хорошие ливни, пара крепких штормов, и расположение мелей меняется, одни исчезают, появляются новые. Контуры островков меняются! Короче, гиблое это дело, здесь останетесь до утра.

— А если ползком? — Кромвелю очень не хотелось сдаваться, как и терять столько времени дополнительно.

— Какой, скажи мне, смысл идти на скоростном катере ползком, мил человек? Допустим, поползёте вы черепахой в пять узлов, много ли покроете за ночь? А чуть скорости добавите... Ка-ак выскочите на мель! Тут себе шеи-то и переломаете, или бошки расколотите. Мало ли таких случаев, сам находил на плёсе мужика со сломанной шеей, метров на десять из моторки улетел — головой в песок воткнулся. Да бог с ними, с головами вашими! Ещё и судно так посадите, что самим не стащить будет. Песок здесь вязкий, прилипнете всем корпусом. Будете днём куковать и танцевать на песке, что ваш Робинзон, ждать, когда кто-нибудь соизволит стащить... В общем, здесь останетесь, сказал, никуда не пущу! — тоном, не допускающим возражений, подвел черту капитан.

— Как же Богданов? — группер решил зайти с другого боку.

Щеглов встряхнулся, досадливо покрутил седой головой и, заметив маленькую скамейку, шагнул к ней.

— Присяду-ка я, что-то ноги плохо держат, — будничным тоном сообщил он, делая четыре шага и как-то тяжело опускаясь на некрашеное дерево. — Мутит меня что-то. Много чего я в жизни видел, и руки оторванные, и ноги, сгоревших и утопленных. Но башки, разбитой пулей рядом с тобой...

Мы ждали. Я машинально посмотрел на одно из лежащих на палубе тел, у одного из которых голова была укутана чёрным пластиковым пакетом на скотче. То ещё зрелище, хорошо, что Коля не увидел.

— Здесь у нас проблема, ребятки... — Хозяин судна-сборщика говорил спокойно, как давно привык отвечать на претензии флотского начальства или неудобные вопросы членов многочисленных комиссий по расследованию какого-либо чрезвычайного происшествия. И было видно, что это профессиональное спокойствие выручало старого многоопытного речника много раз в жизни.

— У Богданова, по совести, ранение плёвое... Царапина, а не боевое ранение, даже перед женщиной не похвастаешься. Пуля лишь кожу содрала, да немного мышцу задела. При работе нашей мусорной рядовые травмы посерьёзней бывают, ничего, не куксимся. Рану почистили, перевязали, противостолбнячное вкололи. Обезболивающее, антибиотики — всё есть в аптеке. Не надо никуда его везти. Здесь оклемается, послезавтра уже бегать будет. Через два дня утром снизу подойдёт пассажирский лайнер «Александр Матросов», а вечером его близнец — «Валерий Чкалов». Наши легенды, проект 588. «Чкалов» был построен в Германии в 1953 году, «Матросов» на год моложе. Но бегают! Я обязан принять отходы быстро и чётко, без вариантов. И каждый человек на борту имеет значение.

— Что-то странное вы говорите, антигуманное, Фёдор Васильевич! — громко возмутился Потапов. — Это специалисты-медики должны решать. Или вам задача эксплуатации безропотных подчинённых дороже их здоровья? Это же оплачиваемый больничный. Чего вам бояться? Вашей вины в случившемся нет. Не понимаю...

— То-то и оно, что мало ты понимаешь, мазута сухопутная! Умный какой нашёлся! — старый капитан всё-таки взвился, хоть с места и не поднялся.

— Не простит мне Богданов, если я его лекарям отдам! Его же спишут в течение двух часов, с копеечным выходным пособием, да и не факт, что дадут. И прощай, река! На улице Бограда очередь безработных перед пароходством змеится чуть ли на километр! Люди на всё готовы, лишь бы пристроиться на любое судно. На Оби перевозки фактически свёрнуты, якуты к себе на Лену чужих не пускают, вот речники на Енисей и побежали. Потому что мы держимся! Есть генеральные грузы Норильского комбината в навигацию, заказы нефтяников-газовиков, китайцы работу подкидывают... И все в этой очереди — специалисты со стажем! Останется Богданов без работы, а у него трое детей на печке, понял?

Говорил он страстно и зло. Я не решился перебивать Щеглова ответом, понимая, что у человека накипело.

— Про захват рассказать, говоришь? Заикнись я про пиратствующих партизан, и в ходе расследования могут вообще весь экипаж разогнать, от греха, это же политика, будь она неладна! Ладно, я, у меня хоть пенсия будет, какая-никакая. А юнга? Я его с большим трудом в экипаж включил, мать упросила, чуть ли не на коленях стояла. Отец-то, даром что заслуженный речник с медалями, а помер без почестей, не дотянув до пенсии. Так на зарплату Николая вся семья и живёт. Ребёнок ещё, а за мужика в доме. О-хо-хо...

Он достал ещё одну сигарету, и Кромвель воспользовался паузой.

— Постойте, Фёдор Васильевич, но ведь есть трудовое законодательство, договор, КЗоТ, социалка... Профсоюз, а если нет, то официальный представитель коллектива, наконец!

Щеглов выпустил через губу густую струю дыма, завершив её двумя жирными кольцами, и как-то заново, словно впервые увидел, оглядел нас очень внимательно. Как-то нехорошо оглядел.

— Смотрю я на вас, ребятки, и думаю: вы, часом, не с Луны свалились, ась? Не с Альфа-Центавра какой? Может, у вас тут пикник на обочине? Какой такой КЗоТ, какие социальные гарантии? Нынешние и слова такого не знают — КЗоТ, ностальгия какая... Ничего этого давно уже нет, ребятушки, одни кабальные контракты. Профсоюз? Председателя нашего профкома ещё четыре года назад расстреляли, на улице Мира, у всех на виду. И с тех пор желающих организовать новый профсоюз речников не появилось! Странно. Мы живём в сраной медвежьей губернии с самым сраным диким капитализмом! Насколько я знаю, в Москве такая же картина. Да что говорить, везде так! В США профсоюзы создавала мафия, а здесь мафиози пока сытые, занимаются золотыми приисками, им некогда… Может, в Норильске ещё и остались какие-то социальные гарантии, про это никто толком не знает, Норильский комбинат всегда был вещью в себе. Признавайтесь, огольцы, где спрятана ваша машина времени, что вас из СССР сюда перебросила?

Глянув на побледневшее, как мне показалось, лицо группера, я прямо телепатически услышал страшную мысль, сверкнувшую в большой и умной командирской голове: «Никогда ещё Штирлиц не был так близок к провалу».

Вот так можно спалиться на ровном месте. Только теперь я начал в полной мере осознавать, что в этой России либеральный капитализм успешно низвёл рабочего человека до мусорного значения, до статуса живого, но безропотного расходника, которого можно в любой момент швырнуть в вонючий железный контейнер.

— У них, — тут Фёдор Васильевич показал указательным пальцем в енисейское звёздное небо, — спортивный принцип. Так и говорят людям: «Здесь как в сборной. Получил травму — уходи из состава. Ты, может быть, и не виноват, но и сборная не виновата, жди следующего шанса». Все на контракте. Платят, конечно, хорошо, исправно, спору нет. Но коли сломаешься...

Читая местные газеты, я видел, что в Красноярске сейчас каждый день сенсация. То сообщат о заговоре против Губернатора, то о миллионных счетах членов правительства в кипрских и швейцарских банках... О бесправном положении людей труда не напишет никто, на этой проблеме свобода слова заканчивается. А весь электоральный протест свёлся к огромному панно с Жириновским и акциям щетины, которая быстро настраивает против себя всё население губернии. Нет здесь настоящей оппозиции и сил противодействия. Безнадёга. В то же время красноярцы остро чувствуют и понимают проблему собственного бесправия, реагируя на непонимание так, как отреагировал Щеглов. Если они настоящие красноярцы, а не пришельцы с Нибиру.

Не учли мы всё это во время подготовки к рейду, не придали должного значения этой стороне местной реальности.

К чести Павла, собрался он мгновенно, ответив спокойно и вполне адекватно:

— Значит, о партизанах и заикаться не стоит. Даже в щадящем варианте «они проезжали мимо, стрельнули и смылись»... Если бойцы-щетинкинцы прознают об инциденте, то и отомстить могут, так ведь? — не дожидаясь ответа Потапова, Кромвель продолжил свои рассуждения:

— Выход, насколько я понимаю, всего один — полная утилизация тел и лодки, как говорится, концы в воду. Правильно я вижу расклад, Фёдор Васильевич?

— Абсолютно верно. Если история выйдет на поверхность, то можно будет сушить вёсла, на реку больше не выйти, достанут.

Тяжело опираясь на ладони, Фёдор Васильевич чуть приподнялся и сполз с лавки на ноги, кое-как распрямляясь.

— Посмотрим, ребятушки, что можно сделать.

Он достал из кармана дешёвую китайскую «уоки-токи», связался с Николаем, выясняя обстановку, покивал и снова обратился к нам:

— «Казанка»...

— В принципе, ободрать шлифмашинкой и перекрасить корпус плёвое дело, — торопливо предложил решение Ваня Потапов.

— От ведь, понимающий человек, хозяйственный, сразу видно! В наше время даже самая старая мотолодка в цене. Этой лоханке уже лет сорок от роду, если не больше. А ходит! Советская техника! Жалко топить, — капитан в тяжких сомнениях почесал морщинистый лоб. — Да и мотор жалко до слёз!

И мне тоже. Редко такие моторы увидишь на реке. Пятидесятисильная «Хонда» — это круто.

Вряд ли у кого-то возникают романтические чувства, когда он, открыв капот своего авто, повозит ладонью по серому от пыли кожуху двигателя. Разве что у профессиональных гонщиков, да сколько их... Джипер же скорее залюбуется подвеской или экспедиционной решеткой. А вот лодочный мотор — вещь в себе, он самодостаточен. Всем своим видом такой зверь показывает: а я ведь и сам могу! И может. «Пятидесятку» не стоит ставить на древнюю лёгкую «Казанку», рулить придется крайне аккуратно. Лодка становится опасной, капризной, как истребитель И-16. Чуть круче переложил румпель, и корма летит вперед, — кувырок, здравствуй, холодная водичка. Движок такой мощности лучше ставить на лодку потяжелей, типа «Казанки-5М» или «Салюта», тот и помощней мотор примет.

А вот тогда... Глянул я на японский мотор, и тут же представил.

Вольная жизнь, отпуск. Отход от знакомого причала, вираж, выход на главный фарватер, и газку! Вокруг зашипело, зашумел бурун, двигатель урчит с нарастанием, ставя судно на реданы, тугой напор в лицо — «пятидесятка» под любым грузом прет, как носорог, всё по барабану! Рыбины бьются о дюраль, слышу! Последние домики уходят за корму, лес по берегам ободряюще кивает вершинками, а впереди — первый изгиб реки, ведущей к диким краям… Эх, мне бы такой.

— Мотор, если замаскировать, вполне можно к делу пристроить. Племянника попрошу, он новый кожух добудет, — капитан тоже мечтал.

— Никаких пристроить! Полная зачистка, без всяких сожалений, — строго напомнил Павел. — Концы в воду. Парни, не сбивайте человека.

Щеглов в ответ тяжко вздохнул, с сожалением покачивая подбородком.

Пожалуй, нет ни одного по-настоящему заядлого рыболова, который бы не слышал о легенде советского, а затем и российского маломерного судна «Казанка». Оставаясь одним из самых популярных плавательных средств на территории стран СНГ по сей день, и в любой из реальностей, эта моторка встречается повсюду. Сколько же их наклепали с начала её производства в 1955 году!

В своё время это была единственная лодка с мотором, массово выпускаемая на территории бывшего СССР. Начали появляться модификации, и по уверенности поведения на воде безоговорочным лидером стала специальная модель для черноморцев — «Южанка». Особенностью изделия стало появление на бортовой и кормовой частях судна почти трёхметровых булей с объёмом пятьдесят два литра. Черноморцы использовали рифлёное днище и палубу, что позволило увеличить остойчивость судна, и не скользить по палубе при перемещении. При заполнении трюма «Южанки» водой она оставалась непотопляемой даже при нахождении на ней трёх человек, в то время как первая, «чистая» модель при попытке перемещения по кокпиту сразу шла ко дну. После того, как было установлено, что применение булей у «Южанки» увеличивает безопасность использования лодки, точно такую же конструкцию получило изделие с названием «Казанка-М».

Применение булей в «Южанке» повлияло не только на технические параметры лодки, но и на её внешний вид - лодка стала крылатой. Действительно, жалко топить такую красоту.

— Топим лодку, — решил Щеглов. — Форпик пробить топором и пару дыр прорубить в днище. Только не здесь. Оттащите её подальше, ребятки? Я ведь в этом месте почти каждую навигацию стою. Годами, старожил, так сказать. И всё, что здесь может быть найдено, со мной и свяжется.

— Сделаем, — коротко пообещал группер. — А с трупами что? Тоже в воду?

— Ещё чего не хватало, говном таким Енисей поганить! Утилизирую их в реакторе. Чтобы только пепел остался. Пепел штука нейтральная.

— Вы это серьёзно? — не поверил я своим ушам.

— А чего ты сморщился? Мусор к мусору. И никаких следов, с гарантией, — осклабился капитан сборщика. — Кранами прихватим, и в три переноса уложим на лоток подающего механизма. Пойду, включу реактор на максимальный режим, пусть греется.

Через десять минут электрического света вокруг стало побольше, судовые прожектора залили жёлтым место проведения работ. На затопление пиратского судна ушло полчаса, работали ниже по течению, там, куда вдоль поверхности реки добивали мощные судовые прожектора.

Глубоких полиэтиленовых мешков, способных принять и укрыть трупы полностью, на судне не оказалось. Начли шаманить со стандартными мусорными, старясь сделать полностью закрытые коконы.

— Дурная работа, — ворчал Потапов, брезгливо глядя на свои одноразовые перчатки с резиновыми пупырышками. — Пошли они прямиком к дьяволу, почести какие... Зацепить петлёй за ногу и зашвырнуть!

— А если с реки кто увидит? — возразил капитан.

— В такой темноте?

— Всяко может быть, — философски заметил активно помогающий нам юнга.

Немного успокоившегося Богданова, который поначалу был готов панически загнуться от потери крови, переправили на центральный пост в рубке. Уж сидеть и наблюдать он точно может.

— Всё на свету. И тут раскоряченный трупак летит над палубой!

Воображение у Николая, вижу, отменное. У меня, впрочем, тоже. Представить такую хоррор-картинку было несложно. Бр-р... Фильм ужасов.

— Без халтуры обойдёмся, — твёрдо ответил Щеглов. — Делай хорошо, и будет хорошо. Постойте! Всё хочу спросить, почему вы мимо не пошли, зачем в нашу сторону свернули?

— Так мы же того, подзаправиться хотели, соляркой залиться, — улыбнулся ему Ваня Потапов.

— Подзаправиться?! — выпучил глаза Щеглов. — Господи, они заправиться хотели... Вот это заправочка вышла!

И он несколько истерично рассмеялся в усы.

Операция «Утилизация» закончилось быстро.

Тела были переправлены на палубу модуля, а там к экспериментальной печи, которая алчно гудела в ожидании жертвоприношения. Не обошлось без эксцесса. Первого убиенного запихали в топку аккуратненько, без лишней суеты, зашёл как по маслу. А вот при транспортировке главного захватчика тонкий пластиковый кокон разорвался, гневно раскрылся, не желая держать эту гадость в себе, и раскоряченный труп партизана всё-таки явился зрителям во всём ужасе огромной изломанной куклы.

— Говорил же! — торжествующе напомнил Иван, показывая пальцем на чудовищный извивающийся силуэт.

— Ёлки сухие вам в задницы и три ржавых якоря вдобавок! Да пихайте же его быстрей, чего спите! Вторую ногу ловите, вторую, мать его! Да не багром тыкай, руками хватайте, не пнёт! — нервничал капитан, удерживая правую ногу трупа на металлическом лотке подающего механизма. — Вы что, труп никогда не складывали? Коля, майнуй помалу!

Страшно гудело адское пламя, что-то постоянно щёлкало и трещало, нагнетая остывший воздух над палубой, надсадно выли мощные вентиляторы системы поддува, яркие огненные всполохи, вырываясь из открытого жерла реактора, бесенятами плясали на наших руках и лицах. И в этой немыслимой какофонии чудились всхлипывания и крики. Наверное, там уже начал вершиться Суд Божий.

— Закрывай к херам! Затвор тяни, двумя руками! — скомандовал Щеглов, и я с силой налёг на изогнутый рычаг затвора.

Клац! Стало тише. Фу-у…

Только сейчас я заметил, что на палубе модуля мерзко воняет перегнившими отходами. Не успели они утилизировать часть собранных мешков.

— Всё, пойдём на судно, надо душ принять, смыть бациллу всяческую, отряхнуть прах, — скомандовал капитан.

— Амбре действительно ядовитое, — заметил Кромвель, перешагивая на борт сборщика. — Не перетащить ли раненого на природу, на чистый воздух? Изба на берегу стоит пустая. И никакой заразы.

— Да она почти всегда пустая, — быстро подтвердил Щеглов. — Кто ж в неё добровольно заселится из знающих.

— Какая-то история? — вяло, больше из вежливости поинтересовался группер.

— А как же! У нас тут, куда ни плюнь, везде страшная история, край такой. Это Чёрная изба, так люди её и называют. По слухам, здесь жил свирепый маньяк, прикидывающийся обычным рыбачком. Заманивал неудачных любителей на свежую копчёную рыбку, а затем разделывал их на мясо. Что-то студнем жрал, остальное живаком.

Глядя на тёмный силуэт строения на берегу, я чувствовал, как быстро пропадают примерещившиеся мне прелести тихой стоянки в бухточке. Какое там «штопать душу»!

Я с детства слышал от бабушки, что нежилая изба в русской мифологии – явление особенное, мистическое и всегда страшное. На эту тему есть даже несколько коротких страшных сказочек. В древности считалось, что не сгоревшая и не разобранная изба, про которую забыли люди, бывает пострашней кладбища, потому что там поселяется нечистая сила. Люди верили, что существует определённый вид нечистой силы, которая вселяется в такие дома. Звали этого злого духа нежить, так с языческих времён повелось...

Дом негласно объявлялся нехорошим, если в нём, например, происходило смертоубийство, или же кто-то повесился. Если избе не везло, и в ней часто случались покойники, то такой дом считался нехорошим, несчастным, потому что в нём пребывает нежить. В таком доме опасались жить.

Если по ночам на чердаке или в сенях что-то начинало регулярно стучать и падать, несмотря на то, что все вещи стояли на своих местах аккуратно, то это воспринималось хозяевами, как верный признак захвата жилища: домовой раз и навсегда обиделся на людей, и теперь будет выгонять из дома любого нового хозяина. Таким же признаком являлось большое количество крыс и мышей — это домовой напускает, изживает.

— А вы сами в нём были? — негромко поинтересовался Потапов.

— Бывал. Изба как изба, только страшно немного, — так мы впервые услышали скрипящий голос молчавшего до этого момента Богданова. Это было настолько неожиданно, что я невольно вздрогнул.

— Оконца подслеповатые, нары по обе стороны и широкий стол меж ними. Справа от двери печка-буржуйка, изготовленная из старой металлической бочки. Бочка лежит на боку, обложена камнями — теплоёмкость больше, помещение дольше прогревается. Однако неуютно в ней. Ни за что ночевать не остался бы.

— Чего же не сносят? — спросил я.

— Не сносят потому, что в Чёрную избу приезжают красноярские эзотерики из какой-то секты, дофига их у нас, — ответствовал капитан, — Сидят там, колдуют при свечах, крыс режут, а то и белок свежуют. Духов всяких вызывают, спаси господи... Иногда хороводы водят ночью, танцуют с факелами и фальшфейерами, песни заунывные поют. Ох, и жуткие же у них песни! Бабы бегают голые, жопастые, сиськами трясут, хохочут! Но они не мешают, на судно не суются. А то, что шабаш… Что нам шабаш, у нас сейчас вся жизнь такая — шабаш и пляски на костях СССР. В пятницу непременно явятся устраивать очередной спектакль.

— И не страшно здесь стоять? — удивился Кромвель.

— Удобно тут, ребятушки. Для судов хороший подход, глубины есть, редко шторм достаёт. Кроме того, это граница доступа к сотовой сети, дальше мобильной связи не будет аж до Туруханска. Я этим эзотерикам, глядишь, и позвоню по надобности, а они в очередную пятницу заказик из Красноярска доставят. Ну, а мы за избой этой бесовской присматриваем, чтобы местные её не спалили. Они её боятся.

Что-то мне подсказывало: Щеглов не впервые занимается криминальной кремацией. Не пользуются ли такой специфической услугой сектанты, наезжающие в эту береговую избушку с чертовщинкой?

— Как я их понимаю, — признался Потапов.

— Ну, ладно, время уже позднее, нервы на износе, — Щеглов глянул на светящийся в темноте циферблат наручных часов. — Давайте-ка, дуйте в душ первыми, юнга каюту покажет, зачем на катере ютится. Свежее белье, подушки хорошие... Спокойной ночи! А топлива я вам завтра залью сполна, уж не сомневайтесь, до мениска в горловинах. Вы ж мне теперь, как родные.

— Спокойной... — машинально выдохнули мы с Ваней.

Хорошие на реке работают люди, простые, честные. Вот уж точно, готовы на труд и на подвиг. Даже в этой продажной реальности. Я узнал их только что, но они навсегда останутся в цепкой памяти живыми, их имена не сотрутся, не заменятся новыми, как енисейская волна стирает рисунок на песчаной косе, который ещё мгновение назад был свежим.

От чёрной полосы сосен проклятого Берега Маньяков донёсся странный и страшный вой какого-то животного или птицы. За надстройкой громко выругался не успевший уйти с палубы капитан сборщика.

Спокойной ночи? Он действительно считает, что кошмары во сне не придут?