Глава пятнадцатая
Мусор
В проплывающей мимо зелёной стене тайги уже вспыхивали жёлтые пятна, осень скоро... Чудесная здесь будет осень. Знаете, есть такая пауза в здешних погодах, когда лето уже уходит, а небесные хляби ещё не разверзлись. Вот так и сейчас. Очень скоро на ветвях огненно-рыжих лиственниц начнет под затяжными дождями рваться нежная паутинка августа. Солнышко, казалось бы, ещё греет лицо, но затылок уже холодит легкий ветерок, а воздух становится прозрачным и далёкие дали вдруг становятся объёмными, и тогда они приближаются без оптики в руках, словно шагая навстречу путнику. Природа гораздо сильней реагирует не на широту местности, а на средние температуры по сезонам.
Глядя на географическую карту, можно подумать, что Красноярск расположен на юге — провоцирует широтная протяжённость огромного края с выступом полуострова Таймыр. На самом деле главный губернский город расположен на широте Москвы, Владимира, Нижнего Новгорода, Казани, Копенгагена, Эдинбурга и Глазго. Средняя полоса.
И, тем не менее, здесь всегда чувствуется дыхание Севера. Здесь точно не как в Глазго. Западный обыватель чаще всего ассоциирует севера с раскрученной с помощью книг и фильмов Аляски, подавляющая часть которой находится ниже линии Северного полярного круга, это вообще не Заполярье. И тут вполне уместна цитата из Льва Гумилёва, в своё время отсидевшего в Норильлаге: «Когда, после взятия Берлина, я беседовал с немецким физиком и рассказывал ему про Таймыр, он попробовал сопоставить мой рассказ с сочинениями Джека Лондона. Я возмутился и вскричал: «Alaska ist Kurort!» И действительно, изотерма Аляски проходит через Байкал, а более красивого и благодатного места я в жизни не видел».
Так что не надо тут про Аляску, в Сибири всё серьёзней и круче.
Какое-то время за штурвалом «Хаски» не без удовольствия стоял я, хотя Потапов выглядел вполне бодрым, словно каким-то образом уже сумел отдохнуть. Следом в кресло рулевого уселся группер. Устал, не устал — нужно меняться, тело затекает, реакция снижается, внимание падает.
Ну и прёт же этот катерок! Порой по бортам мелькали моторные лодки, я даже не успевал разглядеть тихоходов в режиме скоростного пробега… У малых скоростей есть свои прелести. Большие скорости отвлекают, мешают смотреть на окружающее, и ценных впечатлений пути остаётся гораздо меньше.
Никто меня не обманул, ни живые люди, рассказывающие о Енисее-Батюшке, ни статьи из интернета. Эта река прекрасна. Мимо пролетали замечательные пейзажи. Стая толстых белых чаек бесшумно пересекла курс, перестраиваясь на лету. Я следил за птицами, пока те не исчезли в сером с золотом небе. Около правого берега острова резала воду маленькая яхта с бело-синим гротом и белым стакселем, издалека похожая обводами на большую байдарку. Вдалеке вспыхивали странные блики — это навстречу шли две одинаковые моторные лодки, их дюралевые корпуса светились даже в пасмурную погоду. Затем показались две двухместные байдарки — старые добрые «Таймени». Они встали носом к нам, но бурлящий шлейф водомета «Хаски» развернул их по течению.
Уж извините, ребята, торопимся!
Без сборщиков водному транспорту никак, они работают в акваториях всех больших рек, в морфлоте — в портах. Страшно представить, что творилась бы на водоёмах, начни капитаны валить мусор за борт. Поэтому с началом навигации на всем протяжении Енисея выставляются суда-сборщики Енисейского речного пароходства. Этот флот снабжен оборудованием и материалами для сбора отходов и подсланевых вод с судов, а так же сбора нефтяных загрязнений с поверхностей рек, в соответствии с требованиями природоохранного законодательства.
Интенсивная и качественная работа сборщиков требует четкой организации системы обслуживания и надлежащей подготовки флота к такому обслуживанию. Технология приемки мусора предполагает его накопление на обслуживаемом судне в полиэтиленовых мешках, которые перегружаются на палубу сборщика, укладываются в стандартные контейнеры с последующей их выгрузкой портовым краном на берег и вывозкой специализированным автотранспортом на городские полигоны.
В плавании матросы всех судов собирают мусор сначала в баки, а затем в мешки, которые складируют на корме. Пароход подходит к сборщику в положенном месте, где мусор перегружают, это называется санитарная остановка. Если вы плывёте на пассажирском лайнере, то встреча со сборщиком становится настоящим событием, зеваки вываливают на палубу. Сборщики бывают разные. Переделанные из больших буксиров и сухогрузов, они, по сути, просто накопители. Но есть комплексы и посерьёзней, именно к такому отправил нас капитан «Далдыкана».
На левом берегу показалась крытая рубероидом крыша очередного домика и маленькая банька категории «по-чёрному» — большой фанерный короб с окном из полиэтиленовой пленки, и обложенным камнями кострищем внутри. Камни следовало раскалить и поливать водой… На столетия постройка, капитальная. Изба рублена из лиственницы, «вечного дерева», на лиственничных сваях стоит Венеция. И стоять в солёной воде морёное дерево будет даже тогда, когда сам город исчезнет с лица земли.
Два окошка. В одно из них свет почти не проникает, так как ветви лиственниц закрыли стекло, плотно обступив левую часть стены, в которой окна и были прорублены. Правее её тайга становилась погуще. Бурелом, небольшие болотца и россыпи камней на густых разноцветных мшаниках. Ниточка чистой воды вьется по бурой, вязкой почве: ручей медленно течет к большой реке. Рыбы здесь должно быть больше, у такого ручья с чистой водой они всегда собираются.
Уютное местечко. Одно из тех, где мы штопаем душу, как говорит один мой старый знакомый. Мне отчаянно захотелось опустить застывшие без движения ноги в горячую воду. Я остро вспомнил чудодейственную силу горячей ванны и крепкого кофе после нее, – сразу и мысли, и нервы успокоишь.
А впереди, в полусотне метров от берега Енисея, на якорях стояла целая система, состоящая из сцепки старого лихтера-накопителя, небольшой самоходки и плавучего жилого корпуса. Это и есть экспериментальная станция по сжиганию мусора. Из чёрной трубы реактора выходила жидкая струя сизого дыма. Либо новая чудо-печка работала на самой малой мощности, либо эффективность установки, собранной местными умельцами, действительно высока. К борту была пришвартована старая обшарпанная моторная лодка «Казанка-М» с булями — специальными наростами по бортам, средством повышения остойчивости. На транце висел не по рангу мощный мотор «Ямаха» с прилично помятым кожухом, странный комплект, для самоубийц.
От миделя до кормы — место для складирования мешков с мусором, их совсем немного, сжигает. Два крана с хорошим вылетом стрелы на судне, ещё пара таких же установлена на утилизационном модуле. Там тоже есть ряды мешков. За стёклами ходовой рубки на верёвке повисла гирлянда вяленой рыбы, на корме модуля сушится бельё. Настоящий хутор на воде, да и только. Компактное плавучее хозяйство, всю навигацию стоящее посреди реки и обслуживающее весь остальной речной флот. Как я понял, в свободное от работы время жизнь на судах-сборщиках идёт размеренно и неторопливо. Экипаж занят своими неспешными житейскими делами: люди ходят на моторке в протоки за рыбой, а улов коптится и хранится прямо рядом с рубкой.
— Странно. Должен же быть хотя бы наблюдатель, вахтенный... В рубке никого не видно, — буднично доложил Потапов, глядя в бинокль. И тут же добавил уже совершенно другим тоном:
— Ну, вот... Парни, там, похоже, труп на палубе! Правый борт!
— Самый малый! — резко отдал команду группер. — Дай бинокль. Так... Действительно. Лежит ничком. И без движения.
Иван, глядя на Кромвеля с недоумением, хмыкнул, вздохнул и взял с полки второй бинокль чуть поменьше.
— Может, он просто пьяный в уматину? — неуверенно предположил Ваня.
— Глупости говоришь, — резко ответил ему Кромвель, — флот это флот, порядок всегда есть. Нет, там что-то хреновое произошло... А дверь в рубку открыта!
— И что? — повернулся к нему Потапов, не понимающий, что ему в этой ситуации нужно делать.
— Подходим, что ещё. За тем и шли. Там и узнаем, что за беда случилась. Сбавляй ход, — распорядился Кромвель, оглядываясь вокруг в поисках опасности. На всякий случай.
Вот тут уже я, что называется, окончательно «воткнулся» и произнес те слова, что и стоило бы сказать сразу:
— Твою мать…
Стали слышны звуки музыки, которые становились всё громче и громче. Диско из девяностых
— Танцы на борту! С бухлом. Композиция «Мусор над водой».
— Не паясничай, Михаил, — осадил меня группер.
Третьего бинокля для моей скромной персоны на борту не нашлось. Молча отодвинув в сторону форточку бокового окна, я высунулся под быстро слабеющий встречный поток и поднес к глазам ладонь козырьком. Влез обратно, от души выматерился подлиннее и рявкнул, изрядно напугав напарников:
— Беру свои слова обратно, криминал, бляха! Там кровища, похоже, на металле потёки! И никто к телу не подходит.
— Мальчишка какой-то на корме! — первым заметил живого члена экипажа сборщика Потапов. — Смотрите, возле этой адской катушки с тросами, напротив двери. Вроде бы, такие катушки брашпилем называют.
— Не, Ваня, брашпиль это нечто другое... Что он там семафорит, не пойму что-то, — недовольно скривился группер, опуская оптику и протирая глаза.
— Дай-ка! — я бесцеремонно вырвал у него бинокль. — У меня зрение молодое, орлиное. Тэк-с...
Парнишка лет двенадцати, коротко стриженный, чем-то удивительно похожий на Путина в юном возрасте, циклично повторял набор из трёх жестов. Показывал за спину в сторону высокой рубки, затем указательным пальцем в сторону берега, после чего подносил его к сомкнутым кубам.
— Перевожу. Что-то экстремальное случилось на мостике. Но на глаза показываться не следует. Предлагает заходить с левого борта, от берега. Двигаться тихо, не шуметь.
Видя, что группер молчит, уставившись в какую-то точку на палубе судна-сборщика, Иван осторожно поинтересовался:
— Паша, это наше дело?
— Нет, — быстро ответил командир. Опустив бинокль, он вопросительно посмотрел на Потапова, но тот торопливо затряс щеками и грустно молвил:
— Я не люблю такие приключения.
После этого Кромвель немного помолчал, что-то прикидывая, и заключил совершенно по-русски:
— Дело не наше. Но мы шли сюда, и уже потому причастны. Поэтому подходим, парни, подходим. Должен же кто-то им помочь.
Вот так всегда происходит в нашей огромной стране. Дело вроде бы и не наше, западные державы и прочие хитрые страны рационально отстраняются от чужой проблемы, а мы вдруг начинаем помогать. В характере это у нас, что ли? И идёт русский парень в чужой край, то с гуманитарной помощью, то с медицинской, а то и с автоматом Калашникова в руках. И помогает чужим людям, мало того, что порой без последующей благодарности, так ещё и свои нытики дураком обзовут.
Потапов улыбнулся, быстро почесав пятернёй лысую голову в том месте, где на отрастающей щетине красовался кривой шрам — метка, оставшаяся после лютой групповой драки. Что-то оброс наш Фантомас, обрить бы надо.
Катер пополз влево. Вскоре стало ясно, почему семафорщик настойчиво отгонял нас именно к левому, невидимому со стороны Енисея борту. Последние порывы утихающего ветра нет-нет, да будоражили водную гладь, разбрасывая пятна поблёскивающей ряби. Дым из «мусорной» трубы прибивало к реке, клубы проходили прямо возле окон рубки. Значит, с этой стороны нас и заметить сложней. Чёрт побери, да что там происходит?
«Хаски» коснулся привальной доски без толчка и юный семафорщик-конспиролог ужом скользнул к нам, вытянул загорелые, все в старых и свежих царапинах, руки, приготовился к швартовке.
— Ваня. Ты остаешься, будешь страховать нас снизу.
— Как всегда, мог бы и не говорить, — недовольно пробурчал Потапов.
— Страховать! А то и прикрывать, — окончательно раскидал роли Павел. — Осипенко, за мной!
А я что, я всегда готов к труду и обороне, дробовик уже извлечён и проверен. Лишним не будет. На борту мы сразу направились к концевой переборке надстройки.
— Как тебя зовут? — командир остановился напротив пацана, положил руку на плечо и взглянул ему в глаза.
— Николаем, кличут, дяденька. Коля Брагин я, — прошептал напуганный мальчишка, чуть не захлебываясь от слёз. Было видно, как его потряхивает от пережитого страха.
— Спокойно, Коля, спокойно… Ты настоящий молодец, правильные сигналы подавал. Рассказывай всё по порядку, — тихо приказал группер, присаживаясь перед Николаем на корточки.
— Напали на нас! — громко выпалил мальчишка, и Паша тут же захлопнул детский рот ладонью в перчатке.
— Больше не кричим, — напомнил он строго, — давай по порядку. Подыши глубоко, успокойся. Договорились? Меня можешь называть дядей Пашей.
— Судно захвачено, капитан, получается, в заложниках, — с трудом произнёс Коля, перед этим сделав несколько глубоких вдохов.
— Ух ты! Прямо как в кино. Что за пираты? — группер сделал вид, что не заметил мальчишеского страха.
— Не, пираты, они не такие, пираты они другие… — с детской непосредственностью возразил пацаненок, мысленно тоже вспомнив что-то кинематографическое.
Однако Кромвель не поддержал это направление в рассказе, его больше интересовало другое:
— Кто же тогда? — прервал он юнгу.
— Партизаны, вот кто! Щетина проклятая! — с непреклонной твердостью заявил юнга Коля Брагин.
Командир значительно посмотрел на меня, словно перебрасывая своё недоумение подчиненному, пусть он переваривает. А шефу некогда.
Дикость какая-то, зачем щетине захватывать какой-то сборщик?
— Миша, правый борт под контроль, — распорядился Павел. Выполняя команду, я осторожно двинулся вправо, чтобы выглянуть за угол надстройки, а командир жестами показал Потапову, чтобы он держал на прицеле пистолета правый борт судна. После чего Павел опять обратился к единственному из обнаруженных нами живых членов экипажа:
— Ты ничего не перепутал?— переспросил он.
— Так он же сам сказал!
— Как всё происходило?
— Капитан был в рубке, Богданов — на модуле с реактором, что-то в подающем механизме печки чинил. А я на баке книжку читал, «Приключения Тома Сойера». Когда они подошли на «Казанке», подумал, что это местные шакалят, из деревни или с заимки какой-нибудь. Вечно им что-то нужно, бездельникам, — по-взрослому проворчал Николай.
— Богданов это...
— Матрос, он часто механику помогает. Они и рыбачат вместе.
— Сколько их?
— Вдвоём пожаловали.
— Сейчас они в рубке?
— Там один, он у них главный, походу. На нём кожаный жилет, чёрный, с кармашками. Китайцы такие продают на рынке. На голове шлемофон, как у танкистов, на лбу белые цифры. Ноль, пять, семь.
— Наблюдательный! А второй?
— Да вот же он, на палубе лежит! — мальчик дёрнулся, желая высунуться и показать на труп, но Павел успел схватить его за рукав.
— Тихо, тихо. Так это не ваш? Хм-м... Кто его сминусовал?
— Главарь и застрелил! — понижая голос, зачастил рассказчик. — Как только они на палубу поднялись, так сразу начали собачиться. Я весь базар не слышал, вроде бы тот, что на палубе, утопил в реке мешочек с какой-то крутой дурью. Начали ругаться, толкаться, а затем главарь выхватил наган, и — бац!
— А ты что?
— Я сразу пригнулся за мешками, испугался очень... — чуть ли не виновато молвил пацан.
— Испугаешься в такой ситуации. Дальше?
— Ну, тут и Васильич выскочил, и Богданов прибежал, начал спрашивать, кто они такие и что тут происходит... Тогда партизан опять выстрелил из нагана ему в ногу. Богданов тоже упал. А капитан — в рубку, к рации.
— Капитана как зовут? — Кромвель прихлопнул на шее комара и по-пижонски вытер ладонь вытащенным из кармана белоснежным платком. А штанины на что?
— Васильича? Щеглов. Щеглов Федор Васильевич. Только не успел он, этот гад поднял с палубы карабин и помчался за ним наверх.
— У него ещё и карабин есть? Какой?
— СКС, я из такого же стрелял недавно, запомнил. Он его у убитого взял.
— Понятно... А музыка?
— Так он же гашёный! Обкуренный или обколотый. Музыки ему захотелось, заставил включить станцию на FM-канале, здесь сигнал ещё добивает из Подтёсово. Выбрал что-то стрёмное, и на полную громкость.
— Раненый?
— В кубрике он, я ему помог добраться, рану перевязать.
Кромвель от досады сплюнул, нарушая все этические правила. Сейчас не до этики.
— Серьёзное ранение?
Николай растерянно пожал плечами.
— Вот тут, смотрите, сбоку, — показал он место на правом бедре. — Кровь сперва текла, но мы зажали. Я ему аптечку принёс. И воду.
— Он в сознании?
Николай кивнул.
— Ладно, посмотрим. Скажи, капитан каким трапом чаще пользуется?
— Только правым ходит, левый сейчас закрыт. Там двух ступенек нет, механик не успел новые приварить. Послезавтра собирался. У нас старый пароход, вечно что-то ломается.
— Ясно. Николай Брагин, ты просто молодец, — повторил Командир. — Это весь ваш экипаж?
Мальчик торопливо помотал головой.
—- Нет, конечно, механик с ещё одним матросом на «обушке» в Подтёсово поехали, им запчасти должны привести. Послезавтра утром должны вернуться.
Группер, укладывая в голове всё услышанное, немного помолчал.
— Коля, сам-то как думаешь, что там происходит, звуки какие-нибудь слышал?
— Мне и думать не надо, я видел и слышал. Щетина сидит на полу, машет наганом и рассказывает капитану какие-то сказки, иногда требует наркоты и баксы. Васильича он тоже усадил. Партизан тощий, длинный. Кроссовки разваливаются, носки видно. Губастый какой-то... Передние зубы сверху выбиты. К нижней губе окурок слюной прилепил, как у шпаны. Сейчас у нас уже никто папиросы не курит, а у этого «Беломор».
— Ты что, подкрадывался к ним? — нахмурился Кромвель.
— Вот ещё, мне пожить охота! Сами позвали. Сначала Васильич крикнул, а потом и бандюган этот, велели метнуться в капитанскую каюту и принести щетине коньяк, там полбутылки было. Пригнулся под окном, я же маленький, послушал, заглянул, поставил бутылку на пол, и дёру!
Разве нужно на такое подписывать ребёнка? Растерялся капитан, не помог ему стаж честной гражданской работы.
Если человек не служит в полицейских структурах, не является профессиональным юристом или членом преступного сообщества, то ему чрезвычайно сложно осознать, что грань преступного мира проходит рядом с его обыденным существованием. И в любой момент организованный злой умысел может легко поломать жизненные планы мирного человека. Вроде бы, по-житейски он всё делает правильно, по плохим районам вечерами в одиночку не ходит, в конфликты не вступает, не провоцирует уличные разборки, всячески дистанцируясь от любого криминала.
А потом криминал всё-таки приходит. Неожиданно, зло и беспощадно.
— Рисковый ты парень, — без всякого одобрения оценил операцию Николая группер.
— Жизнь такая, — пытаясь бодриться, выдавил пацан.
— Ясно, — значительно сказал Кром, прислушиваясь к звукам музыки. — Ну, похоже, они там надёжно заняты песнями.
— Что командир, работаем? — не выдержал я. Сколько можно ждать.
Если всё сделать аккуратно, правильно, то работы минут на пять. Грохнуть эту сволочь без лишних слов, и всех дел. Никаких рефлексий я не испытывал, психологическая подготовка у нас была отменная, с группой настоящие спецы работали. Пристрелю, не задумываясь. А уж с такой ненавистью, которую сейчас приходится искусственно гасить... Но сейчас эмоции не нужны.
— Справа идём?
— Здесь тоже можно подняться, — вместо группера поторопился ответить мне Николай. — На крышу, и сразу за трубу.
Я с сомнением поглядел на многократно крашеный металл переборки с жирными каплями-потёками. Судно готовили к навигации, по весне в очередной раз красили, и краска внутри капель ещё не везде высохла полностью. Обязательно вымажусь.
Трубы какие-то, крепления спасательного круга, тяжёлые латунные кольца двух небольших иллюминаторов, ручка двери...
— Точно?
— Здесь же штыри, дяденька! Смотрите! Вот тут и тут. Я там загорать люблю. Это легко. Ставите ногу сюда, рукой за трубу, потом... Сейчас покажу, — мальчишка отстранил Кромвеля и ящерицей прошёл по переборке, карабкаясь наверх быстро и ловко.
— Ну, спасибо, инструктор, — хмыкнул я, уже поймав легкую адреналиновую дрожь. Секунду подумав, заменил в магазине два первых картечных патрона пулевыми. Картечью бить нежелательно, капитана задену. А если начнётся беготня с прятками, то и картечные подоспеют.
— Дробовик подержи, Коля, чтобы не звякнул.
— Рации не включаем. Неизвестно, какая аппаратура на главном посту активирована, и что они могут прослушивать. Карабкайся, найдись в обстановке, выбери позицию. Я по трапу пойду через... Через семь минут, — глянув на циферблат, решил Кромвель. — С двух сторон его зажмём. Никаких переговоров, ты отвлекаешь, я валю.
Я полностью повторил порядок движения юного наставника и быстро оказался на крыше, сразу перекатившись так, чтобы укрыться за широкой трубой с косым срезом и синей полосой.
— Ствол подай, Коля, — прошипел я вниз, забирая свой Remington 1100. Посмотрел на напряжённое лицо Вани Потапова, целящегося из своего ТТ с кормы катера. Не влепил бы мне в затылок, если бодрый движняк начнётся. Пока лучше не вставать.
— И спрячься где-нибудь получше, Коля, чтобы шальной пулей не задело, не высовывайся пока... Мы быстро, — напоследок строго сказал Кромвель и совсем другим тоном добавил: — Эх, в такой красоте, и воевать!
Я тоже оглянулся вокруг.
Даже здесь и сейчас Енисей был обморочно прекрасен. И богат. По всем показателям это образцовая, идеальная сибирская река. Здесь имеется всё: широкие плесы, острова и бурные пороги, горы и долины, бесконечная тайга, непуганые звери и птицы, отличная рыбалка.
Есть и места для удивительных приключений.
Свободного пространства наверху оказалось предостаточно, впятером можно загорать, не мешая друг другу. Застройка минимальная. Дымовая труба овального сечения и выходы вентиляционных коробов. Мачта, прожектора, радар с крутящейся антенной и радиоантенны, ходовые огни — на крыше рубке. Я на четвереньках перебежал к задней переборке ходовой рубки и замер там, оценивая обстановку вокруг. Музыка, вырывающаяся из стального корпуса старого громкоговорителя, раздражающе пищала высокими частотами, заглушая возможный неосторожный шум.
День неторопливо уходил на запад. Ещё недавно чистое предосеннее небо начало постепенно меркнуть. Тёмный ельник, местами подступающий почти к самой воде, насупился, насторожился, а по зыбкой глади Енисея беззвучно заскользили белыми тенями клочья начинающего нарождаться тумана. Река задышала промозглостью и северным холодом. Небо на западе окрашивалось в оранжевое, солнце, словно погонявшее тучи на восток, меняло цвет. Грешно воевать среди красот библейского рая. Но мы повоюем, раз больше некому.
Выглянул справа.
Кромвель лежал на ступеньках трапа, сплюснутый, как крокодил после прохода асфальтового катка. Затем я осторожно высунул голову над стеклом и тут же спрятался. Так, партизан действительно сидит на полу, спиной ко мне. Револьвер пляшет стволом вперёд, зажат в левой руке, левша, что ли? В правой трепетала сорванная с верёвки вяленая рыбина, которой партизан размахивал в такт мелодии. Рядом наполовину пустая бутылка.
Раздался какой-то стук, я выглянул ещё разок, уже представляя, как это можно сделать безопасно. Бандит перевернул револьвер стволом к себе и с силой принялся колотить рукоятью по сушёной рыбьей голове. Да он же невменяемый!
Капитан тоже сидел на полу. Глаза пожилого человека были устало прикрыты, правой рукой он держался за сердце. Плохо дело.
Я пальцами показал Паше знак ОК, жестами подтвердил диспозицию. В ответ командир кивнул, чуть приподнялся, вытянул вверх указательный палец и сжал его, словно нажимая на спусковой крючок. Стрелять в воздух? Ну да, при таком музоне стук по стеклу не возбудит гашёного наркотой и алкоголем партизана.
Вернулся. Потапов энергично показывал ладонью, чтобы я в этом месте высоко не вставал. Да уж не встану!
Ба-бах!
Оглушительный выстрел, и я перелетел к углу, уходя с возможной директрисы.
Три метра, отделяющие его от открытой двери, группер преодолел за одно мгновение, остановился в проёме и тут же произвёл образцовый Double Tap — два выстрела, сделанные с одного прицеливания. Оружие направлено на мишень, прицеливание выполнено — и тогда на спусковой крючок нажимают два раза так быстро, как может двигаться указательный палец. Попыток корректировки прицела перед вторым выстрелом не делается. Теоретически, на близкой дистанции отдача не отклонит вторую пулю слишком далеко от первой. В этом отличие от использования техники контролируемых пар, когда стрелок прицеливается для выполнения первого выстрела, нажимает на спуск, ждёт, пока ствол не вернётся в приемлемую позицию, и стреляет второй раз.
Павел решил не ждать.
Когда я выпрямился, тело захватчика, разворачиваясь вокруг оси, уже падало. Входные отверстия от двух пуль закрыли белые цифры на лбу.
Капитан на карачках вылетел на противоположное крыло мостика, а Павел ещё раз поднял пистолет для контрольного выстрела, но стрелять не стал. Достаточно. И грязи меньше будет.
— Ваня, бери пацана и дуй к раненому! — заорал я во всё горло, быстро обернувшись в сторону нашего катера.
Закончена операция. Я подошёл к пульту и вырубил эту адскую какофонию, наконец-то вокруг стало тихо. На правом крыле мостика Павел, нагнувшись, положил руку на плечо старого капитана и что-то шептал ему на ухо. А тот, взбив дрожащими пальцами седину на трясущейся голове, беззвучно заплакал.
— Всё, Федор Васильевич, отбили судно, можно вставать осторожненько, — уже громче сказал Кромвель.
Щеглов сокрушенно махнул рукой и полез в нагрудный карман куртки за сигаретой. Пошатываясь, он прошёл через рубку на правое крыло к трапу, прикурил, по давней привычке старательно закрываясь от несуществующего ветра, и тихо сказал:
— Спасибо, ребятушки. Век не забуду. Это ж… Как обухом по голове.
Кромвель встал рядом, перегнулся через леера, посмотрел на падающий в реку пепел и задумчиво произнес:
— Мы, знаете ли, тем более не ожидали. Не в кино снимаемся, как-то не хочется в столь красивых местах омрачать путешествие нежелательными приключениями или непродуманными авантюрами.
Он нервно зевнул, вытащил из серебристого алюминиевого футляра и закурил дорогую кубинскую сигару, щелкнув бензиновой зажигалкой ZIPPO, после чего с показной неторопливостью застегнул две верхние пуговицы камуфляжной куртки с закатанными до локтей рукавами. Редко можно увидеть, как наш командир курит.
Капитан сборщика, с интересом наблюдая за его манипуляциями, выпустил вверх струйку дыма, вздохнул тяжко, аккуратно сделал последнюю затяжку и щелчком загнал окурок в проплывающее мимо кольцо водоворота. Да, нынче не до этики.
Лесистые берега скорбно смотрели на окончание очередной истории, развернувшейся перед ними трагедии. Сколько они видели всякого с того момента, как первая долблёная лодка вынесла в эти холодные воды первого человека с гарпуном…
Здесь лёгкие долблёнки-ветки и берестянки тонули, исчезали в сыром тумане, гнили по диким берегам, как и длинные многовёсельные лодки Киргизского каганата, а позже и дощаники русских промысловиков. Их сжигали, рубили топорами на порогах, они внезапно взрывались и горели от прямых щелчков сухих молний, их давило в каменных тисках. Лед кромсал деревянные и стальные борта, с силой заталкивая кричащих людей под себя, холод морозил намертво кровь мокрых тел, добивая и их.
Береговое пиратство, набеги, межплеменные стычки, людоедство, сумасшествие, предательство, глупость и ревность… Всё случалось, всё нашло своё место в сложной истории этих земель.
Ничем не удивить Енисей.
— Хороший у него был шлемофон, однако, рубка почти не испачкалась. И стёкла целы, — констатировал Кромвель, прерывая затянувшееся молчание и вытаскивая из кармана «Моторолу». — Фантомас, подходи в рубку. Осмотри всё тут, — распорядился он.
Башка что-то заболела, намахнуть бы сейчас таблетку аспирина. Да только лень идти за аптечкой, потерплю.
— Николай, постой, — остановил я за рукав проходящего мимо пацана. — Слушай, а у тебя родственники в Санкт-Петербурге есть?
— Тётка рассказывала, что кто-то был, — неуверенно ответил пацан.
— Точнее не знаешь?
— Не… Какое нам дело, Питер далеко.
Яркий отсвет предзакатного солнца опять вспыхнул над тайгой и пропал. Нет, светило спрячется ещё не скоро, в этих краях оно сваливается за горизонт под большим углом, не так быстро, как в южных краях. Сначала наступит мистическое время таёжных сумерек. Сумеречная зона.
Позже нужно будет поискать пулевые отверстия. Хорошо, что обошлось без танцев с беготнёй и разрухи. Вот только мусор на полу валяется.
Прибраться надо бы.
