За поздним завтраком группа быстро утолила первое чувство голода, и рубленые фразы сменились обширными размышлениями.

— Научишься пропускать все уличные напряги мимо нервов, и сразу станет легче.

Верно говорит Потапов. И уже не первый раз.

Криминальную напряжённость здесь чувствуешь постоянно. Сканируешь городское пространство на триста шестьдесят градусов — и везде её находишь, порой кажется, что тревожностью, легкой и не очень, пропитано всё вокруг. Как и блатной романтикой, этот поджанр шансона в большом почёте, нет в Красноярске маршрутки или таксомотора, в салоне которых периодически не звучал бы «Владимирский централ». Но ведь и во многих забегаловках такой же фон.

Классическую блатную феню или более современную «уральскую бакланку» слышно не только на улице, она легко льётся с телеэкранов, ей отлично владеют и охотно используют улыбающиеся телеведущие и пузатые депутаты в дорогих формальных костюмах. Это норма, никто не видит в том ничего предосудительного. Восточная Сибирь с семнадцатого века стала ссыльным краем, тут пласт на пласте, субкультура на субкультуре. Однако в России-2 распространение уголовной культуры приняло пугающий характер. Но не это самое печальное, в конце концов, и у нас такая проблема имеется.

Уличное напряжение, вот что мешает гулять по городу. Вышел за порог — будь готов ко всему. Спешащие на работу прохожие, самые обычные люди, держатся настороженно, мужчины стараются либо не смотреть друг на друга, чтобы не зацепиться недобрыми взглядами, или же смотрят нарочито тяжело, зло, из-под бровей. Справедливости ради, горожане давно выработали систему поведения, помогающую избегать конфликтов. Не замечай и не делай замечания, не вмешивайся, не спорь.

Неважнецки на здешних улицах с тем, что называется общественной безопасностью. В очереди, у автобусной остановки, на тесном тротуаре — везде постоянно искрит. Про водителей и говорить нечего, те сразу вылетают для диалога с битой, топором или пистолетом в руке, устраивая побоище, компромиссы редки. С молодёжью совсем плохо, порой кажется, что все они хотят стать исключительно братвой, уставший глаз уже отказывается вычислять умников и умниц, которые, конечно же, есть.

Во мне нет ни одного пикселя виктимности, в родной Казани никто не цепляется, сразу чувствуют — будет жёсткий отпор.

А здесь даже молодняк задирает! Идут на мелочный конфликт, отлично понимая, что уроню с первого удара. Уже четыре раза подрался, а на пятом передумал — просто развернулся и ушёл. Почувствовал, что ещё немного, и мной начнут интересоваться стражи правопорядка, в лапы которых бойцу группы попадать нельзя.

Стоит милиции начать со всей серьёзностью вытаскивать легенду наружу и пробивать отпечатки пальцев, и пиши пропало. Конечно, с большинством ментов можно договориться финансово, но не исключён и самый печальный случай — честный мент, с которым придётся поступить согласно протоколу «он сам виноват, что оказался на пути группы». А я ментов убивать не хочу, неправильно это.

Кроме уличной преступности напрягает и мелкое желание отщипнуть при каждом удобном случае. Тебе постоянно пытаются всучить что-нибудь ненужное, впарить подделку или просрочку, обсчитать и обвесить. Начнёшь возмущаться — выскочит крыша, они всегда где-то рядом.

При этом у населения на руках хватает огнестрельного оружия. Не будь постоянного пополнения извне, всех безбашенных давно бы уже выкосили и закопали, как в своё время это произошло на Диком Западе США. Однако, тюрем и зон в Енисейской губернии вчетверо больше, чем в Красноярском крае, поэтому на смену одним придуркам тут же приходят новые, только что вышедшие на свободу из тюрем и ИТУ. И они сразу же лезут в столицу, пытаясь отхватить свой кусок. Но посторонняя «синева» совершенно не нужна местной братве, разборки всегда безжалостны. Деньги в этом городе, находящемся под патронажем огромного алюминиевого комбината, крутятся огромные.

Прямо респаун какой-то! Идёт нескончаемый процесс кровавой переработки всего российского сброда. Ну и побегов хватает при таком-то разгильдяйстве. В этой реальности именно Енисейская губерния, кривое отражение нашего Красноярского края, стал регионом с наибольшей плотностью криминального элемента. Чите на местном уголовном пьедестале кубок не светит. Это у нас непродуманное расформирование Забайкальского военного округа вызвало поистине катастрофические последствия, резко и радикально изменив социальный состав населения Забайкалья. Здесь же ЗабВО уцелел — китайцы рядом, и они всегда активны. Постоянно лоббируют создание некой совместной военной базы.

Кроме того, в этом мире продолжается пагубная традиция отправки всей швали из центральных районов в Восточную Сибирь. Не хотят там строить тюрьмы и ИТУ для своих преступников, это тоже давняя практика.

— «В Сибирь их всех! В Магадан, в Норильск!», — громко возмущался Потапов. — Я всегда болезненно реагирую на такие призывы в социальных сетях. Правда, научился сдерживаться, понимая, что большинство вообще плохо представляет, что такое Сибирь и каковы её размеры. Но мне реально не нравится этот территориальный дискриминатор в башках обывателей! Кому хипстеры и брусчатка, а кому-то зэки по всем статьям УК. И это касается не только Сибири. Мордовия? Значит, зоны. И отношение к региону соответственное. Куда это годится?

— Они же откидываются, если что, выходят на свободу, — буркнул я вслух, наконец-то поддержав разговор. — А так как относительно благополучное население центральных районов возвращенцев принимать не очень-то хочет, они тут и остаются.

— Да не говори, Миша, — горестно согласился Потапов. — Здесь вообще кошмар. Мер по снижению количества спецконтингента власти не принимают. А у нас ещё много лет назад осознали масштаб проблемы и начали этот завал разгребать. Помню, как это обсуждалось, и какие требования летели в Москву: перестаньте слать нам своих осужденных, разбирайтесь с ними на месте! Вот и подсократили.

— Всё равно орут, что надо слать на Таймыр и на Колыму, — зло махнул рукой Павел, на что Иван, как уроженец этих мест, распалился ещё больше:

— Знаете, парни, я на подобные возгласы обязательно отвечаю: «Иди-ка ты в жопу, умник, оставляй свою «синеву» у себя. Не здесь, конечно, а у нас… У вас там отличные бюджеты, повсюду у рулей крепкие, как ни послушаешь, хозяйственники, гениальные депутаты, креативного класса по ноздри — так работайте! Стройте, содержите, воспитывайте, и, главное, контролируйте их после выхода за калитку! Сами-сами! Оставьте Сибирь, Крайний Север и Дальний Восток в покое, у нас куча своих проблем!

— Или исполняйте на месте сами, — предложил радикальное группер..

Действительно, даже в нашей России только недавно что-то начало со скрипом меняться благодаря титаническим усилиям толковых людей, искренне болеющих за свою землю. Спецконтингента стало меньше, край перестал принимать огромные этапы осужденных. И прохожие на улицах изменились.

А люди в вышеозначенных местностях живут несколько другие, нежели в Центральной России. Это особенно проявляется в реальности Земли-2. Потапов уверенно рассказывает, что даже поблизости от Красноярска есть немало населённых пунктов, попав в которые, ты уже к вечеру будешь вздрагивать, а через день-другой запросишься назад, к мамочке и верной жёнушке. Те ещё типажи… Просто так, соотечественник, ты в енисейской деревеньке не поселишься. Сперва такое тестирование пройдёшь, ого-го!

Что тут поделать: таковы исторические последствия, эхо Гулага и Нерчинской каторги, корни-то растут ещё от деяний царя-батюшки.

— В первом рейде дело было, помнишь, Ваня? — продолжил разговор группер после короткой паузы, нужной для пополнения тарелок жареным мясом, лежащим в центре стола на большой доске.

— Поехали мы с Иваном в составе неполной группы по делу, в самую что ни на есть ангарскую тайгу. Деятеля одного разъясняли.

— Ещё бы, забудешь такое... Мы, Лаки, тогда ещё не решили, где должна стоять база группы, ещё и Новосибирск рассматривался в качестве варианта. Да... Интересная была поездочка, живенькая такая.

— Куда именно? — поинтересовался я, подтягивая горчицу поближе к своему стейку.

— На северо-восток, — махнул рукой Кромвель. — Из Красноярска-города покатили поездом до станции Карабула.

— Здесь это тупиковая станция, дальше ветку они не потянули, — пояснил Потапов.

— Оттуда нам надлежало как-то добраться на Ангару, до поселка Богучаны. А потом и ещё дальше предстояло лететь, на Ан-2... Правда, мы никуда не полетели. Подфартило, в Богучанах всё и разрешилось.

— А ты помнишь ту студентку с предпоследнего курса юрфака, что в зону ехала, на практику? — воскликнул Ваня.

— Ну, как же!

— Симпатичная девчонка. И смелая. Интересно, жива ли?

— Жива, конечно, здорова и наверняка работает в прокуратуре, — уверил его группер. — Девушка с характером, такая не пропадёт.

— У неё наган с собой был! — вспомнил Потапов.

— Я тоже заметил, — подтвердил группер. — Так вот, товарищ Осипенко, докладываю: днём поезд постоянно едет в коридоре из рядов колючей проволоки и вышек, а ночью — через мистические цепочки бесконечных огоньков периметров. Зона на зоне. Мороз по коже! Приехали в Карабулу — финальную сцепку нескольких зон в этом железнодорожном тупике. Давай искать отель или гостевой дом, чтобы переночевать до утра.

— Услышавшие вопрос в обморок падали от хохота: какой тут может быть отель, кроме комнат длительных свиданий при зонах, с ума сошли? — с удовольствием вспоминал Иван. — Может, вам ещё и Советскую власть подать на блюдечке?

— Тем не менее, помогли хорошие люди, доехали в бортовухе по таёжной грунтовке в большое село Богучаны. В несчастливый день, кстати: местная блатата спалила здание милиции… — печально улыбнулся группер. — Сплошь «химики». Так вот, по берегу идёт длиннющий забор у обрыва Ангары. Выйдешь туда на закаты посмотреть, глаза опустишь — а у каждой штакетины гвозди уже отогнуты. Заранее. Для вечернего развлечения масс с помощью дреколья. Вот такие, Лаки, тут специфические края... Ну да ничего, ещё не раз проникнешься.

Ответить было нечего.

Спасибо вам за моральную поддержку, дорогие боевые товарищи, уж порадовали, так порадовали. Надо бы ТТ почистить.

Знаковое событие случилось этим утром.

Моё новое увлечение — художественная фотография — начало приносить первый доход! Произошла монетизация таланта. Узнав за завтраком, что я успел сфотографировать убегающих на катере с места преступления бандитов, группер настолько обрадовался, что решил выписать мне денежную премию!

Приобретение новых часов, взамен убежавших в проклятом Барабинске, произошло в ходе очередных поисков по городу объекта по фамилии Ложкин. Заметив нужный магазинчик, я попросил Ваню остановиться. За покупкой отправились втроём. Товар, предлагаемый салоном, дешёвым не назовёшь, покупатель здесь штучный, поэтому два скучающих продавца сразу же вызвали молодого директора магазина с лисьим личиком, который начал с сильного хода — сразу предложил такому важному клиенту, как я, персональную скидку «от себя лично».

Выбирал я недолго. На приобретение по-настоящему понтовой швейцарской механики премиальных денег не хватало, и я остановился на классике, выбрав часы Tissot Le Locle Valjoux Chronograph с ремешком из коровьей кожи с тиснением под крокодила. Застёгивался ремешок глубоко, такой быстро не расстегнёшь. Оставив на прилавке тысячу двести евро, мы вышли на улицу, где разделились. Кстати, я проверил по каталогу, и выяснилось, что лисьемордый никакой скидки не дал, ровно наоборот — полста евро переплачено. И здесь надули. Да и чёрт с ними.

Иван отправился во двор, где находилась несчастливая квартира братьев Ложкиных. Для удобства наблюдения нами были сняты апартаменты — простенькая однокомнатная квартира с окнами во двор. Сиди себе и смотри. Группер пошёл в кофейню, расположенную неподалёку от британского консульства, а я поехал на джипе к «перехватывающей точке», месту постоянного наблюдения.

В каждом большом городе можно найти позицию, где вероятность встретить разыскиваемое лицо вероятней всего, если он передвигается на машине. Такое место, где рано или поздно проезжает каждый. Наверное, «перехватывающие точки» можно определить даже в Москве с её старинной радиальной планировкой, хотя тут я не уверен.

А в Красноярске это Предмостная площадь на правом берегу Енисея. Здесь, возле высотной гостиницы «Амакс», поток сворачивает с Коммунального моста на проспект Газеты Красноярский рабочий, Краб по-местному. Можно, конечно, жить и работать на левом берегу, но если возникнет необходимость поехать в сторону Сосновоборска, вырваться на природу, в заповедные и парковые зоны, уехать в Дивногорск и к Красноярскому морю, то Предмостную площадь миновать трудно. Николаевского моста не существует, и вряд ли он когда-то будет построен.

Вокруг много хрущёвок. За пределами исторического центра Красноярск состоит из промышленных зон и территорий, застроенных пяти - и девятиэтажками. Потапов постоянно ругается, утверждая, что город просто ужасен по сравнению с Красноярском нашей реальности. «Представляете, у них даже нет термина «чёрное небо» и оценки превышения ПДК в баллах!» — сетует он. Много промышленного мусора, грязи, которую не торопятся убирать, асфальт старый. У городских властей нет никакой жилищной и экологической программы. Их всё устраивает.

Здесь часто чувствуешь, а то и видишь, химическое загрязнение. Местные мрачновато шутят: «Мы привыкли видеть, чем дышим». Первенство в загрязнении воздуха держит КрАЗ — Красноярский алюминиевый, но свою лепту вносит и завод медицинских препаратов, известный в народе как пенициллиновый. Когда он выбрасывает в атмосферу всякую гадость, даже на левом берегу Енисея, в нескольких километрах от промышленной зоны, становится нечем дышать от острого пенициллинового смрада. Шинный завод тоже в деле.

Кругом бардак и неухоженность. «Теория разбитых окон», так называют специалисты этот феномен. Преступность есть неизбежный результат отсутствия порядка. Если выходящее на улицу окно разбито и не застеклено сразу, то прохожие решают, что всем наплевать, никто ни за что не отвечает. Значит, вскоре будут разбиты и другие окна, чувство безнаказанности распространится, посылая всей округе сигнал, провоцирующий более серьезные последствия. Дело в том, что человек нарушает закон не только и даже не столько из-за плохой наследственности либо неправильного воспитания. Огромное значение оказывает то, что он видит вокруг.

Эта теория всем хорошо знакома и в бытовой обыденности. Вот повис край обоев, задели чем-то, или отклеились. Если сразу же не приклеить, то через пару дней кот начинает драть завиток, разбрасывая мусор по полу. Смотришь, через неделю дети начинают ковырять стену в другом месте. А ты ходишь мимо, обещая завтра же заняться мелочной проблемой, но глаз постепенно замыливается...

Мимо многих домов, как и вдоль дворов, нельзя пройти, не шарахаясь от крысиных полчищ, копошащихся возле каждого мусоросборника. Стёкла теплоцентров через одно разбиты, и никто не вставляет новые. Исчезла пружина с подъездной двери? Значит, через день и сама дверь будет снята с петель, повалится на землю. Символы неопределённости в городе есть везде. Мрачные останцы недостроенных многоэтажек — самые сильные и броские маркеры. И первое, что видит гость, приезжая в этот Красноярск — вот эти чудовища... А ведь первое впечатление, как известно, самое сильное. Сносить! На домах, где есть надежда на реконструкцию, хорошо бы повесить баннер «Объект будет достроен», что внесёт ясность в головы горожан и приезжих. Всё остальное надо сносить полностью, либо строить на освободившихся ростверках новые объекты. Любые, с минимумом споров.

Те, кто смотрел классику американского кинематографа восьмидесятых годов, знают, каким тогда был Нью-Йорк, урбанистический символ США выглядел плохо. Да что там, Нью-Йорк тогда представлял собой сущий ад. Особенно запомнились полуразрушенный Гарлем, базарный Брайтон и, конечно, грязный и неухоженный Бродвей с прилегающими улицами. Кругом мусор, банки, окурки, куски картона, на которых ночуют нищие, пар из решёток вентиляции подземки. Как и мрачнейшее метро, где снимались самые страшные сцены про маньяков. И это не преувеличение киношников, так и было на самом деле. Каждый день в Большом Яблоке совершалось более полутора тысяч тяжких преступлений, семь убийств в сутки. Ходить по ночным улицам — опасно, а в метро рискованно опускаться даже днем. Грабители и попрошайки в подземке — обычное дело. Грязные и сырые платформы едва освещались, в вагонах холодно, неуютно, под ногами мусор, стены и потолок сплошь покрыты граффити. Голливудские фильмы безупречно констатировали: великий город в тисках самой свирепой эпидемии преступности в своей истории.

Однако случилось необъяснимое. Современный кинематограф, телепередачи и отчеты побывавших там людей являют нам принципиально другой город — уютный, чистый и спокойный. Достигнув пика к 1990-му году, преступность резко пошла на спад. За последующие годы количество убийств снизилось на две трети, общее число тяжких преступлений сократилось вдвое. К концу десятилетия в метро совершалось гораздо меньше преступлений, чем в начале. По какой-то непонятной причине десятки тысяч психопатов и гопников перестали нарушать закон. Что произошло?

В 1990-м году начальником транспортной полиции назначили Уильяма Браттона. Вместо того, чтобы заняться тяжкими преступлениями он вплотную взялся за безбилетников. Почему? Он верил: проблема граффити и огромное число зайцев были маркерами отсутствия порядка, что поощряло совершение более тяжких преступлений. Тогда сто семьдесят тысяч пассажиров пробирались в метро бесплатно, подростки перепрыгивали через турникеты или прорывались силой. И окружающие, которые в иных обстоятельствах не стали бы нарушать закон, присоединялись. Ну, а действительно, если кто-то не платит, а их не ловят, то зачем платить нам? Проблема росла снежным комом.

Браттон поставил у турникетов по десятку переодетых полицейских. Хватали зайцев и в наручники, в полицейский автобус. Там их обыскивали, снимали отпечатки, пробивали по базам. У многих оказывалось оружие, у других — проблемы с законом. Для копов каждое задержание стало похожим на пакет попкорна с сюрпризом. Пистолет, нож? Есть разрешение? Да за тобой убийство! И плохие парни быстро поумнели, начав оставлять оружие дома и оплачивать проезд. Тогда мэр Нью-Йорка Джулиани назначил Браттона шефом полиции города. И хоть Джулиани не впервые применил Теорию разбитых окон, его заслуга несомненна — он начал применять стратегию в масштабах города. Полиция заняла принципиально жесткую позицию в деле мелких правонарушений. Арестовывала каждого, кто пьянствовал и буянил в общественных местах, кидал пустые бутылки, разрисовывал стены, прыгал через турникеты, клянчил деньги у водителей за протирку стекол. Если кто-то мочился на улице, то отправлялся прямиком в тюрьму. Уровень городской преступности стал резко падать — так же быстро, как в подземке. Цепная реакция была остановлена. Насквозь криминальный Нью-Йорк к концу 1990-х годов стал самым безопасным мегаполисом Америки...

В Красноярске об этой теории, похоже, никто ещё не слышал.

Наискосок через площадь расположен один из красноярских автовокзалов, территория которого способна потрясти и напугать любого гостя краевой столицы, рискнувшего уехать отсюда на обшарпанном автобусе. Ларьки, лоточники с фальшивым и настоящим золотом, назойливые попрошайки, наглые бомбилы с космическими ценниками, тут же игорные заведения всех мастей, груды мусора, незаконной рекламы и транспортно-пешеходный хаос — здесь находится настоящий портал в наши 1990-е годы. А вот и контролёры. Из белой спортивной «японки» с открытыми дверями доносилась громкая музыка, рядом, болтая и подначивая друг друга, хохоча нарочито громко, нагло, торчала кучка участковой братвы. Уверенные в себе пацанчики в коротких кожаных куртках и спортивных штанах вызывали острое желание вытащить ТТ, потратив на исполнение пару магазинов.

Чёрт побери, но как же сложно оставаться непредвзятым! Думаю, это даже невозможно. Рано или поздно ты всё равно в этом себе признаешься, что бы соблюдать принцип невмешательства исключительно на жёсткой дисциплине. Честнее признаться себе в этом, чем лживо играть в равноудалённость. Проводя на Земле-2 недели командировок, переживая с людьми их трагедию, нельзя оставаться нейтральным ко всему, что причиняет им боль. Ни в коем случае нельзя зачерстветь, обрасти цинизмом. Так что, только дисциплина. Ну и определённая профессиональная деформация. Она наверняка появится.

Маленькая парковка возле гостиницы отлично подходила для наблюдения. Вальяжно расположившись в салоне с приоткрытой водительской дверью, я неспешно попивал крепкий кофе прямо из термоса, следил за поворачивающими налево автомобилями, а заодно и за прохожими.

Интересная штука! Несмотря на общее положение дел и общую социальную атмосферу, как в губернской столице, так и в стране в целом, на лицах спешащих по делам жителей мегаполиса не было видно обречённости. Озабоченность, а то и явная тревога, привычное озлобление — частые кадры, такое фиксируется. А вот обречённости не видно, люди свыклись, обтёрлись.

Не знаю, ясно ли всем им, как мне, что страна неуклонно сползает в пропасть? Скорее всего, люди это отлично понимают, народ не дурак. Понимает, что закрытые проходные стратегических заводов никогда уже не распахнутся для пропуска толп рабочих, а новые отечественные заводы никто не построит. Что звание «инженер-технолог» или «наладчик» уже не обретёт былое достоинство и гордость, что китайцы постепенно начинают всё активней вмешиваться уже не только в торговлю и производство ширпотреба, но и в политику, а предпосылок для общего улучшения качества жизни не видать.

Ничего страшного, они привыкли. Проявления общественного протеста, всплески публичного недовольства, конечно, есть и будут, но всё это мелко. А серьезное протестное движение без весомой поддержки, организационной и финансовой, ни за что не организовать, это закон. Нужна какая-то третья сила. Которой нет. Разве что китайцы начнут бодаться с американцами непосредственно на российских землях. Люди стараются об этом не думать, они живут в привычном цикле «дом – работа – магазин – дом», а в этой цепочке что-либо менять трудно, по большому счёту на неё не влияет социально-экономическая формация. Инерция огромна. Это и есть уклад.

И никто из красноярцев не знает, что всё могло сложиться иначе. Не в кухонных фантазиях и не в болтовне политиков, а на самом деле. «Знаете, а есть такая реальность, где…» и продолжить про национальные проекты, про изгнанных взашей европейцев и американцев, окопавшихся в каждом третьем властном кабинете, про импортозамещение и развитие современных технологий, про строительство новой инфраструктуры… Что сделают слушатели, услышав очевидный бред? Медицинскую карету вызовут. «Что-то вы чрезмерно взволнованны, молодой человек, может, укольчик сделаем?». Ох, и адаптивное же существо человек! Сам себя уговорит, переломает, но ко всему приспособится! Пока молния действительно не грянет. Настоящая молния, фактическая.

Некому показать и научить. Никто и не покажет.

Если я, например, хотя бы попробую начать делать что-то подобное, то очень быстро окажусь в вечной ссылке на охране какого-нибудь режимного объекта на Каспии или Новой земле. Без права выхода за периметр. Если вообще не грохнут.

Так что наше дело не просвещать. Наше дело извлекать.

Время шло, я меланхолично поглядывал в окно, туда, где, сталкиваясь, перекручивались и втягивались воронкой кругового перекрёстка плотные потоки автомашин и цепочки идущих от остановок прохожих. Определённые очередной модой прически, одежда и обувь с одних и тех же базарных прилавков делали их похожими друг на друга. То, что отличает каждого, скрыто глубоко внутри и проявляется в привычках, деяниях и линии поведения. Беглым, а порой и пристальным взглядом этого не заметишь. Лишь в конкретной жизненной ситуации, которая может произойти прямо на улице, личностные свойства обнаруживают себя, и человек может раскрыться с совершенно неожиданной стороны.

Рядом со мной стояла тёмно-вишнёвая Lancia Thema — автомобиль E класса первого поколения и два одинаковых чёрных «бумера». «Амакс» считается крутой гостиницей, чему искренне удивляется Потапов. Ближе к ночи здесь начнёт собираться беззаботная публика, в основном зрелые мужчины и молодые женщины. Вот у них единый стиль одежды отсутствует. Костюмы и галстуки, строгие вечерние туалеты соседствуют с модельными джинсами и свитерами, повседневными платьями, нарочито мятыми светлыми брюками и небрежно расстегнутыми на груди дизайнерскими рубахами. Общей, пожалуй, является лишь атмосфера уверенности и богатства. Даже не совсем свежие водолазки и небритые физиономии будто осыпаны невидимой бриллиантовой пыльцой. Много дорогих телефонов.

На входе в отель установлена рамка металлодетектора, однако под пиджаками и куртками наверняка будут спрятаны пистолеты, с десяток на зал. Сноровистые официанты быстро разнесут мясные, рыбные и сырные тарелки, заиграет лёгкая джазовая музыка. В подсвеченном синим аквариуме зашевелятся омары, по залу поплывёт лёгкий романтический аромат дубовых углей. Рассеянный зеленоватый свет крохотных плафонов создаёт в зале ресторана интимную обстановку. Вдоль одной из стен большие диваны чёрной кожи, расположенные полукругом вокруг столиков, образовывают подобие отдельных островков, что создаёт если не полное уединение, то его иллюзию.

Припозднившийся житель микрорайона, проходя мимо, заметит в просвете между тяжёлыми шторами очаровательную певицу в расшитом золотыми блёстками длинном платье, лохматого скрипача и неприметного гитариста средних лет.

Видел я эту публику позавчера, когда дежурил на месте поздним вечером. Белый «крузак» легко вписывался в компанию престижных машин. Парочка милиционеров, прибывших по договорённости с начальником ближайшего ГОВД, чтобы проверить качество отдыха избранных, внутрь зайти так и не решилась. Постояли на крыльце, поглядывая через толстое стекло на троицу здоровенных секьюрити, которых в качестве усиления притащил с собой кто-то из гостей, послушали приглушённую музычку, да и отбыли восвояси. Меня они тоже тревожить не стали.

Закончились вечерние бдения. С этого дня в план ОРМ — оперативно-розыскных мероприятий внесены изменения. После утреннего совещания было решено изменить время дежурства, исходя из следующих соображений. Если Ложкин и будет разъезжать по городу в контактах со знакомыми, то после обеда и до наступления часа пик. В час пик, когда можно наглухо застрять в пробках, он не поедет. А в берлогу, которая может располагаться за городом, нужно вернуться до темноты. Направление выезда из города — Сосновоборск и Железногорск, где он некогда трудился.

Сегодня вечером стоит поискать его именно в том районе. Понятно, схема хлипкая. Что делать, мы вообще работаем на случайность. Новенькие часики подсказывали, что смена подходит к концу. Пожалуй, пора выдвигаться за братвой, а то и сам встряну в пробки. Я запустил двигатель и чуть раньше запланированного времени через круг выехал на Коммунальный мост. Как выяснилось, сделал я это вовремя — на перекрёстке улиц Сурикова и Ленина в кармане задребезжал сотовый.

— Миша, можешь быстро ко мне подскочить? — прозвучал взволнованный голос Потапова.

— А что случилось? — я тоже заволновался.

— Ты где там ваще?

— Бляха, мы что, в переспрос играем? — разозлился я — На Сурикова, сейчас на Ленина поворачивать буду. Что произошло?

— Зашибца! — обрадовался Иван. — Ложкин приехал, он сейчас на хате. Может у себя, а может у соседки.

— Во дела-а! Прёт, Ваня, прёт!

— Ага, встрепенулся! Тут такая картина вырисовывается, один я его гладко не возьму, тем более без машины. Шуму будет много.

— И не нужно одному. Слышь, а ты не ошибся?

— Как тут ошибёшься, если его пикап в семидесяти метрах стоит... Командиру брякнул, он уже бежит.

— Сейчас подлечу, — пообещал я. — С какой стороны нырять?

— А прямо с Декабристов давай, через арку. Встань так, чтобы быстро закупорить, если понадобится. Я уже выхожу.

— Принял, жму!

Но жать получалось плоховато, машины передо мной, как назло, двигались медленно. Через минуту последовал второй звонок.

— Лаки, ситуация обостряется! Тут подозрительный «Паджеро» подкатил. Народ в нём тревожный, трое.

— Твою мать... Группер где?

— Жду. Объект из подъезда не выходил.

Я, нетерпеливо постукивая по рулевому колесу, свернул с Ленина на Декабристов, вот и перекресток, а за ним нужная арка.

Чёрт! Чуть не зацепив силовым бампером серый «Фокус», из арки пулей выскочил тёмно-вишнёвый пикап «Патруль», а почти сразу за ним — аспидно-чёрный «Паджеро». Этому, впрочем, пришлось притормозить, пропуская длинный фургон.

— Ты где?! — заверещал сотовый.

— Да подъезжаю я!

Стоп! Скрипнули тормоза, позади возмущённо просигналили недовольные опасным маневром участники дорожного движения. Группер на ходу прыгнул на пассажирское сиденье справа от меня, Иван хлопнул задней дверью.

— Держись за этим «Паджем»! — рявкнул Кромвель.

— Мне бы лучше... — тут же заныл Иван.

— Пусть рулит, — отрезал группер.

Хорошо сказать, рулит! В оперативной обстановке появилось новое обстоятельство — тот самый час пик, поток становился всё плотней, а движение медленней. Напарники постоянно бормотали советы и прямые приказы: левей, прижмись, перестройся, не пропускай, помеха справа, красный... Всё это быстро поднимало уровень адреналина. Лучше бы Ванька рулил, штатному водиле такой пресс не устроишь!

Выбрав удобный момент, я дал команду, и мы с Потаповым быстро поменялись местами. Транспорт объекта не видели, а вот таинственные преследователи нашего законного Генаши Ложкина оказались почти рядом, в зависимости от ситуации нас разделяли от четырёх до шести машин. А объект метался!

После очередного поворота стало посвободней.

И тут Потапов, громко выругавшись, хлопнул обеими ладонями по баранке так, что звякнул сигнал.

— Падла!

— Что?! — заорали мы дружно.

— Это не тот «Паджеро», мужики! Наш «три пять шесть», а этот — «ноль одиннадцать»! А так один в один...

— Где же наш? — глупо молвил я.

— Вот тебе и где! Упустили объект, порнографы! — прорычал Кромвель. — Останавливайся! Глуши реактор, сказал! Просрали миссию! До-о... Молодчики!

Потапов быстро оглянулся по сторонам и начал тормозить метрах в двадцати от шеренги однотипных ларьков. «Ленд Крузер» замер рядом с узким входом какой-то маленькой едальни, притаившейся под аляпистой вывеской «Мастер Чен». Все молча вышли из машины и словно оцепенели. В голове моей было пусто. Что теперь делать, где его искать? Командир, зло щёлкнув пальцами, достал из кармана куртки пачку «Мальборо» — не часто удается увидеть его курящим. Тот самый случай.

— Что это тренькает? — хмуро спросил он между двумя глубокими затяжками. — Ваня, ты магнитолу не выключил.

— Это... Это у меня звонит! — растерянно произнёс Потапов, доставая из кармана свой сотовый.

Мы с Пашей переглянулись: все возможные телефонные абоненты в количестве трёх штук были тут.

— Слушаю… — осторожно произнёс Потапов, удерживая телефон так, словно тот мог взорваться. — Что? Простите, кто? Ложкин?

В тот же миг группер юлой провернулся вокруг оси и щёлкнул пальцами ещё громче.

— Мне бы лучше... — где-то эти слова мы уже слышали.

— Нельзя, спугнём, сорвётся, — прошептал я в ответ.

— Да понятно.

Сделав круглые глаза, Потапов всё-таки продолжал разговаривать с объектом, постепенно приходя в себя.

— Откуда у Ложкина его номер телефона? — прошипел мне в ухо группер.

— Так соседка же! — осенило меня. — Он соседке свой номер оставлял.

— Порнографы... Почему не знаю?

— Что бы это изменило? — огрызнулся я. Сейчас не до разборок.

Тем временем переговорщик рассказывал Ложкину и без того очевидное: объекту угрожает смертельная опасность, в деле задействованы разные силы, и только мы можем его спасти.

— ...Ещё раз говорю, Геннадий Сергеевич, поверьте, к бандитам мы не имеем никакого отношения. Всё с точностью наоборот, нас направили для вашего спасения, если хотите. В смысле, если угодно. Короче, мы на вашей стороне... Что? Гарантии? Рекомендации? Да, кое-что имеется. — Иван вопросительно глянул на группера, а тот торопливо закивал.

Только сейчас я сообразил, что нужно было давно начать запись. Торопливо включив на своём сотовом диктофон, его протянул Потапову. Хреновенько у нас, всё-таки, с сыщицкими навыками.

— Но для этого нужно встретиться, вы же меня понимаете! Ах, вот так... Зачем все так усложнять? Я не спорю, я пытаюсь вас понять и представить, что мы сможем сделать при таком варианте... Да. Я понял. Что? Вы нас видите?

Потапов начал оглядываться, мы тоже закрутили головами во все сторону. Но тёмно-вишнёвый пикап нигде не обнаруживался. В паре кварталов от нас стукнули несколько выстрелов, за ними раздалась автоматная очередь.

— Это не наш ли герой от врагов отстреливается? — нервно спросил я и искусственно засмеялся.

— Типун тебе на язык… — поморщился группер.

Глобальной посадки бандюков в губернии не произошло, численность «мелочи» и частично «середнячков» всё ещё регулируется внутренними разборками со стрельбой и поножовщиной. В Красноярске всё ещё много самоуверенных «спортсменов», а лоточников и ларечников на всех не хватает. Поэтому между преступными группировками то и дело начинаются новые войны за право контролировать те или иные районы городов, торговые точки, и, особенно, рынки. Уличные бойцы, набравшись наглости и опыта на стрижке мелких торговцев, начинает выбивать реальные или мнимые долги, отжимать технику, а следом и рестораны, торговые центры, банки, недвижимость.

Однако на крупные заводы криминал уже не лезет. Здесь случилось не две, а целых четыре крупные «алюминиевые войны» за КрАЗ — Красноярский алюминиевый завод, и все кровопролитные: бандиты, а так же наёмники, временно выступавшие в роли «бандитов», валили друг друга десятками, отстреливая прямо на улицах. В город пытались зайти чеченцы и ингуши, но их не пустили. А потом в дело вмешались китайские группировки, и сейчас, как говорится, всё устаканилось.

— У объекта неплохие оперативные способности, — буркнул группер, когда скоротечная перестрелка стихла.

— А то! Иначе бы его давно замочили. Или выкрали бы и вывезли в Лондон... — заявил я, продолжая осматривать прилегающие проезды. Без толку, не вижу.

Тем временем важнейший за всё время рейда разговор был закончен, переговорщик платком вытер вспотевший лоб, вернул сотовый и начал доклад:

— Ну что... «Крузак» он сразу в хвосте определил, оказывается, Генаша нашу ласточку давно выпас. Сколько раз тут появлялись, семь, восемь? Короче, спалились. Он понял, что мы не из братвы, но доверия нет.

— Что он собирается предпринять? — нетерпеливо поинтересовался Кромвель.

— Сказал, что если и будем говорить, то в другой среде. Где ему проще и спокойней. В общем, Ложкин едет в Ярцево. Где мы будем у всех на виду. И у него тоже.

— Ладно. Часть разговора, надеюсь, записалась. Поехали на базу, обсудим. Трубку он не возьмёт?

Ваня отрицательно покачал подбородком. А группер поднял голову, обвел тяжёлым взглядом притихший личный состав.

— Значит, парни, и нам пора ехать в Ярцево, раз у объекта такие закидоны. Завтра же отплываем, с первым светом. Пора заканчивать это безобразие. Рядовой рейд, казалось бы, ничего особенного — найти объект и… извлечь! — последнее слово он выделил. — А мы возимся без результата. Всё, хватит головами крутить, в машину.

Он зло отправил окурок в урну, решительно шагнул к двери джипа, однако не удержался и ещё раз поглядел по сторонам.

Ну, Ложкин... Ну, сукин сын, что ещё ты придумаешь?

Ясно одно: скучно не будет.