Стояло классическое хмурое утро, излишне прохладное, серое, с дождевой моросью. Вполне обычное для осени, но не для жаркого сибирского лета. С востока на реку надвигалась большая туча, сквозь край которой едва просвечивало солнышко, по крыше рубки и палубе катера опять звонко застучали крупные капли, и опять зарядил ливень, на этот раз короткий.

Очередные «вилы» я заметил не сразу.

Взволнованный мужик метался на берегу возле большого катера-водомёта зёлёно-белой раскраски с рубкой и флайбриджем — открытым мостиком на крыше ходовой рубки с дополнительным постом управления. Он кричал, ругался и в отчаянии взмахивал руками после каждой неудачной попытки что-то стереть с борта своего красавца. Большая усадьба, спускавшаяся к воде красивой каменной лестницей, была не простой. Заасфальтированный подъезд к реке, современный эллинг, тут всё в масть. Чуть в стороне от владельца стояла женщина с сотовым в руке. Кипеш, наверное, поднимает.

Движение на реке в этом месте оказалось достаточно оживлённым, мимо постоянно шли составы барж, сновали разномастные буксиры и небольшие теплоходы, из проток то и дело выныривали моторки. Поэтому Иван взял «Хаски» на поводок. Мы двигались со средней скоростью, поэтому с оптикой я успел детально рассмотреть ситуацию на берегу.

Ну, знаете ли… Это уже не мелкое хулиганство в пригороде, а умышленная порча дорогостоящего имущества! Тут поркой не отделаешься, уголовное дело. Мужик продолжал остервенело и безрезультатно размахивать тряпкой, «вилы» нанесли качественно. Он что-то громко и зло кричал жене или дочери, но та только отмахивалась, продолжая говорить по телефону.

Вот тут-то я усомнился в собственных первоначальных выводах о подростковом происхождении «вил». Вредители от скуки?

— Идиоты какие-то, — произнёс я вслух.

— Ты о чём, Лаки? — лениво поинтересовался группер, отрываясь от книги.

Я зевнул.

— Да вот об этих «вилах», — показав пальцем за спину, пояснять не стал, мне тоже было лень. Лишь коротко бросил:

— Делать им нечего.

Неожиданно «Хаски» резко отвернул ближе к правому берегу.

Рявкнув сиреной, навстречу, тяжело раскачиваясь, нёсся большой катер речной милиции. Рёв стационарного двигателя быстро стал громким и близким. Высокий бурун мощного водомёта промчался мимо, а поднятая им волна тут же крепко ударила в скулу «Хаски», наш катер ощутимо бросило в сторону.

— Поехали вызов проверять, — сказал группер.

Оглянувшись вслед патрульным, я увидел, как водные назгулы постепенно сбрасывают обороты, сворачивая в сторону усадьбы с потерпевшим, который всё никак не уходил с берега.

И тут на месте, где стоял белоснежный катер, вспыхнул огненный шарик!

За кормой раздался резкий звук. Хлопок, похожий на взрыв, заставил нас рефлекторно пригнуть головы. Я ждал прилёта взрывной волны, но этого не случилась. И только через несколько секунд спустя к экипажу «Хаски» начало приходить понимание того, что сейчас произошло.

Полицейский катер с похвальной резвостью тут же ушёл в сторону и ткнулся в густые заросли, растущие вокруг усадьбы, встав в полусотне метров выше по течению. На берег полезли люди в спасательных жилетах с автоматами в руках.

А с дорогой красавицей продолжало твориться что-то неладное. Оранжевое пламя пропало так же быстро, как и появилось, теперь с катера валил густой чёрный дым. Позже Потапов утверждал, что это был не шар, а факел. Да какая разница!

Хозяин-то жив?

— Ничего себе! Вот ведь, паскуды! — я хрипло выдавил из себя первую эмоцию. Дым медленно оседал на воду, таял, растворялся в солнечных бликах.

— Народ, а чё это было? Чё за херня, а?

— Газу, газу, Ваня, вваливаем дальше! — быстро отдав команду едва не вскочившему рулевому, группер, продолжая крепко сжимать руками книжку, добавил:

— Надо же, как они тут разгулялись…

— Командир, а ведь ещё полгода назад в городе никто и внимания особого не обращал на эти «щетинки»! — громко отреагировал Потапов.

Кромвель немного помолчал, о чём-то думая, и сказал, обращаясь ко мне.

— Дебилы, говоришь? Да нет, Миша, это не дебилы. Мог бы и сам сообразить, что такие вещи просто так малевать никто не будет. Я, кстати, тоже мог бы сообразить... И вообще, юноша, впредь избегайте категоричных суждений, — нравоучительно произнес Кромвель. — Особенно если они поспешны и не продуманы. «Щетинки», мой юный друг, это вам не про каких-то там подростков, это про Щетинкина, енисейского командира-партизана.

— Партизана? — удивился я. «Хаски» тем временем начал вписываться в поворот реки, и место происшествия быстро скрылось с глаз.

— Именно так. Легендарного, а в былые времена и культового.

— Расскажи!

— Придётся. Тем более, что это история с продолжением, — Кромвель наконец отложил томик в сторону и развернулся на кресле поудобней.

— Немного из истории Гражданской войны… В мае 1918 года белочехи выгрузились в Мариинске и при активном участии американцев расстреляли почти всех работников Совета рабочих депутатов. На второй день они заняли Новониколаевск.

— Твой Новосиб?

— Ну, да, сейчас это Новосибирск. Потом они захватили Канск, Петропавловск, Томск и станцию Тайга, а в начале лета — Иркутск. Таким образом, к началу июня восемнадцатого вся Сибирская железнодорожная магистраль, вплоть до Владивостока, была захвачена. Красноярск оказался отрезанным от центра страны, во вражеском окружении. Вот Петр Щетинкин в 1918 году и организовал красногвардейский отряд, который вел борьбу с белочехами. Поначалу там было всего девяносто человек, но всего за два месяца Щетинкину удалось довести численность отряда до тысячи штыков.

— В десять раз? — удивился я. Беседовали мы чуть ли не светски, но и по сторонам не забывали поглядывать. Шли вдоль берега — узлов десять, не больше. Двигатель работал ровно, негромко урча. Ветерок.

— Ага. Полный Георгиевский кавалер, между прочим! Бойцы Щетинкина сражались в Ачинском, Красноярском и Минусинском уездах. Долго бились с колчаковцами генерала Розанова, затем его отряд соединился с партизанским отрядом Кравченко, и Щетинкин стал заместителем командира и начальником штаба объединённой партизанской армии. Совершив 700-километровый переход через тайгу на юг, партизанские силы в сентябре 1919 заняли Минусинск, его отряды и до Енисейска доходили. В 1921 в качестве командира эскадрона помогал революционной Монголии, ловил Унгерна, в финале он две недели гнался за унгерновцами по монгольской степи. Ему монгольский князь пленённого Унгерна, собственно, и передал — велел связать спящего барона и оставить в степи, обеспечивая себе право безопасного выхода из зоны боевых действий. На следующий день партизанский разъезд из отряда Щетинкина подобрал связанного барона.

— Ого! Того самого Унгерна, автора идеи возрождения империи Чингисхана от Тихого океана до Каспия?

— По-своему знаменитая личность, — подтвердил командир. — Унгерн происходил из аристократической семьи прибалтийских баронов, добывших себе состояние морским разбоем. Хвастался, что предки его принимали участие во всех легендарных крестовых походах. Один из них погиб в Иерусалиме, где состоял на службе короля Ричарда Львиное Сердце. В XII в. Унгерны были братьями-монахами Тевтонского ордена, другой предое стал знаменитым рыцарем-разбойником, грабивших купцов на больших дорогах. Ещё один красавчик сам был купцом, имел свои корабли на Балтике, а прославился как пират, грабивший английские корабли в Индийском океане. Про себя же барон говорил, что создал в Забайкалье орден буддистских воинов-монахов для борьбы с коммунистами.

— Прямо роман Дюма!

Тут в разговор вмешался Потапов.

— Развели тут романтику. Дюма… Народу он запомнился не романтикой предков, — недовольно проворчал он. — Кровавый был человек, лютый. В Урге барон дал право своим солдатам в течение трех дней безнаказанно убивать всех евреев, подозрительных русских и бурят. Подозрительными стали, естественно, все. А членам Революционного комитета русских граждан в Урге придумали особо страшную казнь: их четвертовали. Вот и представь, как оценивалась роль Щетинкина.

— Похоже, я один ничего не знаю об этом партизане, — сказал я.

— Мы в школе проходили, — пожал плечами Иван.

— То есть, это «Щ» с кубанкой в его честь?

— Это знак каких-то новоявленных партизан, Миша, — ответил Потапов. — Толком о них ничего неизвестно. Даже не понятно, политическая партия это или общественное движение. Люди их называют «щетиной».

— Но почему в городе о них ничего не слышно? Я же все газеты прошерстил!

— Команда сверху, вот почему. Не желают власти о них рассказывать народу, не хотят вытаскивать тему на поверхность, — ответил Кромвель. — А независимые СМИ не могут к ним подобраться, «щетина» скрытная. Я и сам думал, что это банальная пригородная группировка, очередная банда… Теперь, выходит, у нас тут объявились неуловимые мстители. Борцы с режимом, не иначе. Как видишь, они уже начали действовать.

— И ещё не раз проявятся, — зловеще пообещал наш капитан.

«Это Енисей, братцы. Красавец! Батюшка… Каждый человек должен вырастить своё счастье, родить семью, построить врагов и побывать на Енисее» — не раз повторял Потапов. И вот я здесь, мне всё интересно. Тем более что впереди ждал городок, в котором мои далёкие предки свили родовое гнездо и достаточно долго его удерживали.

Ещё немного хода, и унылые техногенные пейзажи окраины технополиса уступили место живописной сибирской природе. Серыми скалистыми обрывами нависли над Енисеем отроги Саян с высоченными горными соснами и лиственницами, вытянувшимися к облакам свечками. Енисей начал петлять, становясь то уже, то шире и образуя настоящие лабиринты островов. То здесь, то там появлялись небольшие фазенды и отдельно стоящие усадьбы покрупней, принадлежащие явно не беднякам. Хорошие причалы, красивые фасады. Отличная мишень для щетинок.

Вскоре по берегам начали вырастать гористые пейзажи подходов к Атамановской трубе, где Енисей с обеих сторон зажимают скалы. Здесь сибирская река входит в узкий коридор, на правом берегу которого видна железная дорога и арочные порталы расположенных в горе огромных штолен — своеобразных ворот в подземную часть засекреченного ещё в советское время города.

Это Железногорск, он же Красноярск-26. Здесь находится или находился — кто знает, как оно в этой реальности, — стратегический завод по производству оружейного плутония, шахты и горные переделы. С давних времён существует легенда, что в Красноярске-26 работали преступники — смертники, готовые работать на урановых рудниках, дабы избежать смертного приговора. С воды можно увидеть вентиляционные стволы, столбы освещения и арочные устья штолен. Прибрежная полоса отмечена рядами колючей проволоки, вышками охраны и короткой веткой железной дороги, которая тянется вдоль самой кромки обрыва, ныряя в тоннели, которые уходят далеко вглубь гор. Запретный берег отделён от воды забором с колючей проволокой, есть и сторожевые вышки.

— Да-да! В девяностых годах много писали про военные сателлиты Красноярска — Красноярск-26 и Красноярск-45, — вспомнил Кромвель, внимательно разглядывая правый берег в бинокль.

— Как раз во-он за теми сопками они и расположены… — охотно пояснил Потапов, единственный в группе абориген. Скупого пояснения ему было мало, и он разошёлся не на шутку.

— По всему краю и окрестностям в своё время ходили слухи про целые подземные города, вырубленные вояками на случай затяжной ядерной войны. Естественно, строили эти города зэки, которые по завершению стройки были поголовно расстреляны, это обязательный элемент всех таких легенд. А в этих городах-призраках припрятаны нескончаемые запасы продовольствия на десятилетия автономной жизни, оружие и боеприпасы, медикаменты, и даже системы производства боеприпасов и медикаментов. Распространённая легенда. Даже про далекий северный Норильск рассказывали, что у них прямо в черте города под главной горой спрятан патронный завод... И в каждом таком гигантском схроне несёт последнюю службу похороненный заживо гарнизон обречённых, а все, имеющие к этому отношение, дают подписку под страхом расстрела, родственников берут в заложники.

— Пипец. Кошмарики, — отреагировал я.

— Что ты... Так что, никто ничего не знает по сей день, люди, обеспечивающие связь с подземельями, молчат. Бывало, что кто-то убегал. Рассказывали на кухнях о тех, кто ухитрился побывать в таких городах-схронах и умудрился вернуться в мир живых. Ну, мы с пацанами, конечно, пытались туда попасть, прокрасться...

— Удавалось? — спросил я с интересом.

— Какое там! Ловили в течение получаса, составляли протоколы и отправляли к родителям на порку.

Неподалёку находится легендарная «Барыня», самый знаменитый гидрографический знак на Енисее, культовый среди енисейских шкиперов, как раньше называли всех капитанов. Так же называется и скала левого берега на Среднем Шиверском перекате. Никто не знает точно, когда её нарисовали впервые, дело было ещё до революции. Это так называемый водомерный пост. Каждый год речники подкрашивают Барыню, чуть изменяя её по своему вкусу, а изредка и по моде. Но всё по-прежнему достаточно консервативно. Суть очевидна, и описывается она древней присказкой енисейских шкиперов: «Если барыне по…{censored}, пароход пройдет везде» — рисунок наглядно показывает шкиперам уровень воды. Если выше обреза юбки — нормально.

Следующая «щетинка» обнаружилась на скале неподалёку от «Барыни», на левом берегу, и она была просто огромна. Непонятно. Здесь-то, напротив закрытого участка горно-химического комбината, зачем это рисовать?

— Опасное местечко, охраннички могли бы и из пулемёта с того берега шарахнуть, они, говорят, тут лютуют! Вон, морды какие злые! — крикнул Паша, показывая вперёд, где четверо мужиков в чёрных комбинезонах пристраивали к скале пару высоких стремянок.

На спине форменок белели какие-то логотипы с надписью по кругу. Борцы со скальной живописью были вооружены старыми пистолетами-пулемётами ОЦ-02 «Кипарис», а у воды стояли две чёрного цвета надувнушки с подвесными моторами. Заметив приближающийся «Хаски», один из них, по всей видимости, старший команды, снимая короткий, какой-то несуразный ствол с плеча, быстро шагнул к самой воде и яростно махнул рукой, приказывая немедленно отвалить в сторону. Его вытянутое скуластое лицо из-за глубоких теней и впалых щёк казалось похожим на обглоданный мышами череп. Решительный у них старший. И сердитый.

— Нервные все стали, к лешему послать некого, — проворчал Иван. — Подумаешь, «щетинка», кого ими удивишь?

Тем не менее, охранники посчитали происшествие существенным и вызвали представителей власти. Сверху для разборок на месте к ним медленно подходила мотолодка «Сарепта» в милицейской окраске. Сидящий в ней сержант имел профессионально недовольный вид, предельно ясно демонстрирующий, что ему всё это наскальное хулиганство совершенно неинтересно. Вот только вызвавшая его на ЧП фирма слишком серьезная, такой вызов игнорировать не получится, придётся оформлять. Милиционер был вооружен автоматом АКСУ. Что-то многовато в этом районе водных назгулов!

Речная милиция — непривычный для нас институт. Чем они вообще занимаются на реке? Неужели здесь настолько много водных правонарушений, требующих вмешательства особого плавсостава правоохранительных органов? За что взятки берут, ведь это основной способ кормления. В послеперестроечное время у нас рассказывали такой анекдот: «Чем отличается честный милиционер от НЛО? — А ничем. О них много говорят, но никто не знает, что это такое». Наверняка, этот анекдот и здесь в ходу. Я поделился возникшими вопросами с товарищами, но каких-то разумных версий не возникло. Мало данных.

Парни выглядели абсолютно спокойными, я же всё ещё немного нервничал. Да сих пор чувствую себя неуютно, когда поблизости оказывается человек в полицейском или милицейском мундире.

«Что делать и чего ожидать извлекателю, если он попадёт в лапы ментов?» — этим важным вопросом быстро задаются все новички, курсанты «Экстры». Да, в большинстве случаев получится откупиться, коррупция здесь чудовищная. Обычную проверку легенда выдержит легко. Не станут менты из-за рядового обывателя напрягать нервные клетки и рыть землю носом. А вот если по какой-то причине начнут копать глубже, то могут проявиться нестыковки, а следом за ними и проблемы. Заподозрив что-то более серьёзное, нежели привычный и понятный им криминал, полиционеры могут сдать добычу смежникам, и госбезопасники быстро вытрясут из жертвы всё, что она знает. Как говорит один мой знакомый, напильник эффективно работает даже по зубным протезам.

Возможен и другой вариант. Менты, почуяв неуверенность и некую слабину в показаниях, однако, не желая тратить время на раскопки, предложат подозреваемому своеобразный обмен — взять на себя пару-тройку накопившихся в отделе «висяков» и отправиться по среднему сроку к хозяину, чтобы греть шконку где-нибудь в Мордовии или в Норильске. Между прочим, один из инструкторов как-то мельком обмолвился, что такой вариант может быть даже интересен «Экстре», потому что он в чём-то отмывает вымышленную биографию агента. Отсидел срок и вышел на свободу с чистой совестью и новеньким документом. Извлекатель, хоть и иезуитским способом, получает легальную запись в биографии с гербовой печатью этого мира, и в то же время никого особенно не интересует. Подумаешь, сиделец, тут этой «синевы»...

Самый жёсткий вариант очевиден: попадёшь в местную контору, где уже на второй день расколешься до задницы, вспомнив всё, о чём и не догадывался. Чем такой арест грозит фирме и нашему миру? Практически ничем.

Даже если госбезопасники или разведка установят один из пунктов перехода между мирами и успешно устранят вахтёров, то ждать возвращения своих агентов им придётся бесконечно. И безрезультатно, даже весточки не будет. Это дорога в один конец, возвращение обычного человека означает гарантированную смерть сразу за чертой Рубежа, с какой бы стороны он не двигался.

Координаты места я, помучившись для приличия, выдать могу. Методологию отбора пригодных, историю «Экстры» и суть научного открытия — нет, не посвящен. Хоть все зубы наждаком сточи.

Далее Енисей стал шире, берега расступились, и нашим взорам предстали красивейшие луга, поля, рощи и дикие урманы. «Хаски» наконец-то набрал крейсерскую скорость и буквально полетел над водой, быстро проносясь мимо живописных берегов. Так и двигались до сонного посёлка Язаевка, ни единого живого человека не видно. Но люди там были. Как раз в тот момент, когда последний деревенский дом остался за кормой, в размеренный шум движения катера вклинилось тихое, едва слышное из-за шума нашего двигателя жужжание. Из-за ближнего по правому борту «Хаски» мыска показалась моторная лодка «Казанка» бледно-серого цвета. Оставляя в кильватере белопенные усы, она красиво развернулась и, задрав нос, уверенно двинулась наперерез.

— Это что ещё за хрен с бугра? — спросил Павел.

— Рыбинспекция пожаловала, мать их, встречайте… — уверенно и зло заявил Потапов. — Борща с чесночком и пампушками на обеде навернули, стопкой ледяной водочки душу порадовали, закусили, жёнушек за сиськи помацали, можно и поработать. А тут как раз и добыча показалась на незнакомом катере, появился смысл службы.

На Енисее рыбнадзор одинаково не любят в обоих бренных мирах, есть за что. Но здесь противостояние гораздо жёстче, эмоции горячей, до драк доходит. Берега великой сибирской реки русские люди заселяют уже пятую сотню лет, они ловят рыбу, солят, коптят, вялят... И вдруг им всё это запретили — губернаторский указ.

— Никакой тебе рыбалки, ни сетью, ни вершей или перемётом, — продолжал злиться Иван. — А удочкой семью не прокормишь, да и денег на жизнь не заработаешь. Кто-то уехал в города, на золотые прииски, легальные и чёрные, на лесоповал, сплав. А остальным как жить, где работать? Рабочих мест нет, и не будет, никто не собирается их создавать. Рыбнадзор ловит нарушителей на скоростных лодках и с вертолётов, отбирает снасти, жестоко штрафует.

— Откуда знаешь, что инспекция? — поинтересовался Паша.

— Я же капитан, а не пассажир, — важно пожал плечами Ваня. — Кроме того, товарищ командир, я, как и положено, тщательно готовился к предстоящему рейду, в отличие от некоторых... Эмблема на борту, они, сволочи... Что делать-то? Оторваться могу легко.

— Почему эмблема такая маленькая? — вместо ответа наш главком, вырабатывая в ходе словесного переброса правильное решение, задал следующий вопрос:

— И цвет какой-то дурацкий, фиг на воде разглядишь.

— Для того и сделано, чтобы не заметили. Они любят внезапность, паразиты. Хуже гаишников. Так что делаем, Паша? — уже нервно воскликнул Потапов.

Он уже успел пару раз подсветить тему, не далее как вчера опять ворчал. Целая структура брошена на борьбу с енисейским мужиком. И очень часто её представители действуют бесчестно, деревенский промысел блокируют, и тут же создают свою карманную артель с хитро полученными квотами. Обиженный и униженный сибиряк то и дело выходит на свою борьбу, против рыбнадзора. Сгоряча — на самосуды с топором, холодно и зло — с охотничьим ружьем.

И дело тут не только в рыбе, губернские власти стравливают простых людей, ведь инспектор рыбоохраны — чаще всего тот же самый мужик, из одного посёлка, дети в одном классе учатся. В результате каждый житель енисейского бассейна превращён в потенциального правонарушителя, преступника. И те, кто ловят, и те, кого ловят, и те, кто покупают явно или из-под полы... Под постоянным подозрением находятся все, до единого человека. От деревенского босоногого мальчишки до директора крошечной бревенчатой школы. И все волей-неволей нарушают закон. Есть семье нужно? Нужно, Государство поможет? Нет, сам крутись.

Закон предоставляет льготу и квоту на вылов коренным и малочисленным народам, а русских старожильцев, которых здесь живёт ничуть не больше, словно не замечает. Дурной закон, не для тайги. Вот и копится пренебрежение к нему и раздражение от одного только вида государевых людей. А это опасно для всех. Особенно в тайге... При этом само государство то и дело травит или вообще изводит рыбные запасы в ноль неумелым планированием, проектированием и строительством. А мужик ночью с векшей выходит, крадучись пять раз на шаг оглянется...

— Отрываемся! Мол, не заметили, не придали значения, — предложил я, но Кромвель решил иначе.

— Сбавь ход, Иван! — громко приказал он. — Нам тут ещё жить и работать, сходу борзеть не стоит. Посмотрим, какая у них тут рыбинспекция.

В моторке сидели двое — оба впереди, за новеньким, ещё не помутневшим ветрозащитным стеклом. Среднего возраста крепкие мужики в камуфляжной форме с множеством карманов и с закатанными по локоть рукавами. По виду местные, не ошибся многоопытный Потапов. Отлично откормленные, обветренные, коротко стриженные. Вооружены они были лоснящимися на солнце черными карабинами с длинным магазином и пистолетной рукоятью. Похоже, на Енисее манера показывать имеющийся ствол всем встречным — добрая традиция. В нас, правда, никто не целился, дураков на реке мало, никогда не знаешь, на кого нарвёшься. На «Хаски» рыбинспекторы смотрели с показным равнодушием, без всякого выражения, как и без всякого уважения. Давно отработанная схема и линия поведения «Все — быдло, кроме нас». И это было неприятно, до злости.

Сразу стало ясно, что главный у них — вон тот жилистый чмырь в солнцезащитных очках-«каплях» на крючковатом носу, нависающим над серой паклей седых усов. Этот привстал. Уперев приклад в бедро и направив ствол в зенит, он лениво жевал пухлыми губами сигаретный фильтр и очень себе нравился. В тонированных китайских стёклах отражалась не холодная енисейская вода, а далёкое южное море... Чем-то на испанца похож. Второй, сытенький кругломордый крепыш с красными прожилками под глазами, остался сидеть за штурвалом.

Когда новенькая моторка остановились рядом, легонько стукнув бортом о борт катера, главный в рыбнадзорной банде шумно выплюнул окурок в воду и без всякого дружелюбия произнес:

— Ну, рассказываем, куда рыбачить отправились, что из снастей имеем? Конец прими! — это было сказано уже персонально мне.

Я стоял на корме, Кромвель вышел из рубки и встал возле двери.

— Гражданин, алё, конец закрепите! — поторопил меня инспектор. Он говорил, как безусловный начальник, коротко, строго и веско, с хорошо различимой ноткой брезгливого превосходства. Через минуту «Казанка» инспекторов замерла возле правого борта, чуть позади катера.

Группер всё ещё смотрел куда-то за корму и молчал. Но вовсе не потому, что не знал, чем и как ответить. После длинной паузы он, наконец, отреагировал:

— Мы не рыбачим.

— Охотнички, значится, пожаловали? — без промедления спросил рыбинспектор и ехидно ухмыльнулся в сторону напарника.

Уловив краешком глаза выражение такой эмоции, группер наконец-то повернул голову в сторону слуг речного закона. Как бы нехотя, продолжая смотреть выше голов.

— Мы не охотники, — интонации в тихом голосе Павла стали сухими и жёсткими, как хорошо высушенный речной песок.

— А кто же вы тогда? Туристы? — нетерпеливо спросил человек в камуфляже и издевательски хмыкнул.

Кромвель молчал.

— Дай, угадаю. Вы знаменитые ихтиологи с правом отбора контрольных образцов ценных видов речной фауны, — сказав это, он посмотрел на напарника, а тот осклабился и издал звук, похожий на смех.

Опытный, чувствуется знание всех вариантов отмаза.

Рядом с «Хаски» захлебывался и снова выныривал буй на коротком якоре. Енисейская вода пенилась перед крашеным конусом, а то и смыкалась над ним. Предупреждающе... Но никто из нас этого предупреждения не понял.

— Что ж, в какой-то мере ихтиологи. Мы на секретном задании, — безмятежно молвил группер, тоже улыбнувшись, но как-то нехорошо, тоже предупреждающе.

Несколько секунд вокруг было тихо. На реке воцарилось успокаивающее безмолвие. Лишь монотонный писк кровососущих и шелест мелких волн возле бортов.

— Что ещё за задание? — опрометчиво поинтересовался испанец, схватив правой рукой кормовой леер «Хаски».

— Понимаешь, командир... — Паша улыбнулся ещё шире. — Если я отвечу на этот вопрос, то вам придётся просидеть в конторе до окончания операции. Пару суток.

Глаза «испанца» заметно округлились.

— Да шучу я! Или нет. Короче, мы не рыбачим, времени не имеем. Вроде бы, где-то в рундуке валялся китайский спиннинг, даже не знаю, комплектный или нет. Ты хочешь проверить?

На лице рыбинспектора не отразилось ни тени сомнения, он сразу попал под гипноз Кромвеля.

И не только под гипноз.

Неожиданно он дёрнулся, голова чуть откинулась назад.

Выходного отверстия пули я не видел, а вот входное на лбу — отлично.

Кровавые брызги, долетевший хлопок выстрела.

Чужая мгновенная смерть, как мне показалось, ещё долгих две секунды простояла напротив меня, затем колени «испанца» резко подогнулись, обмякшее тело начало оседать. Кисть на леере разжалась чуть позже, что позволило телу не упасть в Енисей, а сложиться на пайолах служебной «Казанки». А вот винтовка «испанца» возвращаться в лодку не захотела. Красивый чёрный ствол, блеснув на прощанье стеклышком оптики, попрощался с людьми и вертикально ушёл в воду.

— Су-ука! — истошно заорал второй инспектор, торопливо укладывая свой карабин на ветровое стекло.

И тут же начал вести беглый огонь по лесистому правому берегу, до которого было метров двести. Идеальное расстояние для правильно пристрелянной винтовки с хорошим оптическим прицелом. Неизвестный стрелок тоже не подкачал, попав по месту первым же патроном. Так что наши с группером инстинктивные приседания на палубе выглядели несколько наивно.

— Замятин, падла, это ты, я знаю! — продолжал орать инспектор, вставляя второй магазин. — Найдём! Достанем! Под мох пойдёшь, гнида!

Ответных выстрелов не последовало. Судя по всему, напарник убитого стрелка не интересовал.

— А вы что тут трётесь?! Валите отсюда нахрен, пока и вам не прилетело!

— Отвязывай! — не мешкая, скомандовал мне Кромвель. — Ваня, рви дистанцию, уходим!

За кормой вырос пенный бурун, водомёт работал на полную мощность, «Хаски» быстро набирал скорость. На наших глазах свершилась кровавая речная вендетта. Вот ведь дьявольский случай! Он их ждал в режиме прохождения, готовясь стрелять по движущейся цели, причём с неочевидным результатом. Промахнись — может и одумался бы, успокоился... Но они натурально подставились под точный выстрел, остановив нас в самом опасном для инспекторов месте.

Мне захотелось сказать что-то типа: «Бог шельму метит», однако я промолчал. Не надо. А вот Ваня не удержался.

— А я что говорил? — горячо воскликнул он, хлопая ладонями по рулю. — Пару раз конфисковали на пустом месте лодку с мотором, и всё, семью кормить нечем! Они же целой оравой енисейца прессуют!

Я оглянулся. Инспектор перестал палить по кустам. Стрелок, похоже, уже сел на мотоцикл и узкими тропками удалился от места удачной засады неведомо куда. Преследовать убийцу в одиночку? Глупость, в тайге быстро нарвёшься на пулю. «Казанка» качалась на поднятой нами волне, а человек в ней опустил ствол и замер на лобовом стекле, опустив на него локти и голову.

Помимо рыбинспекции реку «охраняет» ещё и милиция, но охраняет ли? Катера силовиков, черпая воду бортами, идут в сторону Красноярска. Гружены они осетрами, которых в основном сами же и поймали на отнятые у простых местных рыбаков самоловы.

Люди находятся в стрессовом состоянии, боятся выезжать на реку, во время массовых облав сидят дома неделями. Вместе с тем такие спецоперации не имеют смысла по причине крайне малого числа задержанных местных и небольшого количества изъятой рыбы запрещённых к лову пород. Командированные спецподразделения ведут борьбу не с организаторами криминальных групп, занимающихся массовым ловом осетровых, тайменя, нельмы, а с местными рыбаками, добывающими рыбу для еды, для личных нужд.

Фактически местных всеми способами выживают с реки. Власти загоняют людей в безвыходную ситуацию, искусственно делая их браконьерами.

— Вот и запрессовали до отстрела государевых людей, — буркнул Кромвель. — В общем, весёлый нашей группе достался участок, скучно не будет. Да уж... В Москве как-то поспокойней. Что же тогда на северах творится?

— Узнаем, командир, узнаем. Рано или поздно на своей шкуре прочувствуем, — тут же пообещал Иван самым зловещим тоном.

А я лишь молча кивнул.

Не в то время начался рейд, понедельник день тяжёлый. Хотя всё это вредные суеверия. Как сказал в одной легенде какой-то английский адмирал: «Русские — варварский, отсталый народ. Эти дикие люди на полном серьезе считают, что выходить в море в понедельник плохая примета. Хотя каждый цивилизованный человек прекрасно знает, что плохая примета выходить в море в пятницу...».