Тело короля Хааральда VII лежало в великолепии перед главным алтарём Теллесбергского собора. Шесть вооружённых алебардами солдат Королевской Гвардии окружили гроб, сурово глядя перед собой, наконечники их оружия были задрапированы в чёрный в знак траура. По приказу короля Кайлеба, сержант Гарденер и сержант Хаарпер лежали по обе стороны от короля, защищая которого они умерли, а гардемарин Гектор Аплин сидел в ногах своего покойного короля, с одной рукой на белоснежной перевязи, следя за мечом короля Хааральда.

Аплин был одним из всего лишь тридцати шести выживших членов экипажа «Королевской Черис». Каждый из оставшихся в живых был ранен. Некоторые из них всё ещё могли умереть, несмотря на все усилия, прилагаемые целителями.

В течение четырёх дней, люди короля Хааральда тихо, благоговейно проходили через громадный собор, чтобы попрощаться с их старым королём. Многие всхлипывали, большинство плакало, и лица всех были омрачены горем.

Но отчаяния было мало или не было вообще.

Мерлин Атравес стоял позади короля Кайлеба, глядя через плечо молодого монарха, который сидел в королевской ложе со своим младшим братом и сестрой, ожидая, когда начнётся похоронная месса. Жан и Жанейт выглядели так, словно они всё ещё пытались понять чудовищность смерти их отца. Выражение Кайлеба было менее ошеломлённым и намного, намного более жёстким.

«И это», — подумал Мерлин, когда он тоже печально посмотрел на тело Хааральда, — «хорошо характеризовало настроение большей части Черис. Смерть их любимого короля умерила радость и гордость черисийцев от побед, одержанных их флотом, но ничто не могло стереть их понимание того, что означают эти победы».

Девятнадцать галер Хааральда, четверть всего его флота, были потоплены или так сильно повреждены, что Кайлеб приказал их сжечь; нос «Неустрашимого» был настолько повреждён в столкновением с «Думвалом», что было невозможно удержать его на плаву; и жертвы по всему галерному флоту были тяжёлыми. Но в качестве компенсации, сто семнадцать галер Чёрной Воды, почти все сильно повреждённые, но включающие тридцать шесть чизхольмских галер, которые сдались практически без повреждений, были поставлены на якорь в гавани Теллесберга под черисийскими флагами. Ещё сорок девять были потоплены во время боя или сожжены после него. Только семнадцати — менее чем десяти процентам флота Чёрной Воды вступившего в бой — удалось убежать.

Из всей объединённой группировки в более чем триста пятьдесят военных кораблей, которую «Группа Четырёх» собрала для нападения на Черис, менее тридцати избежали уничтожения или захвата. В любом случае, это была самая полная односторонняя военно-морская победа в истории Сэйфхолда.

Гордость королевства Черис за его флот была похожа на яркое, неистовое пламя, которое ещё ярче горело на фоне тьмы его мёртвого короля, и Мерлин понимал это слишком хорошо. Он хотел, всем своим молицирконовым сердцем, чтобы Хааральд не умирал. Хотел, чтобы он сам добрался до юта «Королевской Черис» хоть на минуту раньше. Хотел, чтобы он понял, насколько серьёзной была рана короля, или чтобы он мог каким-то образом залечить эту рану, одновременно сдерживая корисандийских абордажников, загнанных в угол.

Но ничего подобного не произошло, и поэтому король, которым он начал восхищаться и так глубоко уважать — и, даже не осознавая этого, любить, — умер за его спиной на руках одиннадцатилетнего гардемарина.

Это была трагедия, ощущавшаяся гораздо болезненней оттого, что победа уже была одержана. Даже если бы каждый корабль в колонне Чёрной Воды сбежал, Залив Даркоса всё равно был бы сокрушительным триумфом. И всё же…

Мерлин стоял позади короля Кайлеба, наблюдая и слушая, и он знал, что независимо от того, был ли Залив Даркоса или нет, победа, в любом случае, была почти ничего не значащей. СНАРК, которого он послал наблюдать за Хааральдом, записал разговор короля с его флаг-капитаном, и он знал, что смерть короля купила именно то, что хотел купить Хааральд, когда бросил свою жизнь на весы. Всё королевство Черис знало, что король Хааральд мог бы избежать боя. Оно знало, что он решил вступить в бой с шансами шесть-к-одному, вместо того чтобы отступить и позволить этим кораблям сбежать, и что он сделал это потому, что Черис нужно было гораздо больше в этой войне, чем просто победы. Так же, как оно знало, что команда его флагмана сражалась буквально до последнего человека, строя кольцо своих тел вокруг своего короля. И так же, оно знало, что последним решением, которое он когда-либо принял было то, что их король отдал свою жизнь, защищая одиннадцатилетнего гардемарина. Молодой Аплин рассказал Кайлебу последние слова, которые сказал его отец. Слова тяжело дались офицеру, который одновременно был мальчиком, отчаянно пытавшимся не плакать, и они уже разнеслись по всему королевству.

Черис знала так же хорошо, как и Мерлин, что Хааральд не должен был встречаться с врагом лицом к лицу. Во многом, это было неправильным решением для короля. Но это было правильным решением для человека, принявшего его, и Черис знала и это тоже… точно так же, как всегда будет ценить последние слова, которые он сказал одиннадцатилетнему мальчику. Он стал мучеником и, что ещё более важно, примером, мерилом, на которое его флот всегда будет равняться, и легенда о последнем сражении КЕВ «Королевская Черис» будет со временем только расти. Хааральд обеспечил эту легенду, показывая, что он ожидал от себя, показывая своим людям меру, которой они должны теперь держаться сами, если они хотят быть достойны своего покойного короля.

Мерлин не сомневался, что они будут соответствовать стандарту, который установил Хааральд.

Но Хааральд оставил своему народу не только этот пример, ибо он оставил им также нового короля, и черисийская гордость в нём горела столь же ярко, как и их гордость за его отца. Они знали, что это Хааральд спланировал Битву в Заливе Даркоса. Вся кампания была его стратегической концепцией, а он был умом — и мужеством — который, сделал её столь убедительной, пусть даже ценой его собственной жизни. Но был и король Кайлеб, который одержал сокрушительные победы у Каменного Пика и в Битве Скального Плёса в посещаемых демонами водах у Армагеддонского Рифа, и это был Кайлеб, чьё прибытие и корабли сделали победу в Заливе Даркоса возможной. Они были едины со своим молодым монархом так, как ни одно другое из королевств в истории человечества.

И это было хорошо, потому что теперь они знали, кто организовал атаку на них.

Кайлеб и Серая Гавань решили сделать эту информацию открытой, и Мерлин думал, что они были правы поступая так. Во всяком случае, это был не тот секрет, который можно было хранить долгое время, и настало время для жителей Черис узнать, с чем их королевство действительно столкнулось. Время для них узнать, что именно владыки Церкви Господа Ожидающего приняли решение об их уничтожении.

Мерлин знал, что эта информация только начала осознаваться. Должны было пройти пятидневки, вероятно, месяцы, прежде чем она полностью западёт в душу, но реакция подданных Кайлеба на новости была уже ясна.

Так же как была ясна реакция Кайлеба.

Похоронная месса короля Хааральда должна была отправляться не епископом-исполнителем Жеральдом. Епископ-исполнитель был в настоящее время «гостем» Кайлеба в одной из комфортабельных комнат дворца. Ни один епископ в истории Сэйфхолда никогда не был арестован или заключён в тюрьму светским правителем. Технически, это по-прежнему было справедливо, но никто не сомневался в реальности, стоящей за обходительной видимостью. Подобно тому, как никто не сомневался, что истинным прелатом всей Черис был теперь епископ Мейкел Стейнейр.

Это должно было занять некоторое время, но Мерлин уже слышал отголоски Генриха VIII. Считал ли Кайлеб официально или нет, что положение главы Церкви в Черис ещё предстояло выяснить, но отделение Черисийской Церкви от Храма было свершившимся фактом, который ожидал только официальной ратификации.

Это не было тем фактом, который встретил всеобщее одобрение. Почти четверть духовенства королевства, включая урождённых черисийцев, были возмущены и испуганы самим этим предложением. Также было, по крайней мере, и с частью населения в целом, но процент там был намного меньше, насколько мог сказать Мерлин.

Было довольно много страха и беспокойства, не говоря уже о замешательстве, но подавляющее большинство подданных Кайлеба никогда особенно не любили коррупционеров из Зиона. Знание того, что Совет Викариев начал подавляющее наступление на них, когда они ничего не сделали, чтобы заслужить это, превратило это отсутствие любви в ядовитую ненависть. Тот же факт, что за этим фактически стояла лишь «Группа Четырёх», а не весь Совет Викариев, в лучшем случае представлял собой бессмысленное, искусственное различие для большинства из них, хотя Кайлеб и Серая Гавань и не приложили особых усилий, чтобы подчеркнуть это.

Сэйфхолдийская Реформация, которую Мерлин надеялся отложить, пока Черис не будет готова к ней, уже была свершившимся фактом. Он ничего не мог сделать, чтобы исправить это, да и праведный гнев Черис и её новый монарх не позволили бы ему, даже если бы он мог.

И, по крайней мере, на данный момент, инициатива твёрдо была в руках Кайлеба. Несмотря на свои потери, Королевский Черисийский Флот имел безоговорочное превосходство на море, поскольку, в буквальном смысле, не осталось никаких других флотов.

Только Господь знал, что будет делать «Группа Четырёх», когда обнаружит это. В краткосрочной перспективе, было не очень много вещей, что она могла бы сделать без флота. В долгосрочной перспективе, Храм контролировал примерно около восьмидесяти пяти процентов всего планетарного населения и огромную долю общего богатства планеты. Это было пугающим перевесом, но, если это тревожило Кайлеба Армака, Мерлин не видел никаких признаков этого. И Кайлеб уже работал над улучшением ситуации.

Неприязнь королевы Шарлиен к приказам, навязанным ей «Группой Четырёх» предложила ему возможность, а тот факт, что так много её военных кораблей сдались, предложил ему рычаг воздействия. Он уже направил специального посла в Черайас с предложением вернуть её корабли, вместе со всеми командами, в обмен на официальное прекращение военных действий.

Это было в официальном послании. В личном письме от Кайлеба к Шарлиен, которое было приложено к нему, он предложил несколько более тесные отношения. В нём очень осторожно не упоминалось о том, что «Группа Четырёх», вероятно, будет очень расстроена её королевством и результативностью её флота против Черис. Оно даже не намекало, что возвращение Кайлебом её сдавшихся кораблей почти наверняка сделает «Группу Четырёх» ещё более злой. Что, конечно, только подчёркивало эти факты ещё сильнее. Оно также конкретно указывало все причины ненависти и презрения Гектора Корисандского, которые были общими для Черис и Чизхольма, и предполагало, что они что-то сделают с этим.

И, конечно же, оставался ещё Нарман Изумрудский. Который теперь обнаружил себя на другой стороне Черисийского моря без военно-морского флота, без союзников и армией, способной на очень немногое.

«Но это могло подождать», — подумал Мерлин, когда заиграла органная музыка, и двери собора открылись. — «Придёт время, когда все эти угрозы будут рассмотрены. Время для анализа, планирования, выявления возможностей и угроз». — Но это время было не сейчас, и даже если бы это было так, Мерлина это не волновало.

Возможно, это было так же «неправильно» с его стороны чувствовать себя таким образом, как это было для Хааральда плыть навстречу флагману Чёрной Воды вместо того, чтобы отвернуть. Мерлин Атравес, в конце концов, был существом из схем, сплавов и прохладного шёпота электронов, а не плоти и крови, или биения человеческого сердца. Его долгом было смотреть на угрозы, просчитывать возможности, чтобы определить, как лучше всего превратить смерть короля Хааральда в преимущество. И он хотел бы исполнить этот долг.

Но не сегодня. Этот день принадлежал человеку, который стал ему другом. Человеку, который доверил ему свою собственную жизнь, и своё королевство, и своего сына, и умер, не узнав по-настоящему, кем был Мерлин. Этот день принадлежал Хааральду Армаку и всем другим людям, погибшим на войне, истинные цели которой им так и не были объяснены. Он принадлежал их памяти, собственным молитвам Мерлина о прощении, когда он размышлял о крови на своих руках и ещё больших её потоках, ждущих, когда их прольют.

Когда он посмотрел на гроб Хааральда и раненого гардемарина у его подножия, Мерлин Атравес вкусил полный горечи вкус бессмертия. Знание того, сколько бесконечных лет лежало впереди, как много людей и детей-офицеров — и женщин, в ближайшее время — могут умереть в той войне, которую он начал.

Он почувствовал этот груз, увидел это мысленным взором, висящий перед ним, как Эверест над душой, и он испугал его. Но пример Хааральда и Пэй Као-юна, и Пэй Шань-вэй, и даже Нимуэ Албан — горел перед ним. Этот Эверест был его, и он будет нести его, сколько бы времени это ни заняло, как бы далеко ему не пришлось идти. Он знал это. Но сегодня, он мог только ждать, пока королевство Черис — и человек, который был Нимуэ Албан — скажет своё последнее прощай королю Хааральду VII.

Всё остальное могло подождать.