· 14 ·
Кровь не водица

В половине третьего ночи Кириллу не спится, и он сидит в телефоне, листая ленту социальной сети. Клиенты и бывшие одногруппники с юрфака, случайные знакомые и те, кто нашли его по рекомендациям алгоритмов, – всем обязательно надо что-то сказать.

«Возьмите котика на передержку!» – слезно молит Алиса. «Закончил проект, можно и по кружечке», – пишет Вовка и прикрепляет фотографию красных рож из темного бара на Солянке. Маргарита репостнула журналистское расследование о неком депутате N, у тещи которого во владении семнадцать многоквартирных домов в Рязани. Как будто это еще кого-то сегодня может удивить.

Настоящая жизнь, она теперь там. Под программным кодом, на серверах и в головах отдельно взятых пользователей, для которых от мысли до поста теперь – доли секунд. Это ведь так интересно, кто что съел и куда съездил в свой отпуск.

Кир стал понимать людей гораздо лучше, когда открыл для себя Интернет. До этого эти создания казались ему алогичными и непоследовательными, но теперь все ясно как день: они хотят быть теми, с кем что-то происходит; хотят быть теми, кого любят и о ком думают. По крайней мере, своими бесконечными «посмотрите на меня» они никому не дают о себе забыть.

Зависнув над страницей одной из бывших однокурсниц, Кир, долго думая, почти готов поставить лайк.

– Блин, чего-то жрать охота, – вслух говорит сам себе Кирилл, кидает телефон на постель и шлепает босыми ногами в сторону кухни.

В холодильнике, конечно же, пусто. Кир закрывает дверцу и открывает ее снова. Шестиметровая кухонька вновь озаряется отголосками желтого света.

Ничего.

Эту странную привычку заглядывать в холодильник Кир тоже подцепил у людей. Недаром говорят: дурной пример заразителен. Еще Кир пристрастился к дорогому коньяку, хотя никогда толком не мог почувствовать его вкуса, и поп-музыке. За последнее особенно стыдно, но должна же у гиганта быть хоть какая-то слабость.

Кир в очередной раз открывает и закрывает холодильник, будто надеясь на волшебство. Прошли те времена, когда ему на съедение отдавали юных дев. Теперь приходится питаться мертвечиной и китайской заварной лапшой. Да и то их домой тебе никто не приносит – приходится самому ходить в магазин.

Вернувшись в спальню, Кирилл спотыкается о рукоятку валяющегося на полу меча. Коротко ругнувшись, Кир запихивает оружие под кровать и вновь хватается за телефон.

Брат прислал новое сообщение.

Какое-то время Кир немигающим взглядом смотрит на экран, но там все так же пусто. Тогда он решается напечатать:

Ему самому от себя противно, что он в здравом уме и памяти что-то пишет своему ненавистному братцу. Как и во всякой сказке, в семье обязательно есть умный и красивый сын и тот, кого обожают все остальные. Так вот, Глеб как раз принадлежит к последним.

Многозначительные многоточия довольно долгое время пульсируют на экране, пока не сменяются словами:

«Удивил», – быстро отвечает Кирилл.

Если он что и понял за долгие тысячелетия своего существования, так это то, что если не хочешь сойти с ума, не слушай чужого мнения.

«Не, я серьезно, – продолжает диалог Глеб. – Про тебя тут пишут, что у тебя было трое детей».

«Ага, – отвечает Кир, – в лучшем случае мул».

И ниже – пошловатый стикер с оттопыренным средним пальцем.

Примерно так всегда и заканчиваются их разговоры. Несмотря на открытую неприязнь, братья все равно остаются братьями.

Кир закрывает приложение и вновь открывает его, как совсем недавно игрался с дверцей холодильника. Думает, написать ли то, о чем думает, или нет и в конце концов решается выдать:

«Так, просто, – печатает Кир, а затем добавляет: – Если ты там из-за денег, то забудь. Потом рассчитаемся».

«Давай я сам решать буду», – быстро приходит ответ.

Чего и стоило ожидать. Глеб, он пусть и младший, но все равно часто пытается красоваться перед Киром, дескать, ты только глянь на меня, каким я вымахал. Только вот Киру абсолютно наплевать, на какой именно ступени он стоит в этой социальной пирамиде. В отличие от брата и всех этих полузнакомых людей из Фейсбука, он привык думать совсем другими категориями. Время, как говорят люди, лечат, но в случае Кирилла еще и учат.

Звонок в дверь.

На этот раз Кир сначала вслепую нащупывает тапки, а только затем выходит в коридор. Неизвестный все это время упорно продолжает нажимать на кнопку звонка.

– Да иду я…

За дверью незнакомая девушка. Несмотря на невысокий рост, она выглядит довольно воинственно в своем розовом пуховике и дырявых джинсах.

– Вы кто?

– Очень приятно, Эвелина, – говорит девушка, проходя мимо Кирилла в квартиру. – Ты такой гостеприимный, я прям не могу.

– Вы на часы вообще смотрели? – Кир щурится от яркого света включенной лампы.

Эвелина подмигивает.

– А то. Самое время.

– И чем обязан в столь подходящий час?

Но Эвелина, кажется, его не слушает. Она с любопытством изучает интерьер небольшой, но со вкусом обставленной квартирки. Проводит кончиками пальцев по полкам и тумбочкам, косяку двери и, наконец, входит в спальню. Через распахнутое окно на постель светит белоснежная луна.

Эвелина ежится.

– Прохладно тут у тебя. Ты не против?.. – И, не дожидаясь разрешения, тянется к оконным створкам.

Кир к этому моменту уже на все согласен, лишь бы девчонка свалила побыстрее. Закрыв окно, она сбрасывает пуховик, словно змея сбрасывает с себя мертвую кожу, и садится на кровать. Не на краешек, как положено незваной гостье, а чуть ли не в середину, так, что ноги по-детски болтаются над полом.

– Неплохая хата, я тебе скажу.

– Спасибо, – отзывается Кирилл. Прислонившись к двери, со сложенными под грудью руками он всем своим видом показывает, что готов слушать.

– Что ты знаешь про школу «ФИБИ»? – переходит к делу девушка.

Кир не хочет выкладывать все свои карты сразу. Он равнодушно пожимает плечами:

– Зависит от того, что именно тебя интересует.

– Ах ты вертлявая ящерица, – говорит Эвелина, но сама широко улыбается. Очевидно, ей такие диалоги по душе. – И тебе, конечно же, оттуда звонили.

– Допустим, – кивает Кир.

– И что предлагали?

– Вести обществознание. У них там какие-то проблемы с набором кадров.

Довольная улыбка Эвелины становится еще шире.

– Не-е-ет, – тянет она, – мне почему-то так не кажется. Зуб даю, они просто набирают себе нелюдей, по тем или иным причинам исчезнувших с радара трибунала. Например, их очень интересует гигант Хрисаор, который в какой-то момент пропал из Средиземного моря.

Кирилл не ведет даже бровью.

– Мы с ним не знакомы.

– Да брось, – Эвелина откидывается назад, подпирая постель локтями, – уж перед кем, а передо мной юлить бесполезно. Я, может, не обладаю стальными мышцами, но владею куда более опасным оружием – правдой.

На мгновение Кир прикрывает глаза, чтобы успокоиться и не показать свои реальные эмоции.

– Птица Гамаюн?

– «Обладает умом и сообразительностью. Умом и сообразительностью», – задорно цитирует девушка советский мультфильм. – Она самая. Так что передо мной можешь не выделываться, дорогой Хрисаор. Что вы вообще все в этих землях забыли? Вам здесь, что, медом намазано? Сидели бы под своим собственным Олимпом, целовали бы пятки Зевсу.

– Чего ты хочешь?

– О, – шепчет Эвелина, – мне много не надо! Найти бы одну беглянку да перерезать ей горлышко карманным ножом. Фениксы, они, сам понимаешь, твари живучие, пока дело не доходит до старого доброго проливания крови.

– И?

– И я тебе уже сказала. По невероятному совпадению, в которое я, конечно же, не верю, частная школа «ФИБИ» с какой-то стати звонит и пишет только тем, кто мечтает осесть на дно, а не светиться звездой на небосводе. Но конечно, условия слишком соблазнительны, чтобы отказаться от такого предложения. Всем им обещают то, чего им так сильно недостает. Скажем, деньги или потерянный прежде ценный предмет. Бедняге Икару пообещали крылья! Наверное, надеются, что это вовсе не Икар, а скрывающийся под его личиной… кто? Кого они так упорно ищут?

– Слушай, – говорит Кирилл, – ты, конечно, очень смелая, но я во все это ввязываться не хочу…

Он собирается указать ей на выход, но Эвелине палец в рот не клади. Она вскакивает с кровати и, как хищник, стремительно приближается к нему до тех пор, пока между ними остается только пара сантиметров воздуха.

– Или… – Она тщательно принюхивается, как будто у лжи есть свой собственный запах. Ее глаза опасно загораются. – Или они тебе уже кое-что пообещали? То, чего ты не получил в прошлый раз?..

Кирилл с трудом выворачивается из заточения. Пальцами он вгрызается в остатки шевелюры и широкими шагами идет в сторону кухни. Эвелина, как Тень, следует за ним.

Набрав в стоявший у раковины стакан воды из-под крана, Кирилл присасывается к стеклу и принимается пить так быстро, будто от этого зависит его жизнь.

– Что? – комментирует Эвелина. – В горле пересохло?

Пустой стакан Кирилл сжимает в руке так сильно, что тот мгновенно крошится на мелкие осколки. Пахнет кровью.

– Что они тебе предложили, Кирилл? Мне важно знать.

– Зачем? – не своим голосом отвечает Кир.

Эвелина покровительственно касается его худого плеча.

– Если это то, о чем я думаю, то мы можем объединиться. Эта женщина убила мою сестру. Я должна отомстить ей. Просто обязана. Иначе превращусь в одну из этих девиц, что делают вид, что ничего не видят, потому что боятся за собственную шкуру.

Кирилл резко оборачивается к девушке лицом. Впервые за время их встречи на его губах – подобие улыбки.

– Ты так и умерла, да? Они – наверное, подружки – подглядывали из кустов, пока тебя разрывали на кусочки?

Если бы Эвелина умела плакать, она бы сейчас заплакала. Кирилл видит это по ее грустному, но все еще прекрасному лицу.

– Бери выше, мой друг. Я была той, кто сидел в кустах.

– Ну что, ребята, контрольная не трудная. Главное, на вопрос «что вы сделаете с незнакомым младенцем?» не отвечайте «сожрать» – и все будет хорошо.

По классу разносится нервный смех. Пусть оценки для местных учеников не имеют особенного значения, они все же наполовину люди, а в них с рождения заложен соревновательный дух.

Шуршит бумага, цокают колпачки ручки. Временами кто-то из школьников чихнет или шепотом зачитает вопрос, но в целом впервые за долгое время в классе относительно тихо, и Глеб с наслаждением вдыхает эту тишину. Когда еще он увидит этих сорванцов такими сосредоточенными?

В конце урока, собрав работы, Глеб окидывает учеников взглядом.

– На следующей неделе у нас с вами будет неформальный урок. Можете ничего не приносить. Обсудим наш прогресс за семестр, поговорим по душам, так сказать. А в последний четверг декабря, не забудьте, у вас новогодний концерт в актовом зале. Хотя, конечно, вам, наверное, все учителя об этом талдычат по двадцать раз на дню. Но в мои обязанности входит напомнить вам еще раз. А теперь – все в сад!

Первой, как обычно, из класса вылетает Полина – неизвестно какая по счету дочь Перуна, в школе их сейчас учится еще три; у всех, конечно, разные матери. Девочка просто обожает пирожки с капустой, что изрядно отразилось на ее животе, а все знают, что пирожки достаются только тем, кто успел первым занять очередь. Глеб никогда Полину за это не винил. Не будь он ответственен за происходящее в классе, сам бы первый вылетал на запах еды.

Следом исчезают и остальные дети. Последним, как это часто бывает, собирается уходить Сева. Он как-то подозрительно долго складывал в рюкзак свою единственную ручку.

– Глеб Дмитриевич.

– Да? – Глеб отрывается от монитора компьютера, куда он вбивает очередную отчетность.

Мальчик переминается с ноги на ногу.

– Я хотел сказать, ну… Спасибо, что поговорили тогда со мной.

– Это моя работа, – отвечает Глеб и с удовлетворением мысленно отмечает про себя, что слова наконец-то ощущаются правдой.

Ближе к вечеру, когда Глеб уже у себя в комнате, телефон вибрирует о пришедшей зарплате. Эти нули – самое прекрасное зрелище, которое Глеб когда-либо видел. Их красота и изящность посоперничают с «мисс мира», а округлость – с гладкими яичными боками тех самых легендарных пирожков из столовой.

В этот самый момент в комнату без стука вваливается Зефир, у него в руках – бутылка известного ирландского ликера, которой он призывно размахивает в воздухе.

– Проснись и пой! Доставай стаканы, я пока открою бутылку.

Не то чтобы они вдвоем стали очень близки, но дружба очень странная штука: легко возникает в ограниченных пространствах и под влиянием обстоятельств. Дополнительный плюс, когда у вас совпадают интересы, особенно если эти самые интересы легко разливаются по рюмкам.

Но им так и не суждено вкусить божественной сладости ликера, потому что дверь снова открывается и в проеме появляется Эвелина.

– Ага! – победно восклицает она, указывая то ли на Зефира, то ли на бутылку. – Вот я тебя и поймала, маленький проныра!

Дальнейшая сцена напоминает фрагмент из мелодрамы, где он кричит: «Дорогая, это не то, что ты думаешь!», – а она бегает за ним со снятой туфлей со шпилькой и тоже кричит: «А что я должна думать, скотина?!». От реальности это отличается только тем, что Эвелина носит не элегантные туфли, а тяжелые черные ботинки с толстой подошвой в армейском стиле. Еще неизвестно, чем можно приложить больнее.

– Думаешь, сможешь от меня здесь спрятаться? – не устает причитать Эвелина. Она на удивление прыткая для своих размеров, но и высоченный Зефир ей не сильно уступает. – Колись, как ты выбрался?!

Впервые за все время их знакомства Глеб видит Зефира без знаменитой шальной улыбки на губах. Раньше казалось, что она в него впаяна, вшита без возможности извлечения, а в итоге выходит, как и у всех, это всего лишь маска.

– Так, все, ребята, – раздраженно говорит Глеб и без труда растаскивает Эвелину и ее жертву в разные стороны. Редкий случай, когда нечеловеческая сила действительно пригождается.

– Давай поговорим спокойно, – съеживается Зефир под хищным взглядом охотницы.

Та в ответ клацает зубами.

– Щас, разбежался. Говори сейчас: как так получилось, что ты тоже на свободе? Только не ври про хорошее поведение – я ложь за версту чую, сам знаешь.

Потирая шею, за которую до этого и схватился Глеб, Зефир садится на кровать и причмокивает губами.

– Скажем так, у меня есть кое-какие связи.

По тому, как расслабляется тело Эвелины в его руках, Глеб понимает, что это правда. Он отступает в тень письменного стола и без приглашения наливает себе добрых полстакана густого ликера молочного цвета. Ему не обязательна компания, чтобы забыться.

Эвелина упирает руки в бока, совсем как строгая учительница перед оравой орущих учеников.

– Тогда почему не раньше? Почему именно сейчас?

– Настало время. – Географ пожимает плечами, но видно, что он с трудом подбирает слова, чтобы не разозлить вещую птицу. Только, похоже, это уже случилось.

– Ты ведь знал, как мне надо наружу, – шипит Эвелина. – Видел, как я тужусь с этим треклятым Муромцем, – и насмехался, да? Думал: «Вот дура, готова перед любым ковром расстелиться, лишь бы добиться своего», да?

Глеб понятия не имеет, о чем эти двое говорят, но за каждым обжигающим горло глотком приходит все больше спокойствия и равнодушия. Прежде чем исчезнуть, последняя змея с погремушкой на хвосте ему покровительственно подмигивает. Дескать, не переживай, вернусь с рассветом, кольцами свернусь у тебя в ногах и буду с нетерпением ждать твоего пробуждения.

Обычно так и случается, только вот до рассвета пока еще далеко, спасибо зиме.

– Никто из нас не попал в Божедомку по своей воле. Никто, кроме тебя, – доносится до Глеба приглушенное. Лица и силуэты теперь как в тумане, не прошло и нескольких стаканов.

«Божедомка?» – все же цепляется за название Глеб. Конечно, он слышал про эту тюрьму, но почему-то думал, что туда отправляют только на пожизненное. Другое наказание не остановило бы бессмертного от нарушения законов.

– Тебя это не касается, – отрезает Эвелина.

– То есть тебя мое пребывание там должно касаться, а меня твое – нет, да? Разберись сначала со своими моральными принципами, Элька, а уж потом предъявляй мне что-то. Ты ведь за двадцать четыре года мне так и не рассказала, за что села. Мое преступление-то всем известно: оно на страницах книг, переведенных на все возможные языки мира. А в чем твое прегрешение, вещая птица Гамаюн, что тебя за него без промедления отправили за решетку?

Какое-то время в комнате стоит такая плотная тишина, что Глебу приходится пересилить себя и приоткрыть один глаз, чтобы проверить, не ушли ли гости. Но нет: Эвелина стоит, прислонившись к шкафу, а Зефир по-прежнему сидит на кровати. Оба молчат.

– Я искала одного нелюдя, – наконец заговаривает Эвелина. – Его хранитель – Илья Муромец. Знаешь, как удобно? Запрячь своего хранителя в тюрьму, из которой не возвращаются, и тебя никогда никто не найдет, даже мать родная. Это тебе даже не «игла в яйце, яйцо в утке». Это концы в воду, братец. Сам знаешь, если нелюдь сам не хочет, его найти невозможно, если только хранитель не проколется.

Глеб ожидает услышать какой угодно ответ, кроме того, что дает Зефир:

– Тоже мне, удивила.

– Что, прости?

– Говорю, это и без твоих откровений всем известно.

Злость, с которой Эвелина накидывается на Зефира, не сравнима с той, с какой она гонялась с ним по комнате.

– И ты все эти годы знал, что мне нужно, и молчал? Знал, как мне нужно на волю?

– Ты ведь делала из всего такую тайну, хотела все сделать сама. Я бы был просто лишним.

Похоже, теперь они поменялись местами. Эвелина больше не ощущает себя хозяйкой положения, а Зефир кто угодно, но только не жертва. Это слышно по его набирающему обороты твердому голосу:

– Я бы, может, и помог тебе, если бы ты меня как следует попросила.

– Ах ты!..

Звуки борьбы на мгновение заглушают головную боль, которая у Глеба появилась вместе с опустевшей бутылкой ликера. Попытки вспомнить, куда они с Зефиром в прошлый раз припрятали водку, вызывают только новые приступы боли.

– Ребята, давайте жить дружно, – заплетающимся языком выдает Глеб, но до него, похоже, давно никому нет дела.

Когда кто-то с двух сторон подхватывает его под руки, он не сопротивляется. В глубине души на долю секунды зарождается червячок вины, но тут же исчезает под натиском наслаждения от осознания того, что он наконец-то окружен не змеями, а, можно даже сказать, людьми.

– Слушай, он тяжелый, как кабан, – говорит женский голос.

– Мне ли не знать, – отвечает второй. – Считай, каждый день его на кровать перетаскиваю.

– Каждый день? Алкаши. А если кто из учительниц зайдет? Вы вообще думали о том, что вас могут уволить?

– Нас? – Глеб даже сквозь помутненный рассудок представляет Зефирову улыбку. – О не-е-ет, моя дорогая. Кого-кого, а нас отсюда точно никогда не уволят.

– И все-то ты знаешь… – кряхтя от натуги, бормочет Эвелина.

Пружины матраса иглами впиваются в позвоночник, но спасительная мягкость подушки нейтрализует острую боль в спине. Глеб пытается что-то сказать, но на полпути забывает, что именно, поэтому изо рта вырываются только булькающие звуки.

Глеб просыпается от ощущения чего-то холодного и склизкого на лице. Вслепую смахивает неопознанный объект в сторону и только затем приоткрывает левый глаз. Правый, кажется, слипся так сильно, что никогда уже не откроется.

Конечно, это змея. Шипя, она отползает в сторону, телом извиваясь, совсем как стриптизерша, получившая чаевых больше, чем обычно.

– Грубо, – обижается рептилия. – Грубый детеныш.

Похмелье, как обычно, не позволяет Глебу дать связный ответ. Плюс, нет ничего бесполезней, чем спорить с воображаемой змеей о собственных манерах и воспитании.

Его больше удивляет другой голос, тот, который он обычно не слышит пятничным утром, потому что Рената уходит в школу раньше, чем он встает. Занятия в «ФИБИ» начинаются в половине десятого, что дает достаточно времени на сон.

– Проснулся?

– Ты почему не в школе? – Разум приходит в себя раньше тела.

– Собирайся.

Глеб с трудом заставляет себя сесть и, прикрывшись простыней, словно античная статуя своей каменной туникой, смотрит на творящееся в комнате безобразие. Нет, беспорядок явно не его рук дело, тем более что вырубило его вчера на удивление быстро.

Посреди комнаты лежит полураскрытый чемодан, из которого торчат щупальца рубашек и штанин. Рената маленьким торнадо носится туда-сюда; сгребает все, что попадается под руку, и ссыпает в недра чемодана.

Стресс – лучшее средство от похмелья.

– Ты чего творишь?!

– Тихо, не ори, – командует девочка. – Мы сматываемся – и как можно скорее. Я хотела это еще ночью сделать, но ты так наклюкался, что тебя и танком было бы не разбудить.

– Ну спасибо, – бормочет Глеб в прижатые к лицу ладони. – К чему такая спешка?

Рената какое-то время думает над лежащими на столе томиками по славянской мифологии, а затем без колебаний отправляет их в мусорное ведро.

– Давай потом поболтаем, – отмахивается она. – Давай лучше одевайся. Такси я сюда вызвать не рискнула. Дойдем до дороги, а там поймаем попутку. Не важно, в какую сторону.

Глеб не привык спорить с Ренатой, несмотря на разницу в размерах и положении, хотя иногда очень хотелось.

Когда он мало-мальски становится похож на человека (не считая опухшей рожи, которую он случайно увидел в зеркале, когда проходил мимо), Рената прекращает сборы и вручает ему чемодан.

– И чтобы как мышка, – предупреждает девочка и первой исчезает из комнаты.

Утро выдалось на удивление морозным. Засунув левую руку в карман, а правой подняв в воздух багаж, Глеб неуверенно сходит со ступенек. За проведенные здесь месяцы он почему-то отвык от мысли о переезде, хотя они с Ренатой и прежде нигде особенно надолго не задерживались.

Сама девочка тем временем переминается с ноги на ногу под старым широким дубом. Завидев Глеба, она корчит недовольную рожу.

– Чего ты телишься? Хочешь, чтобы тебя укокошили?

Про себя Глеб думает, что его-то как раз никто кокошить не собирается, но вслух, конечно, ничего не говорит. Он привык быть хорошим сыном, сумеет и сыграть роль ответственного отца.

Он надеется, что у Ренаты есть какие-нибудь соображения по поводу того, как им выбраться за пределы школы, не вызвав подозрения у круглосуточно сидящих на посту Горынь. Если старший брат особым умом не отличается, то младший в совокупности с тупоумием обладает еще и подозрительностью.

Спать Глебу хочется ужасно. Ну, или хотя бы поесть чего-нибудь горяченького. Ненавистная рисовая каша уже не кажется таким уж плохим вариантом, с чем тут же соглашается урчащий желудок.

Только вот дойти до охранного пункта они не успевают, потому что что-то привлекает внимание Глеба, и впервые за долгое время это не змеи.

– Ты что, с ума сошел?.. – шепчет Рената и тянет его за рукав, но у такой пипетки никогда не хватит сил сдвинуть с места эту двухметровую скалу.

– Смотри.

И девочке приходится поднять голову в том направлении, куда кивает Глеб. Сначала она замирает, не в силах принять новое решение, но страх за собственную жизнь все-таки перевешивает.

– Это нас не касается, – говорит Рената, но голос предательски дрожит.

Может быть, раньше не касалось. Не касалось, когда они пытались жить тихой, незаметной жизнью; когда Глеб пропадал на подработках, а когда ему это надоедало, звонил брату за очередной порцией денег; когда они боялись других людей и нелюдей, а потому никогда никому не доверяли. Но теперь-то все совсем по-другому.

Еще секунду назад Рената сжимала в руках жесткий рукав Глебовой куртки, а сейчас стоит, обнимая воздух. Глеб уже несется в сторону школы. Чемодан остается валяться на припорошенной снегом земле.

Сейчас Ренате предстоит принять непростое решение: отправиться вслед за Глебом или сбежать одной. Здравый смысл подсказывает ей, что лучше бы драпать, и как можно скорее, но впервые за все свое существование она чувствует что-то еще. Что-то, что обычные люди назвали бы совестью.

Словно в тумане, Рената делает нетвердый шаг в сторону школы, но вдруг она ощущает чужое присутствие позади себя, поворачивается и почти нос к носу сталкивается с Эвелиной.

– Привет, детка, – совсем не дружелюбным голосом говорит та. – Заблудилась?

Она что-то знает. Или, по крайней мере, чувствует. Если бы не этот идиотский чемодан, можно было бы сказать, что она как раз идет в школу. Время не то чтобы совсем раннее.

Изображать детский невинный тон в такой ситуации не самое простое дело, но Рената надеется, что справляется:

– Нам с папой нужно в Москву ненадолго.

– В Москву? В рабочий день?

«Пожалуйста, не смотри вверх, – молится про себя Рената. – Только не смотри вверх».

– А вы где были? Не ночевали в общежитии?

– Я, дорогая моя, уже взрослая и могу ночевать, где захочу и с кем захочу.

Удивительно, как при таком небольшом росте Эвелина умудряется выглядеть неприступной горой.

«Нужно отвлечь ее», – думает Рената, но потом понимает – если Эвелина последует за Глебом, то она сможет уйти. Одна, но зато живая.

Насколько важна кровь, которая связывает ее с Глебом? Если в этом что-то большее, нежели просто физическое сходство? Хотя они ведь даже не похожи. Она – с огненно-рыжими волосами, большими карими глазами, бледной кожей с россыпью веснушек, а он – такой весь из себя неприметный: незапоминающееся лицо, широкие плечи, голубые, как у его отца, бездонные глаза.

– Детка, что-то не так? – теряется Эвелина.

– Да нет, просто я бы на вашем месте посмотрела, что творится на крыше.

Когда Эвелина поднимает глаза на школу, то Рената видит, как в них отражается страх. Этого мгновения достаточно, чтобы девочка проскользнула в дверь пропускного пункта.

– Доброе утро, дяди Горыни!

– Доброе, Ренат, доброе! – Из-за развернутой газеты появляется первая голова. – Опаздываешь в школу?

– Ага!

Еще один шаг – и вот она на свободе. А за спиной наконец остается балласт, который она не могла скинуть все эти годы. За спиной остается тот, кого она не могла полюбить, но вынуждена была принимать его помощь.

На дорогу вместо школьницы выходит взрослая женщина. Кудрявые волосы развеваются за спиной, в ушах вьются серьги в виде длинных золотых змеек. Когда к обочине съезжает серый «Опель», улыбчивый водитель еще не подозревает, какая судьба его ожидает.

– Красавица! – Мужчина вылезает из машины и призывно разводит руками. – Куда подбросить?

– Спасибо, я сама, – отвечает Рената, но водитель ее уже не слышит. Словно окаменев, он замертво падает на землю, лицом вспахивая первый снег.

А Рената спокойно садится в его машину, поворачивает ключ и, пристегнувшись, выруливает обратно на дорогу.