· 12 ·
И коза волка съедала

Катерина возвращается домой поздно, но все равно, превозмогая усталость, подходит к окну и чуть отдергивает штору, чтобы посмотреть, что творится в соседнем доме. За последние годы это стало привычкой, совсем как помыть руки перед едой или помолиться на ночь. Ритуал, без которого чувствуешь себя практически голым, ибо та же одежда не всегда необходимость – порой это просто стыд.

За спиной скрипит дверь – это муж Леша вернулся со смены. Вообще они с ним редко на неделе пересекаются: у каждого свой график, и Катька этому даже рада, потому что нет ничего хуже второй половины, с которой тебя жизнь склеивает «Моментом» сразу после свадьбы.

О соседке и по совместительству ближайшей подруге Катька всегда заботилась больше. Мужик, он чего, ты ему плескани похлебки в миску, как псу дворовому, и он как-нибудь перебьется. А девушки ведь создания нежные, за ними нужен глаз да глаз, особенно за теми, кто подозрительно счастлив, несмотря на одиночество. Сегодня она с тобой пьет чай с мармеладиком, а завтра улыбка застывает на ней гипсовым слепком сразу после того, как петля затянется.

– Чего там опять высматриваешь? – Леша обнимает Катю со спины, но не нежно, как в мелодрамах по телевизору, а скорее как дровосек носится со своим топором. На шее влажный след от поцелуя. – Да ничего с твоей Веркой не случится. Чего ты с ней вообще носишься, как курица с яйцом?

За месяцы брака эта тема стала их единственной причиной разногласий. Как полюбившаяся песня, которую бесконечно ставишь на повтор, пока в один прекрасный момент не понимаешь, что тебя от нее тошнит. Так и Леша сначала шутливо подкалывал молодую жену, но со временем та начала показывать коготки всякий раз, когда муж упоминал подругу.

Так и сейчас. К горлу уже подступают грубые слова, которые, как крохотная искра способна спалить целый лес, так и они вполне могут разрушить их брак. Катерина сглатывает.

– Тебе-то какое дело? Она тебя трогает?

– Не-е-ет, – довольно тянет Леша, – если бы она меня еще трогала, вот тогда у нас бы были проблемы. Но я твой, Катюха. Только твой. – И шлепает на шею еще пяток мокрых поцелуев.

С трудом поборов отвращение, Катерина высвобождается из объятий и вновь склоняется к окну, чтобы получше разглядеть, что происходит на соседнем участке.

Свет почему-то не горит, странно. Вера обычно приходит домой рано, часа в четыре, и до вечера занимается домашними делами или смотрит телевизор. Может в магазин выйти или на почту, но не в темень же.

Разум говорит, что все с Верой в порядке, но интуиция нашептывает обратное. От тревоги начинает тошнить.

– Да отцепись ты уже, – в сердцах просит Катерина, и муж нехотя отстраняется.

– Вот так ты со мной, да? – В голосе слышна детская обида, после которой властные мужики обычно объявляют войну соседнему государству, а менее властные – женщине.

– Леш, утихомирься, пожалуйста.

Катерина не смотрит на молодого супруга – он ее, кажется, вообще не интересует. Хотя, впрочем, чего он хотел? На сельской дискотеке она с ним танцевать тоже не сразу согласилась, и оба понимали, что не от стеснения.

Есть в Леше что-то непривлекательное, однако не в характере и не в лице. От него, в отличие от других деревенских мужиков, даже пахнет сносно. Не фиалками, конечно, но все же. Только вот порой, когда он сам этого не осознает, он выглядит как отсидевший двадцать лет за особо тяжкое. Выражение лица, положение тела – в такие моменты он отталкивает сильнее, чем заядлого грибника отталкивает мухомор своей ярко-алой шляпкой.

Катя мужу об этом никогда не говорила и собирается хранить сей секрет долгие годы, пока водка не разлучит их, потому что в глубинке некоторые матери до сих пор учат своих дочерей: женщина может обрести настоящее счастье только через страдания.

– Ты чего это мужем командуешь? – раздувает грудь Леша.

Катерина все еще прижимается носом к стеклу, пытаясь разглядеть, что там творится у Веры, и раздраженно машет рукой.

– Забыл, в чьем доме живешь? – спрашивает Катя, а про себя думает: «Ну вот, опять началось».

За спиной раздается звон битого стекла.

– Ну вот и катись к своей Верке! А я это больше терпеть не намерен.

Хлопает дверь. Катерина даже не оборачивается, потому что знает: еще до полуночи вернется. Чай, уже не лето – холодно. А идти Леше все равно некуда, потому что родители его переехали в Краснодар и дом продали за копейки, не спросив мнения своего единственного сына.

А вот за Веру Катя волнуется. Неспокойно у нее на сердце, совсем как у покойной бабки когда-то, когда мать тайком ездила в Москву продавать технику и обручальные кольца.

В висящей на спинке стула сумочке, купленной у кого-то из товарок с рук, Катерина не сразу находит мобильный и дрожащими руками принимается жать на кнопки. Зарядка вот-вот сядет, но на последний звонок должно хватить.

К счастью, подруга берет трубку уже после второго гудка.

– Вер, ты?

В ответ – тишина. Точнее, даже не совсем тишина, а кто-то медленно и методично дышит прямиком в трубку. На проблемы со связью точно не списать.

– Вера? – Волнение скрыть не получается, и это только веселит собеседника.

– Здесь твоя Вера, здесь, – произносит знакомый до боли голос.

– Соловка?

Когда Вера их только познакомила, Катька едва в него не влюбилась. Хотя, может, и влюбилась, но она тогда соплячкой еще была, ничего в мужиках не понимала. Соловка тогда казался принцем – и плевать, что без коня. Высокий, крепкий, не то что Лешка: в нем кожа да кости, несмотря на то, что жрет, как боров. Особенно Катьку завораживал взгляд Вериного жениха: светлый, умный. Такому человеку хочешь не хочешь – доверишь все самое дорогое. Он как будто успел прожить жизнь, еще толком не начав жить.

Зато потом подросшая Катерина поняла, какой была дурой. Вместе с исчезнувшим Соловьем прошли и детская влюбленность, и всякое уважение. Как бы он ей ни нравился, подругу свою Катя любила все-таки больше, а бросить ее мог только отъявленный мерзавец.

– Сколько лет, сколько зим! Катюша, ты ли это?

Катерину тошнит от его фальшивого воодушевления. Столько лет о ней не вспоминал, а сейчас, нате вам, якобы рад слышать. Ей больше не двенадцать лет, ее теперь не проведешь.

– Вера там? – вместо ответа на вопрос спрашивает Катерина.

– Здесь твоя Вера, ничего с ней не случится.

– Тогда трубку передай.

– Чего это мы так холодно, Катюша? Не чужие люди, в конце концов.

– Веру. Дай.

Соловей еще какое-то время дышит в трубку, но Катя терпеливо ждет. Если Вера с этим уродом, это не конец света. Сейчас самое главное – это услышать ее голос, узнать, все ли с ней в порядке.

– А… знаешь, Катюш, она не может.

Если бы он сейчас стоял рядом, Катя бы не побоялась, врезала бы ему прямо в живот.

– Что значит «не может»?

– А то. Подруга твоя… занята.

Больше всего Катерине не нравятся эти долгие паузы, как будто Соловка на ходу придумывает, как бы половчее соврать. Еще это тяжелое дыхание его крайне подозрительно. Катя до сих пор помнит, как он жарким летним днем мог до посинения плескаться в реке и ни капельки не устать. Неужели годы наконец берут свое?

– В плане занята? Соловка, не испытывай мое терпение, позови Веру.

– У-у-у, а бельчонок может злиться? – На другом конце провода доносится хриплый смех, но какой-то несчастливый.

«Все мужики одинаковые», – с раздражением думает Катя. Мать говорила, с годами начинаешь больше их понимать и осознавать, что понимать-то там нечего. Взрослые дети, что с них взять.

Внезапно в трубке раздается булькающий звук, совсем как когда кипящее молоко начинает пузыриться, прежде чем убежать в неизвестность.

– Соловка? – испуганно зовет Катя. – Соловка, ты там?

– Здесь-здесь, куда я денусь.

Только вот, вопреки собственным заверениям, Соловей словно угасает, будто песня, чья мелодия постепенно затухает.

– Ну все, Катюш, мне пора. Рад был с тобой поговорить. У тебя там как дела, хорошо? В общем, не хворай. – И он отключается.

Катя второпях еще раз нажимает кнопку вызова, но телефон уже умер. В тот момент, когда его реанимирует зарядка, сигнал уже не проходит. «Абонент находится вне зоны действия сети…»

– Вот черт, – ругается Катерина себе под нос.

Знала же, знала, что так и будет. Едва поняла, с кем разговаривает, знала, чем все закончится. Где теперь Веру искать? Не сделает же он ей чего плохого?

Дрожащими руками тянется к кружке с холодным кофе, оставленным еще с завтрака. Ледяную жижу невозможно пить, и Катя чуть не давится прогорклым напитком. Несколько молочно-кофейных брызг летит на ковер, но среди аляповатых узоров их не разглядеть.

Схватив со спинки стула старое шерстяное пальто, Катя вылетает из дома, еще какое-то время спрашивая себя, захлопнула ли дверь. Но обернуться уже нет ни сил, ни времени. Она бежит мимо соседских домов, с содроганием отмечая, что во всех окнах, кроме Вериного, горит свет.

Земля под ногами размокла после дождя, и Катя чуть не падает, но каждый раз умудряется удержать равновесие. У самой кромки леса она ненадолго замирает, прислушиваясь к шороху листьев, а затем резким движением приникает к земле. Там, где еще мгновение назад были человеческие ноги, теперь два хвоста, покрытых золотой чешуей.

Когда полуженщина-полузмея исчезает в лесной чаще, из тени старой ели выступает молодой мужчина, чью лихорадочную дрожь можно заметить даже в темноте. Он судорожно облизывает обветренные губы и еще какое-то время смотрит туда, куда совсем недавно ушла – да нет, скорее уползла – его жена.

– Ох, Катька-Катька, – бормочет Леша себе под нос, – что ты, черт побери, за тварь такая?

Из широкого кармана куртки выпирает миниатюрная полупустая бутылка коньяка. Леша хватается за горлышко, но затем отдергивает руку, будто обжегшись.

– Ну уж нет, змий зеленый, тебе меня не провести, – говорит он самому себе. Звук собственного голоса, как якорь, тянет к земле, не давая оторваться и взлететь на небо одиноким воздушным шариком. Леша не то что разочаровался – скорее испугался. О том, что в поселке многие женщины «змеи», он слышал еще с младых ногтей. В пылу ссоры отец мать тоже частенько называл «змеюкой», но едва ли можно было подумать, что на его жизненном пути встретится кое-кто гораздо более ядовитый.

Вот и женись теперь на девушках из-за их жилищных условий, право слово.

– Ну, Вер, зачем сразу так? Давай поговорим как взрослые нормальные люди.

– Мы. С тобой. Не. Нормальные, – членораздельно выплевывает девушка и в очередной раз взмахивает ножом.

– Слушай, ну хотя бы развяжи, – просит Соловей. – У меня, знаешь ли, уже спина затекла.

Они оба знают, что если бы Соловей не позволил, Вера вообще бы не смогла никуда его привязать, тем более к дереву. В темноте глаза бывшей жены разбойника опасно блестят: каждая неудачная попытка убийства ее только раззадоривает.

Вместо того чтобы ответить Соловью, Вера бормочет себе под нос:

– Где ж твоя ахиллесова пята, подонок…

Как уже оказалось, это не сердце, не горло и даже не голова. Мокрый от собственной крови, будто попал под дождь, Соловей не перестает снисходительно улыбаться, и лучше бы он этого не делал.

Он приехал к Вере впервые за много лет, чтобы предупредить о том, что ее ищут. Хотя – кого он обманывает? – хотел еще раз увидеть ее лицо и сравнить, похожа ли реальность на потускневшие воспоминания. Еще как похожа.

Женщины, они существа мистические и загадочные, даже в том случае, когда женщина перед тобой и есть живое воплощение историй и легенд. И все же последнее, чего он от нее ожидал, это вот такого «острого» в прямом смысле слова приема.

– Вер, я тебя прошу по-человечески…

– По-человечески? – передразнивает девушка, играясь с лезвием ножа.

– Не придирайся к словам. Зачем тебе руки об меня марать? Сама же видишь: тварь я живучая. Зря только хороший нож портишь. И вообще, знаешь ли, не самое приятное чувство, когда в тебя вот так ножом тычут.

– Как, вот так?

Ему, конечно же, не больно, но он все равно вскрикивает и чуть дергается в сторону, удерживаемый бечевой.

– Ну все, – предупреждает Соловей, – или ты прекращаешь играть в свои игры, или я за себя не ручаюсь.

– Что? Засвистишь? Только вот перебьешь половину лесных зверушек, а мне от этого ни горячо, ни холодно. Сам знаешь.

И он знает. Потому впервые за долгие столетия одиночества именно с Верой он решил «очеловечиться» до такой степени, что не просто женился, а по-настоящему захотел осесть. Он подумал: если не с этой женщиной, то он не будет счастлив ни с кем.

Впоследствии, вспоминая их первую встречу, Соловей часто спрашивал себя, была ли это случайность или же нити судьбы так хитро переплелись, что не оставили им другого выбора. Вера говорила: подобное тянется к подобному – на что он всегда отвечал, что нет, она совсем не такая, как он. Это правда: она оказалась гораздо, гораздо хуже.

В какой-то момент у него даже промелькнула мысль, что когда-нибудь она все-таки попытается убить его. Не потому что не любит, а потому что у нее просто не будет вариантов. А тут он под боком: теплый такой, родной, от него пахнет медовухой и терпким рассолом.

– Вера. – Имя слетает с языка, больно кольнув в самое сердце, потому что уже много лет он не произносил его вслух. – Вера, давай поговорим.

– Наболтались уже.

В кармане ее дождевика, чей цвет в темноте не определить, пиликает телефон, и прежде чем Вера успевает опомниться, Соловей уже свободен от веревок и держит аппарат у уха. Реакции ей хватает только на то, чтобы приставить нож к беззащитному горлу.

– Вер, ты?

Голос кажется знакомым, но Соловей не сразу вспоминает, как зовут его обладательницу. Когда он видел ее в последний раз, она гоняла по селу на велосипеде, пугая соседских гусей. Еще тогда она чересчур сильно пеклась о своей подруге. С годами, судя по всему, стало только хуже.

Вера прожигает его глазами, но Соловей делает вид, что ему все равно. Он скорее удавится этой самой бечевкой, нежели признается, что готов пройти через все это еще раз, если Вера будет продолжать так близко к нему склоняться.

– Вера?

– Здесь твоя Вера, здесь, – говорит Соловей, а сам все не может перестать смотреть в эти черные глаза.

Нож легко и беззвучно разрезает кожу. О том, что у него в теле появилась еще одна дыра, Соловей узнает скорее по запаху свежей крови, нежели из-за боли. Как он и говорил раньше, это не столько больно, сколько неприятно.

Дальнейшим разговором с Катериной Соловей попросту тянет время. Но, как и все самое веселое, звонок довольно быстро заканчивается. Вера вырывает у Соловья телефон и свободной рукой засовывает его обратно в карман.

– Ты хоть понимаешь, какие у меня могут быть проблемы из-за тебя? – шипит девушка. На лицо ей падают разметавшиеся от ветра волосы.

– И ты так хочешь их решить? Пять лет брака для тебя теперь, что, ничего не значат?

Вера отворачивается, и Соловей понимает, что задел больную тему. Он ведь уже слышал от нее, и не раз, какого из двух мужей она считает настоящим. Конечно, он ведь не чета царю Тиринфа. Куда уж сыну рогатого и хвостатого рядом с героем легенд!

– Ты знаешь, как звали мою дочь? – шепотом спрашивает Вера, так и оставшись стоять к нему спиной.

– Понятия не имею. Какая вообще разни?..

– Горгофена. – Девушка встает полубоком, так, что ее профиль освещается белым светом луны. – С греческого – «убийца горгон». Я хотела назвать ее Феба, таким светлым был ее лик, такой лучезарной улыбка. Но муж настолько помешался на этой своей Горгоне, что даже дочь родную в это втянул, хотя кто-кто, а уж она точно не должна была отвечать за его грехи.

– Вера, о чем ты?..

На землю падает окровавленный нож, который еще совсем недавно Вера крепко сжимала в руках.

– Ты думаешь, я хотела?.. – Она шепчет тише ветра, но Соловей все равно отчетливо различает каждое слово. – Думаешь, я не молила его забыть о случившемся? Но нет, он был одержим! – Голос Веры начинает дрожать. – Дошло до того, что когда он касался меня… Он все чаще начал отстраняться. Быстро, резко, будто моя кожа его обжигала. Оказалось, у него на этой почве начались галлюцинации, и даже во мне, своей законной супруге, матери своих детей, он видел непобежденного врага. Он испугался – как мальчишка испугался, – что из книг и учебников исчезнет имя Персея, убийцы Горгоны Медузы. И тогда его безумие стало моим. Да, – она оседает на землю, – это безумие. Я безумна…

Он столько лет ждал, пока Вера расскажет ему эту историю, но теперь, наконец узнав правду, не ощущает ожидаемого удовлетворения. Он совсем как глупец, который сидит у костра в холодную ночь, гадая, что же будет, когда тот погаснет. А вот что будет – пепел, холод и тьма.

Соловей хочет подойти к Вере, обнять за хрупкие плечи, прижать к себе и дать наконец выплакаться, смешав ее слезы со своей кровью. Но что-то внутри него говорит ему остаться на месте и не тревожить эту заблудшую душу.

Ему хочется сказать ей, что все в порядке, что она может на него положиться. Что, несмотря на ее опасения, он сумеет защитить ее, пускай ценой собственной жизни.

– Как его зовут? – всхлипывая, спрашивает Вера.

– Кого? – не понимает Соловей.

– Ну, того, кто ищет меня.

Рассказать ей про Илью? Про то, чем он запомнился на этой земле, хотя и не по собственной воле?

– Эвелина. Ее зовут Эвелина.

– А-а-а, – протягивает Вера, и вместе с рыданиями из нее теперь вырываются нервные смешки. – Птичка вернулась в гнездышко. Неудивительно. Я бы даже сказала, самое время.

Поднявшись с колен, Вера немного погодя подбирает нож и тщательно вытирает лезвие о штанину.

– Ты был прав, хороший нож. В хозяйстве еще пригодится.

В тот момент, когда Вера уже собирается возвращаться в сторону опушки, между ней и Соловьем мелькает что-то быстрое и блестящее.

– А вот и наша Катерина, – объявляет Соловей, словно является ведущим циркового представления.

Двухвостая змея замирает прямо перед ним. Человеческая половина абсолютно нагая, однако ее обладательницу это, кажется, совершенно не смущает. Осознав, что опасности нет и раненый Соловей вряд ли представляет из себя большую угрозу, Катерина оборачивается девушкой.

– Что тут у вас происходит? – выплевывает Катя, поглядывая то на Соловья, то на свою подругу. – Вера, он тебя?..

– Нет-нет, все в порядке, – говорит Вера. Только выглядит она такой усталой, что веришь ей с трудом.

Соловей сплевывает кровью и вновь выпрямляется, прислонившись спиной к полурассохшемуся сосновому стволу. Были бы все трое обычными людьми, вряд ли смогли бы друг друга разглядеть в такой темноте, но в том-то и дело, что от обычного в них только страхи.

– А ты у нас, Катюша, оказывается, вертихвостка.

– А ты, как обычно, не упускаешь повода пошутить. – Катя делает несколько уверенных шагов вперед, намереваясь, видимо, врезать Соловью, но Вера ее останавливает.

– Катя, хватит. Пойдем отсюда.

– Что ж ты мне никогда не говорила, что подружка у тебя – водная фея? – через Катино плечо спрашивает у Веры Соловей. – Ты мне вообще хоть когда-нибудь доверяла?

– Я тебе свою жизнь доверила, ублюдок.

В этом дождевике с наброшенным на голову капюшоном Вера по-прежнему напоминает ему ту девчушку, которую он впервые встретил семь лет назад в переполненном автобусе «Дроздовка – Москва». Не важно, что у нее в руках – нож или свежие сканворды, – для него она по-прежнему будет той, с кем он впервые захотел по-настоящему стать человеком.

Когда обе девушки исчезают в ночи, Соловей еще остается у прокляˆтой сосны, не зная толком, куда себя деть.

– Отделали тебя, я смотрю. – С другой стороны появляется нескладная девчонка, на вид лет тринадцати, с руками в карманах пальтишка из искусственного меха.

Соловей вздрагивает от неожиданности. В обычное время сразу бы заметил приближение постороннего, но с Верой, конечно же, было не до этого.

– Ты откуда вообще взялась?

– Оттуда же, откуда и все, – отвечает девочка.

– И не боишься по лесу по ночам одна шастать?

Малышка пожимает плечами, но с места не двигается.

– Ладно, давай так. Скажи, где ты живешь, и я провожу тебя до ворот. Ты же местная, да?

– Еще чего. Мне отец не велит незнакомцев домой приводить.

– Вот тем более давай шуруй отсюда. – Соловей взмахивает рукой, но сразу же ощущает ответную слабость в израненном теле. Он хоть и бессмертный, но на восстановление все равно кое-какое время уйдет.

Следующая за этим тишина заставляет Соловья засомневаться, не привиделся ли ему вообще этот ребенок, но затем из темноты к нему тянется бледная детская рука.

– Давай, идем же, – зовет девочка. – Ты мне очень помог, а я в долгу оставаться не люблю.

Сам не зная, почему, но Соловей – здоровый двухметровый бугай – внезапно ощущает благодарность за этот простой жест. Рука у девочки теплая и гладкая, совсем не такая, как у гастарбайтеров, с которыми он бок о бок жил последние два года.

– Помог? – усмехается Соловка. – Ты имеешь в виду, защитил от злых волков? Или кто тут у вас еще водится…

Незнакомка покровительственно глядит на него из-под пушистых ресниц.

– О нет, с волками у меня как раз все в порядке, спасибо.