Глава 13
Франка смотрела на окровавленный труп посреди комнаты. Нацистская повязка на рукаве тоже пропиталась кровью. Форма была грязная и рваная, ремень расстегнут. Франка снова бы его убила.
Джон поднял костыль и отвел Франку в кухню. Вся дрожа, она села. Он вытер ей слезы ладонью. Она накрыла его руку своей. Прошептала:
– Спасибо.
– Не за что. Это ты меня спасла. Второй раз. Прости, что я так долго выбирался, – Джон глубоко вздохнул. – В одном ты права. Его будут искать. Нам надо уходить. Сегодня же.
– Нам?
– Я тебя здесь не оставлю. Да и не справлюсь я один. Ты мне нужна, чтобы выполнить задание.
– А как твои ноги?
– Снимем гипс. У меня все зажило. Когда я дрался с этим животным, даже боли не почувствовал.
– Меня будут искать. Лучше иди один. Про тебя они не знают.
– Я обязан тебе жизнью. Мы пойдем вместе. Умру, но тебя здесь не брошу.
Франка отстранила его руку.
– Возьми мою машину. Документы у тебя в порядке. Доберешься до границы и попробуй ее перейти.
– Пойми наконец, без тебя я не пойду. Если понадобится – перекину тебя через плечо, хоть кричи, хоть царапайся – и пойдем.
– Ладно. Пошли вместе.
– Отлично. Ты мне очень нужна.
– А ты – мне.
– Значит, решено. Первым делом снимем гипс. Потом собираемся в путь. Нас будут искать по дорогам, а мы пойдем через лес. Это единственный шанс.
– Зимой?
– Выбирать не приходится. Выдвигаемся быстро. Уже почти девять. Подозреваю, что наш лежащий на полу приятель часто задерживается, не предупредив жену, а значит, ближайшие полсуток его не хватятся. И все же кому-то он наверняка сообщил, куда едет. Нужно спрятать труп и все убрать, чтобы они не сразу спохватились и мы успели уйти подальше. До швейцарской границы километров девяносто. Как далеко мы проедем проселками?
– Полпути, наверное. В темноте трудно ехать.
– Деваться все равно некуда. Пешком – очень долго. Постараемся уехать как можно дальше. Местность здесь пересеченная. Больше двадцати километров за день не пройти.
Джон взял ее руки в свои.
– Будет невероятно трудно, но вместе мы справимся.
– Я знаю, где можно передохнуть по дороге.
– Франка, доверять никому нельзя.
– В деревне Бюрхау у меня живет родственник – дедушкин брат. Туда километров сорок пять, как раз на полпути до границы.
Джон отрицательно покачал головой.
– Послушай меня, – убеждала Франка. – Ему девятый десяток, он почти не выходит из дому. Мы с ним несколько лет не виделись, но я знаю, что к нацистам он любви не испытывает. У него два сына погибли во время прошлой войны. Нужно будет где-то отдохнуть, у нас не хватит сил идти день и ночь.
– Я подумаю.
– Поедем, выбирая самые глухие дороги, где только пройдет машина. Доберемся туда к утру и поспим.
– И что ты ему скажешь?
– Скажу, что была в походе, заблудилась и хочу отдохнуть. Он ни о чем не спросит.
– А вдруг спросит?
– Я с ним сначала сама поговорю. Если что-то заподозрит – уйдем.
Франка отвела Джона в маленькую спальню, где на полу так и лежали вынутые доски, и быстро принялась за дело, понимая, как дорога каждая секунда. Она срезала гипс; обнажилась белая иссохшая кожа. Мышцы атрофировались, и ноги по сравнению с остальным телом казались худыми. Джон встал.
– Как новые! – заявил он.
Франка не очень поверила. Ему бы еще неделю полежать… но время уходило, как вода сквозь пальцы.
Избавившись от тяжести гипса и обретя свободу движений, Джон радовался как ребенок. Впрочем, вид окровавленного тела в гостиной быстро вернул его к действительности.
Он достал из тайника рюкзак с одеялом, ножом, компасом и прочим снаряжением. Форма люфтваффе лежала в уголке подпола; Джон убрал ее на самое дно рюкзака. В потайном кармане имелось удостоверение личности для запасной легенды: сезонный рабочий в поисках места. Джон положил его в карман, очень надеясь, что оно не понадобится.
– Документы? – спросила Франка.
– Пользоваться ими не буду. Просто безопаснее ничего здесь не оставлять.
– Что делать с Беркелем?
Странно было называть по имени распростертое на полу мертвое тело. И странным казалось, что некогда это был ее жених, командир отряда гитлерюгенда, красавец, вслед которому оглядывались все девушки.
– Спрячем как следует.
– Снаружи? Думаешь его закопать? Земля наверняка еще мерзлая.
– Времени мало. Мы должны как можно скорее уехать. Помоги мне.
Они вместе пошли в гостиную.
– Давай уложим его в подпол. Потом, конечно, пойдет вонь… – Взглянув на Франку, он понял, что зря это сказал. – Здесь единственное подходящее место. Если обыщут второпях – могут и не найти. Нам нужно всего несколько дней. Спрячем труп – выиграем время.
Франка старалась не смотреть в раскрытые глаза Беркеля.
Труп еще не остыл. Франка взяла его за ноги, Джон – за руки. Когда они его подняли, Джон сморщился от боли.
Кровавый след потянулся до самого тайника. Франка положила на труп шинель и фуражку. Жалости она не испытывала – даже к его жене и детям. В мире, где нет Беркеля, они будут только счастливей. Ей хотелось плюнуть на труп. Какое облегчение, что этот подонок мертв! И какое утешение, что больше он никому не причинит вреда.
Доски уложили на место и поставили на них кровать. Франка принесла ведро мыльной воды, и они оттерли пол дочиста – уничтожили следы преступления. Скоро Франку Гербер объявят опасным врагом и пустят по ее следу гестаповских ищеек. Единственное спасение – швейцарская граница.
Во время уборки они почти не разговаривали, однако потом Джон усадил Франку за стол и сказал:
– Нужно спрятать его машину. Здесь найдется подходящее место? Какие-нибудь густые заросли…
– Да, есть такое место.
Джон положил на стол ключи Беркеля.
– Я поеду за тобой в его машине.
Они оделись и вышли. Франка обмотала лицо шарфом. Даже если они отдохнут в доме у дяди, им все равно придется хотя бы одну ночь провести в лесу. Снег уже давно не шел, и днем было тепло, однако ночи стояли страшно холодные. Франка посмотрела верх, на звезды, вздохнула, и ее лицо окутал белый пар.
Джон обыскал машину гестаповца.
– Вот спасибо, герр Беркель.
– Что там?
– Палатка. Маленькая, но нам хватит. Аптечка… Все у нас получится, обязательно!
Переложив палатку и аптечку к себе багажник, Франка двинулась в путь. Фары освещали только небольшую часть дороги и ближайшие деревья. Джон сначала предлагал ехать с выключенными фарами, но потом от этой мысли отказался: слишком опасно. В темноте трудно было ориентироваться. Дороги, слегка очистившись, годились разве что для саней или лыж. Франка ехала очень медленно и перебирала в уме подходящие укромные места.
Через пять минут они подъехали к тупиковому проселку и забросали «Мерседес» Беркеля старыми ветками. Из-за темноты было не понять, хорошо ли его спрятали, но время поджимало. Хотя до деревни было недалеко, сюда никто не ходил, во всяком случае, зимой.
Когда они вернулись к машине Франки, Джон хлопнул себя по лбу и тихонько чертыхнулся.
– Нужно было положить его в машину. Мне это даже в голову не пришло, так я запаниковал.
– Может, привезем его?
– Поздно. Времени нет.
К домику они вернулись около одиннадцати. Франка, взяв лампу, еще раз осмотрела полы – не осталось ли где крови? Потом пошла к Джону в кухню. Он разложил на столе карту.
– Ты хорошо знаешь местность к югу отсюда?
– Немного знаю. Мы ходили в походы в старших классах, правда, летом. Там холмы и густой лес.
– Значит, есть где прятаться. – Джон провел пальцем до границы с Швейцарией. На бумаге – несколько сантиметров, а на местности – девяносто километров через лес до ближайшей ее точки.
– Ширина пограничной зоны может достигать десяти километров. Лес – единственный реальный шанс. На дорогах слишком много патрулей, там не пройти.
– А сама граница?
– Да, дойти до границы – трудная задача, но это лишь начало. У немцев на протяжении десяти километров десятки постов. Между постами – патрули с собаками. На дорогах и в населенных пунктах полно солдат, а у сáмой границы – посты через каждые двести метров. У них приказ: останавливать и проверять всех, кто идет днем, а ночью – стрелять без предупреждения.
– Так вот почему вы с Ханом собирались переходить в горах к югу от Мюнхена?
– Да. Попасть туда нелегко, но в горах больше шансов перейти, чем здесь.
– А мы туда не доберемся, потому что меня вот-вот начнут разыскивать за убийство.
– Именно. Можно было бы и попробовать, ведь труп найдут не сразу, однако есть вероятность, что он кому-то сказал, куда поехал. Уже завтра к тебе явятся задавать вопросы. Нет, только через лес.
– А сама граница?
– Там нам повезет. Проскользнем – и свободны.
– Повезет? Такой, значит, у нас план?
– Не такой, но удача нам пригодится.
– Нам ведь нужно попасть в определенное место?
– Да. Возле Инцлингена.
– Нет, Джон. – Франка подняла ладонь. – Будет гораздо проще, если мы пойдем по отдельности. Ты вообще можешь доехать до границы на поезде. У тебя есть документы…
Джон отодвинул ее руку.
– Ладно, хватит. Собери столько продуктов, сколько мы унесем. Начни с самого легкого – хлеб и сыр. Потом – консервы. Воду. Консервный нож. Спички, кухонный нож. Есть спальный мешок, ты возьми еще пару одеял. Надень теплую куртку и шапку. Прихвати патроны для пистолета и все, какие есть, наличные деньги. Если нам повезет дойти – деньги пригодятся, чтобы подкупить постовых. А бензина у нас достаточно?
– Полбака есть.
– Хватит.
– Нужно подъехать как можно ближе к границе проселками. На больших дорогах всегда полно постов, даже ночью. Проверки для нас очень опасны, особенно когда узнают, что Беркель пропал. Никаких туалетных принадлежностей, одна смена одежды. Лишний груз нам не нужен. Берешь ровно столько, сколько в состоянии унести, в первую очередь еду и воду.
Джон свернул карту и встал.
– Мы справимся. – Он протянул Франке руку, и она взяла ее. – Не будем терять время. За пятнадцать минут соберемся?
– Да.
Джон чувствовал слабость в ногах. Совершенно незнакомое ощущение. Сможет ли он бежать, если понадобится, сможет ли пробираться по заснеженному лесу? Раньше тело его никогда не подводило – нужно ли было забить победный мяч в игре или на тренировке взобраться по стене. Джон надеялся, что и теперь, в самый ответственный момент, оно не подведет. Ведь сейчас от него зависит судьба еще одного человека – и судьба порученного дела. Он пошел в спальню и присел на кровать – не скоро ему придется наслаждаться уютом. Микропленку положил в потайной карман рюкзака, тщательно застегнул. Один пистолет пошел в рюкзак, другой – в карман куртки.
Джон в последний раз оглядел комнату, посмотрел на пол, под которым скоро начнет разлагаться труп офицера гестапо. Ничто не указывало на недавно случившиеся события. Он взял лампу и вышел, и комната погрузилась в темноту.
Франка собрала самые легкие продукты; оставались консервы и бутылки с водой. Джон сложил их в свой рюкзак, и его вес почти удвоился. Ничего, на Гвадалканале приходилось таскать и потяжелее. Да и на тренировках тоже. Донесет.
Он вышел из дому. Небо было чистое. Нет облаков – не будет снегопада. С другой стороны, не заметет следы.
Франка свернула одежду потуже и уложила в старый рюкзак, которым уже лет десять не пользовались. Руки до сих пор дрожали – то ли из-за случившегося, то ли из-за предстоящего. Трудно было отделить переживания о прошлом от страха перед будущим. Она снова мысленно прошлась по выбранному маршруту. Эти тропы она исходила еще подростком: зимой на лыжах, летом – пешком, однако машину не водила здесь ни разу. Неизвестно, как далеко удастся проехать по местным проселкам. Впрочем, выбора нет. За убийство своего сотрудника гестапо будет карать беспощадно.
Вещи были сложены. Франка вскинула рюкзак на плечи и, обведя взглядом комнату, осознала, что видит ее в последний раз. Самые обыденные предметы вдруг стали ей очень дороги. Потускневшие обои показались неслыханно красивыми; каждый предмет в комнате навевал драгоценные воспоминания. Даже старая расческа на столике уже представлялась фамильной реликвией, которую нужно беречь и передавать из поколения в поколение. Здесь они провели последнее лето с мамой.
И в гостиной нельзя было уйти от воспоминаний. Франка почти видела отца в кресле у камина и слышала, как мама хохочет над его бородатыми анекдотами. И Фреди – как он играет на полу с поездами, и ноги у него еще сильные, а душа чистая – какой оставалась до самого конца.
Джон уже вышел во двор. У нее лишь несколько секунд…
На стенах темнели прямоугольные пятна. Часы в прихожей отбили одиннадцать. Девушка шагнула к полкам. Фотографии, висевшие раньше на стенах, теперь внизу, в шкатулке. Франка открыла ее, взяла черно-белые снимки и вышла.
Джон сел на пассажирское место, Франка – за руль. Мотор, прежде чем завестись, пару раз чихнул. Свет от фар едва пронизывал темноту, освещая лишь небольшое пространство.
– Ты хорошо знаешь дорогу?
– Первые несколько километров – да, потом будешь подсказывать.
Джон вынул из кармана карту и стал водить по ней фонариком. Свет бросал на бумагу зеленоватые круги.
Франка чувствовала себя разбитой, но старалась держать себя в руках. Об отдыхе нечего и мечтать.
Ехали в молчании, очень медленно. Джон смотрел по сторонам, держа наготове пистолет. Порой приходилось останавливаться и объезжать густые заросли. Черный лес как будто решил поглотить проложенные в нем дороги. Путь, который Франка запомнила с детства, был почти непроходим. Чем дальше они продвигались, тем больше чувствовался натиск природы на привычный мир человека. Это рождало ощущение безопасности.
Заехав в очередной тупик, Франка нарушила молчание. Машину окружала стена темных деревьев. Было почти пять утра.
– Сможем проехать дальше? – спросила Франка.
– Если только вернуться и объехать. По карте понять не могу.
– А где мы?
– По-моему, Бюрхау прямо впереди по курсу.
В последний раз Франка навещала дедушкиного брата много лет назад. Тогда она весело здоровалась с каждым, мимо кого проезжала на велосипеде; теперь нацисты приучили людей не доверять друг другу. Доверие подразумевает свободные разговоры, а именно их нацисты боятся больше всего.
– Деревня совсем маленькая, – заметил Джон. – Несколько домов. Как думаешь, здесь есть посты или патрули?
– Не знаю. Солдат везде полно.
Джон не смог полностью открыть дверцу – так густо росли здесь деревья. По этой дороге машины явно не ездили много лет. Он пробрался через небольшую рощу и увидел домики на склоне холма. Блестели под луной покатые крыши. Все было недвижно, не светилось ни одно окно. Джон вернулся к машине.
Франка выключила мотор и пересела на пассажирское сиденье. Джон забрался в машину.
– Темно, тихо, постов не видно. Вроде все спокойно.
Во мраке лицо Франки казалось светлым пятном.
– А твой дядя – человек надежный? Нам нельзя рисковать.
– Герман уже не выходит из дому, и я знаю, где у него запасной ключ.
– Когда ты в последний раз его там видела?
– В тридцать восьмом, и он, я уверена, там и лежит. Поговорю с дядей утром. А ты прячься. Даже дяде Герману незачем знать, что я не одна.
Они вышли из машины. Несколько минут закидывали ее ветками. Иллюзий не строили – если кто-то подойдет близко, машину обязательно заметит. Потом надели рюкзаки и пошли, стараясь держаться поближе к деревьям.
Франка шла впереди; на вершине холма она остановилась. Темнота и тишина. За прошедшие годы деревня не изменилась совершенно. Особенно радовало отсутствие нацистских флагов. Как будто национал-социалисты сюда еще не добрались. Когда Франка была здесь в последний раз, в деревне жили человек пятьдесят, и вряд ли число жителей с тех пор увеличилось.
Девушка махнула Джону, и они стали спускаться. Ноги проваливались в снег до колена. Двести метров одолели за несколько минут.
Тетя Лотти умерла еще в двадцатые. Отец Франки говорил, что от разбитого сердца. От печали по убитым на прошлой войне сыновьям.
Приложив палец к губам, Франка сунула руку под цветочный горшок справа от деревянной двери. Джон понимающе кивнул, и через секунду она вставила ключ в замок. Дверь с негромким скрипом открылась. Девушка замерла, прислушиваясь. Дом был такой же, каким она его помнила, – старый и облезлый. Она повела Джона вверх по лестнице. Ковер, переживший не одну тысячу шагов, местами протерся почти до дыр. Франка и Джон старались идти по краю, но ступеньки все равно скрипели. Дядина спальня выходила прямо на лестницу. Оттуда доносился стариковский храп. Франка провела Джона к двери в конце коридора и, осторожно положив пальцы на дверную ручку, словно та могла рассыпаться от прикосновения, тихонько ее повернула.
В комнате, если не считать пыли, царил порядок. Кровать стояла заправленная.
– Комната дяди Отто. Можем здесь отдохнуть.
– А дядя Герман?
– Думаю, он уже много лет сюда не заходит. Я с ним сама разберусь. Здесь мы в безопасности.
Джон снял рюкзак и положил на стул в углу. Занавески были задернуты. Он чуть отодвинул одну и выглянул. Место не очень подходящее; впрочем, им теперь везде опасно. Через несколько часов предстоит долгий поход к границе. Джон чувствовал все большую усталость – давало о себе знать многонедельное лежание в постели. Он кивком указал Франке на постель, а сам растянулся на полу.
– Не придумывай, – заявила она.
– Неприлично как-то. Мне и здесь хорошо.
– Нам обоим нужно выспаться. А спать лучше всего на кровати.
Франка сняла ботинки и легла с краю.
– Ложись! – велела она и почувствовала, как сзади под его тяжестью прогнулся матрас. Некоторое время она лежала с открытыми глазами, а потом ровное дыхание Джона нагнало сон и на нее.
Ей приснился Беркель; он хватал ее за горло, наваливался всей тяжестью, и глаза у него были бешеные. Франка заставила себя проснуться. Джон еще спал. За окном серело небо. Внизу раздавались шаркающие дядины шаги.
Похоже, они проспали дольше, чем собирались. Через несколько часов начнет темнеть. Ночью спрятаться в лесу легче – но и опасней. Сначала нужно поговорить с дядей, причем не только из уважения к хозяину; у него наверняка, как всегда, наготове заряженный дробовик, за который он чуть что хватается. Влезший в дом чужак – отличная мишень. А Джону следует выспаться. Сюда он дошел на чистом упрямстве.
Оставив его спать, Франка потихоньку вышла.
Герман сидел в кухне и ел суп. Лицо у него было сморщенное, словно печеное яблоко. Белые усы, белая шевелюра. Увидев Франку, он выронил ложку.
– Франка?! Откуда ты взялась?
– Дядя, прости, пожалуйста. Я ходила в поход и заблудилась. Нужно было где-то передохнуть. Я знала, что ты не рассердишься, если я у тебя прикорну.
– Конечно, конечно. – Он вскочил.
– Сиди, пожалуйста. – Франка села рядом.
Дядя взялся ее угощать, возражений и слушать не стал. Через две минуты она тоже ела жиденький суп из турнепса.
– Значит, ты не против ненадолго меня приютить?
– Ты что! Мы с тобой столько не виделись.
Старик пошаркал к плите и налил себе еще миску.
– Мне так жалко было твоего отца… Война все страшнее. Нацистское помешательство – настоящая зараза, из-за него гибнет уйма невинных людей… Про безумие, которое творилось тридцать лет назад, говорили, что оно положит конец всем войнам, и вот опять то же самое, только теперь куда хуже.
– Вас здесь война, кажется, не очень сильно затронула.
– Вроде бы нет.
– Твои соседи тоже так думают? Насчет нацистов?
Герман пожал плечами.
– Кто знает? Мы такое не обсуждаем. Соседи у меня, правда, хорошие. Женщина тут одна, Каролина, заходит каждый день проверить, как я. У нее оба сына погибли на фронте. – Он покачал головой. – Нет, от войны нигде не укрыться, даже здесь. А ты – я запамятовал – какого года?
– Семнадцатого.
– Помню, как держал тебя на руках совсем малютку. У тебя уже тогда были прекрасные золотистые кудри.
Старик опустил ложку и уставился в пространство.
– Как раз в том году был голод, страшный голод, из-за блокады.
– Я слышала.
– Британцы закрыли Северное море и хотели уморить нас голодом. Люди гибли ни за что. У нас еда была, но мы тоже ходили поджарые, что твои борзые. Мой дед умер от дизентерии, сестра от туберкулеза, а в общем – от плохого питания. Каждая семья так или иначе пострадала – от голода, от сумасшедшего кайзера, от французов, британцев, от нашего ура-патриотизма… И теперь творится то же самое.
Некоторое время они сидели молча.
– Дядя, мне нужно идти.
– Ты не останешься? Столько не виделись…
– Не могу. Я бы с удовольствием.
– Как славно, что ты меня навестила! Я рад.
– И я.
Под Франкой скрипнул старый стул; она встала. Зная, что вряд ли еще увидится со стариком, девушка замерла посреди кухни, крепко его обняв, и отпустила, только вспомнив про Джона, который ждал наверху.
Он был уже готов и стоял у дверей.
Франка попросила дядю показать ей двор, Джон тем временем прокрался по лестнице к двери. Спустя несколько минут Герман с Франкой вернулись в дом. Франка опять его обняла: больше ей не суждено увидеть кого-либо из родственников. Все дорогие воспоминания останутся ей одной. Лишь она будет помнить, какая веселая была мама, как красиво пел папа и какую искреннюю любовь дарил Фреди всем, кого только встречал. Эти осколки прошлого скоро превратятся в ничто.
Дядя распрощался с ней и поднял руку, когда она переступила через порог.
Франка последовала за Джоном, который спрятался за соседний дом. Чуть в отдалении начинался лес. Они молча стали подниматься на холм, и скоро вокруг них сомкнулись деревья. Лучи бледного зимнего солнца с трудом пробивались сквозь густые заснеженные ветви, и даже днем здесь царил полумрак. Франка пожалела, что не взяла снегоступы – не проваливались бы, как ботинки, в этот липкий снег.
Джон нашел подходящие ветки и сделал из них посохи. Снаружи кусал холод, по спинам тек пот. Так и шли – по настоянию Джона в полном молчании.
Джон прокручивал в голове самые разные ситуации, старался вспомнить все, чему его учили, каждое слово инструкторов. Он искал решение задачи: как добраться живыми до Швейцарии? Вспоминал, как его учили переходить границу. В принципе перейти возможно. Здесь нет ни стены, ни колючей проволоки, только посты. А постовые – тоже люди. Они порой засыпают. Или читают письма от родных, когда полагается бдеть. Во время дежурства они разговаривают, шутят, едят. Между постами есть расстояние. Их расположение отмечено на карте. Некоторые эту границу уже переходили, к тому же из-за военного времени количество постов могли и уменьшить. Люди нужны и на русском фронте, и для защиты страны от наступающих с запада частей коалиции.
Франка шла позади и смотрела Джону в спину. Двигался он собранно и решительно. Было непонятно, болят ли у него ноги. Время от времени она начинала думать о том, что ждет их у границы, но тут же себя одергивала: сначала нужно дойти. Колебаться поздно. Единственное спасение – попасть в Швейцарию до того, как гестаповцы найдут под полом старого домика труп Даниэля. Тогда на всех дорогах понаставят солдат…
Каждый трудный шаг приближал к цели. Оставалось меньше сорока километров.
Шли по компасу. Неба почти не видели – только ветви. Ноги болели, и Джон не знал, отчего – из-за недавно заживших переломов или из-за сильного напряжения. Наверное, давало о себе знать и то, и другое.
Он остановился у старого пенька – подождать отставшую Франку. Девушка размотала шарф, и он любовался ее лицом, словно прекрасной драгоценностью. На первом месте по-прежнему оставалось задание, однако не меньше его беспокоила и участь Франки.
– Почти пять. Скоро стемнеет. Думаю, мы прошли больше десяти километров. Как ты себя чувствуешь?
– Полна сил.
– Будем идти еще часа два. В темноте опасно, но выбора нет. Тело Беркеля уже наверняка обнаружили, и нас начинают искать.
– Согласна.
– Ты поосторожней. Внимательно смотри под ноги. Для ночевки подыщем роскошную пещеру.
– Заманчивая перспектива.
– И не говори потом, что я вожу тебя не в самые лучшие места.
– Да уж. Умеете вы развлечь даму.
– Если ничего не найдем, есть палатка Беркеля. Ну, готова?
– Да.
И они двинулись дальше.
Когда к власти пришли национал-социалисты, Армин Фогель уже семь лет проработал в полиции и с легкостью перешел в гестапо. Он служил закону, и теперь закон дал ему власть, о которой он и мечтать не мог, поступая на службу в середине двадцатых. Такая власть многого стоит, и все убеждения, каких он придерживался в юности, полностью растворились в болоте нацистской идеологии. Пока в гестапо непрерывным потоком текут доносы, такие, как он – важные спицы в колесе власти, – без работы не останутся. Жалость и всякие переживания в столь ответственном деле неуместны. Жалость – удел слабых, а переживания – побежденных.
В самом начале третьего часа зазвонил телефон. Фогель отодвинул бумаги, почти полностью закрывавшие стол, и взял трубку. Приложил ее к уху и поежился – холодная.
– Хайль Гитлер! – Раньше ему казалось странным так отвечать на звонок, но давно привык.
– Герр Фогель, это фрау Беркель. – Женщина явно очень волновалась. – Вы не знаете, где мой муж? Он не пришел вчера домой, и до сих пор его нет. Хотя он и раньше задерживался, так надолго – ни разу. Я постоянно ему звоню – не отвечает.
Фогель пообещал отыскать Даниэля и повесил трубку. Общаться с женой коллеги, тем более когда она в таком настроении, ему совершенно не хотелось. Собственной супруги хватало. Он встал и с хрустом потянулся. Кабинет Беркеля был рядом.
Фогель открыл дверь и вошел. Пусто. На столе, как и у Фогеля, высились горы бумаг, только Беркель всегда записывал свои дела в настольный календарь. Ну конечно, коллега – работник донельзя педантичный – записал адрес подозреваемой.
– Так ты отправился к Франке Гербер! – ухмыльнулся Фогель. – Кобель ты эдакий!
Он положил календарь на место и решил в ближайший час ничего не предпринимать.
Через пятнадцать минут снова позвонила жена Беркеля. На сей раз Фогель так легко не отделался, пришлось пообещать немедля заняться поисками пропавшего супруга. Он не стал говорить фрау Беркель, что ее муж поехал допрашивать молодую красивую женщину и к тому же свою бывшую возлюбленную. В деле Гербер телефонного номера не имелось, только адрес, и оставалось лишь одно: ехать туда самому. Фогель направился к машине, по дороге спрашивая себя – не решил ли Даниэль гульнуть от жены? Такие вещи полагается делать аккуратно и уж тем более не втягивать в неприятности коллег.
Хотя иногда Фогеля и покалывала мысль о костылях, зачем-то понадобившихся Франке, колеся по окрестностям в поисках ее дома, он по большей части клял на все корки Даниэля: нужно все-таки держать свои порывы в штанах!
В пятом часу Фогель разыскал наконец дом. Понимая, что обратно поедет по темноте, громко выругался. Дом выглядел необитаемым, однако многочисленные следы ног и шин говорили иное. Кто-то здесь побывал. Опытным взглядом Фогель различил следы двух автомобилей. Здесь были разные люди и как минимум две машины.
Свет в доме, конечно, не горел, вокруг стояла тишина. Ни тебе телефонных звонков, ни сварливых жен, ни вопящих под пытками подозреваемых. Наслаждение, да и только. Уже много лет Фогель не испытывал такого покоя. Он постучал в дверь. Потом еще постучал. Тишина. Дверь была заперта.
Фогель подошел к небольшому окну, заглянул. В спальне был порядок – казалось, тут давно никто не спал, но он разглядел смятое покрывало, а на столике – свежие пятна от свечи.
Гестаповец вернулся к двери и попытался ее выбить. Получилось с третьей попытки. В пятьдесят лет он еще о-го-го.
Часы в прихожей встретили его неустанным тиканьем. Фогель крикнул, хотя уже знал, что никто не отзовется. Он прошел в гостиную и увидел на полу светлое пятно – доски зачем-то оттирали. Наклонился, потрогал.
Найдя в углу лампу, Фогель зажег ее и заглянул в кухню. Пепел в очаге не успел слежаться, ему не больше двух дней. Он вернулся в гостиную, стал разглядывать стены. Увидел в одной из них небольшое круглое отверстие. Потрогал – дырка от пули. Уже этого достаточно, чтобы уехать и привезти сюда людей, только сначала нужно еще посмотреть. Хозяева явно убегали в спешке.
Фогель зашел в большую спальню, пошарил в шкафу, заглянул под кровать. Нашел старую одежду да кое-какие принадлежности дамского туалета. Отправился в другую спальню. Распахнул дверцу шкафа – тоже старая одежда, мужская и женская. Порывшись в тумбочке и на туалетном столике, присел на кровать – собраться с мыслями. Под его основательным весом кровать скрипнула, а затем он почувствовал ногами легкий сквознячок. Очень слабый, ощутимый лишь потому, что, когда он сел, штанины чуть поднялись. Фогель нагнулся и увидел щель в полу. Он встал и отодвинул кровать. Потом сходил в кухню за ножом – и скоро смотрел в остекленевшие глаза Даниэля Беркеля.
Каролина Бидерман считала себя хорошим человеком и заботливой соседкой. Сначала она навещала старика из чувства долга, а позже искренне привязалась к Герману и даже с нетерпением ждала, когда настанет время к нему идти. Муж ее предпочитал сидеть и читать газеты или слушать радио, а в промежутках прикладываться к стаканчику домашнего шнапса. Оба сына отдали свои жизни рейху, а дочери давно вышли замуж, одна за чиновника в Бремене, а другая за капитана во Фрайбурге. Даже хорошо, думала Каролина, что ей есть о ком заботиться. Германа она навещала почти каждый день – готовила ему обед и слушала бесконечные рассказы о прежних лучших временах. Его политические взгляды граничили с либеральными – это слово нынче стало ругательным, – но Каролина старалась не обращать внимания. Мало ли что старики плетут. Какой с них спрос.
Каролина сунула руку под цветочный горшок у двери Германа и вдруг заметила, что он стоит не так, как обычно.
Герман дремал в кресле, и она пошла прямиком в кухню – готовить овощную запеканку. Когда она застучала ножом, старик проснулся и что-то сказал.
– Не вставайте, герр Гербер. Это я.
Через пять минут она нарезала овощи, сунула в духовку и вышла из кухни.
– Каролина, ты такая славная.
– Стараюсь, герр Гербер. Через двадцать минут будет готово. Я вам еще понадоблюсь?
– Нет, я справлюсь.
– У вас гости были?
– Да. Внучатая племянница. Заблудилась в горах. Утром зашла немного отдохнуть. Я ее накормил, и она ушла. Я очень был рад, давным-давно ее не видел. И не упомню, сколько лет.
Каролина насторожилась.
– Франка? Это которую судили в Мюнхене вместе с врагами-диссидентами, что выступали против фюрера?
– Да, та самая. Она свою ошибку искупила, и ее восстановили в правах.
– Конечно-конечно. Людям нужно давать второй шанс. Хотя бы некоторым. Ну, мне пора. Если что понадобится, зовите. А нет – так завтра зайду.
Каролина ушла, провожаемая словами благодарности – и одолеваемая сомнениями. Может, ничего особенного и не случилось, но в такое время лучше себя обезопасить. Конечно, эту девушку обманули, заморочили. И все же ее признали виновной… да и граница недалеко. Чего ради она бродила тут ночью? Почему не попросила кого-нибудь из соседей отвезти ее домой?
Лучше сообщить, куда следует. Местная полиция наверняка заинтересуется.
Фогелю не хотелось оставлять тело убитого товарища под полом затерянной в горах лачуги, однако он знал: место преступления трогать нельзя. Другом своим он Беркеля никогда не считал, но все же тот был хороший человек, семьянин, верный солдат рейха. При жизни Даниэля об этих качествах как-то не думалось. На обратном пути Фогель, снедаемый ненавистью к убийце, так вцепился в руль, что побелели костяшки.
Бросив машину на подъездной дорожке к зданию гестапо, он сразу собрал всех дежурных сотрудников на срочное совещание. Новость их буквально потрясла; каждый поклялся отомстить подлой твари, дерзнувшей совершить столь жестокое и гнусное преступление. Фотографии Гербер в деле не оказалось, и художник-криминалист набросал портрет по описаниям тех сотрудников, кто ее видел.
– Ее автомобиля на месте нет, – говорил Фогель. – Следует блокировать дороги километров на сто во всех направлениях и до границы. Обязать гарнизоны вермахта содействовать в поисках. Она направляется в Швейцарию, я почти уверен. Больше ей деваться некуда. В Германии от нас не спрячешься. Сообщить во все отделения полиции и блокляйтерам. Кто-то что-то знает. Две недели назад она искала костыли – для своего, как она сказала, приятеля, который упал, катаясь на лыжах. Возможно, она действует не одна.
Сотрудники стали перешептываться.
– Мерзавку нельзя упустить! Никто не смеет так поступать с гестапо. Мы – это Закон, и воздаяние будет беспощадным. – Он стукнул кулаком в стену. – Взять живьем! Хочу, чтобы ее последние часы были страшными.
Через полчаса поступил звонок от блокляйтера из Бюрхау. Фогель опять собрал сотрудников, только теперь их пришло в три раза больше. Они жаждали крови, словно свирепые псы. Все силы будут брошены на границу в районе Бюрхау. Вероломная тварь не доберется до Швейцарии.
Ступни у Франки превратились в огромные белые комья. Если тут где-то и была дорога, то ее замело напрочь, и путники с трудом вынимали ноги из глубокого снега. Шел одиннадцатый час. Каждый шаг давался все трудней.
Джон шел впереди, и Франка то и дело дотрагивалась до его спины, давая знать, что она здесь, не отстала. В голове было пусто, оставалась только мысль о необходимости как-то переставлять ноги и ощущение страшного холода. Глаза уже привыкли к темноте. Лишь изредка сквозь заснеженные ветви проникал серебристый свет луны. Деревья стояли то чаще, то реже – где-то приходилось брести через открытую поляну, а где-то попадались густые рощицы лиственных деревьев; гиганты вонзали голые ветки в ночное небо, словно пики.
Окна далеких ферм светились теплым светом, из труб в полной тишине поднимался дым. Джон и Франка шли без отдыха.
Около полуночи Джон вдруг поднял руку. Франка замерла и согнулась, опершись руками на коленки. Джон сделал ей знак не двигаться и отошел за деревья. Франка у которой все тело и болело, и замерзло, и горело, прислонилась к стволу.
– Вон там, в скале, есть пещера. – Джон указал пальцем. – Видишь?
Франка ничего не видела, но кивнула.
– Отдохнем несколько часов. Пошли.
Он прошел пять или шесть шагов и обернулся. Франка не тронулась с места, словно после остановки из нее ушли все силы. Джон вернулся и протянул руку, и она за нее взялась. Они шли в молчании, и скоро перед ними возникла пещера – темное пятно на сером фоне скалы. Джон вынул фонарик.
– Нужно убедиться, что тут не отдыхает медвежье семейство или пара волков.
У Франки не хватило сил ответить. Джон снял с нее рюкзак и, едва не падающую, завел внутрь и усадил на кучу сухих листьев. Потом достал из рюкзака и протянул бутылку с водой. Холодная вода ее чуть взбодрила.
Джон набрал хвороста, и через несколько минут в пещере пылал веселый огонь.
– Нас не увидят? – спросила Франка.
– Если идут за нами по пятам – могут, но нам нужно согреться. Отдохнем часа три и пойдем к границе.
Джон развернул карту.
– До места километров семнадцать. Если идти всю ночь, к утру доберемся.
– А переходить будем днем?
– Нет. Сначала осмотримся. Перейдем где-то здесь. – Джон ткнул пальцем рядом с селением Инцлинген. – В предгорьях есть тропа, которая ведет к швейцарскому таможенному пункту. Ориентир – ручей. Согласно карте, рядом нет ни охраны, ни постов наблюдения. Слепая зона – небольшой участочек, который ниоткуда не видно. Знаешь это место?
– Нет. В детстве я бывала в Швейцарии, но когда мы в школе ходили в поход, то не крались под покровом ночи.
– А зря, было бы гораздо увлекательней.
– Наши учителя, в отличие от тебя, тягой к приключениям не страдали.
– Мы найдем ручей и, когда стемнеет, перейдем границу. Завтра в это время будем уже в Швейцарии, в безопасности.
– Все так просто…
– Да ничего сложного и нет.
– И твоя задача будет выполнена.
Джон подбросил в огонь ветку.
– В какой-то степени. Давай-ка поедим.
Они достали хлеб и сыр и за несколько секунд уничтожили свои порции. Открыли мясные консервы. Франка управилась первая и смотрела, как ест Джон. Пустая банка тихо звякнула о каменный пол. Они сидели рядышком и смотрели в огонь.
– Перейдем границу, а потом что? Я-то, наверное, проведу остаток войны в каком-нибудь лагере для беженцев, среди таких же нелегалов. А ты?
– Я отправлюсь в Берн. У нас там представительство. Доложу о выполнении задания, и меня, видимо, отправят домой – ждать следующего.
– Вернешься героем?
– Не совсем. Рано или поздно война закончится. Чем тогда займешься?
– Не знаю. При нынешних обстоятельствах хорошо бы просто выжить. О дальнейшем я пока не задумывалась. Наверное, вернусь в Мюнхен. Придется строить заново – и мою жизнь, и вообще страну. Моя профессия пригодится.
– Германия была до нацистов, будет и после.
– Этот позор нам еще долго не смыть.
Джон закашлялся.
– Надеюсь, мы с тобой не потеряем друг друга из виду. Я у тебя в большом долгу.
– Я в таком же долгу – за то, что ты спас меня от Беркеля, и за то, что я тебя тогда нашла.
– За то, что ты меня нашла? Ты ведь спасла меня.
– Благодаря тебе у меня появилась цель. Ты оказался в нужное время в нужном месте.
– Как и ты.
Огонь зашипел и затрещал, и Джон подбросил веток.
– А не хочешь поехать со мной в Америку? Я понимаю, это далеко, и все там другое, но, может быть, тебе понравится…
– В Филадельфию?
– Почему бы нет? Филадельфия – прекрасный город. А вообще – поедешь, куда захочешь.
Франка взяла ветку и поворошила угли.
– Давай пока постараемся выжить, ладно? Тогда и станем думать о будущем.
– Да. Пожалуй, я увлекся. – Он обнял ее за плечи. – Поспи. Нам через три часа выходить.
Франка расстелила на земле спальный мешок. Лежать оказалось мягче и удобней, чем она думала. Джон остался сидеть, глядя на вход в пещеру. Перед тем, как погрузиться в глубокий сон, Франка только и успела подумать: «Когда же он сам ляжет?»
Ей опять снился Беркель, уже не один, а с сотнями солдат. Тыча в небо факелами и штыками, они распевали песни, которые раньше пела и она – когда была в Союзе немецких девушек. Беркель, в рваной одежде, истекающий кровью, с дырками от пуль, держал на цепи овчарку. Толпы берсеркеров гнались за ней по лесу, и от яркого света факелов она спотыкалась о собственную тень.
Франка проснулась; перед ней пылал костер. Джон, казалось, так и не шевельнулся.
– Три часа, – сообщил он. – Пора идти.
