Глава 17
«1 ноября 1848 года
Моя дражайшая Мэри,
мистер Симпсон отказался посетить нас. Очевидно, мистер Локхарт был очень груб с ним в предыдущих случаях и в своих бранных статьях. Я пребывала в чрезвычайном замешательстве. Хуже того, мой муж объявил, что я должна надеть поношенное платье и одна отправиться в дом мистера Симпсона, притворившись другой женщиной в надежде на то, что он примет меня. Я знаю, что мистер Локхарт жаждет получить представление о внутреннем мире мистера Симпсона и о его практике родовспоможения, но его мысли о том, что именно я смогу поведать после осмотра, находятся за пределами моего понимания.
Для подготовки к этой роли он велел мне проконсультироваться с горничной о привычках и обычаях низшего сословия и показал мне анатомические иллюстрации, от вида которых я, наверное, никогда не оправлюсь. Я опасаюсь, что мистер Дж. Янг Симпсон раскроет мою личину и сильно рассердится. Но еще больше я боюсь, что этого не случится, и тогда я буду вынуждена подвергнуться его доскональному осмотру, – и это при том, что я не лечилась ни у кого, кроме нашего дорогого доктора Лэйрда и моего мужа. Сейчас я всем сердцем желаю снова быть девушкой, а не замужней женщиной. Жить в родном Хаддингтоне, собирать чернику вместе с тобой и кататься на лодке по тихой речке.
На этом я пока что остановлюсь и продолжу в другой день, когда, надеюсь, смогу сообщить тебе более радостные новости. Я подожду с отправкой этого письма, так как не хочу тревожить тебя. Кроме того, мистер Локхарт считает, что я пишу слишком часто, и я боюсь, что он запретит мне отправить сразу два письма вместо одного».
«Мэри,
я встретилась с великим человеком. Конечно, я не должна так отзываться о нем в присутствии моего мужа, но могу рассказать тебе, какой он добрый и обходительный. Он сказал, что все идет превосходно и что при осмотре он не выявил никаких аномалий или причин для тревоги. Я едва не выдала себя, когда начала задавать вопрос о моей матке, – ведь простолюдины не знают такого слова, – но вовремя успела закашляться. Он велел известить его, когда приблизится мой срок, и не обращаться в больницу без крайней надобности. По его словам, если я буду содержать дом в чистоте, то лучше рожать там. Но я знаю, что муж все равно отправит меня в больницу, хотя он не может гарантировать, что именно мистер Симпсон будет присматривать за мной.
Я понимаю, что не должна давать волю своим фантазиям, но чувствую ужас, когда просыпаюсь одна в постели по ночам. Ребенок шевелится, но я боюсь, что он так и не сделает первый вдох. У меня жуткое предчувствие, и тут не помогают никакие молитвы. Мистер Локхарт дает мне лекарство от нервов, но оно не улучшает мое настроение. Мне нужно стараться еще сильнее и думать только о приятных вещах.
Твоя любящая Джесси».
«Дражайшая Мэри,
у меня хорошие новости! Мне разрешили рожать дома. Мой муж как будто отказался от намерения шпионить за мистером Симпсоном, и его глаза сияют новым светом. Он выглядит на пять лет моложе! Он считает, что изобрел новый способ профилактики родильной горячки, и хочет, чтобы я стала объектом для его эксперимента. Я сказала, что если это поможет его исследованиям, то я готова. По правде говоря, мне страшно, но если эксперимент будет успешным, это может спасти тысячи жизней. Только представь, Мэри! Тысячи женщин останутся в живых из-за одного маленького эксперимента. Я понимаю, что честь этого достижения будет принадлежать мистеру Локхарту, но приятно думать, что я тоже сыграла незначительную роль. Кроме того, мистер Локхарт уверяет, что я не подвергнусь никакой опасности и что он не допустит никакого вреда для своей „маленькой голубки“. Как я могу отказаться?
После рождения ребенка мистер Локхарт пропишет мазь для больных мест, и я надеюсь встать на ноги как можно скорее. Мистер Локхарт полагает, что причиной многих случаев послеродовой горячки является вынужденное долгое пребывание женщин в постели. По его словам, это распространенный фактор (разумеется, кроме самих родов, которые являются неустранимым фактором)…»
* * *
Стелла с трудом оторвалась от чтения письма. Оно было последним в пачке и резко обрывалось, как будто Джесси прервалась на середине предложения и не имела возможности закончить его. Стелла забаррикадировалась в своем кабинете, чтобы выполнить кое-какую работу, прекрасно понимая, что если она увидит Джейми, то моментально отвлечется от других дел.
В картонной архивной коробке находились пачки писем, куча фотографий на дне и несколько разрозненных мелочей, таких, как потускневшая медаль на ветхой ленточке и корешок квитанции из химчистки в Ливингстоне, датированный 1962 годом.
Джейми забросил изучение дневниковых записей Джеймса Манро, сказав что-то о необходимости «быть ближе к дому». Стелла понимала, что эпизод со спасательным катером вернул его к мыслям о родителях, и надеялась, что он найдет что-нибудь утешительное. Когда произошла трагедия, ему еще не исполнилось двадцати лет и он учился в университете. Должно быть, это оказало на него сильнейшее влияние, поскольку в таком возрасте человек обычно считает, будто взрослые всегда знают, что они делают. Было логично, что возвращение в Манро-Хаус пробудило ранние воспоминания, но Стелла опасалась, что он не найдет там ничего хорошего для себя. Она хотела, чтобы он сосредоточился на более отдаленном прошлом, когда его предки были изобретателями и экспериментаторами, а все личные темы были слишком чуждыми и далекими для какого-либо эмоционального воздействия.
Стелла начала укладывать вещи обратно в коробку. Сначала она положила дневник на фотографии, но потом, поскольку текущие дела были закончены, снова достала его и начала перелистывать. Джейми был прав: сплошные числа и графики. На титульном листе стояло имя Джеймса Манро и красовалась извилистая подпись, повторенная несколько раз, как будто он заучивал написание.
Обложка обветшала от времени, и несколько страниц отклеилось от корешка. Стелла вынула и тщательно разгладила их, а потом постаралась аккуратно заправить обратно. При этом она увидела, что одна страница отличается от других по цвету и толщине бумаги. Это было очередное письмо:
«Мэри,
сейчас я очень слаба, и от света у меня болят глаза. Мне не хватает воздуха, и я едва могу припомнить ту маленькую девочку, которая собирала чернику вместе с тобой. Я знаю, что у меня был ребенок, потому что мой живот больше не тугой и распухший, как раньше. Я ощущаю утрату как опустевшую комнату, которая когда-то была теплой и любимой, а теперь стоит холодная и заброшенная. Думаю, у меня была девочка. Мистер Локхарт не говорит со мной о ребенке. Он вообще не разговаривает со мной. Я знаю, что это письмо не будет отправлено и ты не прочитаешь его. Он сам прочитает его. А потом он накроет мое лицо влажной тканью и будет держать, пока я не засну. Может быть, на этот раз я засну и не проснусь. Я плыву глубоко под водой и не вижу поверхность. Я не могу подняться наверх».
Почерк был таким мелким, что с трудом поддавался прочтению. Джесси заполнила все свободное место на бумаге, как будто у нее больше не было писчей бумаги или она чувствовала, что это ее последнее письмо.
«Дорогой мистер Вуд,
как вы можете видеть из приложенного письма, написанного рукой Джесси, ваша дочь нездорова. Она немного помешалась и стала буйной, поэтому я вынужден потчевать ее успокаивающими микстурами ради ее собственного комфорта и безопасности. Я не сразу отправил это письмо, ибо желал защитить вас и членов вашей семьи от ужасов ее нынешнего состояния. Теперь же я прилагаю его к своему посланию, дабы продемонстрировать, что Джесси получает самую лучшую медицинскую помощь, которую только можно получить за деньги. Будьте уверены, что я пойду на любые меры, лишь бы моя драгоценная жена снова была здорова. Это моя супружеская обязанность, и я не собираюсь от нее уклоняться. Я прошу вас уважать нашу личную жизнь в это трудное время и обязуюсь сразу же поставить вас в известность, как только наступит улучшение. Я понимаю, что вам не терпится увидеть вашу дочь, но вынужден настаивать на том, чтобы вы воздержались от предполагаемого визита. Джесси находится на очень деликатной стадии лечения, и любое нарушение процедуры может иметь катастрофические последствия.
Искренне ваш,
Дж. У. Локхарт».
Джейми постучал в дверь и вошел, не дожидаясь разрешения.
– Кофе? – предложил он, но тут увидел выражение лица Стеллы. – Что случилось?
– У нее родился ребенок, – сказала Стелла. – Но после родов ей было очень плохо. Не думаю, что она выжила. Так или иначе, Джеймс Локхарт написал ее отцу и приложил ее последнее письмо. Если бы она выжила, то осталось бы что-то еще, не так ли?
Джейми протянул руку и прикоснулся к ее плечу:
– Может быть, более поздние письма не сохранились.
Стелле хотелось плакать.
– Не знаю, почему я так расстроилась. Это же случилась давным-давно. Я даже не знаю эту женщину, – зачем-то добавила она. Разумеется, она не могла знать Джесси, и все же они как будто были знакомы. Джесси была храброй и решилась помочь мужу в его исследованиях – сделать что-то хорошее для мира, хотя она была женщиной и имела крайне ограниченный выбор.
Стелла почувствовала, что у нее перехватило дыхание и сдавило грудь. Это было старое и привычное ощущение, от которого она в последнее время стала отвыкать.
– Хочешь, я проверю дневники и сообщу тебе, если найду новые упоминания о Джесси или о ее ребенке?
Стелла кивнула, не доверяя своему голосу. Тонкая и мягкая бумага под ее пальцами как будто была готова рассыпаться в любой момент.
И что тогда останется от Джесси Локхарт?
Вообще ничего.
– По крайней мере, у нее был ребенок, – сказал Джейми. – Если он выжил, то ее жизнь продолжилась в нем. – Слова прозвучали неуклюже и даже фальшиво, но Стелла оценила попытку. Он встал и неуверенно направился к выходу. – Пожалуй, я принесу чай.
– Спасибо, не надо. – Стелле хотелось просто побыть одной.
Она размышляла, правда ли, что Джесси немного помешалась после родов. Мелкий, скомканный почерк определенно принадлежал человеку с нарушенной психикой и сильно отличался от плавных, закругленных форм букв из предыдущих писем. Там было больше чернильных клякс, как будто Джесси не промакивала бумагу или не пользовалась ровной поверхностью для письма. Разумеется, она писала в постели, но, наверное, муж отказался помочь ей. От этой мысли Стелла испытала моментальную вспышку гнева. Она невольно подумала, что муж вообще отговаривал ее от попытки написать письмо. Глядя на листок, Стелла осознала, что ближе к концу почерк становился более плотным и упорядоченным.
Одно слово – «помогите» – выскочило оттуда, где Стелла сначала увидела лишь большую кляксу. Оно было написано под прямым углом к остальной части предложения, и Стелла развернула листок, чтобы лучше видеть. Отметины между строчками, которые она принимала за помарки или бессмысленные слова, сразу же превратились в разборчивые письмена. Да, буквы были крошечными и местами косыми, изгибаясь под разными углами между горизонтальными строками, но вполне читаемыми. Стелла взяла лупу, которой пользовался Джейми, и стала разбирать слова:
«Помогите мне. Я заперта здесь. Он не выпускает меня. Я слышу, как плачет моя малышка, но не могу ее увидеть. Боюсь, мы с ней больше не увидим друг друга. Найдите мою девочку. Скажите ей, что мама любила ее».
Стелла почувствовала, как у нее зашевелились волосы. Она подумала о Джесси, испуганной и беспомощной. Больной, страдающей и жаждущей вернуться к своим близким. Стелла поняла, что затаила дыхание, и заставила себя прекратить это. Пора выпить чаю или прогуляться – сделать что-нибудь осмысленное, чтобы рассеять нервную энергию.
По пути она миновала кабинет Джейми с открытой дверью. Он неподвижно сидел перед компьютером, и это зрелище заставило ее остановиться.
– Джейми?
Он с унылым видом посмотрел на нее.
– Что стряслось? – Стелла вошла в комнату, собираясь обнять его.
– Ты знаешь, что исторические судебные процессы по уголовным делам можно найти в Интернете?
Стелла шагнула вперед:
– Нет, а что…
– Я нашел Джеймса Локхарта, – сказал Джейми, и Стелла ощутила толчок в груди. – Он предстал перед судом за убийство своей жены Джесси.
– Боже милосердный, – прошептала Стелла, охваченная внезапной слабостью.
– Его оправдали «за недостатком доказательств», но я полагаю, что суд разрушил его репутацию. Вскоре после окончания процесса он исчез из Эдинбурга. – Джейми скривил губы. – В газете «Скотсмэн» нашлась очень полезная статья об этом скандале.
Стелла почувствовала, что у нее подгибаются ноги, и плавно опустилась на пол, чтобы не упасть. Джейми мгновенно оказался рядом с ней:
– Что это было?
Она тяжело сглотнула:
– Вероятно, твой прапрапрадед убил свою жену. Тебя это расстраивает?
– Разумеется, – напряженно ответил он.
– Я не понимаю, почему письма Джесси находятся в твоем семейном архиве. Разумеется, они должны были остаться у Мэри и передаваться из поколения в поколение. – Стелла как-то странно себя чувствовала, будто стояла на краю утеса. Она закрыла глаза и увидела воду, бурлившую внизу, темную воронку водоворота. Как это называется в Шотландии? Корри?
– Опусти голову пониже, – Джейми положил ладонь ей на затылок и мягко надавил.
Стелла подчинилась и почувствовала, как ее разум проясняется, а ревущие волны отступают.
– Джеймс Локхарт с позором уехал из Эдинбурга в 1849 году. В том же году Джеймс Манро прибыл в Арисейг, имея при себе медицинскую сумку с инициалами Дж. У. Л. и пачку писем от Джесси Локхарт.
– Не надо, – слабым голосом сказала Стелла. – Меня уже тошнит от этого.
Джейми опустился на пол и мягко прижался головой к виску Стеллы.
– Полагаю, он забрал письма у Мэри, когда привез ей ребенка. Он устроил обмен, – голос Джейми был тихим и задумчивым. – Именно так я бы поступил в его положении. После суда он не хотел огласки любых свидетельств умственного состояния своей жены, которые могли быть использованы против него. Он предложил Мэри опеку над ребенком ее сестры в обмен на письма и обет молчания. А может быть, он сделал это еще до суда, чтобы письма не всплыли на свет во время процесса. До того, как его арестовали, если он знал, что это должно произойти.
Стелла слушала вполуха. Она положила руку на грудь, ощущая неровное сердцебиение.
– Ты думаешь, ребенок выжил?
– Надеюсь, – ответил Джейми. – В таком случае было логично оставить его у сестры Джесси или у другого члена ее семьи. Джеймс Манро приехал в Арисейг один, – по крайней мере, насколько нам известно. – Он озабоченно посмотрел на нее: – Ты в порядке?
– В полном порядке, – солгала Стелла. Откровения были слишком глубокими и неожиданными; ее разум только начинал постигать их подлинный смысл. Но одно стало ясно сразу: Джейми Манро был потомком убийцы Джесси Локхарт.
– Я пойду, – сказала она. – Мне нужно на свежий воздух.
– Я с тобой, – Джейми потянулся за своей курткой.
– Нет, – сказала Стелла, и это слово прозвучало более резко, чем она намеревалась сказать. – Мне надо немного побыть наедине с собой.
Чувствуя себя виноватой, Стелла оставила собак в доме. Она бодро зашагала по дороге, стараясь не обращать внимания на колючий холод. Огни «Арисейг-Инн» выглядели очень приветливо. Приблизившись, Стелла распахнула дверь и шагнула навстречу желанному теплу и звуку голосов.
Наплыв посетителей во время ленча уже закончился, поэтому Стелла взяла небольшой бокал красного вина и устроилась возле камина. Она достала из кармана мобильный телефон и проверила сигнал. К счастью, высвечивалась хотя бы одна полоска приема, и она стала сочинять текстовое сообщение для Кэтлин, подбирая нужные слова для непринужденного, но настоятельного приглашения в местный паб. Даже когда они были легкомысленными подростками, Кэтлин всегда знала, как нужно поступать в любой ситуации. И если ничего нельзя было сделать, то Кэтлин всегда умела подобрать нужные слова, чтобы Стелла чувствовала себя лучше. Будь то плохие новости из больницы или разговор с Джошуа Купером, который признался, что сходил с ней в кино на ее семнадцатый день рождения лишь из сочувствия к «больной девочке», Кэтлин всегда удавалось утешить ее и сделать боль достаточно терпимой. Стелла отпила глоток вина, прежде чем отправить сообщение, когда напротив нее уселась незнакомая женщина и протянула руку:
– Вы Стелла, верно?
– Да, – удивленно ответила Стелла, отложив телефон и пожав протянутую руку.
– Эйлин Маккартни. Могу я заказать вам бокал вина?
– У меня есть, спасибо. – Стелла пыталась вспомнить, встречалась ли она раньше с этой женщиной. Лицо выглядело смутно знакомым, но в подобном месте часто приходится видеть одни и те же лица.
– Я хотела немного поболтать о вашей работе.
– Прошу прощения… – начала было Стелла, но женщина перебила ее:
– Вы работаете на Джейми Манро, правильно?
– Да, но…
Лицо Эйлин неожиданно приняло сочувственное выражение. Она похлопала собеседницу по руке:
– Я сожалею о том, что случилось с Эсме. Она еще не вернулась домой?
– Нет, – сказала Стелла. – Она какое-то время поживет у своей сестры.
– Для выздоровления? – поинтересовалась Эйлин. У нее был слабый акцент уроженки Глазго и пугающе безупречный макияж. Ее ногти представляли собой гладкие овалы, блестящие от голубого лака на гелевой основе. Цвет был странно тревожным, и сначала Стелла не могла разобраться почему, но потом до нее дошло, что примерно так же выглядели ее собственные ногти во время кислородного голодания. Очень сексуально, ничего не скажешь.
– Она в отпуске, – ответила Стелла.
– Полиция не закрыла дело против мистера Манро, не так ли?
– Что? – У Стеллы появилось смутное подозрение. – Извините, но откуда вы знаете Эсме?
– Это немного подозрительно. В доме есть много опасных веществ, разложенных на виду?
– Прошу прощения?
– Вы находитесь в превосходном положении, чтобы изложить свой взгляд на события. Или, если хотите, точку зрения мистера Манро. Сейчас ему действительно необходимы друзья. Вы можете быть таким другом.
– Из какой вы газеты? – ровным голосом спросила Стелла.
– Из «Рекорд», – ответила Эйлин. – Джейми Манро – это шотландская история успеха, поэтому мы не заинтересованы смешивать его имя с грязью. Если вы согласитесь побеседовать о том, каково работать рядом с ним, о его дневном расписании и тому подобных вещах, это покажет его с человеческой стороны. Обеспечит необходимый баланс.
– Какой баланс?
Эйлин прищурилась:
– Как вам известно, он все еще находится под подозрением.
– Без комментариев, – сказала Стелла.
– На этом можно заработать, – сказала Эйлин.
– Спасибо, это меня не интересует.
Почему она добавила «спасибо»? Проклятая британская вежливость!
Женщина подалась вперед и засунула свою визитную карточку в карман куртки Стеллы.
– На всякий случай, – сказала она. – Обстоятельства меняются, – и тут она выразительно подмигнула.
Как только журналистка вышла из бара, Стелла встала и направилась следом, чтобы убедиться, что она действительно уезжает. Стоя под навесом у главного входа, она смотрела, как Эйлин садится в серебристый автомобиль. Женщина завела двигатель, но не тронулась с места. Она достала какую-то сумку с заднего сиденья и начала рыться внутри.
С бухты накатывали волны густого тумана, который местные жители называли смирр, и Стелла чувствовала, как ее одежда пропитывается ледяной влагой. Сигнал телефона был наиболее сильным на улице, поэтому она подняла воротник куртки и, продолжая коситься на Эйлин, позвонила Кэтлин:
– Ты дала мое имя журналисту из «Рекорд»?
– Нет, – быстро ответила Кэтлин. – Разумеется, нет.
Эйлин что-то быстро печатала на своем смартфоне. Стелла гадала, как долго она будет ждать в машине и вернется ли она в бар, чтобы поговорить о Джейми с другими посетителями.
– Откуда она знала, где можно найти меня? Или как я выгляжу?
– Она могла спросить кого угодно, – сказала Кэтлин. – Здесь уже все знают тебя и при случае могут указать на тебя.
Стелла закрыла глаза.
– Откуда ты знаешь, что это женщина?
Наступило молчание. Потом Кэтлин прошептала:
– Извини, Стелла. Мне действительно жаль.
– Не понимаю, – сказала Стелла. – Почему?..
Последовала очередная пауза.
– Роб предложил это, – голос Кэтлин звучал очень тихо. – Ты знаешь, что нам приходится экономить на всем, а Роб невысокого мнения о Джейми…
Внезапно Стелла кое-что поняла, и у нее закружилась голова.
– Поэтому ты так хотела, чтобы я приехала к вам и задержалась здесь. Чтобы я устроилась на эту работу. Чтобы я могла кормить тебя историями на продажу?
– Я хотела тебе сказать… – начала Кэтлин, но Стелла резко нажала кнопку отбоя. Потом она для верности выключила телефон онемевшими и неуклюжими от холода пальцами. Она убрала телефон в карман джинсов и покачалась с пятки на носок. Неожиданный прилив энергии пробудил в ней желание двигаться, но журналистка Эйлин по-прежнему сидела в автомобиле. Стелла подождала еще несколько секунд, а потом вышла на автостоянку и постучала в окошко. К ее удовольствию, Эйлин заметно вздрогнула; потом зажужжал электрический привод, и окошко опустилось. Эйлин с довольным видом посмотрела на нее:
– Желаете поговорить?
– Только не за деньги, – сказала Стелла. – Хотя у меня есть что сказать. – Она наклонилась, приблизив свое лицо к лицу женщины: – Отвали!
Стелла выпрямилась и вернулась в паб. Когда она оказалась внутри, прилив энергии отхлынул так же внезапно, как и наступил, и она на дрожащих ногах опустилась на прежнее место. Полупустой бокал вина оставался на столе, поэтому она сделала долгий глоток.
– Все в порядке, крошка? – Стюарт вразвалку подошел к ее столику и поставил перед собой вазочку с мороженым. Там было не меньше трех шариков со взбитыми сливками и маленькими кубиками сливочной помадки сверху. Кто бы ни придумал, что полное воздержание от спиртного означает здоровый образ жизни, был явно не знаком со Стюартом.
– Не совсем, – Стелла сморгнула подступившие слезы. – Ты видел женщину, которая только что была здесь?
– Блондинку в модных ботинках?
– Да. Пожалуйста, не говори с ней обо мне… или о Джейми.
Стюарт нахмурился:
– Хорошо, не буду. – Он немного помолчал. – Что ты имеешь в виду?
– Извини, я понимаю, – сказала Стелла. – Но она может предложить деньги.
– Журналистка? – Смысл ее слов наконец дошел до него.
Стелла кивнула.
– Хорошо, но я не отвечаю за всех остальных. Сейчас такое время…
– Трудное время, – перебила Стелла и рассерженно подумала о Кэтлин. – Я знаю.
– Хочешь немного? – Стюарт подтолкнул к ней мороженое.
Стелла похлопала его по руке:
– Спасибо тебе.
– Это всего лишь холодный пудинг, милая, – отозвался Стюарт, но кончики его ушей покраснели.
