Глава 8

Раз уж НАСА решило, что полет к Луне должен состояться до конца года, то команде «Аполлона-8» – астронавтам, операторам и планировщикам полета – медлить было некогда. До дня старта оставалось всего 16 недель, и стрелки часов, отсчитывающих время, двигались очень быстро. Вернер фон Браун, не уступая другим, беспрестанно напоминал всем о срочности работы и даже нашел красноречивый способ это выразить, даром что английский язык был ему не родной:

– Луна в небе – индикатор, показывающий дедлайн.

И, в отличие от часов обратного отсчета на мысе Кеннеди, индикатор невозможно было отключить.

Для фон Брауна эти 16 недель обещали быть напряженными с самого начала: «Сатурн-5», несмотря на самую короткую роль во всем предприятии – меньше чем через три часа после старта от 100-метровой ракеты останется всего лишь 10-метровый командно-служебный модуль, – уж точно был самым проблемным компонентом для подготовки, доставки и предстартовой отладки. И на этот раз «Сатурн» обязан был слетать как положено. Если он вновь начнет дергаться, как игрушка «пого», астронавты могут погибнуть от тряски. А в случае полного отказа дело закончится чудовищным и неизбежно смертельным взрывом.

Сразу после катастрофического полета «Аполлона-6» фон Браун собрал всю хантсвиллскую команду для устранения неполадок, почти уничтоживших ракету и корабль. Чтобы уж точно не пропустить ни одной светлой головы и собрать всех в одном месте, он также вызвал – лично или по телефону – еще почти тысячу инженеров от каждого подрядчика, субподрядчика и от фирм третьего уровня кооперации: всех, у кого могли найтись полезные идеи насчет того, как лучше исправить многочисленные дефекты огромной ракеты.

Проблема «пого» – наиболее критичная из всех – оказалась последствием простого факта, свойственного всем ракетам: при полете сжигается топливо, и, когда оно исчезает, баки остаются пустыми. Чем ниже уровень керосина, жидкого водорода и жидкого кислорода в баках, тем меньше масса ракеты, способная принять на себя вибрацию, что в конце концов и приводит к колебаниям.

Выход был в том, чтобы вновь заполнять освобождаемое пространство, но чем? Двигатели «Сатурна-5» работали только на одной скорости – на полной, и непрерывное ускорение взлетающей ракеты можно было получить только за счет того, что ракета становится все легче по мере сжигания топлива: тогда стабильная тяга будет двигать постоянно уменьшающуюся массу. Именно так ракета переходит от первоначального покоя к скорости почти 40 000 км/ч, которая требуется для полета к Луне. Трудность состояла в том, что добавить что-то в пустые баки и заполнить пустоту – значит добавить и вес.

Эту задачу конструкторы благополучно решили с помощью гелия – инертного и очень легкого газа: при давлении в одну атмосферу он имеет отрицательный вес. В «Сатурне-5», правда, такого не достичь, поскольку гелий нагнетается под давлением и будет более плотным, однако даже в этом случае он почти ничего не весит. Оставалось лишь устойчиво подавать гелий в верхнюю часть баков по мере сгорания топлива: газ станет амортизировать колебания, как хорошо накачанная шина сглаживает неровности на дороге.

Отказ двух двигателей на второй ступени – более сложный вопрос. «Пого» здесь тоже сыграло роль: во время полета «Аполлона-6» колебания были настолько сильными, что от этого даже погнулась двутавровая балка. Но помимо этого существовала и простая небрежность, которая могла стать смертельной: во время сборки перепутали концы проводов, идущих к двум двигателям. В результате каждый из двух двигателей запитывался от «чужой» системы управления, и, когда тому или иному двигателю требовалось больше или меньше мощности, системы срабатывали неадекватно. Эту глупейшую ошибку быстро нашли при разборе полета «Аполлона-6», и фон Брауна заверили, что ничего подобного больше не повторится.

Эти и другие исправления и улучшения придали фон Брауну уверенность в том, что следующий полет «Сатурна-5» можно делать пилотируемым. А значит, экипаж «Аполлона-8» можно было отправить к Луне.

– Если посадить на ракету человека, то уже не важно, куда именно лететь, – говорил он через несколько дней после того, как Гилрут с Лоу и Крафтом приезжали к нему в Хантсвилл.

Но НАСА еще не было вполне убеждено. Прежде чем агентство даст фон Брауну добро на пилотируемый полет, главный конструктор должен был убедить Дитера Грау.

Как и фон Браун, Грау в числе других немецких инженеров-ракетчиков прибыл в США после войны. Он успел поработать на фон Брауна в Германии, а теперь оказался под его началом в Алабаме. Однако Грау также исполнял в Хантсвилле обязанности главного по контролю за качеством и надежностью, и в этой должности временами становился начальником для своего босса. Сейчас наступил именно такой момент: сколько бы фон Браун ни доказывал, что ракета готова к полету, без согласия Грау никто никуда полететь не мог.

– Что еще надо сделать? – спросил его фон Браун в сентябре, после того как исполнил все, что можно было сделать с ракетой.

– Мне нужна возможность провести еще одну полную проверку, – ответил Грау.

Фон Браун согласился, и в течение ближайших недель комиссия по качеству и надежности проверяла чертежи и проектную историю всех по отдельности элементов «Сатурна-5», которому предстояло нести «Аполлон-8», а также записи телеметрических систем с «Аполлона-4» и «Аполлона-6» и отчеты подрядчиков об испытаниях, проведенных после тех полетов. Как и опасался Грау, выявилось несколько проблем – скорее всего, некритичных, но неприемлемых. Грау дал ракете свое одобрение только после того, как все компоненты всех систем были отлажены и сертифицированы.

И даже это одобрение было лишь условным. Ракету уже доставили на мыс Кеннеди, так что Хантсвилл «выпустил ее из рук», однако в Алабаме все же оставалось большое количество дублирующего оборудования. Грау распорядился о серии тестовых запусков двигателей «Сатурна-5», которая должна была продолжаться всю осень. Финальные испытания были назначены на декабрь, причем последнее из них – на 18-е число, за три дня до запуска «Аполлона-8».

Следующим препятствием для команды разработчиков «Аполлона-8» было создание необходимого программного обеспечения. Джин Кранц мог отдать в распоряжение Бобу Эрнуллу все компьютеры в здании 12 и здании 30 на выходные, но отмашка Эрнулла после каких-то двух дней работы вряд ли могла считаться окончательным решением. По сути она была просто сигналом к тому, чтобы собрать множество людей и засадить их за работу. И участвовать в этом опять предстояло Биллу Тиндаллу.

Тиндалл, игравший главную роль в дебатах команды Криса Крафта о том, отправлять ли «Аполлон-8» на лунную орбиту, был известен Джину Кранцу и вышестоящим деятелям НАСА как «архитектор» – такова была дань уважения к его статусу специалиста, проектировавшего все компьютерные программы «Аполлона». Среди подчиненных он был знаменит резкими, сердитыми техническими записками, которые становились беспощадными, когда «архитектор» принимался без обиняков излагать то, что он думает по поводу одного или другого фрагмента программы, созданного кем-то из его команды.

Когда август сменился сентябрем и календарь неумолимо отсчитывал 16-недельный срок, Тиндалл стал проводить все больше времени в массачусетском Кембридже, в принадлежащей MIT Лаборатории Дрейпера, где писали и тестировали программное обеспечение для полета. Вскоре уже 400 инженеров, номинально работающие на институт, фактически работали на Тиндалла. Память корабля была разделена на 38 отдельных банков, каждый из которых мог хранить «целый» килобайт информации – то есть тысячу единиц данных. Нужно было вместить мощные вычислительные алгоритмы в этот очень скромный объем.

Средоточием основной части работы команды была компьютерная программа «Колосс» – система, которая после нескольких лет соперничества с другими программами была выбрана для навигации во время полета на Луну и обратно. Однако «Колосс» не был еще полностью готов, и, хотя темпы по доведению его до готовности к полету и так были бешеные, теперь предстояло лететь во весь опор.

Больше всего инженеров беспокоила ситуация внезапного отказа программы – такое случалось часто, и казалось, что полностью устранить сбои не удастся. При крахе программы главным было то, насколько быстро и беспроблемно можно перезапустить систему. Во время трехдневного перелета к Луне временное отключение компьютера можно было спокойно перетерпеть, но если сбой случится в критические минуты или секунды, например перед запуском двигателя для вывода корабля на лунную орбиту, то остановка программы будет катастрофой.

Поэтому работа в MIT сосредоточилась на том, чтобы обеспечить быстрый и автоматический рестарт системы после сбоя. Ядро программного комплекса должно было «понимать», какие системы запускать и в каком порядке, как проверять работоспособность каждой системы при ее запуске и как на это время приостанавливать прочие второстепенные операции на борту корабля.

Тиндалл вел команду разработчиков твердой рукой и не пренебрегал возможностью использовать против инженеров их же собственное (часто немалое) самолюбие. «Если MIT не справляется с работой, – задумчиво произносил он невзначай, – всегда ведь можно вызвать на консультацию знатоков из IBM». И подстегнутые специалисты MIT тут же начинали уверять его, что подобная помощь им не понадобится.

Осень шла, и «баги» мало-помалу вычищали из программы. Когда «Колосс» наконец признали готовым к полету, никто толком не мог сказать, насколько оправдано доверие к нему. Однако Тиндалл объявил, что доволен, – а это многого стоило.

Даже если допустить, что «Аполлон-8» оторвется от Земли, долетит до Луны и затем благополучно вернется к Земле, все равно оставалась еще проблема спасания астронавтов после приводнения. Технически это не было сложной задачей: посылаешь корабли и вылавливаешь экипаж из океана – за семь лет космических полетов американских астронавтов НАСА и ВМС отлично попрактиковались в этом деле. Тем не менее процесс всегда оборачивался грандиозной головной болью в смысле логистики.

В конце 1968 г. было несколько «астрономических окон» – промежутков времени, пригодных для старта, и все они определялись относительным взаиморасположением Земли и Луны. Луна представляет собой движущуюся «мишень», обращающуюся вокруг Земли на скорости 3684 км/ч. Это значило, что «Аполлон-8» в момент взлета возьмет курс не точно на Луну, а на точку, в которой она окажется через три дня – так же, как охотники стреляют дробью не в стаю уток, а в точку впереди нее.

Для успешного полета «Аполлона-8» требовалось выполнение трех условий. Во-первых, Земля в своем вращении должна находиться ровно в том положении, когда «Сатурн-5» сможет взлететь, выйти на околоземную орбиту и затем стартовать к Луне под нужным углом подхода. Во-вторых, через шестеро суток после этого либо Атлантический, либо Тихий океан должен оказаться прямо под космическим кораблем, несущимся сквозь атмосферу к месту приводнения. А в-третьих, Луна должна находиться в определенной фазе роста и убывания, чтобы те части поверхности, которые экипажу необходимо осмотреть как предположительные места будущих посадок, освещались Солнцем. После долгих подсчетов НАСА решило, что наилучший момент для запуска – 21 декабря в 07:51 утра по восточноамериканскому времени: тогда корабль выйдет на лунную орбиту в канун Рождества и приводнится в Тихом океане к юго-западу от Гавайев в предрассветные часы 27 декабря.

Теперь, когда место и время приводнения «Аполлона-8» были известны, требовалось выдать сложный набор приказов спасательным судам, часть из которых могла уже получить другое назначение. Руководство флота собиралось дать морякам короткий рождественский отпуск, и решение оставить часть их в плавании ради вылавливания космического корабля зависело от адмирала Джона МакКейна-младшего, командующего американским Тихоокеанским флотом и всеми военно-морскими силами во Вьетнаме. С вьетнамской войной у МакКейна были крупные счеты – его первенца, летчика военно-морской авиации Джона МакКейна III, годом раньше сбили и захватили в плен в Северном Вьетнаме. Как бы то ни было, у флота и его высшего командования имелось несчетное количество обязанностей, которые включали в себя и обеспечение государственной космической программы – если эти усилия не входили в противоречие с текущими военно-морскими операциями.

Убедить адмирала МакКейна в том, что «Аполлон-8» отвечает этому критерию, было делом Криса Крафта. В октябре Крафт вылетел на Гавайи и выступил там с речью перед целым залом руководящих чинов ВМС, адресуясь по большей части к МакКейну, который сидел с огромной дымящейся сигарой во рту, окруженный своими офицерами. Шаг за шагом космический специалист разворачивал перед военно-морскими чинами подробную картину: цели полета, его риски, а самое главное – амбициозный замысел доставить американских астронавтов на Луну и обратно раньше, чем это удастся русским.

Заканчивая речь, Крафт сказал:

– Адмирал, я понимаю, что у ВМС есть свои планы на Рождество, и я прошу вас их изменить. Я приехал попросить, чтобы флот оказал нам поддержку и вывел в море корабли перед нашим стартом – и на весь рождественский период. Нам без вас не обойтись.

МакКейну на обдумывание такой просьбы понадобилось не больше секунды.

– Черт побери, лучший доклад за всю мою жизнь, – бросил он. – Дайте этому молодому человеку все, что он захочет.

Хантсвилл, Кембридж и головной офис НАСА находились в спринтерском забеге для того, чтобы уложиться к декабрьскому сроку, но в Хьюстоне ради этого трудились еще активнее – особенно те трое, кого назначили лететь на «Аполлоне-8», и десятки специалистов, которым предстояло сменять друг друга за пультами в ЦУП. И если над инженерами MIT реял Тиндалл, гонявший их до изнурения, то в Хьюстоне главенствовали симсупы, а это куда хуже. Симсупы, или руководители подготовки на тренажерах, – это те люди, которым по должности положено мучить других. Их даже можно наблюдать непосредственно за работой: они сидят за отдельной системой пультов в правой части зала управления полетом. Однако добраться до них не так просто, поскольку от остального зала их отделяла стеклянная стена – что было, вероятно, только к лучшему.

Для астронавтов и для операторов основная часть подготовки состояла в проработке имитируемого полета на тренажере, раз за разом, чтобы каждый из участников знал каждый шаг в каждом возможном сценарии развития полета, причем знал глубоко, основательно, на уровне рефлекса. А затем симсупы начинали все ломать. Они могли позволить рутинной тренировке в ЦУП идти какое-то время по плану и затем без всяких предупреждений отключить три двигателя воображаемой первой ступени «Сатурна-5» в тот момент, когда ракета поднялась со стартовой площадки всего на 300 м. Или вырубить систему связи через пять минут после того, как экипаж ушел с околоземной орбиты и направился к Луне, а когда операторы пробовали переключиться на запасную систему, симсупы «ломали» и ее тоже. Или объявить неработающей систему жизнеобеспечения в корабле и потребовать от оператора за соответствующим пультом сконфигурировать систему заново, пока астронавты не погибли от замерзания или недостатка кислорода.

Астронавтам на тренажерах космического корабля в другом корпусе хьюстонского центра доставалось от симсупов не меньше. Они могли позволить экипажу долететь до обратной стороны Луны, «заставляли» главный двигатель проработать дольше расчетного времени и давали экипажу ровно три минуты на решение проблемы, прежде чем аппарат, неумолимо приближающийся к Луне, разобьется об ее поверхность. Они придавали командному модулю на полпути к Луне быстрое вращение и затем отключали управление двигателями ориентации, так что экипаж должен срочно включить запасные системы и попытаться стабилизировать корабль. Это нужно успеть сделать до того, как имитируемая скорость вращения достигнет 60 об/мин, или 1 об/с, то есть той стадии, на которой астронавты в реальной ситуации начнут испытывать сильное головокружение и потеряют сознание.

Иногда тренировки проводились только с астронавтами или только с операторами. В других случаях симсупы устраивали так называемые интегрированные тренировки, когда люди на обоих концах каналов голосовой и телеметрической связи исполняли те же роли, которые им предстояло играть во время настоящего полета. Таков был порядок тренировки астронавтов и операторов для всех предыдущих космических полетов, так они готовились и к полету на «Аполлон-8». Разница состояла в том, что на этот раз они готовились лететь к Луне – или, точнее, учились летать к Луне, ведь никто раньше этого не делал.

Над подготовкой к запуску «Аполлона-8» по-прежнему довлело ультимативное условие: миссия «Аполлон-7» должна пройти, по словам Джорджа Лоу, «очень хорошо, если не безупречно», в противном случае «Аполлон-8» и его экипаж не полетят к Луне.

«Аполлоном-7» командовал Уолли Ширра – и это был совсем не тот весельчак и шутник Уолли, каким его знали в эпоху «Джемини». Тот Уолли Ширра исчез, после пожара его заменил другой Уолли, который хмуро бродил по цеху North American Aviation с твердым намерением не допустить такой же катастрофы, какая унесла жизни троих его друзей-астронавтов. Незадолго до старта «Аполлона-7» он вместе с другими членами экипажа – Уолтом Каннингемом и Донном Айзли – участвовал в пресс-конференции в Хьюстоне и с самого начала был резок, нетерпелив и явно недоволен происходящим. Особенно неловким вышел момент, когда Уолли спросили, насколько его устраивает качество космического корабля.

– Мы практически жили рядом с «Аполлоном-7» на заводе и живем на космодроме, – ответил он. – И если кто-то снимает с него даже небольшую деталь, то мы выходим из себя и спрашиваем: «Почему вы это убрали?» И требуем немедленного ответа.

Журналисты в зале обменялись косыми взглядами, присутствующее на пресс-конференции руководство фирмы неловко заерзало. Такие разговоры всегда воспринимались как неуместные, хотя они допускались на заводе за закрытыми дверями. Но делать их достоянием прессы? Такое казалось немыслимым.

А Уолли несло дальше.

– Например, я жду ответа на вопрос, почему кто-то снял крышку люка и отвез ее в Дауни. На этот вопрос мы ответа не получили.

Представители завода вмиг побледнели. Только не люк, что угодно, кроме люка – тяжелой, как банковская дверь, крышки, которая стала причиной смерти Гриссома, Уайта и Чаффи. Если инженеры сняли крышку с корабля на мысе Кеннеди и увезли обратно в Калифорнию для доработки, то у них имелись на то веские причины. Однако само упоминание этой детали корабля заставило присутствующих поежиться.

– Извините, я в шоке, – сказал новичок Айзли, которому не положено было встревать в разговор. Однако он, видимо, считал, что если идти по стопам командира, то можно говорить что угодно.

– Еще бы, – сказал Ширра.

– Ужасно, – ответил Айзли.

11 октября, в 11:02 утра по местному времени, «Аполлон-7» стартовал с мыса Кеннеди, несомый ракетой «Сатурн-1Б» – меньшей версией «Сатурна», достаточной для первого пилотируемого полета «Аполлона». Ракета сработала безупречно, корабль на первых этапах тоже вел себя хорошо. Сказать это же об экипаже, однако, оказалось невозможно: три человека, не очень покладистые на земле, в космосе сделались просто невыносимыми. Всего через 14 часов после старта Каннингем доложил на землю, что Ширра вышел из строя из-за серьезной простуды. В тесном командном модуле, где воздух циркулировал в замкнутом объеме, где не было невозможности открыть окна и где к любой поверхности, к которой прикасался один из астронавтов, неизбежно прикасались остальные, Каннингем и Айзли вскоре тоже подхватили инфекцию. Болезнь только обострила дурной нрав каждого; ситуация усугублялась еще и тем, что составители полетного плана, которым не терпелось заняться делом после двух лет без пилотируемых полетов, заполнили график таким количеством экспериментов и маневров, что астронавтам едва оставалось время расслабиться и перевести дыхание, нарушаемое кашлем и стесненное болезнью. Вскоре экипаж уже изъяснялся сплошными резкостями и между собой, и в разговорах с наземными операторами.

– Найди мне имя того идиота, который разработал этот тест, – обрушился Ширра на капкома после упражнения по навигации, которое пошло не по плану. – Я с ним лично потолкую, когда вернусь.

– И заодно выясни, кто сочинил тест с горизонтом, – встрял Айзли. – Это тоже прелесть.

Когда вышел из строя резервный испаритель, отчего у астронавтов могли начаться проблемы с водоснабжением, инженеры на Земле предложили импровизированное решение – обходной вариант, плод находчивости техников. Экипажи такое обычно принимали на ура – только не этот экипаж.

– Что, за все эти месяцы ничего другого не придумали? – рявкнул Каннингем. – Мне говорили, что резервный испаритель обслуживать нельзя.

Земля ответила, что в прошлом так и было, но теперь есть способ, и даже относительно простой, в четыре этапа.

– Ладно, кидай сюда, – ответил Каннингем. – Толку от него не больше, чем от Микки-Мауса, но я подожду, если очень надо.

В конце концов нарушение субординации вылилось в бунт на корабле. В последний день полета, 22 октября, перед спуском экипажу пришла пора облачаться в скафандры и шлемы. Этому протоколу следовали всегда, и его нужно выполнить и в данном случае: специалисты НАСА по безопасности беспокоились о том, что пролет сквозь атмосферу в виде огненного метеора может привести к повреждению корабля и внезапной разгерметизации. Однако Ширра находился выше таких вещей. Дабы заложенные уши не страдали от давления, он отказался надевать шлем и не стал настаивать на том, чтобы это сделали остальные.

Капком потребовал соблюдения правила, но Ширра оставался непреклонен. В конце концов микрофон взял Дик Слейтон и обратился напрямую к экипажу. Это было неслыханно: чтобы избежать противоречия в командах, поступающих кораблю, с экипажем полагалось общаться только капкому. Однако даже Слейтон не смог уговорить Ширру и экипаж надеть шлемы.

– После посадки будь готов детально пояснить, отчего вы не надели шлемы, – наконец уступив, сказал Слейтон. – Шея твоя. Надеюсь, ты ее не сломаешь.

Ширра шею не сломал, Каннингем и Айзли тоже. Им пришлось заплатить другим способом.

Еще до старта Ширра объявил, что «Аполлон-7» станет его третьим и последним полетом. Зато перед Каннингемом и Айзли – астронавтами, имевшими смелость участвовать в первом полете на неиспытанном корабле, – маячило яркое лунное будущее. Однако теперь, после «Аполлона-7», все было кончено. Сразу после приземления Крафт прихлопнул их так же, как некогда Скотта Карпентера. Айзли никогда больше не должен отправиться в полет; Каннингем почти наверняка тоже, но, поскольку он дерзил меньше остальных, его приговор подразумевал возможность помилования. Впрочем, помилование так и не наступило, и вскоре Каннингем тоже оказался «вне игры».

«Аполлон» же оказался «в деле» целиком и полностью. Внутри НАСА царило почти полное согласие по поводу того, что октябрьский полет получился успешным ровно в той мере, в какой этого требовал Лоу: командный и служебный модули работали почти идеально все 11 дней полета. Особо важными стали испытания маршевого двигателя, который много раз запускался и выключался строго по команде. Если двигатель «Аполлона-7» вел себя столь похвально на орбите вокруг Земли, то не было причин сомневаться, что на «Аполлоне-8» он будет вести себя так же на орбите вокруг Луны.

Настал черед лунной миссии. Ширре, Каннингему и Айзли предстояло провести остаток своих дней на Земле, зато Борман, Ловелл и Андерс отправлялись к Луне.

В Центральном научно-исследовательском институте машиностроения под Москвой, где трудились лучшие умы советской космической программы, не очень следили за тем, что собираются или не собираются предпринимать американцы. Забот и без того хватало.

В сентябре, более или менее по плану, русские запустили «Зонд-5» в облет Луны с грузом из черепах, червей и насекомых, проведя его над обратной стороной Луны на высоте 1950 км. Корабль вернулся на Землю, но промахнулся мимо узкого коридора, необходимого для высокоскоростного входа в атмосферу. Впрочем, промахнулся не сильно: хотя спуск был негладким и корабль спустился в Индийский океан, а не в степи Казахстана, представители животного мира выжили.

В целом успешный полет сделался для русских еще приятнее, когда рядом с приводнившимся «Зондом» оказался американский военный корабль-наблюдатель «МакМоррис», «бесцельно» бродивший неподалеку. Москва сочла, что шпионское гнездо на борту корабля уж точно передаст в Вашингтон весть о том, что Советский Союз снова готовится обставить их в космосе, на этот раз с пилотируемым полетом к Луне.

Однако, прежде чем достичь этой вехи, русским нужно запустить как минимум еще один беспилотный «Зонд» и укрепить уверенность в том, что в путешествии, где выжили черепахи, черви и насекомые, выживет и космонавт. Советские космические конструкторы были уверены, что справились с задачей входа в атмосферу, и для доказательства решили, что не просто отправят животных облететь вокруг Луны и вернуться, но и устроят им приземление ровно в 16 км от места запуска. Космонавт, спустившийся на Землю в такой близости от стартовой площадки, теоретически сможет дошагать до жилья на космодроме своими ногами.

«Зонд-6» отправился в полет 10 ноября. Как и «Зонд-5», он обогнул обратную сторону Луны и направился прямо к Земле. При входе в атмосферу стало ясно, что на этот раз дело пойдет лучше, чем с предыдущим «Зондом». Маневр входа корабль отработал практически безупречно. Он пронесся через атмосферу, набрав тепла и перегрузок не больше, чем может легко перенести человек, и направился точно к указанному месту посадки.

Парашют «Зонда» раскрылся вовремя, скорость снижения планово снизилась. Затем, всего в 5300 м от поверхности – после 400 000 км пути – корабль сделал то, что должен был сделать только после приземления на казахстанской территории: он отстрелил парашют. Теперь спасти корабль оказалось невозможно, и будь на борту космонавт, уберечь его не удалось бы. Рухнув на Землю, многотонный мертвый «Зонд» наполовину зарылся в грунт.

На следующий день в здании ЦНИИ машиностроения главный конструктор системы наведения «Зонда» Николай Пилюгин собрал своих инженеров и задал им головомойку.

– Наконец-то все системы по Л1 в полете вокруг Луны сработали без замечаний, – кричал Пилюгин, – а вы у самой Земли умудрились отстрелить парашют и разбили спускаемый аппарат. А ведь ходили разговоры, что запустим вот-вот на Л1 человека!

Инженеры объяснили, что причиной оказалась утечка воздуха из корабля. Утечка, возникшая из-за неисправного резинового уплотнения, сбила с толку приборы, считывающие уровень атмосферного давления и передающие информацию системе, которая управляла парашютом и следила, чтобы его стропы перерезало строго в нужный момент. Инженеры заверили Пилюгина, что проблема устранима. Однако не было гарантии, что «Зонд» удастся запустить вовремя, обогнав наступающих на пятки американцев. И они не смогли убедить его, что какая-нибудь новая проблема не погубит следующий «Зонд».

Озадаченный и отчаявшийся, Пилюгин только покачал головой и повернулся к Константину Давыдовичу Бушуеву, своему эксперту по динамике полета.

– Константин Давыдович, – спросил он, – нам хоть скажи, почему после такого хорошего полета спускаемый аппарат разбили?