Глава 8. Арбот Ицштед

Брат Якова Блетанд нашел их в порту Ховахта перед самой посадкой на корабль. Появился на площади перед гостиницей в сопровождении свиты и дружинников. Почти такой же высокий, как Йеп, но тоньше в кости и на вид гораздо старше, хотя, по идее, все должно было быть наоборот. Подошел и встал против брата, хмуро глядя тому в глаза. Он, словно, приглашал Йепа заговорить первым, но ее мужчина оказался крепче, в чем она, собственно, и не сомневалась.

"Мой мужчина!" — Альв нравилось повторять мысленно эти слова, "произнесла" их и сейчас, наблюдая за встречей братьев.

— Я не просил ее о такой услуге, — сказал наконец конунг, прервав молчание.

— Сомневаюсь, что на ее месте ты поступил бы иначе, — усмехнулся в ответ Яков. — Впрочем, неважно, Блетанд! Что сделано, то сделано: мы убили их всех.

— Ты хочешь сказать… Всю стаю? — Блетанд от волнения даже забыл о чести и отступил от Йепа на шаг назад. — Вдвоем? Или вы были не одни?

— Боишься, что прозевал заговор? — покачал головой Йеп. — Но нет, Блетанд, никто нам не помогал. Представь себе, мы все сделали вдвоем, — Альв вполне оценила то, как Яков скрывает ее тайну, и осталась этим чрезвычайно довольна. — Спроси себя на досуге, брат, хорошо ли ты знаешь историю клана? И вот еще о чем стоит подумать: как я тогда уцелел и где провел все эти годы?

— Что ты имеешь в виду? — хрипло спросил конунг, а Альв, если бы позволяли приличия, с удовольствием поцокала бы языком. Ее мужчина на ходу создавал миф, и, возможно, легенда эта им еще послужит. Но уж точно, не помешает!

— Вот видишь, — снова усмехнулся Яков, — получается, ты не знаешь и половины того, что должен знать конунг.

— А ты знаешь? — Вопрос напрашивался, и, в конце концов, был задан.

— Спроси стариков, — пожал широкими плечами Йеп, — могут ли два человека, мужчина и женщина, убить ночью, во тьме семь ульфхеднаров? И если могут, то кем, тогда, они должны быть?

— Госпожа Альв дева Фруд, разве нет? — прищурился Конунг.

— Сколько ульфхеднаров может убить женщина-воин? — спросил Йеп.

— Значит, мне ты ничего не расскажешь? — разочарованно вздохнул конунг Блетанд.

— Я сказал Фагре, — спокойно объяснил свою позицию Йеп, — что мне не нужен твой титул, и ничей титул вообще. Доберись я сюда без приключений, мы бы выпили с тобой вина, Блетанд, брат мой, помянули родителей и Дагрима, и я наверняка рассказал бы тебе то, что должен знать истинный Ицштед. Но все случилось, как случилось. И единственное, что я теперь могу предложить: расстанемся, чтобы больше никогда не встречаться!

— Я понимаю, — кивнул конунг. — Сюда ты возвращаться не собираешься?

— Я сказал, — коротко и ясно ответил ее мужчина.

— Что ж… — конунг кивнул и сделал жест рукой.

Один из его приближенных тут же подал ему пергаментный свиток, перевитый шелковыми лентами с печатями цветного воска.

— Эта грамота дарует тебе, Арбот, титул графа. Ты старший в роду, и если ты не конунг Ицштед, то ты граф Ицштед, и вот твоя графская цепь, — с этими словами конунг протянул Йепу грамоту и цепь, которую ему подал все тот же человек из свиты.

— Зачем мне все это? — ее мужчина посмотрел на грамоту и цепь и перевел взгляд на брата.

— Считаешь, я поверю, что ты простой учитель фехтования? — горько усмехнулся Блетанд. — Не знаю, какой титул там, на континенте, ты носишь, Арбот, но думаю, такие женщины, как леди Альв, за обычных мужчин замуж не выходят. Разве нет?

— Если ты прав, то, тем более, зачем мне этот титул?

— Чтобы никто не упрекнул меня в том, что я узурпировал трон, — объяснил конунг. — Если ты принял титул, значит все между нами в порядке.

— Я понял, — кивнул Яков, — зачем это нужно тебе, но зачем это мне?

— Я оплачу ваш проезд на континент… Дам денег в дорогу. У вас ведь нет с собой достаточно денег?

— То есть, ты предлагаешь цену?

— Не только, — покачал головой конунг. — Как знать, вдруг тебе все-таки приспичит вернуться? На этом берегу тебя всегда будет ждать теплый прием. Тебя и твою семью. Твоих детей. Титул, к слову, наследственный. Безземельный, но высокий. К тому же признает твое происхождение, в любой стране, тут или там.

— Ладно, уговорил, — согласился Йеп, который и сам, наверняка, понимал, что Скулнскорх следует покинуть с миром, а графский титул и деньги будут на континенте отнюдь не лишними. — Пусть, тогда, твои люди договорятся с капитаном о каюте в кормовой надстройке.

— Ицштедам все самое лучшее, — с явным облегчением улыбнулся конунг.

Йеп кивнул брату и, словно, почувствовав ее взгляд, оглянулся на Альв.

"Ну, да, Йеп! Ты прав, я и есть самое лучшее в твоей жизни. Сам сказал!"

В мире, в котором Яков прожил большую часть жизни, Северное море окружено со всех сторон: на юге германские государства — всякие там шлезвиги и гольштейны — на востоке Дания, на западе — Англия и Шотландия. И только на севере кольцо земель размыкается, открывая широкое окно в Северную Атлантику и арктические моря. Однако здесь, в его родном мире, Немецкое море заперто с севера Скулнскорхом — большим островом, имеющим чуть больше ста миль с запада на восток и несколько меньше — севера на юг. Соответственно, ос новные направления торговой навигации сильно зависят от того, из какого порта отплывают корабли. Так что, из Ховахта, находящегося на южном побережье Скулнскорха, корабли обычно идут в Данию или в Германские государства. Не был исключением и тот флейт, на котором путешествовали Яков и Альв, направляясь в богатый ганзейский город Гамбург, а Гамбург, что характерно, в обоих мирах стоит на реке Эльбе, что значительно южнее Дании и едва ли не в самом сердце северогерманских земель.

Весенняя погода не радовала. Над Немецким морем, которое моряки с "Пилигрима" чаще называли Норде, практически непрерывно висели тяжелые темно-фиолетовые тучи, то и дело разряжавшиеся дождем, а то и снегом. Погоды стояли холодные — во всяком случае, по утрам Яков несколько раз видел на палубе нерастаявший снег и изморозь на такелаже, — но ветры дули умеренные, и штормило нечасто и несильно. Трехмачтовый флейт, на который они поднялись в Скулнскорхе, шел сложным курсом, пытаясь по возможности идти в виду берегов и не совершать длительных переходов по открытому морю. Так что поездка Якова и Альв затянулась почти на месяц, но, с другой стороны, путешествовали они со всем возможным в их положении комфортом, занимая лучшую и самую просторную каюту в кормовой надстройке. У них имелась даже более или менее нормальная кровать, на которой можно спать вдвоем. С едой тоже не было проблем, так как флейт то и дело заходил в порты, где можно купить свежее мясо, — в основном, баранину или свинину, — отличные колбасы и ветчину, которыми славится север, среднего качества желтый сыр, маринованные миноги и копченый палтус, белый хлеб и темное пиво. Еще Яков покупал — благо денег от щедрот брата хватало на все — красное вино из южных стран, польскую водку и привезенный из-за океана табак. Альв нравился запах табака, и, когда он курил трубку, она смешно принюхивалась, различая в табачном дыме, по ее же собственному утверждению, множество оттенков, о которых Яков даже не подозревал, хотя и у него нюх был совсем неплох. Большую часть времени они проводили в каюте, разговаривая или читая друг другу книги, купленные еще в Ховахте, или рассматривая карты континента — целых две — приобретенные в той же книжной лавке. Все это, разумеется, за вычетом времени на сон, любовь и еду. И все-таки путешествие оказалось весьма утомительным занятием, — как физически, так и эмоционально, — и оба были рады, когда "Пилигрим" ошвартовался наконец в Гамбурге.

Юный Арбот Ицштед нигде, кроме нескольких городов Скулнскорха, не бывал. Яков Свев бывал много где, да и образование получил совсем неплохое. Тем не менее, ганзейский город, находившийся на самом пике своего могущества, произвел на него сильное впечатление. И то сказать, на побережье Немецкого моря главными торговыми городами являлись Гамбург и Кельн. Дальше к западу находился Амстердам, а на востоке, на побережье Остзее, неофициальная столица Ганзы — Любек.

— Начнем с банка, как думаешь? — спросил Яков, когда они с Альв сошли наконец на берег.

— Как скажешь, Йеп! — улыбнулась Альв. — Ты же знаешь, я всего лишь слабая женщина. Ты мужчина, тебе и решать.

Эту игру Альв начинала уже не в первый раз, прекрасно понимая, что Якова на мякине не проведешь. Он-то ее знал, как знал и то, что виверна не может быть слабой женщиной по определению. Тем не менее, он всегда шел ей на встречу и потакал даже самым никчемным ее слабостям, принимая среди прочего и игру в "слабую женщину". Ему это было приятно и необременительно. Ее — забавляло, что тоже неплохо.

— Что ж, тогда пойдем в банк, — кивнул он, любуясь ее улыбкой.

"Как там говорили древние? Бесконечно можно смотреть на огонь, воду и лицо любимой женщины? Так и есть!"

Но, как бы ни нравилось ему смотреться в эти прозрачные голубые глаза или наблюдать за тем, как плавно движутся эти идеального рисунка карминовые губы, Яков являлся, прежде всего, человеком дела. Таким его создали боги, таким сделали его воспитание и опыт. Поэтому он все-таки оторвал взгляд от лица Альв и повел женщину к зданию банка, о существовании которого они узнали еще на корабле. Банк братьев Беренберг существовал чуть больше двадцати лет, но успел уже заслужить определенную репутацию, ставившую его вровень с ломбардскими и еврейскими менялами и заимодавцами. И, значит, именно оттуда следовало начинать путешествие по континенту. Блетанд от щедрот своих дал Якову в дорогу две тысячи золотых гулденов, но таскать при себе сундучок с четырьмя килограммами золота было бы обременительно, да и опасно.

Однако по дороге в банк им попалась ломбардская меняльная лавка, больше похожая, впрочем, на штаб-квартиру купеческой гильдии, и Альв захотела сначала зайти туда. Яков знал, что женщина одержима идеей продать кое-что из своих драгоценностей, а конкретно — тяжелое колье с алмазами и рубинами, от которого она страстно желала избавиться по неизвестным ни Якову, ни ей самой причинам. Ему же колье нравилось, тем более, он видел эту роскошную вещь на Альв и все еще находился под впечатлением от увиденного. Тем не менее, если женщина хочет… Яков полагал излишним вступать в конфликт по таким пустякам, как продажа драгоценностей, и перечить женщине не стал.

Их появление в "операционном зале" ломбарда не вызвало никакой особой ажитации, хотя в этот час дня они и были едва ли не единственными посетителями "лавки". Ничего обидного или неожиданного в этом не было. Одеты Яков и Альв были как простые горожане, да еще и провинциальные, а значит и пришли сюда за мелким займом под какую-нибудь недорогую семейную реликвию или дешевое женское украшение. Однако стоило Альв положить на прилавок перед ростовщиком свое колье, как ситуация кардинальным образом изменилась. Теперь их стали подозревать в воровстве и не то, чтобы поспешили сдать "воришек" властям, но захотели купить вещь по дешевке. Яков такую возможность учел заранее, а потому, позволив ломбардцам изложить свои аргументы самым беззастенчивым образом, выложил на стол свои карты. А они, благодаря Блетанду были у него все, как одна, козырные.

— Видишь ли, любезный, — сказал он со снисходительной улыбкой, — все было бы так, как ты нам тут представил, если бы не одно "Но". Я граф Ицштед — родной брат короля Скулнскорха.

При этих словах, он раскрыл ворот куртки и показал опешившему ломбардцу свою графскую цепь, одновременно продемонстрировав перстень Ицштедов, надетый на указательный палец правой руки.

— А теперь, будь любезен, предложи нормальную цену, ибо я знаю, сколько стоило это колье мне, когда я покупал его для своей леди-жены, — поклон в сторону Альв, и ее довольная улыбка в ответ.

Альв ужасно нравилось, когда Яков называл ее своей леди-женой. Она же звала его то Йепом, то Арботом, а то и вовсе Ицштедом, но называть Яковом перестала.

Итак, Яков открыл карты, и колесо завертелось. Вызвали "старшего по команде", который сходу оценил ситуацию и тут же предложил графу и графине перейти в его кабинет, где им подали вино и сладости — засахаренный миндаль и марципаны — и вызвал оценщика. Ювелир прибыл где-то через полчаса, в течении которых Якова и Альв обхаживали, как дорогих гостей, и, посмотрев на колье, пришел в крайне возбужденное состояние. Детальное же изучение камней и работы произвело на него еще больший эффект, хотя, казалось бы, куда больше!

— Прошу прощения, граф, — низко поклонился управляющий ломбарда, выслушав доклад оценщика, — вы зря не сказали мне сразу, что это творение великого Бенвенуто Челлини! Мы бы сэкономили массу вашего времени, ваша светлость.

— Вы поверили бы мне на слово? — усмехнулся Яков, сделав медленный глоток из кубка с вином.

— Ну, разумеется! — Управляющий был сама искренность, и Яков счел за лучшее не развивать эту тему. Жаль было времени. В этом он был с ломбардцем полностью согласен.

— Сколько? — спросил он.

— Двадцать тысяч золотых флоринов.

О такой сумме, как, впрочем, и о том, что Альв носит драгоценности, изготовленные самим мастером Челлини, Яков даже не помышлял, но собеседникам этого, разумеется, не показал. Не дрогнула и Альв.

— Тридцать, — сказал Яков, прикинув в уме возможные колебания в цене.

— Двадцать одна тысяча…

Торг продолжался еще около получаса и закончился на сумме в двадцать шесть тысяч золотых флоринов.

"Я настолько богата?" — мысль о том, что она носила колье, сделанное великим ювелиром, не оставляла Альв уже пятый час кряду.

Даже цена драгоценности, — а ведь двадцать шесть тысяч золотом, наверняка, "не совсем точно" отражают истинную цену колье, — так вот, даже эта сумма не произвела на нее такого сильного впечатления, как известие о том, кто сотворил этот шедевр. Потому что в этом случае, возникал один весьма важный, чтоб не сказать больше, вопрос: кем является эта напрочь забытая Альв Ринхольф, что может позволить себе все эти драгоценности, включая "волшебные" кольца — "Жало" и "Ключ" — и произведения ювелирного искусства, наподобие только что проданного колье? И почему Альв так хотела с ним расстаться? С боевыми спицами из секура — нет, а с колье — да.

"Кто же я такая на самом деле? Принцесса? Королева? Правящая герцогиня?" — вопрос, и даже не один. Много вопросов. Разных и разной степени важности. Но среди них есть и такие, на которые хотелось бы все-таки получить ответ, и чем быстрее, тем лучше. Для нее и для ее мужчины.

Сама ли Альв настолько богата и влиятельна, чтобы покупать и носить такие прекрасные украшения, или она чья-то дочь, сестра или жена? Если она замужем, дело плохо, потому что о том, чтобы расстаться с Йепом теперь и речи быть не может. Однако, если она и не замужем, то ее положение в обществе, наверняка, накладывает на Альв Ринхольф множество жестких и жестоких по своей природе обязательств и ограничений. И в этом смысле, спасибо Блетанду, потому что графский титул Йепа поможет разрешить практически любые сословные проблемы. Ну, или большинство из них.

"Если только я не замужем! А если я все-таки замужем? Есть ли у меня дети? И кто он, тот, кто по праву претендует на мою постель? Может быть, не стоит, тогда, ехать в Штирию?"

Уехать с Йепом куда-нибудь в Гардарику, где их никто не знает, купить дом в Новом городе или в Рязани, назваться женой графа Ицштеда, и Бог с ней, с ее прошлой жизнью! Можно еще податься за океан или осесть в Великой Британии. Однако, думая об этом, Альв знала, что ничему из этих планов не суждено сбыться. Что-то важное заставляло ее искать себя забытую, что-то такое, что сильнее любопытства или простого человеческого желания узнать правду. Там в ее прошлом была скрыта загадка, скорее всего, чреватая серьезными последствиями, смысла которых она, увы, не способна пока постичь. Вполне возможно, это смертельно опасная тайна, но тогда, тем более, ее надо раскрыть. Жить с такой ношей, не ведая о том, в чем ее суть, опасно даже для виверны. Возможно, для виверны в особенности. К тому же, прибыв на континент, Альв окончательно вспомнила, что она не единственная виверна в мире, из чего следует, что неплохо бы, наверное, найти и других, тех, которые, возможно, захотят и смогут ей помочь.

"Или не захотят! — пожала она мысленно плечами. — В конце концов, кто-то же лишил меня памяти, а значит, кроме друзей, если таковые у меня все-таки есть, имеют место быть и враги, притом враги сильные, способные на такую могущественную волшбу!"

При мысли о врагах она снова вспомнила женщину из своего прошлого, которую, судя по испытываемым при этом эмоциям, Альв ненавидела так глубоко и сильно, что пронесла эту память даже сквозь полное беспамятство.

"Сигрун Гундберн… Золотая Зигги… Первая Среди Равных…"

К сожалению, ничего больше об этой красивой женщине Альв вспомнить не могла. Разве только то, что Зигги одевалась в роскошные светлые платья, носила сказочные драгоценности и вспоминалась исключительно в роскошных интерьерах дворцов и замков. Впрочем, сама Альв, судя по отрывочным воспоминаниям и тем драгоценностям, что были на ней в день переноса, ни в чем этой суке не уступала. Ни в платьях, ни в бриллиантах.

"Но что все-таки тогда со мной произошло?"

Как Альв оказалась в Себерии? Почему обеспамятовала? Кто были те другие — мертвые люди, что перенеслись вместе с ней? И что за взрыв — а Йеп утверждает, что это был именно взрыв — произошел в ту ночь на заснеженной поляне?

"Ох, мне!" — топнула она мысленно ногой и уставилась в ростовое зеркало, перед которым сейчас стояла.

Ну, что сказать! Она была красива. Тут ни добавить, ни убавить. Даже в этом "простом" дорожном платье — бархатный роб с отложным воротником, темно-синий, расшитый еще более темным растительным узором, и котт из светло-серой испанской шерсти с аппликациями из синего и голубого атласа. Наряд дополняли сафьяновые "русские" сапожки на высоком "французском" каблуке, лайковые перчатки и темно-серое манто с капюшоном, подбитое мехом голубой норки. А вот от корсета, учитывая удобство в дороге и собственную хорошую фигуру, Альв отказалась, поддев под платье лишь шелковое белье в три слоя и шелковые же чулки. И телу приятно, и блохи не заведутся!

— Ты прекрасна! — нарушил молчание Йеп, наблюдавший за ней со стороны.

— Это бесспорно! — отмахнулась она, но про себя довольно улыбнулась.

Йеп утверждал, что она ему нравится даже виверной, но все-таки черноволосая, голубоглазая и белокожая она, наверняка, была ему больше по душе. Такую вот, изящную и белую он мог "крутить и свивать", как хотел. Мог целовать в карминовые губы, ласкать ее упругие груди, в общем, делать все то, что придет в голову мужчине, захваченному в плен страстью, и о чем взыскуют душа и тело любой нормальной женщины. С виверной ничего подобного не сделаешь, а, если попробуешь, вряд ли уцелеешь.

Альв помнила себя в шкуре дракона. Знала, каких сил ей стоило удержать себя от резкого движения, способного сломать Йепа, как сухую ветку. Помнила, как, умирая, — во всяком случае, тогда она была в этом уверена, — коснулась его щеки своими трехдюймовыми когтями. Эти ее "ножи" были остры, словно бритвы, и отличались такой же прочностью, как если бы их выковали из оружейной стали.

"Боги! Я могла его убить!"

"Но ведь не убила!" — возразила она сама себе.

— Куда теперь? — спросила вслух, отметая страхи и сожаления, которые, похоже, никогда не овладевали ее сердцем по-настоящему.

— Полагаю, в гостиницу, — ответил ее мужчина. — Дело к вечеру, а мы еще не обедали. Да и кровать, которую не качает волна, мне кажется, больше подходит для любви.

"Он снова меня хочет! А говорил, старик!"

— Мне нравится ход ваших мыслей, граф Ицштед, — улыбнулась Альв, отрывая взгляд от своего отражения и оборачиваясь к Йепу. — Ты ведь уже нашел нам крышу над головой, разве нет?

— Разумеется, да! — Йеп был великолепен, говоря и двигаясь, в этой своей манере "непоколебимой уверенности" во всем, за что ни возьмется. — Пока ты подбирала наряды, я порасспрашивал людей. Тут неподалеку, на Портняжной улице есть одна подходящая гостиница: чистая, и повар у них хороший. "Цветок королевы", но на вывеске, по-моему, нарисован чертополох. Впрочем, неважно! Я снял нам две большие смежные комнаты на втором этаже…

— Две? — переспросила озадаченная Альв.

"Почему вдруг две?"

— Спальня и гостиная, — пожал плечами мужчина. — В спальне большая кровать, а в гостиной — стол и стулья. Мы сможем обедать без назойливых соседей…

"Ах, спальня и гостиная? Ну, это совсем другое дело! Спальня и гостиная, гостиная и спальня… Ты безупречен, Йеп, но об этом я тебе пока не скажу. Не все сразу!"

Гамбург расположен в устье Эльбы. Отсюда, с севера на юг, в Австрию и Штирию, можно добраться разными путями. Например, плыть по реке, но это означает, что потом придется двигаться на восток и уже оттуда — из Богемии через Нижнюю Австрию добираться в Штирию, если, разумеется, Альв, и в самом деле, нужно туда, а не в какое-нибудь другое место. Однако дело даже не в том, что дорога через Богемию — это окольный путь. Альв просто "до чертиков" надоели "прогулки по воде", — хватило и Нордзее, — и путешествие на барке по Эльбе было отклонено, как неактуальное. Поэтому решили двинуться прямо на юг, держась при этом главных дорог. Из Гамбурга в Гановер, а оттуда через Геттенген и Кассель в Вюрцбург, и далее в Нюренберг, Ингольштадт и, наконец, в Мюнхен. Из Мюнхена самым логичным представлялось ехать на юго-восток в Зальцбург, а там уже и до Граца "рукой подать" — через горы и все такое. Преимуществом этой дороги было долгое неторопливое путешествие через благоустроенные германские земли, наверняка, хорошо известные Альв.

Представлялось, что дорога через знакомые места поможет разбудить ее память. Впрочем, могла и не помочь, но в любом случае, это было лучше, чем ничего. Однако, если выбирать сухопутный маршрут, для путешествия им понадобятся карета и кучер, а заодно и слуга. Возможно, это выглядело несколько расточительным, учитывая весьма туманные перспективы пополнения их казны, но скаредничать отчего-то не хотелось. И Яков решил, что, во-первых, "однова живем", — типа вита брезис и мементо мори, - а во-вторых, положен же молодоженам, пусть даже и не венчаным, медовый месяц, или как? Иди знай, что случится с ними потом, где-то там впереди! Но сейчас они вместе, он и Альв, и он снова молод, хотя и не совсем в том смысле, в котором хотелось бы. И вот это ощущение в стиле карпэ диэм, и определяло сейчас его модус операнди.

Торопиться им было некуда, поскольку они даже не знали пока, куда конкретно лежит их путь. Поэтому проведя в "Цветке королевы" чудесную ночь и со вкусом позавтракав, ближе к полудню Яков и Альв вышли в город, чтобы, как говорится, людей посмотреть, да себя показать. А там уж, как получится, не найдут карету и слуг сегодня, продолжат поиски завтра. Город велик и богат. Не может быть, чтобы в нем не нашлось того, что можно купить за деньги.

Прогулка получилась приятная во всех отношениях, но это, скорее, вопрос настроения, чем простых жизненных фактов. На самом деле, в Гамбурге, как и в любом другом европейском городе в эту эпоху, было сыро, грязно, а кое-где еще и воняло. Впрочем, в центре, на главных площадях, рядом с соборами и штаб-квартирами гильдий, город выглядел куда лучше. И вот на подходе к одному из таких мест — к Старой Ратушной площади, — их неожиданно окликнули. Ну, то есть, мужчина, выбравшийся из недешевой даже на вид кареты, обратился к Якову, но поскольку гуляли они вместе, то остановилась, разумеется, и Альв.

— Арбот! — воскликнул мужчина, делая шаг навстречу. — Ад и преисподняя! Глаза мне не врут, ведь ты Арбот сын Ратера Богсвейгира?

Сцена выглядела постановочной. Яков был уверен, что человек этот точно знал, к кому обращается.

"А вот я тебя не знаю. Или просто не узнаю?"

Если речь об Арботе сыне Ратера Богсвейгира, то знакомы они были еще детьми, то есть, тридцать пять лет назад. За эти годы мальчик превратился в мужчину и даже успел постареть.

"Кто бы это мог быть? И как он узнал меня, я-то ведь тоже изменился!"

— Да, — сказал Яков, рассматривая подошедшего к нему мужчину, — так и есть. Я Ицштед, а кто ты?

— Не узнал, — кивнул мужчина, с жадностью вглядываясь в лицо Якова, — и не мудрено. Столько лет прошло! Я Кальв.

— Кальв? — нахмурился Яков, пытаясь припомнить кого-нибудь с таким именем.

— Кальв из Круну-фьорда!

Вот теперь Яков вспомнил. Не лицо, нет. Но мальчика с таким именем он в детстве точно встречал. А не вспомнил он его просто потому что дружил не с ним, а с девочкой из башни Круну, стоявшей в глубине фьорда.

— Я тебя, Кальв, не помню, — покачал он головой. — Ты уж извини! Но я помню Длинную Унн.

— Значит, это действительно ты.

— Как скажешь, — пожал плечами Яков. — Я никому не навязываюсь.

— Ну, ну, — кивнул мужчина. — А вдруг, я тот, кого ты искал?

— Если честно, — хмыкнул Яков, все еще не понимавший, в чем смысл этой встречи, и к чему клонит этот давным-давно забытый человек, — я никого не ищу. Все, кто мне нужен, со мной, — взглянул он на Альв.

Женщина в обычной своей манере смотрела на незнакомца с выражением полного равнодушия и в разговор не вмешивалась. Возможно, он был ей неинтересен. Но так только казалось.

— Почему бы тебе ее не позвать? — спросила вдруг Альв и повела взглядом к стоявшей неподалеку карете. А обращалась она, что любопытно, не к Якову, а к Кальву.

— Я вас не понимаю, леди! — удивленно посмотрел на нее мужчина.

— Понимаешь, — отмахнулась Альв и пошла по направлению к карете.

— Что она делает? — явно встревожился Кальв.

— Хочет познакомиться с женщиной, которая наблюдает за нами из кареты, — любезно объяснил Яков и добавил, заметив движение мужчины, словно бы собравшегося перехватить Альв на полпути:

— Не советую, Кальв. Если дело дойдет до драки, она тебя просто убьет. Уж поверь! А без драки ты ее не остановишь. Так что пусть будет, что будет. Не вмешивайся!

О том, что в карете кто-то есть, Яков знал с самого начала. Заметил смутное движение, почувствовал взгляд… Альв лишь дополнила неполное до целого.

— Так это она? — спросил каким-то враз охрипшим голосом знакомый незнакомец.

"О чем он?!" — Яков собеседника не понял, но по давней профессиональной привычке оставил свое незнание при себе.

— Тебе виднее, — так же равнодушно, как давеча Альв, пожал он плечами.

Между тем, Альв приблизилась к карете и легонько стукнула костяшками обтянутых лайкой пальцев в дверцу. Та открылась, и, легко опершись одной ногой на ступеньку, из кареты вышла богато одетая молодая женщина в широкополой шляпе с плюмажем из пера павлина. Высокая, с льняными волосами и узким аристократическим лицом.

"Унн… волна… — Узнал женщину Яков. — Выходит, она мне тогда не соврала, а просто раскрыла страшную семейную тайну!"

Сейчас, после того, как он воочию встретился с легендарными ульфхеднарами и узнал о второй сущности Альв, поверить в то, что подружка его детских игр была одной из семи сестер-волн, было уже гораздо проще. Тем более, что Унн лишь слегка изменилась, повзрослев. Еще подросла, пожалуй, и обзавелась весьма женственными формами. А вот черты лица остались практически неизменными. Серые глаза, узкие губы, тонкий нос…

— Здравствуй, Унн! — улыбнулся Яков. — Ты даже представить себе не можешь, насколько я рад тебя встретить!

— А вот я не рада тебя видеть, Арбот! — холодно ответила женщина. — Зачем ты вернулся?

— Она тебя боится, — констатировала безжалостная в своем равнодушии Альв.

— В самом деле? — он был удивлен и раздосадован, но привычка держать себя в узде брала верх. — Ты меня боишься Длинная Унн?

— Ты должен знать, Арбот, мой брат не участвовал в заговоре!

"Черт бы вас всех побрал! — возмутился Яков. — Меня не было здесь тридцать пять долбаных лет! Я был мальчиком! Слышите, ублюдки! Я был мальчиком, а вы говорите со мной так, словно я должен знать, о чем идет речь!"

— Что мне с того? — спросил он вслух.

— Я назову тебе имена тех, кто за все в ответе, — Унн великолепно держала лицо, ее спутник Кальв был много слабее. Яков чувствовал его страх, видел его в глазах мужчины. Страх Унн был запрятан много глубже, но теперь, когда Альв указала ему на это, Яков увидел отблески безумия и в этих холодных серых глазах.

— Как ты узнала, что я в Гамбурге?

— Венецианская каракка опередила ваш флейт на десять дней…

— Кто-то из твоих сестер прислал тебе весточку, — кивнул Яков.

Итак, не успел он появиться в Скулне, как родная сестра натравила на него стаю ульфхеднаров. Однако он не погиб, и тогда в Ховахт прибыл его брат-конунг с примирительными дарами. До сегодняшнего дня Яков считал, что все дело в старшинстве, но сейчас вспомнил кое-что еще: то, как отреагировал Блетанд на упоминание о том, что не знает, где Яков провел все эти долгие годы. Да, об этом стоило подумать. Вдруг не все сводится к старшинству?

— Да, — ответила на его вопрос Унн. — Я живу на этом берегу уже много лет, но кое-кто по-прежнему предпочитает Скулнскорх.

Яков посмотрел на Альв. Женщина стояла чуть в стороне и, как будто, даже не прислушивалась к разговору, но стоило Якову на нее взглянуть, как она тут же одним легким движением кисти правой руки "написала" указательным пальцем в воздухе какое-то слово. Возможно, Яков не смог бы его разобрать, но он и сам находился уже в поиске и искал он как раз в том направлении, где слово это имело смысл, разом разрешавший все его недоумения.

"Драуг"

"Вот черт! Они думают, я драуг!"

Теперь все вставало на свои места. Драуг выглядит, как обычный человек. Да он и является человеком, но в отличие от других людей он принадлежит к миру мертвых, а не к миру живых. Драуг, возможно, способен перебить волчью стаю, хотя Яков и не помнил, чтобы в легендах упоминалась какая-то особая сила живых мертвецов. Все-таки драуг не виверна. Но здесь важнее другое обстоятельство. Драуг возвращается ради мести, и, если брат Унн участвовал в той давней попытке захвата власти, ей есть чего боятся. Она конечно нимфа, волшебное существо, но даже нимфы смертны… а вот можно ли убить драуга, большой вопрос. Кое-кто попробовал, но попытка не удалась.

"А про Альв они, стало быть, думают, что она колдунья, которая меня призвала! Готично!"

Ну, где-то так все и произошло. Он здесь из-за Альв, а мир, в котором он вырос, вполне можно счесть загробным, ведь в этом-то мире Яков, вроде как, умер. Его возвращение — обыкновенное чудо. Он мертв, но жив, представ во плоти, и рядом с ним находится таинственная женщина, поведение которой окружающим совершенно непонятно. "Служанка" богини Труд или могущественная некромантка? Кто знает! Но при такой трактовке событий все совпадает до мелочей, и события эти получают непротиворечивое объяснение!

— Я вижу, вы здесь неплохо устроились? — вопрос нейтральный, поскольку Яков решил не углубляться в тему кровной мести.

— Не здесь, — снова вступил в разговор Кальв. — Мы живем в Любеке.

— Так ты теперь негоциант?

— Купец, — коротко объяснил мужчина.

— И вы все эти годы вместе?

— Нет, — отрезала Унн. — Но это к делу не относится. И пора бы тебе, Арбот, представить нас твоей даме, а ее нам.

— Справедливое замечание, — кивнул Яков. — Леди, — повернулся он к Альв, — разрешите представить вам моих друзей детства. Леди Унн, лорд Кальв. Господа, я представляю вам мою спутницу леди Альв Ринхольф.

Яков назвал Альв спутницей, а не женой, буквально в последний момент сообразив, что, объявив Альв супругой, может серьезно осложнить жизнь им обоим, ведь неизвестно, что ждет их обоих в Штирии. А что если Альв замужем, и господин Ринхольв будет против?

Итак, он назвал ее своей спутницей, но никак не ожидал, что ее имя известно и на побережье Немецкого моря. Услышав "Ринхольф", Унн буквально изменилась в лице. Кальв не удивился и никак не отреагировал — он, по-видимому, слышал это имя впервые, — а вот Унн, похоже, знала, о ком идет речь, и теперь ей стало еще страшнее, чем прежде. Знать бы еще, почему!

— Прошу прощения, госпожа, за неподобающие речи, — присела Унн в глубоком книксене. — К вашим услугам! Знакомство с вами великая честь. Я…

Было любопытно видеть, как корежит страх надменную нимфу-волну, но еще интереснее было бы узнать, кем в ее глазах является Альв, если Унн готова так перед ней пресмыкаться.

— Не раболепствуй, Ундина! — холодно остановила ее Альв. — Я здесь только из-за моего мужчины. Поэтому давайте-ка уйдем с улицы, и вы угостите нас с Йепом хорошим обедом. И вот еще что, леди Унн. Касательно услуг. Нам нужна карета, четверик хороших лошадей, кучер и слуга. Цена не имеет значения…

Обедали в доме купеческого старшины, хотя ни самого негоцианта, ни его семьи здесь не было. Остались одни слуги и повар с поваренком. Остальных, как ветром сдуло. По-видимому, леди Унн обладала немалой властью, что стало для Альв настоящим сюрпризом. По ее смутным воспоминаниям, всплывшим во время встречи на улице, нимфы — и не важно, лесные или речные, — жалкие существа. Большинство и вовсе лишены разума, другие — просто невеликого ума. С леди Унн, однако, все обстояло куда как серьезно. Умная, волевая, властная, и что самое главное — полна жизни. Если не знать, кто она на самом деле, никогда не догадаешься, что она не человек. Но, возможно, все дело в том, что Унн морская "волна"? Про нереид Альв ничего определенного вспомнить не могла.

"Но как я узнала, что она Нереида?" — хороший вопрос, жаль только, что опять без ответа.

Вот просто взяла и поняла вдруг, увидев другую — иную — сущность этой красивой женщины. Увидела и вспомнила, что нимфы ей, Альв Ринхольф, не соперницы. И ведь правильно угадала, вон какого страха навела! Чуть зубами не стучит!

"Кто же ты такая, Альв Ринхольф? — в который уже раз спросила она саму себя, усаживаясь за стол. — И почему ты внушаешь другим такой ужас?"

И в этот момент Альв поняла, что ошибается. Она может получить ответ. Все дело в том, как сформулировать вопрос и кому его задать.

"Как же я могла забыть? Я же уже дважды проделывала этот трюк!"

Так и есть. В первый раз в лекарском доме, который в Себерии называли больницей, и во второй — когда познакомилась с сестрой Йепа. Однако она вспомнила, и другое: такое знание достается дорогой ценой, и чтобы восполнить силы, потраченные в "мгновенном постижении", ей придется кого-нибудь выпить. И это будет уже не заяц, и не кабан. Умрет человек.

Сама Альв не испытывала по этому поводу ни сомнений, ни сожаления. Странно, но в отношении людей у нее, по-видимому, вообще не было никаких моральных запретов. Виверна хищница, и для нее кровь — это жизнь. Ее душа — если конечно у дракона есть душа, — неразделима с меняющей облик плотью, сутью женщины-виверны, ее способностями и ее потребностями.

"Это не каннибализм, — вспомнила Альв голос неизвестной ей женщины, учившей ее когда-то где-то основам выживания, — ведь мы не люди, и уж точно это не злодейство и не варварство. Люди убьют тебя при первой возможности только за то, что ты способна оборачиваться. Пей хоть одни лишь молоко и мед, это ничего не изменит. В их глазах ты нелюдь. Они твои враги, Альв, но ты им не враг. Это главное. Ты не должна искать их смерти только потому, что они не такие, как ты. Есть правила и у нас. Их немного, но они есть. Мы не убиваем ради удовольствия, и не оборачиваемся без причины. И еще одно: всегда выбирай худших, на это хватит ума и у виверны! Мы не волки, чтобы есть слабых, мы можем себе позволить охотиться на сильных!"

Похоже, все так и обстоит, а уж в таком большом городе, как Гамбург, Альв легко найдет, кому разорвать сонную артерию, "не угрызаясь" при этом совестью: воры и бандиты, ночные тати и сутенеры, те, кого все-равно когда-нибудь вздернут за их грехи. Однако она теперь не одна, а Йеп смотрит на такие вещи иначе. Он лишь догадывается о том, что тогда произошло с двумя шпионами, следившими за ней. Догадывается, но ни разу об этом не спросил, и это о многом говорит. Он не хочет знать наверняка, потому что для него это в любом случае убийство, и ему будет непросто договориться со своей совестью. Конечно, ради Альв он и сам убьет кого угодно, но одно дело защищать любимую женщину, и совсем другое — "убить, чтобы съесть". Тут проходит граница, которую в Себерии, как поняла это Альв, называют моралью. Йеп любит ее — это беспорно, — и он знает, что она из себя представляет, но именно поэтому ставить его в ситуацию выбора, когда на кону любовь и категорические императивы человеческой нравственности, было бы бесчестным и недостойным ее собственной любви.

"Что ж, нет, так нет, — улыбнулась она мысленно, отпуская острое желание узнать все и сразу. — Так даже интереснее. В конце концов, все это само как-нибудь узнается. Не так, так эдак. Не сейчас, так когда-нибудь потом. Не здесь, так где-нибудь еще. Когда-нибудь, где-нибудь, как-нибудь…"

— Скажи, Унн, — обратилась она к хозяйке стола, когда подали третью перемену, — нереиды предпочитают жить на побережье, или вы можете жить где угодно?

— Мы не нереиды, — Унн держалась с видимым достоинством, но при этом демонстрировала граничащее с самоуничижением смирение перед Альв. — Мы кеаск… Но, вы правы, госпожа, мы живем только на побережье. Чтобы жить в полную силу, нам нужно чувствовать океан.

"Чертова кукла!"

— Вот как! — поддержала она разговор, принюхиваясь, между делом, к петуху в меду. — Ты знакома с кем-нибудь из никс?

Откуда взялось это слово? Снова, как и прежде, ниоткуда. Альв лишь подумала о том, кто бы мог рассказать прибрежной "волне" о женщине-виверне из далекой, как луна, горной Штирии. Ведь они, разумеется, незнакомы, иначе бы разговор с самого начала принял иной оборот. Значит, знание пришло к Унн извне, и это явно непубличная информация. Кальв о леди Ринхольф ничего не знает, даже имени такого не слышал. А вот Унн знает и настолько подавлена этим знанием, что готова терпеть даже унижение. Альв демонстративно обращается к ней на "ты", но Унн, отвечая, продолжает говорить "вы". И тогда возникает вопрос: о ком думает Унн, когда смотрит на Альв, о виверне или о ком-то еще? Например, о женщине-некроманте, вернувшей в мир давным-давно убитого врагами Арбота Ицштеда. Об этом, собственно, Альв и задумалась, попутно задаваясь еще одним вопросом: кто мог рассказать морской нимфе об Альв, живущей в глубине континента? Возможно, другая нимфа, но уже не морская, а озерная или речная?

— Мне рассказала о вас леди Лорелея, госпожа Ринхольф, — чуть поклонилась Унн, как видно, догадавшаяся, о чем именно спрашивает ее Альв.

"Лорелея? Лорелея… Рейн…"

Сейчас Альв вспомнила это место. Перед впадением Рейна в Боденское озеро, река становится шире, и там, едва ли не на середине фарватера находится остров Верд. Христианский монастырь на западном берегу и, отделенный от него лесом, замок Штайн-ам-Райн — на северном берегу острова. У хозяйки замка нет земель и ренты, но у нее всегда есть золото.

"Золото Рейна… Лорелея…"

Никс Лорелея была высокой и тонкой. Узкие бедра, маленькая грудь, золотистые волосы, глаза цвета янтаря… И Альв определенно была с ней знакома.

— Да, — кивнула она, — я ее помню. Бывала у нее в замке на острове Верд. Ты давно ее видела?

— Пять лет назад, — вежливо ответила Унн, — мы с Кальвом поехали по делам в Роттердам, а Лорелея спустилась туда по Маасу…

Итак, как минимум, пять лет назад Альв уже была кем-то таким, о ком могла с ужасом рассказать речная нимфа. Однако, если исходить из ее нынешнего облика, Альв не больше двадцати трех, и значит тогда ей было максимум восемнадцать лет.

"Значит, я старею медленнее обычных людей. Любопытно, сколько же мне лет на самом деле?"

Обед прошел, вроде бы, неплохо, но Яков буквально чувствовал напряжение, растворенное в воздухе обеденной залы. Кальв, которому, казалось бы, не с чего было бояться "ожившего мертвеца", тем не менее, боялся Якова, считая его драугом. Про Альв он ничего конкретного не знал, но ее он тоже боялся, почувствовав страх своей женщины, об истинной природе которой он был, наверняка, осведомлен. Длинная Унн, повзрослевшая и выросшая в истинную красавицу боялась их обоих, его и Альв. Однако, если причину бояться Якова, она озвучила еще при первой встрече, ее отношение к Альв было необъяснимо и соответственно, вызывало у Якова неподдельный интерес. Было более чем любопытно, что такого знает об Альв дева-волна, что ведет себя при общении с ней с откровенным раболепием, лишь отчасти скрытым под маской уважительной вежливости.

По-видимому, Альв тоже хотела узнать больше, но спросить об этом прямо не могла и поэтому вынужденно плела вокруг Унн паутину из намеков и окольных вопросов. Что, впрочем, не мешало ей есть все подряд с известным уже Якову неженским аппетитом. Правду говоря, обед им подали такой, что даже пир в замке Сколны мог показался скромной трапезой. Пышно и богато, обильно, разнообразно и вкусно, что совсем не пустяк. Яков тоже ел с удовольствием, тем более, что и вино на стол подали отменное, Бланкет де Лиму из Лангедока и мускат из Мерваля.

Говорил он мало, но к разговору прислушивался, внимательно изучая реакции собеседников. Трудно сказать, узнала ли Альв что-то новое, но Яков предполагал, что, если и не узнала, то, наверняка, что-то важное вспомнила. Во всяком случае, упоминание о речной нимфе Лорелее показалось ему важным. И, как вскоре выяснилось, он не ошибся.

— Надо менять маршрут, — сказала ему Альв, когда карета Унн отвозила их в гостиницу. — Не Мюнхен, а Боденское озеро! Вот куда нам надо попасть!