Задачи истории культуры
Предписывая сопровождать работу на соискание академической степени подготовкой письменных Тезисов, нынешний закон Нидерландов сохраняет в науке пережиток прежней эпохи. Обычай вывешивать и защищать свои Тезисы существовал во дни Абеляра и во дни Лютера1*. В средневековом университете выдвижение Тезисов с последующим Диспутом было установлено как способ формулирования научных вопросов. В системе знания Тезисы выступали как интеллектуальный инструмент, в сфере культуры – как духовная форма. Средневековый университет в полном смысле слова являл собою арену борьбы, палестру2*, он вполне походил на рыцарское ристалище. Там разыгрывались важные и часто опасные игры. Публичные акты высшей школы, по аналогии с рыцарским ритуалом, носили характер либо посвящения и инициации3*, либо состязания – вызова и единоборства. Постоянные диспуты, сохранявшие форму церемониала, в значительной мере составляли жизнь средневекового университета. Подобно турнирам, они были одной из важнейших форм той социальной игры, откуда берет начало культура.
Техника Тезисов и Диспута полностью отвечает структуре средневекового мышления и средневекового общества в целом. Оружием здесь служил силлогизм. Его троичность словно бы отражала триаду копья, щита и меча. Доктор и бакалавр, подобно рыцарю и оруженосцу4*, располагали столь же благородным оружием. Тезисы предполагают наличие общей для обеих сторон четко разграниченной и замкнутой системы идей, в пределах которой каждое понятие получает строго рациональное определение; другими словами, это схоластическая система мышления. Тезисы предполагают также высокую степень культурного соответствия всех тех, кто имеет к ним отношение. Здесь действует код, при помощи которого стороны понимают друг друга. Каждый знаком с правилами игры и владеет фехтовальным искусством формальной логики. И наконец, Тезисы предполагают определенную степень догматизма, жесткости мышления, отсутствия того непрерывно возникающего осознания всесторонней взаимосвязи и соотнесенности идей и понятий, которое так характерно для мышления современной эпохи.
В наши дни не много осталось от тех культурных условий, которые привели к возникновению и процветанию Тезисов. Такие условия еще существовали во времена Гуманизма и Реформации. До какой-то степени они сохраняли значение, хотя и весьма ослабленное, и во времена просвещенного Рационализма, который у нас послужил толчком для появления, хотя и с большим опозданием, жесткого Органического закона 1815 г. о высшем образовании5*. Ныне условия эти отсутствуют, в результате чего Тезисы стали устаревшим орудием, своего рода гусиным пером в руках машинистки. Как вспомогательное педагогическое средство Тезисы еще сохраняют свою значимость в математике. В остальном же они сведены к чистой формальности в рамках академического ритуала. По самой своей природе они тем уместнее, чем более нормативный характер носит та дисциплина, где они применяются. Чем менее систематична та или иная наука, тем менее она пригодна для выдвижения Тезисов. Вероятно, Тезисы еще могут послужить от случая к случаю догматическому богословию или юриспруденции. Филология и лингвистика отводят им место, так сказать, на периферии своих интересов. Историк же вполне может без них обойтись. Мир его представлений слишком расплывчат, выводы его слишком нестроги, очертания его индивидуальных понятий слишком не совпадают с очертаниями понятий его коллеги, чтобы он смог поймать противника в ловушки Тезисов или набросить на того сеть своих силлогизмов.
Разве что будут затрагиваться исключительно вопросы критики или метода. Тогда форма Тезисов может оказаться хотя и не обязательной, но все же полезной и для истории. Обращение к ним может быть целесообразным при рассмотрении вопросов достоверности или ложности, приоритета или заимствования. Равно как и при выяснении уместности или желательности того или иного метода. Подобные вопросы, впрочем, в основе своей не принадлежат к вопросам истории, они даже не переступают ее порога.
Автору, пытающемуся после такого вступления выстроить в виде пятичастных Тезисов некие упорядоченные размышления на тему истории культуры, вполне могут приписать тщеславие и напускную браваду. Все это выглядит как еще одно доказательство культурно-исторического родства между ученым доктором – и рыцарем, который порою находил удовольствие в том, чтобы выйти на поединок, вооружившись старым, ржавым мечом или оставив свою руку незащищенной. Но свое копье обнажает он не как рыцарь некоей незыблемой догмы. Если же избранную мною форму сочтут вполне оправданной как «сверхсовременную», то за этим будет стоять признание ценности ее наглядности и определенности, ее способности привлечь внимание, – короче говоря, ценности ее head lines [заголовков].
