Тридцать три

– Пожалуйста, не стреляй, – попросил Джеймс. Он выглядел юным и беззащитным. – У меня много вопросов, и мне очень нужны ответы.

«Ну давай же», – подумала я, но вместо этого немного опустила ствол.

– Ты ждал меня? Даже зная, что я собираюсь тебя убить?

Он кивнул.

– Я понимаю, что это безумие, но… Рихтер привез меня сюда, чтобы показать фото, где убийца Ната покидает «Мандарин». Марина с Финном не доверяют ему, поэтому они оставили меня, но мне он показал это фото.

– Да ну? И кто же это был? – Я не знала, как Рихтеру хватило времени подтасовать улики против Мишлера, но это все равно не мог быть настоящий убийца Ната.

Хотя в глубине души я понимала, что просто тяну время.

Джеймс недоуменно посмотрел на меня.

– А ты не знаешь? Агент разведки Джордж Мишлер.

– А. Ну да.

– Что-то в его лице… может, просто потому, что этот человек убил моего брата, но что-то в нем не так.

Да, наверное, сделанный на скорую руку фотошоп, вот что. В моих воспоминаниях Мишлера арестовали лишь через несколько месяцев. Должно быть, что-то поторопило Рихтера.

– Мне начало казаться, будто стены смыкаются вокруг меня. Я спросил, могу ли увидеть видеозаписи с людьми, стрелявшими в меня у больницы, но Рихтер сказал – нет. Начал плести всякое насчет того, что они сейчас не в его юрисдикции, и у меня словно тревожный звоночек зазвенел. Почему вдруг он не дает мне посмотреть их? Он сам должен был видеть их и знать, что там засняты вы с Финном, а не пара бандитов, как он говорил. Он знал, что вы – мои друзья, так почему же он не арестовал Марину с Финном или хотя бы не рассказал мне об этом теперь?

Я ничего не сказала. Этому могло быть лишь одно объяснение.

– Только если он знал, что это на самом деле ты, а не она, – сказал Джеймс. – А если он знает об этом, то что еще ему известно?

Джеймс встал, и я снова подняла пистолет, но он не стал приближаться ко мне.

– Я так разволновался, что убежал сюда – думал, что меня стошнит. А потом не смог заставить себя вернуться, – сказал он. – Я только сидел тут и думал про тебя и про то, что ты мне сказала. Мне нужно знать все, Марина.

Я скривилась.

– Не зови меня так. Я теперь просто Эм.

На лице Джеймса проступило осознание.

– Это так тебя назвал Финн?

Я помолчала.

– Да.

– А почему ты больше не Марина? Мне всегда нравилось твое имя.

– Дурацкое имя. Это имя сказочной принцессы, которая вернула себе все, что когда-то потеряла.

– Господи… – Джеймс наклонил голову. – Да кто же ты?

Я сжала пальцы на рукояти пистолета. Я должна сделать это сейчас. Избавить нас обоих от страданий, а Марину – от того чудовища, которое преследует ее. Но Джеймс выглядел таким печальным и надломленным… Может, это глупо, но я подумала, что Финн тогда был прав. Джеймс имел право знать, почему я собираюсь пустить пулю ему в голову. Возможно, тогда я действительно сумею нажать на спусковой крючок.

– Я все равно тебя убью – ты знаешь? – сказала я.

– Я понимаю. А я буду защищаться.

Я села на холодный кафельный пол, продолжая целиться в Джеймса, и он сел напротив меня.

– Что ты хочешь знать? – спросила я. – Только быстро.

– Как это работает? Если ты убьешь меня, ты создашь парадокс.

– Время разумно, – сказала я, – как ты всегда и подозревал. Подобные действия закрепляются во времени. Тень меня всегда будет убивать тебя здесь, даже после того, как я исчезну.

– И ты знаешь, – сказал Джеймс, – что, если ты убьешь меня, ты тоже умрешь?

Я кивнула.

– Эта версия меня исчезнет из бытия.

– Так ты выполняешь самоубийственную миссию.

– Типа того, но я смотрю на это не так. Если я сумею дать Марине шанс избежать того, через что прошла я, через что ты меня заставил пройти, – при этих словах Джеймс вздрогнул, – то я согласна пожертвовать своим скромным существованием.

Джеймс глубоко вздохнул, словно впитывал мой ответ.

– Но почему…

Он оборвал фразу, помолчал немного и попытался еще раз. На этот раз голос его звучал тише.

– Если я действительно изобрел машину времени, – спросил Джеймс, – то где мои родители? Почему я не спас их?

Хороший вопрос. Я сама постоянно об этом думала. Джеймс никогда не сделался бы одержим этой идеей насчет машины времени, если бы не лишился родителей в детстве.

– Я точно не знаю, – сказала я. – Но насколько я знаю твою версию из моего времени, мне кажется, ты боишься, что если ты их спасешь и вырастешь в счастливой семье, то время никогда не будет интересовать тебя настолько сильно, чтобы ты сумел выяснить, как его контролировать. А ты так влюблен во власть, которую это тебе дает, что не можешь этим рисковать. Возможно, где-то существует временная линия, в которой ты принял иное решение, но не в этой, так что мне все равно нужно остановить тебя.

Джеймс запустил пальцы в волосы и уставился в пол.

– Почему ты хочешь меня убить?

– Я не хочу. – Эти слова прозвучали жестче, чем я хотела. – Видит бог, Джеймс, я никогда этого не хотела. Но… все настолько паршиво…

– Насколько? – спросил Джеймс. – Мне нужно знать, что это означает.

Я вздохнула и положила пистолет на колени. Я по-прежнему могла поднять его и выстрелить прежде, чем Джеймс сумел бы преодолеть разделяющие нас шесть дюймов.

– Это начинается примерно через год от нынешнего дня. Ты работаешь с Рихтером и УБР. Это место – не Коллегия исследований, а Управление безопасности и разведки, действующее под прикрытием, часть ЦРУ, сотрудничающая с Пентагоном. В моих воспоминаниях все шло в целом примерно так же, как и сейчас. Ты встретился с Рихтером, потому что он расследовал убийство Ната. Он заинтересовался твоей работой над четвертым измерением, и у него были ресурсы, которые ты нигде больше не смог бы получить. Наши отношения сделались натянутыми. Мне не нравился Рихтер и пугали перемены, которые я видела в тебе.

– Какие перемены?

– Ты стал даже еще более одержим своей работой. – Мне представился восемнадцатилетний Джеймс, излагающий мне свои теории. Страсть в его голосе была такой пылкой – почти что мания. – Твой идеализм был одной из тех вещей, которые я всегда любила в тебе, но когда перед тобой появилась перспектива действительно обрести способность изменять мир, ты сделался авторитарным. Ты настолько был убежден в своей правоте, что не принимал ни малейших сомнений. Это уже началось – разве ты не видишь?

Джеймс смотрел куда-то мимо меня.

– Типа того, что я ушел с Рихтером, хотя они сказали, что я уязвим, а ему нельзя доверять.

– Дальше будет хуже, – сказала я. – Намного хуже. Однажды – не знаю точно, когда именно – ты создашь машину в секретной правительственной лаборатории в глухом уголке Пенсильвании. Ты назовешь ее «Кассандрой». Тогда и начнутся изменения.

– Какие изменения?

– Самые разные. Например, до «Кассандры» все страны Европы образовывали единую нацию, именуемую Европейским Союзом, – сказала я. – У них было одно правительство, одна валюта – да все общее. Она существовала бы и сейчас, но вы с Рихтером при помощи «Кассандры» вернулись назад во времени и не дали этому случиться.

– Почему? – недоуменно спросил Джеймс.

Я пожала плечами.

– Рихтер убедил тебя, что Европейский Союз станет угрозой для США.

– Откуда ты это знаешь?

– Ты мне рассказал, – сказала я. – Во время одной из наших ночных бесед. Ты завел привычку приходить по ночам ко мне в камеру и часами напролет разговаривать со мной. В основном тебе хотелось говорить о тех временах, когда мы были детьми, но иногда ты рассказывал, что вы с Рихтером намереваетесь сделать. Правительственные лидеры, которых вы убили, террористические акты, которые вы устроили или предотвратили, стихийные бедствия, о которых вы могли бы предупредить. Помнишь, как в Новом Орлеане прорвало дамбу и весь город затопило?

– Конечно, – сказал Джеймс. – Но город своевременно эвакуировали.

– Изначально – нет. Ты позаботился, чтобы из Нового Орлеана всех вывезли до прихода урагана, потому что помнил случившуюся там трагедию.

– Вот видишь? – воскликнул Джеймс, и глаза у него сделались круглыми, словно у ребенка. – Я делаю добро! Я только этого и хочу – делать мир лучше!

– Я знаю. – На мгновение у меня появилось искушением посочувствовать ему, но я подавила этот порыв. – Думаю, именно поэтому мне так трудно нажать спусковой крючок – потому, что я знаю, что даже будущая версия тебя, натворившая столько кошмарных вещей, искренне верит, что действует ради большего блага. Через три года от нынешнего момента на Манхэттене взорвется «грязная» атомная бомба. Она убъет тысячи человек и сделает радиоактивным северно-восток.

Голос Джеймса превратился в шепот.

– И я предотвращу это?

– Не совсем, – сказала я. – Ты – а скорее Рихтер – решишь, что предотвратить один взрыв недостаточно, потому что тогда просто случатся другие. Вместо того, чтобы предотвратить взрыв, ты захочешь, чтобы страна не была уязвима для них. Так что ты пошлешь людей назад, в разные точки – через год от нынешнего момента, через два, через шесть месяцев, – и прикажешь им взорвать серию бомб поменьше в полудюжине городов. Вместо тысяч умрут сотни, а правительство введет десятки новых мер безопасности, по сравнению с которыми нынешние – все равно что охрана торгового центра. Национальные биометрические удостоверения личности, запрет путешествовать без разрешения, электронные системы наблюдения, металлодетекторы в каждом здании, видеокамеры на каждой улице. Стало невозможно что-либо сказать или купить без того, чтобы правительство не узнало об этом. «Грязная» бомба никогда не взорвалась, и в некотором смысле мы в большей безопасности, чем когда-либо, но…

– Я создал полицейское государство, – сказал Джеймс с явственным ужасом. – Тоталитарное правительство.

– Рихтер хуже, – сказала я. – Он рассматривает время как оружие, даже более мощное, чем бомбы, которое можно использовать против Китая, или Северной Кореи, или любого, кого он сочтет угрозой. Я уверена, что он втянул тебя во множество вещей похуже, но к этому моменту ты был настолько ослеплен, что не заметил этого.

– Тогда почему бы тебе не убить его, а не меня? – возмутился Джеймс.

– Мы пытались. – Это был четвертый пункт нашего списка. Та моя версия, должно быть, была крепка, как сталь. – Это не сработало. Подозреваю, что в мире достаточно таких же амбициозных и безжалостных людей, которые способны занять его место в твоей жизни. Ты веришь, Джеймс, – этого у тебя не отнять. И в конечном итоге у тебя все всегда сводится к цифрам. Ты предпочтешь причинить боль нескольким, чтобы спасти многих.

– И ты – одна из тех, кому я причинил боль? – спросил Джеймс.

Я кивнула.

– Через два года от нынешнего момента Марина и Финн покинут округ Колумбия. Это произойдет сразу после первого взрыва, в Сан-Франциско. Они испугаются, что Рихтер захочет избавиться от них, из-за того, что они много знают. У Марины имелась документация с какими-то твоими рассчетами по «Кассандре»…

Джеймс нахмурился.

– Этого не может быть. Существуют только мои оригиналы и копии, сделанные Натом, а их я уничтожил.

– Ну, я не стану тебе рассказывать, где она их взяла, – сказала я. – Я хранила эту тайну уже много лет и собираюсь хранить и дальше. К тому моменту, как Рихтер пришел за ними, они с Финном сбежали и забрали документы с собой.

Внезапно комната накренилась. Время схватило меня за горло. Нет! Только не сейчас! Но меня уже волокло прочь, затягивало в темноту.

Зрение прояснилось. Я была у себя в спальне, расхаживала туда-сюда. Финн сидел у меня на кровати, скрестив ноги.

– Меня от твоего мельтешения мутит, – сказал он.

– Извини, что мой страх вредит твоему нежному желудку, – огрызнулась я. – Можешь зажмуриться.

Финн поймал меня за руку, когда я заходила на очередной круг.

– Эй, все будет хорошо!

– Каким образом?

– Не знаю. Просто так полагается говорить.

Я рассмеялась, и от этого смеха у меня заболело горло. По крайней мере, на Финна можно положиться – он всегда будет честен.

– Сядь, – попросил он. – Пожалуйста.

Я неохотно опустилась на кровать и принялась теребить торчащую из покрывала нитку. Когда я дернула за нее, по всей длине покрывала побежала затяжка, указав на изъян в безупречной до этого ткани. Это навело меня на мысль о космических батутах и крохотных порталах сквозь пространство-время. Я поежилась и разгладила складки.

– Я боюсь его, – тихо проговорила я. – Я никогда не думала, что стану бояться его.

– И я тоже. Господи, да нам же такое и в голову не приходило! – сказал Финн. – Ну, в смысле, мы знали, что он зациклен на себе и на него нельзя положиться, но если ты тоже это чувствуешь…

Я сглотнула. Я ненавидела Финна за то, что он сказал это вслух. Я всегда втайне гордилась собственной преданностью, своей собачьей верностью тем, кого я любила. Я думала, что буду с Джеймсом вечно, что ничто не заставит меня предать его.

– Значит, так, – сказал Финн. – Нам надо уходить. Выбираться из города, пока не стало поздно, и не оглядываться.

Все вокруг потемнело и замигало, как будто кинопленка порвалась, а потом меня швырнуло дальше по времени. Я по-прежнему сидела у себя в спальне, но уже несколько дней спустя. Я собирала маленькую сумку – все, что позволили взять с собой контрабандисты. У нас не было нужных документов для поездки, а без документов нас никто не выпустил бы из округа Колумбия. За этим следили вооруженные морпехи на блокпостах. Родители Финна ничем не могли помочь, а мои помогать отказались, но уже существовала нелегальная сеть людей, которые могли вывезти нас отсюда за соответствующую сумму.

Финну было легко. Он жил в кампусе Американского университета, так что он мог оставить своему соседу по комнате записку, завещать ему телевизор и заначку вишневой колы и уйти.

Мне же нужно было дождаться, пока мать с ее новым бойфрендом, разряженные в вечернее платье и фрак, уйдут на какое-то благотворительное мероприятие. Лишь после этого я смогла пробраться к себе в комнату и отделить то, что по-настоящему необходимо, от того, что я просто не в силах оставить. Я положила в сумку запасную одежду, зубную щетку, пачку денег, которые уже несколько недель таскала у матери из кошелька по купюре за раз, ее лучшие драгоценности, чтобы сдать их в ломбард и разжиться еще наличными, и четыре выцветших листа бумаги из желтого блокнота – мой единственный страховой полис.

На пороге я обернулась и посмотрела на свою кровать, на постеры на стене, на свалку из украшений, косметики и оберток от жвачки на комоде. Это все теперь выглядело, как иной мир, какое-то место, существовавшее лишь во сне. На тумбочке валялась лицом вниз фотография в рамке. Я подняла ее и посмотрела на три радостных лица. Внезапно мне отчаянно захотелось взять ее с собой.

Но места в сумке не было. Я положила фотографию обратно и закрыла за собой дверь.

Я прошла по коридору и спустилась по лестнице. Шла я в носках, а свои самые прочные кроссовки несла в руках. Я уже почти добралась до входной двери, когда из темноты выступила Лус; возраст и печаль избороздили ее лицо.

При виде ее я мгновенно почувствовала себя ребенком, и у меня задрожала нижняя губа.

– Мне нужно уйти.

– Милая…

– Мне опасно здесь оставаться, – сказала я. – И ты тоже в опасности, пока я тут.

Лус обняла меня и стала укачивать, и горючие слезы, которые я до этого сдерживала, вырвались наружу.

– Я люблю тебя, Лус, – сказала я, вытирая слезы рукавом.

– И я тебя, милая.

Перед глазами снова все поплыло, и я увидела сквозь призрак Лус очертания лица Джеймса и кафельный пол туалета. Две картинки наложились друг на друга и сплавились воедино, прежде чем разделиться.

– Марина! – Джеймс протянул ко мне руку, но не решился коснуться. – Эм!

Мир вращался, и Джеймс ушел в тень. Я снова была в камере, и директор стоял передо мной и говорил мне со злобной ухмылкой, что Лус арестована по подозрению в террористической деятельности.

– Скажи мне, где документы, – потребовал он.

Я заплакала. Это было еще до того, как я научилась ни за что и никогда не плакать при Рихтере. До того, как я исчерпала отпущенный на мою жизнь лимит слез и сделалась сухой и мертвой изнутри. Я знала, что случится. Какой-то частью рассудка, все еще осознающей себя в туалете офиса, я помнила, что Рихтер с позволения Джеймса отправит Лус на Лонг-Айленд, в лагерь ФЕМА, агентства по управлению страной в кризисных ситуациях, – лишь за то, что она любила меня.

Прикосновение к лицу выдернуло меня обратно в нынешнее время, и я пришла в себя. Я лежала на холодном полу туалета и смотрела в округлившиеся глаза Джеймса.

– Эм! – позвал он.

Я откатилась от него и попыталась отдышаться.

– Что за чертовщина тут творилась? – спросил Джеймс. – У тебя закатились глаза, ты рухнула и принялась дрожать и… рябить.

– Это время. – Я попыталась сглотнуть, прогнать сухость из горла. – Я – парадокс, а время не любит парадоксов. Оно пытается уничтожить меня. И сделает это рано или поздно. Удивляюсь, почему ты не попытался забрать пистолет.

– Я пытался. Но ты будто окаменела, и я не смог вынуть его из твоей руки.

Я посмотрела на ладонь с красным отпечатком рукояти на ней.

– А!..

Несмотря на заметное потрясение, Джеймс не унимался.

– Ты сказала, что Финн и Марина уехали из округа Колумбия.

– Верно. Они проведут в бегах год, но потом ты поймаешь их. Ты запрешь их там же, где прячешь свою «Кассандру». Ты продержишь их там… сколько, четыре месяца? Может, больше. И почти каждый день Рихтер будет допрашивать их и требовать сказать, где документы.

– Допрашивать?

Я просто посмотрела на него, вспоминая избиения, дни, когда мне не давали спать, крики Финна за стеной. Не думаю, что ему требовалось объяснять все в подробностях.

– О господи… – прошептал Джеймс.

– Иногда ты будешь смотреть на это, но я не думаю, что тебе это нравится, – сказала я. – У тебя будет такое выражение глаз, будто ты воздвиг стену между тем, что ты видишь, и своим мозгом. Я думаю, ты пытаешься проявить себя перед Рихтером, продемонстрировать ему, что ты вовсе не тот трепетный маленький гений, которым он тебя считает.

Джеймс уставился в пол, так что я видела только его макушку. Темные волосы, обычно такие аккуратные, сделались непослушными за время разъездов, из-за того, что Джеймс постоянно ерошил их. Еще несколько минут, и я заставлю его понять, почему у меня нет выбора, и тогда всажу пулю в эту макушку.

– Но иногда по ночам, – продолжала я, – когда база затихает, ты будешь приходить ко мне в камеру. Ты будешь садиться на пол напротив моей койки, вот как сейчас, и рассказывать мне, как тебе неприятно то, что происходит со мной. Если бы я только отдала Рихтеру то, что он требует, ты бы смог все изменить. Ты будешь часами напролет пытаться убедить меня, что ты творишь добро с помощью «Кассандры», рассказывать про спасенные жизни, предотвращенные бедствия, чудесные перемены, которые сможет произвести правительство. Я думаю, ты нуждаешься в том, чтобы я тоже поверила в это. Я уверена, что Рихтер желает нашей смерти, но ты заставляешь его сохранять нам жизнь, потому что мы нужны тебе, чтобы верить, что ты поступаешь правильно. Для тебя невыносимы сомнения, которые мы заронили в твою душу, когда отказались последовать за тобой. И я думаю, что по-своему ты скучаешь по нам. Ты очень долго не мог ни с кем сблизиться, потому что сосредоточился на своей миссии, и, думаю, ты скучаешь по прежнему себе, который это мог.

– Но теперь я все это знаю! – сказал Джеймс. – Я не допущу, чтобы это произошло снова!

Я покачала головой.

– Я пыталась. Это не работает. Ты можешь пообещать мне, что не станешь строить «Кассандру» – теперь, когда ты знаешь, что это можно сделать?

Джеймс заколебался.

– Вот видишь? – сказала я. – Ты не сможешь этого не сделать. А как только ты ее построишь, все остальное начнет цепляться друг за дружку, как падающие костяшки домино. Это мое пятнадцатое путешествие назад во времени. Я оставляла себе список, в котором перечисляла, что я уже пыталась сделать, чтобы предотвратить такое будущее. Я говорила с тобой, и с Натом, и с доктором Фейнбергом. Я пыталась сделать так, чтобы ты поступил в Принстон, а не в Университет Джона Хопкинса, и пыталась добиться, чтобы тебя исключили. Я уничтожила твой компьютер и твои записи. Я избавилась от инженера, который помог тебе построить «Кассандру». Я испробовала все, что только могла, чтобы предотвратить это, но ничего не сработало. Мне очень жаль, Джеймс, но ты сам изо всех сил старался убедить меня, что иногда кому-то приходится умирать ради большего блага.

Я подняла пистолет, и Джеймс кинулся на меня.