Двадцать восемь
ЭМ
Крис Рихтер в ресторане с Мариной. Одна из предыдущих версий меня убила его. Жалко, что не я. Если бы у меня на мушке оказался он, я бы не колебалась ни секунды.
Меня замутило, и сперва я подумала, что это от страха, но потом меня выдернуло из нынешнего времени. Полет, падение и невозможность кричать.
Я в камере. Директор стоит надо мной, пиджак расстегнут, руки в карманах.
– Где документы? – спрашивает он.
Я трогаю языком распухшие губы. Во рту привкус железа и крови.
– Иди к черту.
Он кивает стоящему рядом парню в военной форме, и солдат снова бъет меня. Голова взрывается раскаленной добела болью, и перед глазами темнеет.
Директор присаживается на корточки и рассматривает мое лицо. Я смотрю на него одним глазом – второй заплыл и не открывается. Ну не может же быть, чтобы он вправду думал, что это сработает? Они меня уже не то что били – делали много чего похуже, но я не заговорила.
Нет. Должно быть, ему просто это нравится.
– Полагаю, ты считаешь, что эти документы – твой козырь, – говорит он мягко и даже с некоторым сожалением. – Что я не могу допустить, чтобы с тобой что-то случилось, пока не выясню, что с ними.
Я вскидываю голову.
– Не хотелось бы, чтобы они попали в плохие руки. Черт, возможно, китайцы вот прямо сейчас строят конкурента «Кассандры».
Солдат снова бъет меня, на этот раз в солнечное сплетение, и у меня вырывается кашляющий стон. В соседней камере Финн выкрикивает мое имя и лупит кулаками в металлическую дверь, гул разносится по коридору.
– Это был бы достойный план для глупой девчонки, – говорит директор, – но я начинаю думать, что ты понятия не имеешь, где находятся эти документы, и я не позволю тебе больше играть со мной в эту игру. Знаете, какая самая большая ваша ошибка, мисс Марчетти? Вы очень сильно недооцениваете, насколько мне плевать на вас, на китайцев и даже на нашего доброго друга доктора Шоу. Я могу вас прикончить в любой момент, без малейших колебаний. Единственная причина, по которой я до сих пор позволял вам жить, лишь в том, что вы были инструментом управления Джеймсом, гарантией, что он не изменит нашему делу. Но об этом я могу больше не беспокоиться.
Я изо всех сил пытаюсь сохранить невозмутимый вид. Самым мощным оружием директора всегда была его своеобразная отвратительная честность. Синяки сходят, а вот такие слова терзают долго.
– Отдай мне документы, – шепчет он, – и я прослежу, чтобы это было быстро. Иначе…
– Эм! – кричит в соседней камере Финн. – Эм!
Голос Финна заполняет мою камеру, и директор медленно улыбается. Его намерения ясны. Он сделает мою смерть долгой и болезненной и заставит Финна смотреть. Я умру, слыша его крики и зная, что он будет следующим.
Если повезет. Если не случится наоборот.
Камера вращается и расплывается, и все вокруг меня белеет. Я пытаюсь пошевелиться или крикнуть, но я оцепенела. А может, даже умерла.
Я пришла в себя на переднем сиденье автомобиля. Меня трясло. Финн по-прежнему сидел рядом, словно каменный, лишь веки трепетали. Он пребывал в ловушке собственной памяти.
О господи! Мы привели Джеймса прямиком к нему!
