Воины всех Трех царств шептались, что Гуань Юя невозможно убить. Генералы вероломного Цао Цао и надменного Сунь Цюаня пытались бороться с этим слухом насмешками и казнили тех, кто их распространяет. Однако когда дело доходило до встречи с Гуань Юем на поле битвы, все, даже неуязвимый Люй Бу, начинали сомневаться в своих силах.

Но что-то я забежал вперед. Как пала династия Хань? Как поднялись Три царства? Кто были те герои, одним из которых стал Гуань Юй?

Желтые повязки опустошили землю, повсюду раздавался их воинственный мятежный клич, что Император – ребенок, который ни разу не выходил за пределы дворца, тогда как его евнухи пили кровь простых крестьян и сжирали их без соли. Поднявшись на борьбу с мятежниками, устрашающий полководец Цао Цао сделал Императора пленником в собственной столице и правил от его имени в степях и пустынях Севера.

На юге, среди богатых рисовых полей и извилистых рек, процветал Сунь Цюань, маленький тиран, контролировавший корабли и стремившийся получить титул Императора.

Повсюду царили болезни и голод, и армии топтали невозделываемые поля.

Лю Бэй, мужчина настолько обаятельный, что его ушные мочки свисали до плечей, всего лишь торговал лаптями, когда встретил Чжан Фэя, мясника, и Гуань Юя, разбойника, все еще находящегося в бегах. У Гуань Юя уже появилась его знаменитая борода, пышная и эффектная, которая и старила его, и молодила одновременно. Она очень хорошо дополняла его красивое лицо, плавные черты которого были как будто вырезаны из темно-красного камня скал над Янцзы.

– Если бы рядом со мной были люди, которые сражались бы как тигры, я восстановил бы славу династии Хань, – сказал Лю Бэй двум странникам, которые разделили с ним мед из сорго в сени персикового сада.

– А что мне с того? – спросил Чжан Фэй, лицо которого было черным как смоль, а руки настолько сильные, что он ежедневно мог заваливать быка на землю.

Лю Бэй пожал плечами.

– Может, тебе все равно. Но если бы я стал Императором, магистраты снова вершили бы правосудие, поля возделывались бы с трудолюбием и усердием, а чайные дома снова были бы наполнены песнями и смехом ученых мужей и танцующих женщин. – Его взгляд задержался на лице Гуань Юя, которое было знакомо ему по многим плакатам, висевшим по городу, с указанием оплаты за голову. – В наше время уже столько людей пребывает вне закона, однако многие из них выбрали такой путь только потому, что законы не исполняются со всей беспристрастностью. Если бы я был Императором, я бы сделал их судьями, а не преступниками.

– И почему ты думаешь, что у тебя что-то получится? – спросил Гуань Юй. Его лицо потемнело до цвета крови, но он гладил свою бороду так беззаботно, как ученый муж гладит свою кисть перед тем, как начертать поэму о девицах, собирающих майские цветы.

– Я не знаю, преуспею ли я в своем начинании, – ответил Лю Бэй. – Вся жизнь – сплошной эксперимент. Но при смерти я буду знать, что когда-то пытался взлететь так высоко, как дракон.

Тогда в персиковом саду они стали назваными братьями.

– Хоть мы и не родились в один день одного месяца одного года, но просим Судьбу позволить нам умереть в один и тот же час.

Они направились на Запад и там, в горной провинции Шу, где Гуань Юй впервые попробовал мала, они основали царство Шу Хан.

Вся Поднебесная была разделена на три царства: царство Цао Цао, царство Сунь Цюяня и царство Лю Бэя. Из этих трех Цао Цао отличался доблестью и дикостью Северных небес, Сунь Цюянь – богатством и жизнестойкостью Южных земель, но только Лю Бэй отличался нравственной красотой и был любим народом.

Гуань Юй был его лучшим воином. Его не могла одолеть и тысяча человек, а любили его еще больше.

– Он точно сделан не из плоти и крови. – Цао Цао вздыхал, когда слышал о том, как Гуань Юй вырезал шесть его лучших генералов и преодолел пять заслонов, чтобы воссоединиться с Лю Бэем во время своего длинного марша в тысячу ли.

– Он – феникс среди ласточек и воробьев. – Сунь Цюянь качал головой, слушая, как Гуань Юй смеялся и играл в вэйци, когда с его костей соскабливали яд. Уже на следующий день Гуань Юй вернулся в строй, и сверкание его меча видели в самом пылу битвы.

Война годами шла между Тремя царствами, и ни одно не могло подчинить себе другие. Лицо Гуань Юя не утратило свой кроваво-красный цвет, а его черная борода росла все длиннее и длиннее, пока он не стал укладывать ее в шелковый мешочек, чтобы она оставалась чистой и не мешалась в битве.

Несмотря на добродетель Лю Бэя, Мандат Небес ему не принадлежал. Его армии сражались и терпели поражения, снова проигрывали и снова сражались, и так из боя в бой. Во время отступления в одной из своих северных кампаний Гуань Юй и Чжан Фэй отделились от основных сил, имея при себе около сотни разведчиков. Их окружила армия Цао Цао, состоявшая из более чем десяти тысяч человек. Цао Цао вызвал обоих на переговоры.

– Сдайтесь, поклянитесь мне в верности, и я сделаю вас князьями, которые не должны будут преклонять колена даже в присутствии Сына Небес, – заявил Цао Цао.

Гуань Юй рассмеялся:

– Ты не понимаешь, почему такие люди, как я, сражаются. Конечно, есть радость боя, но это еще не все. – Он приоткрыл свой линялый военный плащ, чтобы показать Цао Цао дыры в материи, истертые края и заплаты на заплатах. – Это мне дал названый брат Лю Бэй. Прежде чем я надел этот плащ, я был никем, убийца в бегах от закона. Но после – каждый взмах моего меча делается во имя добродетели. Разве ты можешь предложить мне что-нибудь лучше?

Цао Цао развернулся и уехал к себе в лагерь. Он приказал своей армии незамедлительно атаковать. Генералы отдали приказы, но солдаты, тысячи и тысячи, выстроенные по рангу, отказывались идти против Гуань Юя, Чжан Фэя и их сотни спутников.

Цао Цао приказал убить на месте тех солдат, что стояли сзади. Солдаты в панике начали подталкивать своих стоящих впереди товарищей. Людская волна медленно пошла вперед, приближаясь все ближе и ближе к Гуань Юю и Чжан Фэю.

Сражение продолжалось с утра до ночи, всю ночь вплоть до следующего утра.

– Помни о клятве в персиковом саду, – кричал Гуань Юй Чжан Фэю. Он разрезал строй солдат Цао Цао на своем боевом скакуне, великом Красном Зайце, чья шкура не отличалась по цвету от лица Гуань Юя и который потел кровью, когда топтал людей своими гигантскими копытами. – Если Судьбой уготована сегодня наша смерть, то мы хотя бы выполним свою клятву.

– Но тогда брат Лю Бэй опоздает, – ответил Чжан Фэй, насаживая двух солдат на свое железное копье.

– Мы простим его за это, – сказал Гуань Юй. Братья рассмеялись и снова разделились, продолжая битву.

Где бы ни проезжал Гуань Юй, размахивая своим серповидным мечом, солдаты Цао Цао в страхе разбегались от наездника и его лошади, как стадо овец перед тигром или выводок цыплят перед падающим на них орлом. Гуань Юй безжалостно косил их, а Красный Заяц разбрасывал по полю клочья пены. Жажда крови превозмогала усталость.

– Когда я дерусь рядом с тобой, – сказал Чжан Фэй, вытирая потоки крови со своего черного лица, – страх мне нипочем. Наши силы слабеют, но мое сознание становится четче, сердце – более энергичным, дух – более возвышенным.

Сотня человек в отряде Гуань Юя и Чжан Фэя постепенно сократилась до пятидесяти, затем до пятнадцати, и, наконец, только Гуань Юй и Чжан Фэй остались на боле боя, атакуя направо и налево в море мечей и копий армии Цао Цао.

Снова настал вечер. Цао Цао приостановил битву, оттянув свои войска назад. Потоки крови текли по полю, отрубленные конечности и головы были рассыпаны повсюду, как ракушки на берегу во время отлива. Вечернее солнце отбрасывало длинные багряные тени, поэтому трудно было сказать, чем была вызвана краснота – закатным светом или кровью.

– Сдавайтесь, – кричал им Цао Цао, – вы доказали свою храбрость и верность Лю Бэю. Ни бог, ни человек не смогут спросить с вас большего.

– Я бы спросил, – ответил Гуань Юй.

Хотя Цао Цао отличался холодным сердцем и прагматичностью, он не мог скрыть восхищение Гуань Юем.

– Выпьете со мной, прежде чем настанет время умереть?

– Конечно, – ответил Гуань Юй. – Я никогда не откажусь от медовухи из сорго.

– Боюсь, здесь нет медовухи из сорго. Но у меня есть несколько бочек нового напитка, поднесенные мне варварами с Запада.

Напиток был сделан из винограда, нового фрукта, привезенного из-за пустыни варварскими посланцами с Запада.

Гуань Юй и Цао Цао пили из нефритовых чашек, холодная каменная поверхность которых восхитительно дополняла теплоту вина. Смеркалось, но нефрит чашек, казалось, светился изнутри и освещал лица двух мужчин. Прекрасные девушки варваров, переданные как дань Цао Цао, играли скорбную мелодию на своих странных грушевидных лютнях, которые они называли пи па.

Гуань Юй слушал музыку, уйдя в свои мысли. Внезапно он встал и начал петь в одной тональности с варварской лютней:

Он отбросил чашку в сторону:

– Господин Цао Цао, благодарю тебя за вино, однако пришло время вернуться к нашему основному занятию.

– То есть вот та штука, напоминающая банджо, это и есть пи па, да? – Та печальная песня, которую пел Логан, до сих пор звучала у нее в голове. Она хотела попросить Логана научить ее играть.

– Да, это она. – Он потер пи па о колени, бережно, как ребенка, удерживая руками ее грушевидный корпус: – Это очень старый инструмент, однако с каждым годом он звучит все лучше и лучше.

– Но он ведь не китайский, да?

Логан подумал:

– Не знаю. Думаю, можно сказать, что нет, если вернуться на тысячу лет назад. Но я смотрю на это иначе. Многие вещи сначала не были китайскими, но потом стали.

– Я не ожидал услышать такое от жителя Поднебесной, – сказал Джек. Он все еще пытался привыкнуть ко вкусу алкоголя из сорго, который, по уверению Логана, каждый китайский мальчик пил вместе с молоком матери. Один глоток раздирал горло как сотни бритвенных лезвий. Лили увидела, как взмыли вверх его брови, как только он сделал еще один глоток, и рассмеялась.

– Почему?

– Я думал, что вы, жители Поднебесной, должны очень ревностно относиться к своей долгой истории. Конфуций жил до Христа и все такое. По-моему, я не слышал, чтобы кто-либо признавал, что вы узнали что-то от варваров.

Логан рассмеялся в ответ:

– У меня у самого в венах течет кровь северных варваров. Что значит «китайское»? Что значит «варварское»? Эти вопросы не насытят желудок рисом, не вернут улыбки на лица моих сотоварищей. Я бы лучше пел песни о красивых зеленоглазых девушках, живущих к западу от пустыни Гоби, и играл на своей пи па.

– Не зная тебя, Логан, я бы сказал, что ты стал американцем китайского происхождения.

Джек и Логан засмеялись.

– Ган бэй, ган бэй, – сказали они и выпили залпом чашки с виски и медовухой из сорго.

– Научи меня как-нибудь петь «Поминки по Финнегану». С тех пор, как я услышал, как вы вдвоем поете эту песню, я никак не могу ее забыть.

– Сначала закончи свою историю! – сказала Лили.

– Хорошо! Но должен предупредить: я рассказывал эту историю уже не единожды, и всякий раз она заканчивалась иначе. Я даже не знаю, как она заканчивается на самом деле.

Как долго продолжалась битва? Сражались ли в ней против изменника Цао Цао или вероломного Сунь Цюаня? Гуань Юй не мог вспомнить.

Он помнил только, как сказал Чжан Фэю оставить его и вернуться к Лю Бэю.

– Я командовал людьми, и из-за моей беспечности они все погибли. Я не могу вернуться в Чжэн Ду, где жены и отцы этих людей спросят меня, почему я жив, а их мужья и сыновья нет. Брат, пробейся на волю и отомсти за меня.

Чжан Фэй остановил лошадь и издал долгий крик. Пораженные этим полным горечи и печали криком десять тысяч солдат вокруг них затряслись от страха и отпрянули назад на три шага.

– До свидания, брат! – Чжан Фэй пришпорил своего коня, правя на запад, а солдаты разбегались в стороны, толкая друг друга, чтобы не попасть под его копье или под копыта его коня.

– Вперед, вперед! – вне себя от злости орал Цао Цао. – Солдат, захвативший Гуань Юя, станет князем.

Красный Заяц запнулся. Он потерял слишком много крови. Гуань Юй ловко спрыгнул со спины боевого коня, когда тот рухнул на землю.

– Прости, старый друг. Хотел бы я защитить тебя. – Кровь и пот капали с его бороды, а слезы проложили глубокие каналы через засохшую кровь и грязь на его лице.

Он бросил свой меч и сложил руки назад, смотря на мир, как ученый и поэт, который готов прочитать вирши из Книги поэзии перед лицом Императора и его двора. Он бестрепетно смотрел на приближающихся солдат.

– Они отрезали его голову на восходе следующего дня, – сказал Логан.

– Ой, – сказала Лили. Она не ожидала такого конца.

Все трое сидели в тишине, пока дым от пищи, что готовил А-Янь на кухне, не начал подниматься в ясное небо. Стук лопатки по казану звучал для Лили как удары меча по щиту.

– Тебе не интересно, что было дальше? – спросил Логан.

– Что ты имеешь в виду? – сказали Джек и Лили одновременно.

– Что ты имеешь в виду? – закричал Цао Цао и резво вскочил, перевернув письменный стол. Камень для перемешивания чернил улетел в одну сторону, а кисти – в другую. – Что значит ты не можешь его найти?

– Господин Цао Цао, я говорю лишь то, что видел собственными глазами. Секунду назад его голова катилась по земле, а в следующее мгновение ни тела, ни головы нигде не было. Он… он растворился в воздухе.

– Ты меня за дурака держишь? Пойдем! – Цао Цао жестами подозвал охранников. – Свяжите его и казните. Мы вывесим его голову у моего шатра, так как сам он потерял голову Гуань Юя.

– Конечно же, он не умер, – сказал седой ветеран розовощеким молодым рекрутам. – Я был там, когда схватили господина Гуань Юя. Посреди стотысячного войска армии Вэя он сражался так, как будто они были нечем иным, как ошметками пыли. Думаешь, такой человек лег бы под топор палача?

– Конечно же, он не умер, – сказал Лю Бэй Чжан Фэю. Они были одеты в белые доспехи траура и собрали армию из всех способных держать оружие мужчин царства Шу ради мести. – Наш брат не может умереть, не исполнив клятвы, данной в Персиковом саду.

– Конечно же, он не умер, – сказал Сунь Цюань, лежа на смертном одре. – Гуань Юй не боится смерти, и я сожалею лишь о том, что там, куда я ухожу, не будет его компании. Я надеялся, что однажды мы станем друзьями.

– Конечно же, он не умер, – сказал Цао Цао Лю Чаню, сыну Лю Бэя, отдавая приказ сломать печать царства Шу после того, как он наконец объединил все Три царства. – Я никогда не был хорошего мнения о твоем отце или о тебе, но если Гуань Юй готов был служить твоему отцу, должно быть, он видел что-то, недоступное мне. Так как господин Гуань Юй, скорее всего, присматривает за тобой, я хочу показать ему, что мне тоже не чужда добродетель. Я не причиню тебе вреда, а в моем доме к тебе будут относиться как к почетному гостю.

– Конечно же, он не умер, – сказала мать своему ребенку. – Господин Гуань Юй был лучшим человеком во всей истории Срединного царства. Если бы у тебя была сотая часть его силы и храбрости, я бы никогда не боялась ни воров, ни разбойников.

– Давайте вознесем молитвы господину Гуань Юю, – сказал ученый муж своим ученикам. – Он был поэтом и воином, и каждый день его жизни был проверкой его чести.

– Давайте вознесем молитвы господину Гуань Юю, – сказал Император, посвятив богу войны Дворец. – Пусть он дарует нам победу над варварами.

– Давайте вознесем молитвы господину Гуань Юю, – сказал игрок с черными камнями. – Все мы, игроки в вэйци, хотели бы сыграть против него. Если мы хорошо сегодня сыграем, возможно, он придет и даст нам уроки.

– Давайте вознесем молитвы господину Гуань Юю, – сказали купцы, готовясь переплыть океан и добраться до знаменитых портов Цейлона и Сингапура. – Он будет покровительствовать нам и оберегать от пиратов и тайфунов.

– Давайте вознесем молитвы господину Гуань Юю, – сказали работники, восходя на корабли, направлявшиеся к Сандаловым горам Гавайев и Старой золотой горе в Калифорнии. – Он поможет нам вынести долгий путь, он вскроет горы перед нами. Он будет хранить нас, пока мы не заработаем состояние, затем он сопроводит нас домой.