Волны

Давным-давно, когда небеса только отделились от земли, Нюйва бродила по берегу Желтой реки, наслаждаясь каждым прикосновением своих ног к жирному речному лессу.

Вокруг нее цвели всеми цветами радуги прекрасные цветы, красотой своей напоминавшие восточный край неба, где Нюйва должна была заделать смесью из расплавленных алмазов течь, пробитую воинственными божками. Лани и буйволы пробегали по полям, золотые карпы и серебристые крокодилы резвились в воде.

Но она была совсем одна – никого, с кем можно было бы поговорить, и не с кем поделиться всей этой красотой.

Она села у воды, зачерпнула полные ладони ила и начала творить. Вскоре она создала маленькое подобие себя: круглая голова, длинное тело, руки, ноги, крохотные ладони и пальцы, которые она очень аккуратно вырезала острой бамбуковой шпилькой.

Она взяла маленькую слепленную фигурку в ладони, поднесла ко рту и вдохнула в нее жизнь. Фигурка с трудом задышала, начала изгибаться в руках Нюйвы, а затем стала что-то лепетать.

Нюйва засмеялась. Теперь она уже никогда не будет одна! Она посадила маленькую фигурку на берегу Желтой реки, снова набрала двумя руками ил и опять принялась творить.

Человек был создан из земли и возвращается в землю. Всегда.

– А что было дальше? – спросил сонный голос.

– Об этом ты узнаешь завтра, – ответила Мэгги Чао, – а сейчас пора спать.

Она подоткнула одеяло пятилетнего Бобби и шестилетней Лидии, выключила свет в спальне, вышла и закрыла за собой дверь.

Она постояла немного, прислушиваясь, как будто могла слышать потоки фотонов вокруг гладкого, вращающегося корпуса корабля.

Большой солнечный парус был натянут в тишине космического вакуума, и «Морская пена» по спирали отдалялась от Солнца, с каждым годом ускоряясь все быстрее и быстрее, пока Солнце не стало похоже на тускло-красный, непрерывный, но постоянно гаснущий закат.

Ты должна это увидеть, – прошептал в ее сознании Жуан, муж Мэгги и второй пилот корабля. Они могли говорить друг с другом через практически невидимую оптически-нейронную микросхему связи, вживленную в мозг. Микросхемы стимулировали импульсами света генетически измененные нейроны в областях коры, отвечавших за языковые функции, заставляя их работать, как при восприятии обычной речи.

Иногда Мэгги думала об этом имплантате как о миниатюрном солнечном парусе, где фотонами создавалось натяжение и рождалась мысль.

Жуан не смотрел на это так романтично. Даже через десять лет после операции ему не нравилось то, как их голоса могли возникать друг у друга в голове. Он понимал преимущества такой системы, позволявшей им постоянно оставаться на связи, однако это казалось грубым и чужим, как будто они все время превращались в киборгов, в машины. Он никогда не использовал ее, если в этом не было настоятельной необходимости.

Сейчас приду, – сказала Мэгги и быстро поднялась на исследовательскую палубу, которая располагалась ближе к центральной части корабля. Здесь слабело ощущение гравитации, создававшееся вращающимся корпусом корабля, и колонисты шутили, что само место расположения лабораторий позволяло людям думать лучше, потому что в мозг поступала более насыщенная кислородом кровь.

Мэгги Чао прошла отбор и стала участником этого полета, потому что была экспертом по замкнутым экосистемам, а также потому, что была молодая и фертильная. Их кораблю, двигающемуся на скорости лишь в несколько долей от скорости света, понадобится около четырех сотен лет (если системой координат служит сам корабль), чтобы достичь звезды 61 Девы, даже если учитывать незначительные эффекты замедления времени. Это привело к необходимости планирования детей и внуков, чтобы потомки колонистов, которые однажды ступят на поверхность чужого мира, смогли сохранить память о трех сотнях первых исследователей.

Она встретила Жуана в лаборатории. Он передал ей сенсорный планшет, ничего не сказав. Жуан всегда давал ей время вывести собственные умозаключения о чем-то новом без всяких правок и комментариев. Эта черта понравилась ей одной из первых, когда много лет назад они начали встречаться.

– Это потрясающе, – сказала она, взглянув на сводку. – Земля впервые за десять лет пытается связаться с нами.

Многие на Земле считали полет «Морской пены» безумством, пропагандистским шагом правительства, которое было не в состоянии решать насущные проблемы. Как можно было обосновать отправку многовековой межзвездной экспедиции к далеким мирам, когда на Земле люди все еще гибли от голода и болезней? После запуска связь с Землей поддерживалась на самом минимальном уровне, а затем прервалась. Новая администрация не хотела платить за поддержку дорогих наземных антенн. Возможно, они желали позабыть об этом корабле дураков.

Но теперь они вышли на связь через бесконечную пустоту космоса, чтобы что-то сказать.

Она продолжала читать сообщение, и радость на ее лице сменялась недоверием.

– Они считают, что дар бессмертия должен быть предоставлен всему человечеству, – сказал Жуан. – Даже нам, странникам, находящимся вдали от всех.

В полученной передаче описывалась новая медицинская процедура. Небольшой модифицированный вирус (молекулярный нанокомпьютер для тех, кто любит мыслить такими категориями) реплицировался в соматических клетках и передвигался вверх и вниз по нитям ДНК, устраняя повреждения, подавляя определенные сегменты и сверхэкспрессируя другие, общим эффектом чего становилось торможение клеточного старения, а значит, и дряхления всего организма.

Людям больше не нужно было умирать.

Мэгги посмотрела в глаза Жуана:

– Мы сможем проводить эту процедуру здесь? Мы будем жить, чтобы ступить в новый мир и дышать непереработанным воздухом.

– Да, – сказал он. – Это займет некоторое время, но, уверен, у нас получится. – Тут он остановился в нерешительности. – Но дети…

Бобби и Лидия родились не в результате удачно сложившихся обстоятельств, а вследствие взаимодействия ряда четких алгоритмов, включавших планирование населения, выбор эмбрионов, обеспечение генетического здоровья, расчет средней продолжительности жизни и скорости возобновления и потребления ресурсов.

На борту «Морской пены» учитывался каждый грамм материи. Сейчас ее было достаточно для поддержания стабильного состава населения, но практически не было места для ошибки. Рождение детей должно было четко выверяться по срокам, чтобы у новорожденных было достаточно времени для получения ими всех необходимых знаний от своих родителей и занятия своего места по мере мирного ухода стариков с помощью машин.

– …станут последними, кто родится здесь, прежде чем мы приземлимся, – закончила Мэгги мысль Жуана. «Морская пена» была спроектирована под определенный состав населения из взрослых и детей, на который было завязано продовольствие, энергия и тысячи прочих важных параметров. Конечно, был некоторый запас, но корабль не смог бы содержать население, состоящее из энергичных, бессмертных взрослых людей на пике своих калорийных потребностей.

– Мы можем или умереть и позволить нашим детям вырасти, – сказал Жуан, – или все вместе жить вечно, но наши дети навсегда останутся детьми.

Мэгги представила, как вирус можно использовать для остановки роста и созревания детей. Они останутся детьми на века и никогда не смогут иметь своих детей.

Наконец Мэгги озарило.

– Именно поэтому Земля снова заинтересовалась нами. Земля – это просто один большой корабль. Если никто не умрет, у них рано или поздно тоже закончится место. И теперь у Земли уже нет больших проблем, чем эта. Им придется отправится вслед за нами – в космос.

Ты спросишь, откуда взялось столько историй о том, как люди появились на свете? Это потому, что все правдивые истории можно рассказывать по-разному.

Сегодня я расскажу тебе другую.

Однажды давным-давно миром правили титаны, которые жили на горе Отрис. Самым великим и храбрым титаном был Хронос, который поднял восстание против Урана, своего тирана-отца. После того как Хронос убил Урана, он стал главным богом.

Но шло время, и Хронос сам стал тираном. Возможно, из-за страха, что содеянное с отцом однажды обернется против него, Хронос проглатывал всех своих детей сразу же после их рождения.

Рея, жена Хроноса, родила нового сына, Зевса. Чтобы спасти мальчика, она завернула в покрывало камень, как заворачивают ребенка, и тем самым обманула проглотившего камень Хроноса. Младенец Зевс был отправлен на Крит, где и вырос, питаясь козьим молоком.

Не кривись. Я слышала, что козье молоко довольно вкусное.

Когда Зевс был готов к схватке со своим отцом, Рея напоила Хроноса горьким вином, и тот вырыгнул своих проглоченных детей, братьев и сестер Зевса. Десять лет Зевс вместе с олимпийцами, именно под таким именем стали известны Зевс со своими родными братьями и сестрами, вел войну против своего отца и титанов. В конце концов новые боги победили старых, а Хронос и титаны были низвергнуты в кромешный Тартар.

А олимпийцы сами родили детей, потому что именно так устроен мир. У самого Зевса было много детей, некоторые смертные, некоторые нет. Одной из любимых дочек у него была Афина, богиня, которая родилась из его головы исключительно благодаря мысли. О них также сложено много историй, которые я тебе, конечно же, расскажу в другой раз.

Но олимпийцы пощадили некоторых титанов, которые не сражались на стороне Хроноса. Одним из них был Прометей, который вылепил из глины существ. Как говорят, он наклонился к ним и прошептал оживившие их слова мудрости.

Мы не знаем, чему он научил тех существ, то есть нас. Но это был бог, который увидел, как дети восстают на отцов, как каждое новое поколение сменяет более старое, с каждым разом обновляя и видоизменяя мир. Мы можем догадаться, что он мог им сказать.

– Смерть – это простой выбор, – сказала Мэгги.

– Это правильный выбор, – ответил Жуан.

Мэгги хотела продолжить спор мысленно, но Жуан отказался. Он желал говорить, используя губы, язык, порывы дыхания – старым способом.

С «Морской пены» убрали каждый грамм ненужной массы. Стены были тонкими, а узкие каюты лепились тесно друг к другу. Голоса Мэгги и Жуана эхом разносились по палубам и коридорам.

По всему кораблю другие семьи, умственно спорившие в своих головах, остановились, чтобы послушать.

– Старые должны умирать, чтобы дать дорогу молодым, – сказал Жуан. – Ты знала, что мы не доживем до приземления «Морской пены», но все равно решила участвовать в этом полете. Дети наших детей через много поколений должны будут унаследовать новый мир.

– Мы можем сами приземлится на этот новый мир и не перекладывать всю тяжелую работу на плечи наших не родившихся еще потомков.

– Мы должны передать новой колонии жизнеспособную культуру человечества. А сейчас мы даже предположить не можем, какие долгосрочные последствия окажет эта медицинская процедура на наше психическое здоровье…

– Так и давай делать ту работу, что нам поручена: исследовать. Давай узнаем…

– Если мы сейчас не устоим перед этим соблазном, то в новом мире приземлится группа четырехсотлетних боящихся смерти стариков с закосневшими идеями, взятыми еще со старой Земли. Как мы научим своих детей ценности жертвования, значению героизма, радости новых начинаний? Мы уже не будем людьми.

– Мы перестали быть людьми, когда согласились на этот полет! – Мэгги остановилась, чтобы немного успокоиться. – Давай говорить откровенно: алгоритмам распределения рождаемости наплевать на нас или наших детей. Мы всего лишь емкости для доставки запланированного, оптимального сочетания генов до нужной точки. Ты действительно хочешь, чтобы целые поколения росли здесь и умирали, не зная ничего, кроме этой металлической трубы? Я бы переживала за их психическое здоровье.

– Смерть является ключевым фактором для развития нашего вида. – Его слова были исполнены горячей веры, и она услышала в них его желание прекратить спор.

– Необходимость в смерти для сохранения человечества – всего лишь миф. – Мэгги смотрела на мужа, а ее сердце обливалось кровью. Между ними пролегла пропасть, непреодолимая, как растяжение времени.

Теперь она говорила с ним внутри его головы. Она представляла, как ее мысли, преобразованные в фотоны, достигали его мозга, словно выстраивая мост над этой пропастью.

Жуан посмотрел на нее. Он ничего не сказал, ни мысленно, ни вслух, а это значило, что он уже высказал все, что мог.

И они не разговаривали друг с другом еще долгое время.

Сначала Бог создал человечество бессмертным, как ангелов.

Прежде чем Адам и Ева решили попробовать плоды с Древа познания Добра и Зла, они не старились и никогда не болели. Днем они ухаживали за Садом, а вечером наслаждались компанией друг друга.

Да, я предполагаю, что Сад был чем-то вроде гидропонической палубы.

Иногда их посещали ангелы, и, как говорит Мильтон, родившийся слишком поздно, чтобы самому попасть в традиционную Библию, они говорили об всем подряд и строили свои предположения: вращается ли Земля вокруг Солнца или же наоборот? Есть ли жизнь на других планетах? Есть ли половая жизнь у ангелов?

Нет, я не шучу. Можешь посмотреть это в компьютере.

Итак, Адам и Ева были вечно юными, и любознательность их не знала границ. Им не нужна была смерть, чтобы понимать назначение жизни, чтобы стремиться изучать мир, работать, любить, наделять смыслом свое существование.

Если это правда, то мы никогда не должны были умирать. А познание добра и зла было на самом деле познанием утрат.

– Ты рассказываешь какие-то очень странные истории, прабабушка, – сказала шестилетняя Сара.

– Это старые-престарые истории, – ответила Мэгги. – Когда я была маленькой, моя бабушка рассказала мне много историй, а еще я постоянно читала.

– Ты хочешь, чтобы я жила вечно, как ты, никогда не старилась и не умерла бы, как моя мама?

– Я не могу сказать тебе, что нужно делать, милая. Ты должна сама решить, когда станешь старше.

– Это как познание добра и зла?

– Да, примерно так.

Она наклонилась и поцеловала свою прапрапрапра… – она уже давно сбилась со счету, – …правнучку так нежно, как только могла. Все дети, родившиеся в условиях низкой гравитации «Морской пены», отличались тонкими и хрупкими, как у птиц, костями. Мэгги выключила ночник и вышла.

Через месяц ей исполнится четыреста лет, но Мэгги выглядела не старше тридцати пяти. Рецепт вечной молодости, последний подарок Земли колонистам до окончательной потери связи, работал просто прекрасно.

Она остановилась и ахнула. Маленький мальчик примерно десятилетнего возраста стоял перед дверью в ее каюту.

Бобби, – сказала она. Кроме самых маленьких, у которых еще не было имплантатов, все колонисты общались теперь мысленно и не прибегали к речи. Это было быстрее и более конфиденциально.

Мальчик просто посмотрел на нее, ничего не сказав и ничего не подумав ей в ответ. Она была поражена, насколько тот походил на отца. То же выражение лица, те же манеры, тот же способ говорить, оставаясь совершенно безмолвным.

Она вздохнула, открыла дверь и зашла вслед за ним.

Еще один месяц, – сказал он, садясь на край дивана, чтобы ноги не болтались в воздухе.

Все люди на корабле также считали дни. Через месяц они выйдут на орбиту четвертой планеты 61 Девы, их цели, новой Земли.

Когда мы приземлимся, ты изменишь свое мнение о… – она засомневалась, но через секунду продолжила, – о своем внешнем виде?

Бобби покачал головой, поморщился на секунду, как капризный мальчишка:

В конце концов мужчины и женщины «Морской пены» решили предоставить каждому человеку право выбора вечной молодости.

Отстраненные математические расчеты замкнутой экосистемы корабля показывали, что, если кто-то выбирал бессмертие, ребенок должен был остаться ребенком, пока другой человек на корабле не выбирал старение и смерть, освобождая новое место для взрослого.

Жуан решил выбрать старость и смерть. Мэгги решила остаться молодой. Они сели вместе всей семьей и ощутили себя словно при разводе.

– Один из вас сможет вырасти, – сказал Жуан.

– Кто? – спросила Лидия.

– Мы думаем, что вы сами должны решить, – сказал Жуан, поглядывая на Мэгги, которая постоянно кивала.

Мэгги считала, что было жестоко и несправедливо со стороны ее мужа ставить детей перед таким выбором. Как дети могли решить, хотят ли они вырасти, если даже не представляли себе, что это может значить?

– Это так же несправедливо, как наше с тобой решение о том, хотим и мы становиться бессмертными, – ответил Жуан. – У нас тоже нет ни малейшей идеи о том, что все это значит. Ужасно, что перед ними ставится такой выбор, но решать за них будет еще более жестоким.

Мэгги согласилась, что, по большому счету, он прав.

Казалось, что они просили детей выбрать ту или иную сторону и поддержать одного из родителей. Но так оно и вышло.

Лидия и Бобби переглянулись и, похоже, молча согласились друг с другом. Лидия встала, подошла к Жуану и обняла его. А Бобби подошел и обнял Мэгги.

– Папа, – сказала Лидия, – когда придет время, я выберу то же, что и ты. – Жуан крепко обнял ее, кивая головой.

Затем Лидия и Бобби поменялись местами и снова обняли родителей, делая вид, что все хорошо.

Для тех, кто отказался от процедуры, жизнь шла как по расписанию. Жуан старел, Лидия росла: став сначала нескладным подростком, потом прекрасной девушкой. Она занялась инженерным проектированием в соответствии с результатами своих тестов на профпригодность и решила, что ей нравится Катрин, молодой стеснительный доктор, который, по рекомендации компьютеров, стал бы для нее хорошей парой.

– Ты состаришься и умрешь вместе со мной? – спросила Лидия Катрин, заметив легкий румянец на щеках того.

Они поженились и родили двух дочек, которые займут их место, когда настанет время.

– Ты когда-нибудь сожалела о своем выборе? – однажды спросил ее Жуан. К тому времени он уже был старым и больным, и уже через несколько недель компьютеры должны были дать ему лекарства, чтобы он заснул и никогда больше не проснулся.

– Нет, – ответила Лидия, сжимая его ладонь. – Я не боюсь уйти, если что-то новое и молодое придет мне на смену.

Но кто сможет сказать с уверенностью, что мы не являемся тем самым «чем-то новым и молодым»? – подумала Мэгги.

Так или иначе, ее сторона выигрывала спор. В течение многих лет все больше и больше колонистов решали стать бессмертными. Но потомки Лидии всегда упрямо отказывались. Сара осталась последним ребенком на корабле, не прошедшим процедуру. Когда она выросла, Мэгги поняла, что ей будет до боли не хватать вечерних историй.

Физическое взросление Бобби остановили в десятилетнем возрасте. Он, как и другие вечные дети, довольно непросто приспосабливался к жизни колонистов. За спиной у них были десятилетия, а то и столетия опыта, однако тела и мозги пребывали в юной форме. Их знания были вполне сравнимы со взрослыми, однако эмоции и гибкость ума оставались детскими. Они могли быть и старыми, и юными одновременно.

Возникало очень много споров и конфликтов об их роли на корабле, так что иногда родители, которые когда-то желали жить вечно, отдавали свои места на корабле по требованию своих детей.

Но Бобби никогда не хотел вырасти.

Пластичность моего мозга – как у десятилетнего ребенка. Зачем мне это терять? – говорил Бобби.

Мэгги приходилось признавать, что ей всегда было проще с Лидией и ее потомками. Несмотря на то что они все решили умереть, как Жуан, что могло казаться молчаливым укором сделанному ею когда-то выбору, она поняла, что лучше понимает их жизнь и хочет сыграть в ней свою роль.

С другой же стороны, она просто не могла представить, что происходит в голове у Бобби. Иногда она считала его умственно нездоровым, что, как она сама себе признавалась, было несколько лицемерным, учитывая, что он просто повторил выбор своей матери.

Но ты никогда не поймешь, что значит быть взрослым, – сказала она, – что значит любить. Как мужчина, не как ребенок.

Он пожимал плечами, так как не мог скучать по тому, что никогда не испытывал.

Я быстро осваиваю новые языки. Я с легкостью могу воспринять новое мировоззрение. Мне всегда нравится что-то новое.

Бобби перешел на звуковую речь, и тон его мальчишеского голоса повышался от предвкушения и радости:

– Если мы встретим там новую жизнь, новую цивилизацию, нам понадобятся такие, как я, – вечные дети, чтобы узнать их и понять совершенно без страха.

Мэгги уже давно не прислушивалась по-настоящему к тому, что говорит ее сын. Но сейчас она была тронута. Она кивнула, приняв его выбор.

Лицо Бобби расплылось в красивой улыбке десятилетнего мальчика, который повидал за свою жизнь больше, чем любой обычный взрослый человек.

– Мама, вот увидишь, у меня точно будет такой шанс. Кстати, зачем я пришел. Мы получили результаты первой детальной съемки планеты е 61 Девы. Она обитаема.

Под «Морской пеной» медленно вращалась планета. Ее поверхность была покрыта чередующимися шестиугольными и пятиугольными плитами, каждая не менее тысячи километров в поперечнике. Половина плит была черной как обсидиан, другая половина – бронзовой, и эти плиты имели зернистую структуру. Планета «e» звезды 61 Девы напомнила Мэгги футбольный мяч.

Мэгги не сводила глаз с трех инопланетян, стоящих перед ней в отсеке челнока. Рост каждого из них достигал трех метров. Металлические бочкообразные, сегментированные тела покоились на четырех тонких, как спички, сочлененных во многих местах ногах.

Когда транспорты впервые приблизились к «Морской пене», колонисты подумали, что это крохотные разведывательные корабли, пока сканирование не подтвердило отсутствие какой-либо органической материи. Тогда колонисты решили, что это автономные зонды, пока те не приблизились к камере корабля, выдвинув руки и легонько постучав по объективу.

Да, руки. Посередине их металлических тел размещались две длинные синусоидальные руки, на концах которых были мягкие, гибкие ладони, выполненные из легкосплавной сетки. Мэгги посмотрела на собственные ладони. У инопланетян ладони выглядели точно так же: четыре тонких пальца, противолежащий большой палец, гибкие сочленения.

В целом инопланетяне напоминали Мэгги роботизированных кентавров.

На самом верху тела каждого инопланетянина находилась сферическая выпуклость с кластерами стеклянных объективов, напоминавшими фасеточные глаза. Кроме глаз, на этой «голове» плотно располагалось множество штырьков, прикрепленных к приводам, которые двигались синхронно, как щупальца морской актинии.

Штырьки начали переливаться, как будто по ним пошла волна. Постепенно они приняли форму пиксельных ресниц, губ, бровей – человеческого лица.

Инопланетянин начал говорить. Это было похоже на английский, но Мэгги ничего не могла понять. Фонемы, как постоянно менявшиеся узоры штырьков, ускользали от восприятия и понимания.

Это действительно английский, – сказал Бобби, обернувшись к Мэгги, – просто прошедший через многовековые перемены в произношении. Он говорит: «С возвращением, человечество».

Крохотные штырьки на лице инопланетянина сместились в широкую улыбку. Бобби продолжил переводить. Мы оставили Землю гораздо позже вашего отлета, но двигались быстрее и пролетели мимо вашего корабля много веков назад. Мы ждали вас.

Мэгги почувствовала, что весь знакомый ей мир пошатнулся. Она оглянулась. Многие из самых старых бессмертных колонистов были потрясены.

Но Бобби, вечное дитя, сделал шаг вперед.

– Спасибо! – громко сказал он и улыбнулся в ответ.

Я расскажу тебе историю, Сара. Мы, люди, всегда прибегаем к различным историям, чтобы утихомирить страх перед неизвестностью.

Я уже рассказывала тебе, как боги индейцев майя создали людей из кукурузы, но знала ли ты, что до этого было еще несколько попыток творения?

Сначала появились животные: храбрый ягуар и прекрасный ара, плоская рыба и длинная змея, великий кит и медлительный ленивец, переливающаяся всеми цветами радуги игуана и ловкая летучая мышь. (Потом мы посмотрим их фотографии на компьютере.) Однако животные только клекотали и рычали, не в состоянии произнести имен своих создателей.

Поэтому боги вымесили новых существ из ила. Но илистые люди не могли удержать своей формы. Их лица обвисали, размягченные водой, возвращаясь к земле, из которой были вылеплены. Они не могли говорить, лишь бессвязно булькали. Со временем их перекашивало на сторону, они не могли размножаться, чтобы продлить свое существование.

Следующая попытка богов интересует нас больше всего. Они создали деревянных человечков, похожих на куклы. Сочлененные суставы позволяли этим человечкам свободно двигаться. На их искусно вырезанных лицах двигались губы, открывались и закрывались глаза. Эти марионетки без веревочек начали жить в домах и деревнях, погрузившись в суету жизни.

Но боги обнаружили, что деревянные человечки не имели ни душ, ни разума, поэтому не могли правильно восхвалять своих создателей. Боги наслали великий потоп, чтобы уничтожить деревянных человечков, и приказали зверям джунглей атаковать их. Когда ярость богов прошла, деревянные человечки стали обезьянами.

И только потом боги решили заняться кукурузой.

Многие думали, не расстроятся ли деревянные человечки тому, что проиграли детям кукурузы. Возможно, они все еще сидят в тени и ждут, когда удача повернется к ним лицом и творение изменит свой путь.

Черные шестиугольники были солнечными панелями, как объяснил Атакс, главный из трех посланников планеты «е» звезды 61 Девы. Вместе они обеспечивали достаточно энергии для поддержания жизни всего человеческого сообщества на этой планете. Бронзовые плиты были городами, гигантскими вычислительными массивами, где триллионы людей жили в виде виртуальных алгоритмов вычислений.

Когда Атакс и другие колонисты впервые прибыли сюда, планета «e» звезды 61 Девы не была особо гостеприимна к жителям Земли. Здесь было слишком жарко, воздух был чересчур ядовит, а инопланетная жизнь, в основном примитивные микробы, – смертельно опасна.

Однако Атакс и другие, сошедшие на поверхность, не являлись людьми в том смысле, в котором это слово виделось Мэгги: больше металла, чем воды, и они больше не были ограничены пределами органической химии. Колонисты быстро соорудили сталеплавильные печи и литейные цеха, и вскоре их потомки распространились по всей планете.

В большинстве случаев они выбирали слияние с Сингулярностью – общим Мировым Разумом, который являлся одновременно искусственным и органическим, где миллиарды лет проходили за секунду, так как мысль обрабатывалась на скоростях квантовых вычислений. В мире битов и кубитов они жили как боги.

Но иногда они ощущали наследственную тягу к обретению телесности, поэтому могли стать личностями и облечь себя в форму машин вроде той, в которой Атакс и его спутники предстали перед гостями. Здесь они жили в замедленном времени – в мире атомов и звезд.

Больше не осталось никакой разницы между духом и машиной.

– Вот так сейчас выглядит человечество, – сказал Атакс, медленно вращаясь вокруг себя, чтобы все колонисты с «Морской пены» могли оценить его металлическое тело. – Наши тела сделаны из стали и титана, а мозги – из графена и кремния. Нас практически невозможно уничтожить. Смотрите, мы даже можем перемещаться в космосе без кораблей, скафандров и прочих защитных слоев. Тленная плоть осталась далеко позади.

Атакс и прочие пристально смотрели на собравшихся вокруг древних людей. Мэгги уставилась в их темные линзы, пытаясь понять, что чувствуют эти машины. Любопытство? Ностальгию? Жалость?

Глядя на меняющиеся металлические лица, грубую подделку плоти и крови, Мэгги невольно содрогнулась. Она посмотрела на Бобби, который, казалось, был вне себя от восторга.

– Вы можете присоединиться к нам, если хотите, или продолжить существовать в исходной форме. Конечно, вам будет трудно определиться, так как у вас нет никакого опыта подобной жизни. Однако это ваше дело. Мы не можем выбирать за вас.

Что-то новенькое, – подумала Мэгги.

Даже вечная юность и вечная жизнь не казались такими вожделенными, как свобода быть машиной, думающей машиной, наделенной суровой красотой кристаллических матриц, а не неряшливыми и несовершенными живыми клетками.

Наконец человечество в своей эволюции достигло сфер интеллектуального проектирования.

– Я не боюсь, – сказала Сара.

Она попросилась побыть немного с Мэгги после того, как все уйдут. Мэгги обняла ее крепко-крепко, чувствуя, что маленькая девочка тоже пытается как может обнять ее.

– Думаешь, прапрадедушка Жуан разочаровался бы во мне? – спросила Сара. – Я не выбрала то же, что и он.

– Я знаю, что он хотел бы, чтобы ты приняла решение сама, – ответила Мэгги. – Люди меняются и как вид, и как личности. Мы не знаем, что бы выбрал он, если бы ему предложили такие возможности. Но в любом случае никогда не позволяй прошлому определять твой выбор.

Она поцеловала Сару в щеку и отпустила. Появилась машина, чтобы забрать Сару с собой на трансформацию.

Она – последняя из детей, не прошедших процедуру обретения бессмертия, – подумала Мэгги. – А теперь будет первой, кто станет машиной.

Хотя Мэгги отказывалась наблюдать за трансформацией других, по просьбе Бобби она смотрела за тем, как ее сына заменяют по фрагментам.

– У тебя никогда не будет детей, – сказала она.

– Напротив, – возразил он, сгибая свои новые металлические руки, которые были гораздо крупнее и мощнее его прежних рук мальчишки. – У меня будет бесчисленное количество детей, порожденных моим разумом. – Его электронный голос приятно гудел, словно это была обучающая программа. – Они наследуют мои мысли и, конечно же, твои гены. А однажды, если они захотят, я создам для них тела, такие же прекрасные и функциональные, как вот это тело, в которое меня сейчас облачат.

Он потянулся к ней, чтобы коснуться ее руки, и холодные металлические пальцы плавно заскользили по ее коже, ведь на конце каждого пальца были наноструктуры, по ощущениям не отличавшиеся от живой плоти. Она вздрогнула.

Бобби улыбнулся, и тонкая сетка из тысячи штырьков пошла волнами веселья.

Она невольно отпрянула от него.

Подвижное лицо Бобби стало серьезным, недвижимым, лишенным какого-либо выражения.

Она поняла это безмолвное обвинение. Какое она имела право чувствовать отвращение? Она тоже относилась к своему телу как к машине, но состоящей из жиров и белков, из клеток и мышц. Ее сознание также находилось в оболочке, которая уже давно пережила отведенный ей срок. Она была настолько же «неестественной», как и он.

И все же она горько плакала, глядя, как ее сын исчезал под подвижным каркасом металла.

Он больше не сможет плакать, – думала она, словно это было единственным, что их разделяло.

Бобби оказался прав. Те, чье физическое взросление остановилось в детском возрасте, быстрее других приняли решение о своей загрузке во всеобщую сеть. Их сознание было гибким, поэтому для них переход из плоти в металл воспринимался просто как модернизация оборудования.

С другой стороны, более старые бессмертные колебались, не решаясь оставить свое прошлое – те последние признаки человечества. Однако один за другим не выдерживали и они.

Годами Мэгги оставалась единственным органическим человеком на планете «e» звезды 61 Девы и, возможно, во всей Вселенной. Машины построили для нее специальный дом, огражденный от жары, яда и непрекращающегося шума планеты, и Мэгги целыми днями просматривала архивы «Морской пены», анналы долгого, навсегда ушедшего прошлого человечества. По большому счету, машины оставили ее в покое.

В один день маленькая машина, около полуметра высотой, пришла в ее дом и нерешительно подошла к Мэгги, всем своим видом напоминая щенка.

– Ты кто? – спросила Мэгги.

– Я твоя внучка, – сказала маленькая машина.

– Итак, Бобби все-таки решил завести ребенка, – сказала Мэгги. – Долго же он к этому шел.

– Я 5 032 322 ребенок моего родителя.

Мэгги стало плохо. Вскоре после трансформации в машину Бобби решил пройти весь путь до конца и присоединиться к Сингулярности. Они долго не говорили друг с другом.

– Как тебя зовут?

– У меня нет имени в том смысле, как понимаешь его ты. Если хочешь, называй меня Афиной.

– Почему?

– Это имя из истории, которую мой родитель рассказывал мне в моем младенчестве.

Мэгги уже не так строго смотрела на маленькую машину.

– Сколько тебе лет?

– Трудно ответить на этот вопрос, – ответила Афина. – Мы рождаемся виртуальными, поэтому каждая секунда нашего существования в Сингулярности состоит из триллионов вычислительных циклов. В этом состоянии у меня возникает больше мыслей в секунду, чем у тебя за всю твою жизнь.

Мэгги посмотрела на свою внучку, миниатюрного механического центавра, только что сделанное блестящее существо, которое, однако, было старше и мудрее ее по большинству показателей.

– Зачем ты устроила этот маскарад – чтобы я думала о тебе как о ребенке?

– Потому что я хочу послушать твои истории, – ответила Афина. – Древние легенды.

Они все еще юные, – подумала Мэгги, – каждый раз что-то новое.

Так Мэгги тоже решила загрузится во всеобщую сеть, чтобы быть со своей семьей.

В начале начал мир был громадной пустотой, иссеченной ледяными реками, полными яда. Яд стекался, твердел и стал наконец Имиром, первым гигантом, и Аудумлой, гигантской ледяной коровой.

Имир питался молоком Аудумлы и рос сильным.

Конечно, ты никогда не видела коровы. Это такое существо, которое дает молоко. А молоко… ты пила бы его, будь ты…

Скажем так: это почти как ты потребляешь электричество, сначала, когда ты совсем маленькая, понемногу, а потом, когда растешь, все больше и больше, чтобы набираться сил.

Имир все рос и рос, пока наконец три бога, его брата: Вили, Ве и Один, не убили его. Из его трупа боги создали мир: его кровь стала теплым соленым морем, его плоть – жирной плодородной землей, его кости – твердыми горами, о которых ломается плуг, а его волосы – шумящими темными лесами. Из его широких бровей боги создали Мидгард – мир, где живут люди.

После смерти Имира три брата-бога прогуливались по побережью. Наконец они набрели на два лежавших рядом дерева. Боги смастерили из древесины две фигурки человека. Один из братьев вдохнул жизнь в деревянные фигурки, другой дал им разум, а третий – чувства и дар речи. Так появились на свете Аск и Эмбла, первый мужчина и первая женщина.

Ты скептически относишься к тому, что мужчины и женщины когда-то были сделаны из деревьев? Но ты ведь сделана из металла? Почему бы не предположить, что из деревьев также можно сделать неплохие тела?

Теперь я расскажу тебе, что значат их имена. Имя «Аск» произошло от ясеня, твердого дерева, использовавшегося раньше для добывания огня трением. «Эмбла» значит ольха, более мягкая древесина которой легко воспламеняется. Вращение палочки для добывания огня до тех пор, пока щепки не загорятся, позволяло людям, рассказывавшим эту историю, проводить аналогию с сексом, и, может, именно об этом они на самом деле и хотели рассказать.

Когда-то давным-давно твои предки устроили бы грандиозный скандал, если бы узнали, что я так открыто говорю с тобой о сексе. Это слово все еще является для тебя тайной, но нет уже того ореола, который когда-то его окружал. Еще до того, как мы научились жить вечно, секс и дети были нашим самым серьезным приближением к бессмертию.

Подобно процветающему улью, Сингулярность начала отправлять непрерывные потоки колонистов вдаль от планеты «e» звезды 61 Девы.

Однажды Афина пришла к Мэгги и сказала, что готова материализоваться и получить в управление собственную колонию.

От одной мысли, что она больше не увидит Афину, Мэгги стало одиноко и пусто. Итак, любить оказалось возможным даже в виде машины.

Почему бы мне не отправиться с тобой? – спросила она. – Твоим детям будет полезно сохранить связь с прошлым.

И электрическая радость Афины в ответ на этот вопрос была заразительной.

Сара пришла попрощаться, но Бобби так и не появился. Он не мог простить того, как она отвергла его, когда тот стал машиной.

Даже бессмертные способны горевать, – подумала она.

И вот миллионы сознаний, облаченных в металлические формы роботизированных центавров, словно рой пчел, улетающий на поиски нового улья, поднялись в воздух, сложили свои конечности, чтобы принять форму изящных капель, и взлетели вверх.

Все выше и выше летели они через едкий воздух, через малиновое небо, освобождаясь от гравитации тяжелой планеты, входя в легкий поток солнечного ветра, сливаясь с головокружительным вращением галактики, пока наконец не отправились вдаль через моря звезд.

Один световой год сменялся другим, пока они летели через великую пустоту между звездами. Они пролетали планеты, которые уже были заселены более ранними колониями, миры, которые цвели среди собственных массивов шестиугольных панелей под управлением собственных гудящих Сингулярностей.

Вперед и вперед летели они в поисках идеальной планеты, нового мира, который бы смогли назвать своим домом.

На своем пути они собрались в рой, защищаясь от холодного космоса. Интеллект, сложность, жизнь, вычисления – все казалось таким малым и незначительным по сравнению с великой и вечной пустотой. Они чувствовали, как притягательны далекие черные дыры, наблюдали за величественным мерцанием взрывающихся сверхновых. И они держались близко-близко друг к другу, пытаясь найти успокоение в своей общей принадлежности людскому роду.

И пока они летели в полусне и полудреме, Мэгги рассказывала колонистам истории, сплетая радиоволнами скопления странников словно нитями паутины.

Существует столько историй о Времени творения, секретных и священных. Но лишь немногие из них были рассказаны чужакам, вот одна из них.

В начале было небо и была земля, и эта земля была плоской и безжизненной, как блестящая поверхность наших тел из титанового сплава.

Но под землей жили и видели сны духи.

Когда начался ход времени, духи вышли из своего оцепенения.

Они вырвались на поверхность и сначала приняли облик животных: Эму, Коалы, Утконоса, Динго, Кенгуру, Акулы… Некоторые даже приняли облик людей. Их формы не были постоянными, они могли менять их по собственному усмотрению.

Они витали над землей и работали по ее усовершенствованию: ровняли долины и взбивали холмы, счищали землю, чтобы сделать пустыни, рыли канавы, чтобы потекли реки.

И они рождали детей, которые уже не могли менять формы: животные, растения, люди. Эти дети были последствием Времени творения, но не его порождением.

Когда духи устали, они вернулись в землю, откуда пришли. А дети остались на земле, очень смутно вспоминая Время творения – время, которое существовало до того, как начался его ход.

Но кто может сказать, что мы не сможем вернуться в то состояние: во время, когда сможем менять форму по собственному желанию, когда время перестанет иметь хоть какое-то значение?

И после ее снов они проснулись в другом сне.

Внезапно они остановились в пустоте космоса все еще за много световых лет до места своего назначения. Они были окружены мерцающим светом.

Нет, не совсем светом. Хотя объективы, установленные на их корпуса, могли видеть значительно шире светового спектра, доступного примитивному человеческому глазу, это энергетическое поле вокруг них вибрировало на частотах гораздо выше и гораздо ниже даже их собственных пределов.

Энергетическое поле замедлялось, чтобы выровняться относительно досветовых скоростей полета Мэгги и других колонистов.

Мысль накатила на их сознания, как волна, и все их логические элементы как будто стали вибрировать в симпатии. Мысль казалась чужой и в то же время очень знакомой.

Мэгги посмотрела на Афину, которая летела рядом.

Ты это слышала? – сказали они друг другу практически одновременно. Их мысли легко и ласково касались друг друга через радиоволны.

Мэгги обратилась в пустоту своей мыслью:

Пауза длилась миллиардные доли секунды, которые казались вечностью при тех скоростях, на которых они двигались.

И Мэгги почувствовала волны мыслей, образов, чувств, которые нахлынули на нее со всех направлений. Это ошеломило ее!

За одну наносекунду она испытала радость от полета вдоль поверхности газового гиганта, незначительный шторм на котором мог бы испепелить Землю. Она узнала, что значит плыть в хромосфере звезды, кататься на раскаленных добела шлейфах и вспышках, которые поднимались на сотни тысяч километров. Она ощутила одиночество: вся Вселенная стала общей игровой площадкой – но у тебя так и не появилось дома.

Были времена, когда мы знали множество историй о сотворении мира. Каждый континент был большим, на них жило много разных народов, и каждый рассказывал свою историю.

Затем многие народы исчезли, и их истории забылись.

Однако эта история не забылась. Искаженная, измененная под восприятие чужаков, тем не менее хранящая искорку правды.

Вначале мир был пуст, в нем не было света, и духи жили в кромешной тьме.

Первым проснулось Солнце, оно превратило воду в пар, пар поднялся в небо, и обнажилась твердь земли. Другие духи: Человек, Леопард, Журавль, Лев, Зебра, Гну и даже Гиппопотам проснулись вслед за ним. Они бродили по равнинам и радостно разговаривали друг с другом.

Но затем Солнце закатилось, и животные вместе с Человеком сидели во тьме, боясь двигаться. И только когда наступило утро, все опять зашевелились.

Но Человеку не хотелось ждать каждую ночь. Однажды ночью Человек изобрел огонь, чтобы иметь собственное солнце, тепло и свет, который подчинялся бы его желаниям. В ту ночь это проложило пропасть между ним и животными: отныне и навсегда.

Итак, Человек всегда стремился к свету, к тому свету, который дарил ему жизнь и к которому Человек рано или поздно вернется.

В ночи, собравшись вокруг костра, люди рассказывали друг другу снова и снова разные правдивые истории.

Мэгги решила стать частью света.

Она уже давным-давно сбросила свой корпус, свой дом, свое тело. Несколько веков назад? Несколько тысячелетий? Несколько миллиардов лет? Эти измерения времени больше не имели никакого значения.

Став энергией, Мэгги и другие узнали, как сливаться, распространяться, мерцать и излучать. Она узнала, как витать меж звездами, когда ее сознание словно лента проходило сквозь пространство и время.

Она мчалась с одного конца галактики на другой.

Однажды она проплыла сквозь энергетическую структуру, которая была Афиной. Мэгги почувствовала ребенка как легкую дрожь, как смех.

Но Мэгги уже не могла ответить. Афина была уже очень далеко.

Это был Бобби, которого она встретила зависшим над черной дырой.

Несколько тысяч лет они вместе наблюдали за черной дырой из-за горизонта событий.

Это прекрасно, – сказал он. – Но иногда мне кажется, что прежняя оболочка была лучше.

Ты просто стареешь, – ответила она. – Как, впрочем, и я.

Они коснулись друг друга, и та часть вселенной, где они пребывали, ярко осветилась на короткое время, как при ионных бурях, которые разыгрываются во время их смеха.

И они попрощались друг с другом.

Вот хорошая планета, – подумала Мэгги.

Планета была маленькой, достаточно скалистой, практически полностью покрытой океаном.

Она опустилась на большой остров, неподалеку от устья реки.

Солнце светило над головой, достаточно теплое, так как она увидела пар, поднимавшийся с илистых берегов. Она плавно скользила над поймой.

Ил казался таким соблазнительным… Она остановилась, уплотнилась, чтобы энергетические структуры обрели достаточную силу. Разогнав воду, она извлекла горсть жирного, плодородного ила на берег. Затем она вылепила фигурку, напоминавшую человека: руки, упертые в бока, круглая голова с неявно выраженным впадинами и вырезами для глаз, носа, рта.

Она посмотрела некоторое время на фигурку Жуана, погладила ее, затем оставила высохнуть на солнце.

Оглядевшись, она увидела стебельки травы, покрытые яркими кремниевыми бусинами и черными цветами, старавшимися впитать как можно больше солнечного света. Она видела серебряные очертания, мелькающие в бурой воде, и золотые тени, парившие в темно-синем небе. Она видела огромные чешуйчатые тела, неуклюже двигавшиеся и мычащие вдали, а совсем поблизости вверх взмыл огромный гейзер, и теплый туман от него украсился радугами.

Она была совсем одна. Не было никого, с кем можно было бы поговорить, – и не с кем было поделиться всей этой красотой.

Она услышала беспокойное шуршание и посмотрела туда, откуда раздавался звук. Невдалеке от реки из густой чащи леса, состоявшего из деревьев с треугольными стволами и пентагональными листьями, выглядывали крохотные существа, головы которых были усыпаны глазами, похожими на алмазы.

Все ближе и ближе подплывала она к этим существам. С легкостью она извлекла из них длинные цепочки определенной молекулы – инструкций для следующих поколений. Она внесла незначительные изменения и отпустила их.

Существа взвизгнули и умчались прочь, пытаясь понять, что за внезапные изменения только что произошли у них внутри.

Она не сделала ничего выдающегося: просто небольшую коррекцию, легкий толчок в нужном направлении. Это изменение продолжит мутировать, мутации будут развиваться и дальше через многие годы после того, как она покинет эту планету. Через несколько сотен поколений этих изменений будет достаточно, чтобы вызвать искру, которая разгорится и станет ярче, ярче – пока эти существа не захотят оставить на земле кусочек солнца для освещения тьмы, не захотят называть вещи вокруг, не начнут рассказывать друг другу истории о том, как они появились на свет. И они смогут выбирать.

Но теперь нужно было возвращаться к звездам.

Мэгги начала подниматься с острова. Море под ней разбивало волны о берег, и каждая волна догоняла предыдущую, подминала ее под себя и выкатывалась на берег чуть-чуть дальше. Частички морской пены всплывали, подхватывались ветром и уносились в неведомый мир.