Глава 11
Радоваться обществу девушки Сергею пришлось недолго. Окончательно придя в себя, он снова занял место на носу лодки.
Прошло еще два часа плутания по болоту, многочисленным ответвлениям крошечных речушек, заросших травой пойм и водоемов. Вереница деревьев вдоль берега закончилась, и туман окончательно развеялся под порывами вольного ветра. Тогда-то Птица и увидел знакомый ориентир. Вдалеке чуть виднелся высокий курган, на верхушке которого расположился старый геодезический знак – деревянная тренога с вертикальной рейкой на пике.
«Ну, слава богу!» – Сокольских облегченно выдохнул и повеселел. Дал сигнал остальным членам экспедиции. Макс и Руди воодушевленно налегли на весла.
Пришлось потратить еще полчаса на то, чтобы найти путь к суше. Глубина была около метра, но трава росла из воды так густо, что весла цеплялись за нее, и приходилось орудовать ими как шестом, чтобы деревянное суденышко хоть как-то двигалось вперед.
Наконец выбрались на берег. Для этого пришлось залезать в воду и тащить лодки «бурлаками», привязав к ним веревки. Сергей, впрочем, от этой участи был избавлен. Он шагал впереди, зорко осматривался по сторонам, проверяя участки местности под ногами шестом. Периодически сверялся с работой прибора по поиску аномалий, спокойно помигивающего пока что зеленым светодиодом. «Не хватало еще вляпаться в какую-нибудь пакость прямо здесь, перед самой сушей!»
Лодки выволокли из воды, и все члены команды расселись поодаль. Здесь, на границе болот, снова стало пригревать солнце. Какое же это было наслаждение – подставить ему свое лицо и сидеть вот так, словно не было вокруг никаких опасностей, тревог и постоянного нервного напряжения. Люди зашуршали упаковками сухого пайка, Натан закурил.
Воистину, все познается в сравнении! Этот мир – ласкового солнца, твердой земли под ногами – был полной противоположностью тому, из которого они вышли.
– Теперь я точно знаю, что ненавижу болота. – Бронко, чуть полноватый словак, устало вытянул ноги, привалившись к рюкзаку. Он говорил с заметным, трудноопределимым акцентом, медленно, обдумывая каждое слово.
– Странный, чужой всему живому мир смерти и угасания. Когда представляю, сколько таких болот на нашей планете, мне становится не по себе.
– Ты не прав, Бронко. – Иева глотнула воды из фляжки и пристроила ее обратно на пояс. – Скажу тебе одну интересную вещь. Ты, наверное, слышал, что лес – это легкие планеты?
– Да, конечно.
– Так вот, это не совсем так. Настоящими кислородными фабриками являются болота, точнее, их торфяная разновидность. В болоте процесс разложения отмершего вещества идет очень медленно, в результате чего мертвые части растений проваливаются вниз, накапливаются там и образуют торф. Он не разлагается, а спрессовывается в виде огромной подушки. И при его образовании кислорода тратится очень мало. Вот и получается, что растения на болоте производят кислород, но сами его почти не тратят. В отличие от леса, который хоть и производит кислород, но и тратит его для своей жизнедеятельности очень много. Поэтому именно болота дают тот значительный процент кислорода, который и остается в атмосфере. Так что болота, Бронко, – это не только смерть. Это прежде всего жизнь!
– Любопытно. – Бронко удивленно посмотрел на Иеву. – Выходит, мир живет благодаря этому царству забвения?
– Ну, не буквально, есть ведь еще мировой океан. Там обитает фитопланктон. Это микроскопические фотосинтезирующие вещества. Одно сообщество фитопланктона производит в день в сто раз больше кислорода, чем лес, занимающий такой же объем.
Бронко присвистнул:
– Век живи и век обучайся. Я правильно сказал это по-русски, Сергей?
– Ну, почти. – Сокольских и сам с любопытством выслушал Иеву.
– Лекция, конечно, познавательная, однако, господа, нам пора двигаться. Не хотелось бы искать место для ночлега, когда солнце уже сядет. – Грегори поднялся первым, показывая, что привал окончен.
На ночь остановились возле трех старых домов: две развалюхи, изрядно почерневшие от времени, и еще одна не менее мрачная, но вполне себе еще крепкая постройка. К домам вплотную притиснулся лес. В былые времена он рос поодаль, но прошли десятилетия, и постепенно деревья подобрались к жилищам на расстояние вытянутой руки.
«Кто же здесь жил? В такой глухомани-то. С одной стороны болото, с другой – дремучая чаща. Отшельники, бежавшие от властей, а может быть, раскольники?»
Морпехи уже осмотрели постройки на предмет безопасности, и сейчас научники бродили от одного дома к другому. На охотничью заимку это не было похоже. Тут даже скотину держали когда-то, на что указывали развалившийся хлев и остатки простенького загона.
Сад здесь тоже был: яблони и груши обильно разрослись без человеческого ухода, ревностно переплелись друг с другом ветвями да склонились над землей так низко, что и не пролезешь.
Тот дом, что был поцелее, оказался еще и самым большим. Роскошь! В нем было аж четыре комнаты, пусть небольших, зато теперь можно было обойтись без палаток.
Старые хозяева дома явно его когда-то достраивали и расширяли. Семьи на две получилось, плюс гостевая зала. Могло, правда, так статься, что гостей тут и вовсе не бывало, далековато все же от жилых мест.
Иева с Ольгой разместились в самой маленькой комнате. Остальные – по трое. Помимо Бронко, соседом Птицы снова оказался поляк Марек. Со словаком Сергей почти не разговаривал. У того была какая-то странная манера речи: в целом, фразы на русском он выстраивал правильно, но иногда приходилось поломать голову над услышанным. Хотя на английском он «трещал» так, что Птица не успевал разобрать ни слова. Научники часто перебрасывались друг с другом фразами на языке туманного Альбиона, а может, то был американский диалект, Сокольских до сих пор не умел отличать разновидности английского.
Марек же, напротив, болтал на русском охотно и много, порой даже приходилось находить какую-нибудь причину, чтобы удалиться, не обидев польского биолога.
Пока размещались, сотрудники успели поужинать и развесить вещи на просушку.
За трапезой обсуждали давешних болотных тварей, чьей жертвой они чуть было не стали. Поскольку в разговоре Сергей не участвовал, научники быстро перешли на привычный им английский, и Птица окончательно потерял интерес к беседе.
Он вышел из дома, кивнул дежурившему поодаль Сандресу и, побродив немного по округе, сел на пригорок. Солнце уже лениво закатилось за скрытый еловыми вершинами горизонт. Верхушки леса налились розовато-оранжевым светом, ловя последние, ускользающие лучи небесного светила.
Погруженный в свои мысли, он не услышал, как сзади к нему подошла Иева. Девушка присела рядом, аккуратно поставив на колени кружку с дымящимся кофе.
– О чем задумался, сталкер?
– Да так, о жизни. О чем в такое время еще думать можно?
– Да, момент подходящий.
Помолчали.
– Расскажи о себе, – попросил Сергей.
– А что ты хочешь услышать?
– Я о тебе вообще ничего не знаю. Так что… все, что посчитаешь нужным.
Иева грустно улыбнулась:
– Знаешь, у нас говорят: «Бедность жидкую кашу варит». Это про мою семью. Отец и мать работали много, но богатств так и не нажили. Не того они были склада – простые, честные труженики. Мама на почте всю жизнь проработала, отец – на судоремонтном заводе. А я училась. Это был единственный шанс как-то устроиться в этой жизни. Институт, аспирантура. По словам преподавателей, я делала успехи.
– И в итоге стала работать по профилю? Я имею в виду твою деятельность здесь.
Иева некоторое время молчала, потом отпила кофе. Поморщилась, посмотрев в кружку, словно бы впервые видела ее содержимое.
– Нет. Далеко не сразу. И мое нахождение здесь – это не дань заслугам. Скорее наоборот.
– То есть как? – Сергей вопросительно посмотрел на девушку, отметив, что на ее лице прорезалось какое-то сосредоточенное выражение.
– Это со стороны я, наверное, кажусь безмятежной и веселой. Но мне тоже есть что вспомнить. Были горькие моменты. В аспирантуре ко мне стал проявлять знаки внимания один профессор. Женатый, с детьми, они у него уже взрослые были. У нас разница в возрасте была лет в тридцать. Сначала это были просто комплименты, потом он становился все настойчивее. Я избегала его как могла, но он был влиятельный человек, о чем-то там договорился на кафедре и сменил моего научного руководителя, заняв его место. А потом поставил перед выбором: либо близость с ним, либо конец моей карьере.
Девушка сделал еще один глоток и печально усмехнулась:
– Что, думаешь если я тут, в должности официального научного сотрудника, то, стало быть, выбрала то, что он хотел?
– Нет, ничего такого я не подумал. Просто чувствую, сейчас будет какая-то решающая часть рассказа.
– Угадал. Я ему отказала. Он сначала никак себя не проявлял, все шло своим чередом. А потом, после Рождества, которое мы отмечали на работе всем ученым составом, вызвался меня подвезти. Не меня одну, нет. Я бы не поехала. Но сделал так, что сначала развез всех остальных и только потом повез домой меня. Но не доехали. Вино, наверное, в голову ему ударило. Решил меня изнасиловать прямо в автомобиле, у обочины дороги. В общем, я проткнула ему гениталии острым концом металлической расчески. И все.
– Все – в каком смысле? – Птица достал сигаретную пачку и впервые за долгое время закурил.
– Во всех смыслах. Он не помер, конечно, но шуму было много. Ко мне домой приехала полиция. Потом его жена мне угрожала тюремным сроком, он-то на словах иначе все обставил. Тут бы и карьере конец. Но так звезды сложились, что этот случай у него был не первый в биографии. Появилась одна молодая женщина, из наших сотрудников, с которой он тоже когда-то успел поразвлечься. И она предложила нам сделку. Либо он ее – как сотрудника – ставит на мое место и уже она двигается дальше по институтской иерархии, либо она тоже пишет заявление в полицию и дело принимает совсем иной оборот.
– А тебе она что предложила? Если на твое место прицелилась?
– Мне было предложено отказаться от работы непосредственно в институте, заменив место на Зону отчуждения. Под другим руководством. На другую тему. То есть начать все с нуля. Но при этом остаться в науке. И, что важно, на свободе.
– Лихо. И ты согласилась, верно? – Сергей в несколько затяжек выкурил сигарету.
– Да. У отца из-за всей этой истории стало плохо с сердцем. Инсульт. Отнялись ноги. Мама теперь возит его на коляске. – Иева сжала пластиковую кружку так, что та почти расплющилась в ее руках. – Знакомые того человека, из-за которого все заварилось, имели связи в полиции. И все могло кончиться действительно тюрьмой. И тогда я решила: «Вы, сволочи, еще у меня умоетесь!» Подписала перевод и начала все заново. Выбрала тему, стала, как это у вас говорят, «пахать от зари и до зари». Было очень трудно. Днем – текущая работа, ночью, до первых петухов, – работа над своей темой. Похудела, хотя окружающие говорят, что это пошло на пользу внешности. Но потом справилась, втянулась. Сейчас, под руководством Натана, мне удалось совместить тему моих исследований с той работой, которой я занималась на станции. Напросилась в эту экспедицию. Помогло знание русского языка, желающих было очень много. Когда вернемся, я надеюсь, все изменится к лучшему. Наше путешествие даст мне действительно хорошие возможности.
– Знаешь, дай бог, чтобы так оно и было. Мне кажется, в экспедиции нет такого человека, который бы желал иного исхода. Верно? – Сказав это, Сокольских внимательно посмотрел на девушку.
– Конечно. С нами бравые морпехи и ты, о чем тревожиться?
– Мы стараемся сделать все возможное, чтобы не было тревог. Но тут Зона, она непредсказуема… – И, чтобы сменить тему, Сергей спросил: – Значит, тот случай с насильником, был твоим боевым крещением?
– Ты имеешь в виду мою физическую агрессию по отношению к другому человеку?
– Нууу, замысловато сформулировано, но да, примерно это я и хотел сказать.
– Нет. Впервые это случилось гораздо раньше. – Она взглянула на Сергея. – Ты действительно хочешь это знать?
– Только если сама пожелаешь поделиться. Я не давлю, но мне и правда интересно.
– Ну, хорошо. Ты будешь одним из немногих, кому я это рассказывала. Когда мне было девять лет, у нас недалеко от дома находился пустырь. Сносили старые дома, и там образовалась площадка, куда я часто бегала гулять. Однажды я нашла там котят. Маленьких совсем, слепых еще. Мамы-кошки не было, куда она делась, не знаю. А котята пищали жалобно, кушать хотели. Тогда я сбегала домой, принесла им молока на блюдечке. Но эти серые комочки родились на днях, а потому лакать из посуды еще не умели, им бы к кошкиной груди, к соскам, а мамы нет. Я тогда вот что придумала: край платьица смачивала в молоке и в рот им подсовывала, как соску. Так они у меня и питались. На вторую неделю уже подросли. Сами могли молоко из блюдечка слизывать. Я с ними играла, навещала их каждый день. Они меня уже узнавали, я им имена придумала. Картонную коробку принесла – вместо домика. Домой их не могла забрать, мама не разрешала. Так и ходила к ним. Однажды я пришла, а там – неладное. Двое мальчишек стоят, и дым какой-то идет. А еще пахнет так нехорошо, паленым мясом. Ближе подошла, а у самой сердце застучало: чувствую, плохое что-то стряслось. Оказывается, те парни принесли бутылку с бензином, облили коробку и сожгли вместе с котятами. Просто так. Чтобы посмотреть, как те горят и корчатся.
Иева смотрела в одну точку и говорила медленно, спокойно, но Сергея, видевшего в жизни немало, пробрало до глубины души.
– Я не помню, что на меня нашло. Взяла какой-то железный прут – там рядом валялся, они им в коробку тыкали. И этим прутом начала их калечить. Были они меня старше, года на три. Но это не помогло. Я им сначала ноги отбила, чтобы не убежали. А потом просто лупила куда придется. Тому, который постарше, выбила глаз. Другому – сломала ребра и пальцы. Не специально, просто так получилось. Они громко кричали и, наверное, это их спасло. Прибежали взрослые, оттащили меня.
Потом разбирательство было. Меня два года к психологу водили. Иногда, в своих снах, я вижу тех самых котят. Бегу к ним, чтобы вытащить из горящей коробки, но никогда не успеваю. А вот лиц тех подонков уже не помню, стерлись из памяти.
Иева закончила рассказ и резко выплеснула остатки кофе на траву.
– Извини Иева, не думал, что ты мне такое расскажешь. Правда, извини.
– Ничего, что было, то было. Хотелось о чем-то другом поговорить, но настроение теперь не то. Как-нибудь в другой раз, хорошо?
– Конечно. – Сокольских помог подняться девушке, и они, провожаемые сгустившимися вечерними сумерками, молча вернулись в дом.
Когда все разошлись по комнатам спать, Сергей остался в помещении, служившем чем-то вроде прихожей. Уселся за старый, видавший виды стол. Спать не хотелось. Чтобы занять себя чем-то, принялся чистить оружие. Надо было сделать это сразу после «купания» в болоте, но руки только сейчас дошли.
Быстро справился с пистолетом, взялся за карабин. Где-то на улице бродили часовые. Серегина смена была под утро, ночь только наступила, и для того, чтобы прикорнуть часик-другой, время еще оставалось. Обычно в такие моменты, когда сон не шел, он думал о самом разном. Больше о прошлом, иногда о настоящем. О будущем очень редко, слишком уж неопределенным оно виделось. Но сейчас, когда миновала полночь, мысли были какие-то рваные, бессвязные, тревожные. Сперва Птица не мог понять, что конкретно служило этому причиной. Но постепенно он определил источник растущего беспокойства. Большое старое зеркало, стоявшее в углу комнаты. Сокольских сидел к нему полубоком, почти спиной и поймал себя на мысли, что оно очень странно действует на него. Нет-нет, Птица да и бросал туда взгляд, в этот плохо освещенный угол.
«Почему я его сразу тряпкой не завесил вечером? Собирался же. Неприятно было даже мимо проходить. Какое-то гнетущее, неприятное впечатление оно производит. Смешным боялся показаться. Такой опытный проводник, и тут – зеркала испугался».
Сергей уловил боковым зрением какое-то движение на поверхности стекла. Не подавая виду, он закончил чистить крышку ствольной коробки автомата и положил ее на тряпицу, к остальным деталям. Затем взял возвратную пружину и сделал вид, что осматривает ее в желтоватом, теплом свете самодельного светильника.
«Может, показалось?» – Сергей кончиком ножа поправил фитиль. Язычок пламени дернулся, и тени прыгнули вверх-вниз по помещению. В этот же миг что-то вылезло из старой зеркальной рамы. Тихо, почти незаметно шагнуло на пол, пригнув голову вниз, чтобы не задеть верхнюю часть резной конструкции. Волосы на затылке Сергея зашевелились. Стало жутко. Захотелось немедленно повернуть голову и посмотреть, что это там такое затаилось во мраке угла. Но почему-то подумалось, что если он прямо сейчас повернется, это «что-то» сразу же на него и кинется.
«Так… До ружья не дотянусь, далеко. Автомат разобран. Вот он лежит. Успею собрать?»
Темное нечто неслышно переместилось к нему чуть ближе.
«Нет, не успею…» – Сергей внешне нарочито неторопливо вытер руки о тряпку и взял со стола пачку сигарет. Щелкнул ногтем по целлофану упаковки и зубами ухватил рыжий сигаретный фильтр.
И почувствовал, как существо сделало еще один крадущийся шаг.
Руки Птицы чуть заметно тряслись. Он демонстративно поискал зажигалку. «Нет ее, ну что за беда?! В кармане, наверное? – Он спокойно, без лишней суеты похлопал себя по карманам. – Ну конечно, вот она!»
Сокольских безмятежно сунул левую руку в карман куртки. Ощутив в ладони холодную, тяжелую рукоятку ТТ, Сергей, не вынимая оружия, слегка повернул ствол в ту сторону, где находилось неизвестное существо.
«Надо прямо через ткань куртки стрелять. Как только шагнет, сразу выстрелю, главное, не смотреть на него», – подумал он.
Сергей очень боялся увидеть такое, что парализует его волю и украдет те бесценные миллисекунды, в которых могло бы заключаться спасение его жизни. «Только не смотреть!» Большой палец, преодолевая невероятное усилие, согнулся. Взведенный курок пистолета едва слышно щелкнул. И тотчас же Сергей почувствовал, как крадущаяся сбоку тень замерла, а потом вдруг быстро подалась вперед…
Когда в ночной тишине дома гулко прозвучали два выстрела, в лесу возмущенно заорала ворона. В соседних комнатах послышалось движение, люди вскакивали в темноте и спотыкались друг о друга.
Первыми из своих комнат выскочили Макс и Ольга, оба с автоматами наизготовку.
– Ты что, сдурел? – Макс удивленно смотрел на стоящего посредине помещения Сергея, на пистолет в его руках и разбитое пулями зеркало.
Вид у Сокольских, видимо, был тот еще. Он медленно, не сводя пистолета с рамы, кивнул на пол.
– Вот тут оно стояло.
– Что именно? – Ольга прошлась по комнате и ногой сдвинула осколки. – Мы сперва решили, что ты застрелился. Потом я сообразила, вряд ли бы тогда было два выстрела. Объяснишься?
– Я не знаю, как вам это преподнести, чтобы меня не приняли за сумасшедшего.
– А ты попробуй. – Грегори был со сна злым и хмуро смотрел на проводника.
В дом с улицы осторожно заглянул ствол автомата, а потом и его владелец, часовой Саймон.
– Что тут у вас происходит?
– Мы как раз пытаемся это выяснить. – Морпех кивнул Птице. – Продолжай.
– Минуту назад из зеркала вылезла какая-то темная хрень и бросилась мне на спину. В последний момент я успел выстрелить в ее сторону из пистолета.
– И где она? – Ольга обвела взглядом комнату.
– Не знаю! Видимо, случайно попал в зеркало, разбил его, и она исчезла.
– Так ты в нее попал или нет?
Макс, до этого молчавший, вдруг спросил:
– Погоди-ка, где, говоришь, она была, когда ты выстрелил?
– Да вот тут, в метре от меня. – Сергей показал на то место, куда стрелял.
– Посветите кто-нибудь! – Макс склонился над полом. Кто-то из научников включил фонарь, и на старых деревянных досках пола стало отчетливо видно темный контур, словно угольное пятно.
– Что за срань? – Грегори потрогал пятно пальцем, понюхал. – Вечером тут ничего такого не было.
– Точно. – Ольга тоже удивленно присвистнула.
– Полтергейст, не иначе… у меня нет другого объяснения. – Натан, присоединившийся к группе, потер заспанное лицо. – Оснований не доверять нашему проводнику у меня не имеется. Что он, мальчишка какой-нибудь, чтобы вот так палить посреди ночи? Нет, господа, мы тут явно столкнулись с чем-то неизвестным.
– Хотелось бы знать, будут ли еще какие-нибудь сюрпризы? – Грегори задумчиво обвел глазами старый дом.
– Давайте поставим дополнительного часового, прямо тут? Не хотелось бы повторения такой ситуации. Надо быть готовыми ко всему. – Сандрес достал зубочистки и предложил опять тянуть жребий.
– Ты ложись отдыхать, – остановил Сергея Макс. – У тебя еще утром смена. Хватит пока на твою долю приключений.
Прежде чем отправиться спать, Птица выбил прикладом карабина из рамы оставшиеся куски стекла, завернул их в кусок старой мешковины и вынес на улицу. Там, с помощью пехотной лопатки, он глубоко зарыл их под одной из одичавших яблонь. А сверху густо посыпал солью. Серебра и святой воды у него не было, но окажись они под рукой, непременно бы их использовал. Конечно, глядя со стороны, кто-то мог бы назвать это глупостью, но ночью, на краю болот и леса, все воспринимается совсем иначе. К тому же возбуждение все еще не прошло. Лишь к утру ему удалось сомкнуть глаза, прежде чем наступил черед сменять часовых.
Остаток ночи прошел без происшествий. На рассвете хлынул ливень, сделав утро сырым и по-осеннему промозглым. Люди ежились, выходя на улицу, и тревожно осматривали горизонт. Ночное происшествие никто не обсуждал.
К обеду дождь стих, превратившись в моросящую влагу, а после и вовсе закончился. К этому времени, группа отмахала уже несколько часов пути. Шли по старой, заросшей просеке, обходя встречавшиеся по дороге завалы из деревьев и густо разросшиеся кусты лесного массива.
В который уже раз Сергей удивлялся разношерстности отряда: кто-то настороженно смотрел по сторонам, кто-то устало тащил рюкзак, постоянно поправляя лямки; а были и такие, которые это путешествие воспринимали как дачную прогулку. Фред где-то ухитрился набрать в полевое кепи дикой малины и теперь беспечно закидывал в рот одну ягоду за другой.
Дважды на маршруте движения заложили крюк. Сначала на пути обнаружилась аномалия, не видимая глазу в зарослях высокой крапивы. Электронный прибор засек ее издали, и неминуемой встречи удалось благополучно избежать. Правда, для этого пришлось продираться через старый ельник. Потом Сокольских почувствовал нечто дурное, исходящее из глубокого оврага, пересекавшего их путь. Прибор ничего не показал, но интуитивно Птица уловил опасность и решил не испытывать судьбу. Потратили чуть больше времени, но в Зоне прямой путь – не всегда самый быстрый.
Привалы были частыми, но короткими. У Сергея было одно желание: засветло проскочить элеватор и оставить его позади.
К пяти часам вечера группа вышла на заброшенную железнодорожную узкоколейную дорогу. По ней они шли с полчаса, пересчитывая ногами сгнившие от старости шпалы. Наконец, вдали показалось здание элеватора.
Издали они долго, по очереди, рассматривали его в бинокль.
– И что в этом месте такого необычного? – Натан передал оптику Грегори.
– Дурная слава. – Птица задумчиво смотрел на уходящие к элеватору ржавые рельсы. – Много здесь сталкеров лежит в окрестностях. Сейчас ближе подойдем, увидите могилы. Кресты, жерди, холмики присыпанной земли. У каждого своя история: как оказался здесь и отчего погиб.
– То есть определенной причины смертности нет? – Сержанту явно не нравилось старое монументальное здание и все, что лежало в его пределах.
– Определенной – нет. Кого-то бандиты подстрелили, кого-то хищники погрызли, кто-то в аномалию попал. Все это в разное время было. Даты на могилах, там, где они есть, сильно разнятся. Ходили слухи, что здесь же две группировки обычных старателей жестко схлестнулись. Обычно такого не происходит. Возможно, не поделили что-то. Все тут и лежат.
– Мертвецов нам бояться не с руки. – Грегори поправил на винтовке маскировочную ленту. – А что насчет живых?
Птица задумчиво потеребил автоматный ремень и ответил:
– Сейчас живых тут почти не встретишь, глухое место. А поскольку много мертвых, лишенных жизни насильственным путем, аура здесь очень плохая. Моя бы воля, я бы сам сюда не сунулся. Но дорога наша мимо проходит. Поэтому будет лучше, если мы это место быстро проскочим и за спиной до темноты оставим.
– Как скажешь, проводник. Нам внутрь соваться нет нужды. – Натан поднял рюкзак и просунул руки в плечевые лямки. – Передохнули – двигаемся дальше.
Чем ближе они подходили к элеватору, тем более гнетущее чувство охватывало всю группу. Рельсы проходили через небольшой мост, обветшавший, но вполне крепкий. Под мостом медленно бежала темно-зеленая вода. Искусственный водоем загибался вокруг всего комплекса сооружений и впадал в небольшую безымянную реку.
Ближе к элеватору обнаружились остатки каких-то вспомогательных построек, рыжие листы железа на металлическом каркасе из стальных швеллеров. Шиферные крыши обвалились, листы обшивки гудели и загибались под порывами ветра. Метрах в ста от фасада главного здания земля была густо утыкана самодельными крестами, столбами, перекладинами. Тут и там висели рассохшиеся противогазы, лежали старые кислородные баллоны от системы жизнеобеспечения, к иным «памятникам» были прикручены деревянные или жестяные таблички. То были сталкерские могилы. Они утопали в высокой траве, их размывали дожди и теребили ветра. Нашли ли лежащие в них люди свой последний покой? Тоскливое чувство охватывало каждого, кто бросал свой взгляд на этот заброшенный дикий погост.
Прошли молча, обуреваемые самыми разными чувствами. Сергей остановился лишь на мгновение, чтобы снять головной убор, отдавая дань мертвецам. Остальные, не произнеся ни слова, последовали его примеру.
Только когда кладбище осталось позади, люди понемногу вновь стали перебрасываться фразами, заинтересованно оглядываться, – любопытство брало свое.
Когда добрались до самого здания, пришлось удвоить усилия: начался заметный подъем местности вверх. Сооружение было словно врезано в склон огромного холма, за которым начинался более крутой скат, к нему жалась текущая внизу река.
– Постой, слышишь? – Грегори придержал Сергея за рукав.
Сокольских прислушался. Сначала ничего необычного он не услышал, но потом разобрал, как в шелест травы, тихий разговор научников, вплетается еще один, чужеродный звук.
«Кажется, движок работает. Ну да, точно». – Теперь он уже четко разобрал чуть приглушенное завывание дизеля со стороны речки. Звук нарастал. Поверхность воды была скрыта от глаз, так как лента реки находилась ниже и густо заросла прибрежной травой.
«Лодка, что ли, моторная идет? Странно».
– Ах, чтоб меня!! – вскрикнул Птица, когда наконец увидел источник звука…
