Джаред не сомневался, что до сих пор бредит. Иначе как он попал в разрушенную конюшню и откуда костер, громко трещащий в ночном безмолвии?

Потолочные балки в прорехах. В одну из них, тараща огромные глаза, смотрит сипуха. Откуда-то капает вода. Неужели ливень прошел? Капли падают в лужу у самого лица, солома мокнет. На одеялах чья-то рука. Джаред попробовал шевельнуть ею – длинные пальцы сжались и разжались. Значит, это его рука.

Собственное тело почти не ощущалось и не вызывало никаких эмоций, словно душа надолго покидала его, а вернувшись, тепла и уюта не почувствовала.

Это его горло? Да, в нем першит. И глаза чешутся. Любое движение отзывается болью.

Он бредит, потому что на небе нет звезд. Вместо них через прорехи в крыше краснеет огромное Око. Оно висит в небе, словно луна в синевато-багровом затмении. Джаред смотрел на Око, а Око уставилось в прорехи. Однако следит оно не за Джаредом.

Оно следит за тем незнакомым брюнетом.

Брюнет был занят. На коленях у него лежал старый плащ вроде тех, что носят сапиенты, справа и слева высилось по горе перьев. Джаред увидел голубые, похожие на те, что отправил через Портал, а еще – длинные, черные, как у лебедя, и бурые, как у орла.

– Спасибо за голубые перья, – сказал незнакомец, не поворачиваясь. – Они мне очень кстати.

– Не за что, – хрипло ответил Джаред.

Конюшню завесили золотыми фонариками, наподобие украшавших Хрустальный дворец. Или это звезды? Их сняли с небес и развесили тут на проводах. Руки незнакомца проворно двигались – он обшивал плащ перьями, предварительно приклеивая их тягучей смолой, которая капала на солому и пахла сосновыми шишками. Голубое перо, потом черное, потом бурое – получалось широкое, как крылья, одеяние из перьев.

Джаред попробовал сесть. Получилось. Он привалился к стене, чувствуя дрожь, головную боль и слабость.

Незнакомец отложил плащ и подошел к нему:

– Не спешите. У меня есть вода. – Незнакомец принес кувшин, чашку и наполнил ее водой. Когда он протянул чашку Джареду, тот заметил, что на правой руке у странного мужчины нет указательного пальца: сустав заканчивался гладким рубцом. – Понемногу, господин Джаред, вода ледяная.

Сапиент едва это почувствовал. Пока пил, он смотрел на темноволосого незнакомца, а тот глядел на него и грустно улыбался.

– Спасибо.

– Колодец здесь, неподалеку. Лучшей воды в Королевстве не сыскать.

– Давно я у вас?

– Забыли, что здесь времени не существует? Похоже, в Королевстве оно запрещено. – Незнакомец сел у стены. На одежде перья, взгляд невозмутимый и пронзительный, как у ястреба.

– Вы Сапфик, – тихо сказал Джаред.

– Это имя я взял в Тюрьме.

– Так мы сейчас в ней?

Сапфик вытащил перо из волос.

– Мы в тюрьме, Джаред. Во Внешнем она Мире или во Внутреннем – я понял, что это не важно. Боюсь, Миры одинаковы.

Джаред заставил себя думать. Он ехал по Большому Лесу, в котором полно бандитов, нищих, дикарей, безумцев. Тех, кому невмоготу застойная Эпоха. Это один из них? Сапфик прижался к стене и вытянул ноги. В свете костра он казался молодым, бледным, темные волосы слиплись от лесной влаги.

– Но вы-то освободились, – проговорил Джаред. – Финн рассказывал мне легенды, которые ходят о вас там, в Инкарцероне. – Сапиент потер щеку и нащупал короткую щетину. Сколько же времени он здесь?

– Легенды ходят всегда.

– Так в тех легендах правды нет?

– Джаред, вы же ученый, – с улыбкой напомнил Сапфик. – Вам известно, что правда – кристалл, подобный Ключу. Он кажется прозрачным, но при этом многогранен. В глубине его отблески золотого, красного, синего. И при этом он открывает дверь.

– Дверь… Вы якобы нашли секретную дверь.

Сапфик подлил ему воды:

– Я так долго искал ее. Я отдал поискам всю жизнь. Я забыл дом и семью. Я не жалел ни своей крови, ни слез. Даже палец не пожалел. Смастерив себе крылья, я взлетел так высоко, что небо низвергло меня. Я падал в темную бездну, которой, казалось, не будет конца. И к чему привели поиски? К непримечательной двери в сердце Инкарцерона. Аварийный выход. Он был там все время.

Джаред хлебнул холодной воды. У него наверняка видение, как у Финна во время припадков, а на самом деле лежит он сейчас в темном промокшем лесу и бредит. Но бывают ли видения настолько реальными?

– Сапфик… Я должен спросить вас…

– Спрашивайте, дружище.

– Та дверь… Смогут ли через нее выбираться все Узники? Такое не исключено?

Сапфик поднял плащ из перьев и посмотрел, много ли на нем дыр.

– Секретную дверь каждый должен найти сам, как это сделал я.

Джаред лег на солому и поплотнее завернулся в одеяло: он устал, его била дрожь.

– Скажите, господин, вы знали, что Инкарцерон крохотный? – тихо спросил Джаред на языке сапиентов.

– А он крохотный? – отозвался Сапфик на том же языке. – Для вас – возможно, для Узников – нет. Для любого узника его тюрьма – целая вселенная. Подумайте, сапиент Джаред, вдруг Королевство – такой же кубик на цепочке от часов в мире куда больше этого? Побега недостаточно, это не ответ на все вопросы. Побег – это не Свобода. Потому я починю свои крылья и улечу к звездам. Видите их?

Джаред посмотрел, куда он показывает, и чуть не задохнулся от восторга. Они повсюду, они вокруг него – туманности, галактики, десятки созвездий, которые он столько раз рассматривал со своей башни через мощный телескоп. Вот оно, сверкающее великолепие вселенной.

– Слышите их песню? – шепотом спросил Сапфик.

Вместо песен слышалась тишина Большого Леса, и Сапфик вздохнул:

– Они слишком далеко. Но они поют, и я непременно услышу, как они поют.

Джаред покачал головой. Накатывала усталость, возвращались старые страхи.

– Может, настоящий побег – это смерть?

– Скорее, смерть – одна из секретных дверей. – Сапфик пришивал голубое перо, но тут остановился и взглянул на сапиента. – Джаред, вы боитесь смерти?

– Я боюсь дороги, которая к ней ведет.

Блики пламени подчеркивали угловатость, даже заостренность лица Сапфика.

– Не дайте Тюрьме завладеть моей Перчаткой, действовать моими руками, говорить моими устами. Ни в коем случае.

Джареду хотелось задать столько вопросов, но они разбежались, как крысы по норам. Он закрыл глаза и откинулся на солому. Сапфик наклонился к нему, будто став его тенью.

– Инкарцерон никогда не спит. Он мечтает, и мечты его ужасны. Но не спит он никогда.

Джаред едва слышал его голос. Сквозь трубу телескопа, сквозь выпуклые линзы он летел в межгалактическую пустоту.

Буквально на миг Рикс замер, вытаращив глаза, потом рубанул мечом. Аттия вздрогнула и дернулась прочь от клинка, но он перерезал веревки, которыми девушка была привязана к Кейро, до крови расцарапав ей запястье.

– Ты что творишь? – пролепетала она, отползая в сторону.

Чародей даже не взглянул на нее. Меч дрожал у него в руке, он направил его на Кейро:

– Что ты сказал?

Если Кейро удивился, то вида не показал. Встретив взгляд чародея, он четко и спокойно проговорил:

– Я спросил, каким ключом отпираются сердца. В чем дело, Рикс? Не можешь разгадать собственную загадку?

Побледнев, Рикс быстро обошел пещеру и вернулся к Кейро.

– Все правильно. Правильно. Это ты!

– Я… Кто?

– Как это можешь быть ты? Не хочу так, нет! Какое-то время мне казалось, что это она. – Чародей ткнул мечом в Аттию. – Но она так и не задала ни этот вопрос, ни какой-то похожий. – Рикс сделал еще один круг по пещере.

Кейро вытащил нож и перерезал путы на лодыжках.

– Бред сумасшедшего, – буркнул он.

– Нет, погоди. – Аттия изумленно посмотрела на Рикса. – Это заветные слова, да? Ты говорил, что Ученик произнесет заветные слова, известные только тебе. Кейро произнес их?

– Да, произнес. – Рикс никак не мог успокоиться. Он дрожал, длинные пальцы сжимали и разжимали эфес меча. – Это он. Это ты… – Рикс бросил меч и обнял себя. – Вор, подонок – и мой Ученик!

– Мы все здесь подонки, – напомнил Кейро. – Если ты решил, что…

Аттия обожгла его свирепым взглядом, приказывая заткнуться. Сейчас нужна предельная осторожность.

Кейро до конца перерезал путы и, поморщившись, вытянул ноги. Вот он откинулся назад, обворожительно улыбнулся, и Аттия поняла: до него дошло.

– Рикс, пожалуйста, сядь!

Долговязый чародей опустился на пол пещеры и съежился, как паук. Черное отчаяние, иначе не скажешь. Захохотать Аттии помещала жалость. Рикс столько лет жил мечтой – и так сильно разочаровался.

– Это все меняет.

– Да уж, наверное. – Кейро швырнул нож Аттии. – Так я теперь Ученик чародея? А что, вдруг пригодится.

Аттия снова зыркнула на него. Шутить глупо, нужно пользоваться ситуацией.

– И что это значит?

Рикс подался вперед, его тень на поверхности пещеры казалась огромной.

– Это значит, месть забыта. – Рикс безучастно смотрел на пламя. – В чародейском искусстве свои правила. Мне придется научить тебя всем своим фокусам. Всем подменам, пародиям, иллюзиям. Читать по ладоням и листьям, появляться и исчезать.

– И распиливать людей пополам?

– И этому тоже.

– Круто!

– Еще тайнописи, скрытому ремеслу, алхимии, названиям Великих Сил. Тому, как оживлять умерших и жить вечно. Как сделать, чтобы из ослиных ушей потекли реки золота.

Кейро и Аттия уставились на его лицо, полное какого-то мрачного энтузиазма. Кейро покосился на Аттию и вскинул брови. Оба понимали: все очень шатко, хрупко и зыбко. Неуравновешенный Рикс вполне способен убить. От его прихотей зависит их жизнь. И у него Перчатка.

– Так мы тут все снова друзья? – осторожно поинтересовалась девушка.

– Ты мне не друг! – Рикс полоснул ее взглядом. – Совсем не друг!

– Тише, Рикс, тише! – осадил его Кейро. – Аттия – моя рабыня. Она делает то, что скажу я.

Подавив вспышку ярости, Аттия отвела глаза. Кейро вошел во вкус: он доводит Рикса до белого каления, потом ослепительно улыбается, и опасность исчезает. Аттия застряла между ними, но ради Перчатки придется потерпеть. Потому что до нее нужно добраться раньше Кейро.

Рикс словно в ступор погрузился. Впрочем, буквально через минуту он кивнул, что-то буркнул себе под нос, подошел к повозке и давай выгружать из нее вещи.

– Есть будем? – с надеждой спросил Кейро.

– Не испытывай судьбу! – шепнула ему Аттия.

– По крайней мере, ко мне судьба благосклонна. Я Ученик чародея, которого запросто обведу вокруг пальца, – парировал Кейро, но, когда Рикс принес хлеб и сыр, набросился на еду с тем же энтузиазмом, как Аттия.

Наблюдая за ними, Рикс жевал кет. Похоже, беззубый юмор уже возвращался к нему.

– Что, воровством нынче себя не прокормишь?

Кейро пожал плечами.

– И драгоценности при вас, и мешки с награбленным, и одежды богатые! – злорадно хихикал Рикс.

Кейро холодно на него взглянул:

– По какому туннелю мы отсюда выберемся?

Рикс посмотрел на семь щелок:

– Вон они, семь узких арок, семь дорожек во тьму. Одна ведет к сердцу Тюрьмы. Сейчас мы будем спать. После Включения Дня я поведу вас навстречу неизвестному.

– Как скажете, господин наставник! – отозвался Кейро, облизывая пальцы.

Финн и Клодия скакали всю ночь – галопом по темным дорогам Королевства, с гулким эхом по мостам, бродами, где из камышей, крякая, вылетали сонные утки. Стуча копытами, кони проносили их по грязным деревням, где лаяли собаки, и лишь однажды из-под ставней мелькнули детские глаза. Клодии казалось – они стали тенями или призраками.

Одетые в черное, словно преступники, они сбежали из Хрустального дворца, где наверняка разгорается скандал: королева в ярости, слуги в панике, самозванец готов мстить, по их следу отправили солдат.

Это самый настоящий бунт, который изменит все.

Они пренебрегли Протоколом: Клодия осталась в черных бриджах и куртке, Финн перебросил пышный наряд самозванца через изгородь. На заре они поднялись на вершину холма и оказались над селами, позолоченными солнцем, с живописными домиками и петухами, кукарекающими во дворах.

– Еще один чудесный день, – пробормотал Финн.

– Если Инкарцерон добьется своего, таких осталось немного, – мрачно предрекла Клодия и первой двинулась вниз по склону.

К полудню они выбились из сил, кони тоже спотыкались от усталости. В заброшенном, скрытом вязами коровнике обнаружился полный соломы сеновал, где сонно жужжали мухи, а под потолком ворковали голуби.

Еды у них не было. Клодия свернулась калачиком и заснула. Если до этого они с Финном о чем-то разговаривали, она не запомнила.

Проснулась она, потому что во сне кто-то настойчиво стучал в дверь ее комнаты. Затем послышался голос Элис: «Клодия, твой отец приехал. Давай одевайся», потом Джаред зашептал ей на ухо: «Ты мне веришь?» Клодия охнула, проснулась и села.

Смеркалось. Голуби улетели, в коровнике царила тишина, если не считать шороха в дальнем углу, где, вероятно, копошились мыши.

Клодия медленно отклонилась назад, согнув локоть. Финн лежал спиной к ней. Он спал, калачиком свернувшись на соломе, шпага лежала под рукой. Клодия наблюдала за ним, пока не изменился ритм его дыхания. Финн не шевелился, но девушка поняла: он не спит.

– Что именно ты вспомнил? – спросила она.

– Все.

– Например?

– Отца, его смерть. Бартлетта. Помолвку с тобой. Жизнь во дворце до Инкарцерона. Обрывками, туманно… но вспомнил. Не вспомнилось только произошедшее между засадой в лесу и пробуждением в камере. Может, это никогда не вспомнится.

Клодия подтянула к себе колени и стряхнула с них соломинку. Финн правда все вспомнил или просто убедил себя в этом, потому что очень хотел?

Девушка молчала, чем, наверное, выдала свои сомнения. Финн повернулся к ней:

– В тот день ты была в серебристом платье, на шее изящное жемчужное ожерелье. Совсем малышка… Я подарил тебе белые розы, а ты мне – свой портрет в серебряной рамке.

Неужели впрямь в серебряной? Клодии запомнилась золотая.

– Я тебя боялся.

– Почему?

– Мне сказали, что я должен на тебе жениться. Ты была маленьким солнышком со звонким голосом… А мне хотелось только играть со своим щенком.

Клодия внимательно посмотрела на него, потом сказала:

– Поехали! Мы и так задержались.

От Хрустального дворца до поместья Смотрителя три дня пути. Но это если ехать в каретах с остановками на постоялых дворах. Клодия и Финн скакали галопом и остановились лишь раз, чтобы купить черствый хлеб и пиво у девчонки, выбежавшей из развалюхи. Они мчались мимо церквей и водяных мельниц, на широких склонах разгоняли овец, перемахивали через облепленные шерстью изгороди, канавы и широкие, заросшие травой шрамы давних войн.

Финн ехал следом за Клодией. Он давно перестал ориентироваться, каждая клеточка его тела болела от непривычно долгой езды. Зато на душе было светлее, чем когда-либо. А ведь мир прекрасен! Словно в первый раз Финн вдыхал аромат примятой травы, слушал пение птиц, любовался дымкой, вьющейся над полями. Неужели припадкам конец? Финн даже надеяться на это не смел.

Может, воспоминания сделали его сильнее и увереннее?

Местность понемногу менялась – холмов стало больше, поля меньше, аккуратные изгороди превратились в густые, непрореженные заросли дуба, березы и падуба. Всю ночь они скакали по ним, по дорожкам, по верховым и тайным тропам. С каждой минутой Клодия ориентировалась все лучше.

Финн почти уснул в седле, но конь остановился. Он разлепил веки и увидел старый дом, призрачно бледный в свете пустой лунной оболочки. Вода во рву серебрилась, в окнах горели свечи, невидимые в ночи розы сладко пахли.

Клодия улыбнулась с облегчением.

– Добро пожаловать в поместье Смотрителя! – проговорила она и невесело засмеялась. – Уезжала я на свадьбу в карете, полной нарядов. А вернулась вот так.

Финн кивнул.

– Но ты все же привезла с собой принца, – добавил он.