Бастьен. Молчащий посланец

Я очень часто замечаю, что моя энергия меняется в зависимости от окружения. Я, как губка, впитываю и хорошее, и плохое настроение тех, кто находится вблизи меня. Я чувствительна к перепалкам, когда одна гневная фраза влечет за собой другую, к повышению голоса; но я же первая отвечаю улыбкой на улыбку и безудержно смеюсь.

Иногда я немного жалею, что мне не хватает самостоятельности и способности сопротивляться влиянию отрицательной энергии. Но поскольку я быстро становлюсь прежней, то считаю, что мне лучше быть ранимой, чем сплести себе кольчугу для защиты.

Бастьен вызвал у меня волнение.

Он никогда не узнал об этом, но редко случалось, чтобы присутствие рядом мужчины так волновало меня – настолько, что я чувствовала себя уязвимой.

Я верю, что у каждого человека есть аура, которая его окружает и сопровождает. Она – что-то вроде способного чувствовать, но невидимого тела, которое воспринимает первые сигналы, когда тебя зовут, получает царапины от помех, которые тебе создают другие люди, чувствует ласку соседней души или темноту в ней.

Когда Бастьен вошел, со мной была Элен.

Сначала он ничего по-настоящему не искал, только ходил по торговому залу, чтобы дать мне возможность закончить разговор с ней.

У меня по телу пробежала дрожь, хотя я даже не взглянула на этого посетителя.

Его лицо выражало загадочность и беззащитность, как у ангела.

Длинные светлые локоны до плеч. Длинное темное пальто с обшлагами цвета золота, как у офицеров флота, которое делало его еще более загадочным.

– Эй, Натали, ты по-прежнему со мной?

– Да, то есть нет.

– Ты что, знаешь мужчину, который сейчас вошел в твой магазин?

– Нет, никогда его не видела.

– Но ты какая-то странная. Что-то не так?

– Нет, нет, все прекрасно.

– А знаешь, он производит на тебя впечатление. Настоящий Корто Мальтезе, только блондин!

Элен была права.

– Хочешь, чтобы я осталась с тобой?

– Нет, нет! Что, по-твоему, может со мной случиться?

– Не знаю, но, мне кажется, почти все, что угодно, раз ты стала совсем другой с тех пор, как он вошел.

Элен вернулась к своим тряпкам и оставила меня одну. Хотя «одну» не в буквальном смысле слова.

– Здравствуйте. Я увидел у вас на витрине наклейку со словом «Постбук». Она действительно означает, что вы посылаете книги туда, куда вас просят?

– Да, именно так. Эта служба возникла два года назад, когда профсоюз книготорговцев и Почта Франции заключили партнерское соглашение, чтобы противостоять сильнейшей конкуренции со стороны компании Amazon. Внутри Франции мы доставим вашу книгу адресату за двадцать четыре часа, в Европу – за сорок восемь часов, в любой другой уголок мира – за семьдесят два часа.

– Адресат во Франции.

– Очень хорошо. Вы знаете, какую книгу хотите послать?

– Да. Жионо, «Человек, который сажал деревья».

– У нас есть много ее изданий. В одном из них иллюстрации выполнены в технике декупажа и образуют силуэты при открытии страниц.

– Нет, я бы хотел классическое издание.

Я пошла искать на полках эту маленькую книжку. Ноги у меня были словно ватные, мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание. «Да что с тобой?» – спросила я себя. Я никогда не чувствовала такой слабости в ногах.

«Человек, который сажал деревья» была первая книга, которую мне подарил Натан.

История Эльзеара Буффье – настоящая притча, которая призывает каждого отправиться в путь, чтобы изменить мир там, куда он может дотянуться, и не оправдывать свое бездействие ожиданием великих решений планетарного масштаба.

– Вот открытка, на которой вы можете написать короткий сопроводительный текст к своей посылке.

– Этого не нужно. Я могу продиктовать вам адрес?

– Разумеется, да.

– Ян Кермезен, дом Кларе, 05230, Неваш.

– Бретонское имя.

– Да, но он живет в Альпах.

С того момента, как он вошел в книжную лавку, выражение его лица не изменилось. Он не улыбался, но неприятным тоже не был. Выглядел немного грустным. И как будто его что-то отвлекало: он говорил со мной вежливо, но обращал на меня внимание лишь как на хозяйку магазина, к которой пришел купить книгу.

Я пережила нашу встречу совсем иначе: после того, как он ушел, мое душевное равновесие еще долго было нарушено.

Бастьен стал приходить раз в три недели и был точен, как метроном.

Каждый раз я чувствовала то же самое смятение. И привыкала к этому чувству, приручала смятение, как дикого зверя, который сначала пытается убежать от вас, а потом соглашается с вашим присутствием рядом.

Но еще сильнее смятения был интерес к тому, что молодой мужчина шел теми же литературными путями, что и я. Все книги, которые он отправлял неподписанными посылками в Альпы, входили в мою идеальную библиотеку. После книги Жионо были «Человек-радость» Бобена и «Абиссинец» Рюфена, затем он попросил меня послать книгу Барикко «Шелк».

Она нашла большой отклик в этом краю, потому что шелководы и все, что относится к разведению шелкопрядов, – неотъемлемая часть культурного и исторического наследства жителей Гара.

Барикко соткал из шелка историю неосуществимой и утонченной любви француза из местности Ардеш и молодой японки.

Я решила заговорить:

– Извините меня, но мне немного любопытно то, что книги, которые вы выбираете, как будто взяты из моей личной библиотеки. Вы не могли бы немного рассказать мне о том, что определяет ваш выбор?

– Да. Причины выбора совершенно разные. Если говорить коротко, то Бобен, по-моему, выражает простыми словами прекрасные мысли. Он намного раньше меня понял: то, что сложно, никогда не делает человека счастливым. И он поступает наоборот: призывает смотреть на полет ласточки или на ребенка, который идет в школу, как на уникальное и священное зрелище. «Абиссинец» перенес меня в то время, в котором я хотел бы жить, потому что человечество тогда было в высшей точке своей истории и люди верили, что мир безграничен и любое путешествие по нему приносит новые открытия. Книга Барикко – тоже рассказ о путешествии, и это путешествие не только в Японию, но и внутрь наших чувств, которые, как полотно, сотканы из ощущений. Это один из самых красивых рассказов о любви, которые я знаю. Как вас зовут?

– Натали.

– А меня Бастьен…

И он улыбнулся – в первый раз!

Продолжать я не осмелилась: после нескольких фраз, которыми мы обменялись, я чувствовала себя так, словно стояла в нескольких шагах от пропасти.

Я запоздало выругала себя в уме за необычную внезапную робость: ты на себя не похожа.

Я не рассказала Натану о Бастьене.

Я виновна. Виновна с первого дня. Виновна в том, что меня волнует другой мужчина, а не мой.

Как странно мы созданы: двое десятки лет идут по любви, как два альпиниста в связке по отвесной скале, за все годы – ни одного сбоя, и вдруг один из альпинистов падает из-за легкого ветерка.

Натан никогда не был моим товарищем в чтении. Иногда мне не хватало его присутствия рядом, потому что чувство, рожденное чтением одной и той же книги в двух читателях, соединяет их прочной связью. В этом случае книга – посредник, который позволяет понять другого и самому быть лучше узнанным; прочитанные вместе слова как будто снимают с тебя одежду.

Я виновна…

Но виновна в чем? Виновны ли мы, если в проступке не участвовала плоть? Виновны ли мы, пока переживаем свое чувство в одиночестве и оно не доходит до того, кому адресовано?

Говорить с Элен о том, что со мной происходило, я тоже не могла.

Она заметила, что Бастьен приходит регулярно, но отказывалась задавать мне вопросы после того, как я ей сказала, что не знаю этого мужчину, что мне нечего сказать ни о нем, ни о себе. В общем, получалась большая ничейная полоса.

Я знала, что Бастьен скоро вернется: прошло почти три недели с его последнего появления.

В Альпы была отправлена книга Мишеля Ле Бри «Красота мира».

– Она вам тоже понравилась? – спросил меня о ней Бастьен.

– Конечно да! Я уверена, что мы должны сочетать в себе свою дикарскую часть, которую слишком сильно подавляем, и современность, которая диктует нам всем одни и те же правила – как вести себя, что есть, как одеваться. Благодаря этой книге я открыла для себя Кению, а потом съездила в эту страну вместе с мужем.

«Не покраснела ли я, заговорив о Натане?» – спросила я себя.

Произнося слово «муж», я чувствовала себя так, словно привела Натана на вечеринку, где пары меняются партнерами. Это было смешно.

Бастьен, кажется, не заметил ничего этого.

Душой он был где-то далеко.

Где?

Я не хотела ничего знать, ничего спрашивать, но знала, что его душа не здесь.

Еще через три недели речь зашла об отправке в Альпы книги Леклезио «Пустыня».

Прочитав эту книгу, я была от нее в восторге.

Леклезио сумел рассказать о том, насколько мы, несмотря на все, что может с нами случиться, сохраняем и оберегаем территории, где свободны, поддерживаем огонь в кострах, к которым мечтаем вернуться.

Для его героини Лаллы таким священным местом была пустыня.

Для меня такое место – полуостров Крозон в Бретани. Пока Крозон существует, я знаю, что у меня всегда может быть убежище посреди поросшей вереском равнины, обращенное к океану.

В Крозоне мои жалобы затихают, мои раны заживают.

Я чувствую, что уже не мое физическое тело отвечает на внешние воздействия и проявляет себя, что это делает тонкая телесная оболочка, отделившаяся от моей плоти. Эта оболочка окутывает меня и начинает жить в одном ритме со стихиями. Я принадлежу этой пропитанной йодом земле, где ветер и море формируют побережье моего внутреннего моря так же, как придают форму окаймленным пеной скалам.

Я одна из них. Я становлюсь гранитным утесом с округлыми выступами, в моих глазах отражается краснота вереска, соль обостряет мои ощущения, когда провожу языком по губам.

И тогда, мне кажется, я чувствую, что такое вечность.

Я желаю каждому человеку тоже найти между землей и небом такой клочок мира, который становится убежищем, место с такой мощной силой, что в нем, несмотря ни на что, жизнь бьет струей и разбивает ваши привычные печали и обиды.

Я не стала выяснять, какое убежище у Бастьена: это слишком личный вопрос.

Вместо этого спросила, читал ли он «Африканца» – другую книгу Леклезио.

– Да, я ее прочитал. И она мне не понравилась.

– Вот как! Это меня успокаивает: у нас не совсем одинаковые вкусы. Я хотела бы уметь писать книги только ради того, чтобы иметь возможность рассказать всему миру, как восхищаюсь своим отцом.

Бастьен ничего не ответил. И у меня возникло странное ощущение, что мои слова были бестактными.

Через несколько дней «Пустыня» была мне возвращена с пометкой: «Адресат не проживает по указанному адресу».

Это меня озадачило.

Я проверила по распечатке, не ошиблась ли я адресом. Но он был тем же, что и у остальных восьми отправленных книг.

Снова увидев заголовки, я поняла, что все книги, выбранные Бастьеном, – великолепные повествования. Его нежная грусть не сочеталась с этим набором рассказов, сознательно написанных в духе позитива и открытости миру.

У меня не было никакой возможности его предупредить: я не имела никаких координат для связи с ним.

Нужно было ждать две недели…

Я гнала из своего сознания странную мысль: если Бастьен больше не сможет посылать книги, он перестанет приходить в мой магазин.

Бастьен возник в моей жизни в первые осенние дни, и я думала, что он уйдет из нее в первые дни лета.

Некоторые люди ждут лета так, словно оно единственное время года, когда можно жить.

Они нагружают лето всеми надеждами на новые встречи с родными, на праздники с друзьями, на дни, которые станут длиннее, на отпуска во всех концах Франции или мира, и лето приобретает вкус концентрированного сока, в котором слишком много витаминов.

Весь год люди листают путеводители, и на семейных советах много места уделяется обсуждению вопросов: что мы будем делать этим летом? куда поедем? с кем?

Наступает время, которого так горячо ждали, и они или она старается втиснуть в летнюю программу все: обязательную поездку к родителям, встречу с сестрой в Бретани (хотя знает, что через три дня уже не сможет терпеть ее мужа), хочет побывать и на свадьбе своих родственника и родственницы в области Дром, и на пятнадцатом дне рождения лучшей подруги, которая живет в Стране Басков. Лето становится похоже на машину, которая едет по Южной трассе и нагружена спасательными кругами, самокатами, прогулочной обувью, а также нарядами для танцев на свадьбе родственников.

Мы с Натаном тоже ездили в этой битком набитой машине по Южной трассе.

Лето всегда казалось нам слишком коротким: только началось, как уже кончилось.

Иногда от лета оставался горький привкус. Для этого было достаточно, чтобы прогноз погоды был плохим, деверь особенно неприятным или часть дома, снятого в Дроме, занимал автосервис.

С тех пор, как покинули Париж, мы, конечно, любим лето, потому что оно дает нам случай принять у себя всех, кто к нам приезжает, и позволяет пожить в радостной атмосфере отпуска даже в то время, когда у нас его еще нет. Но мы ровно настолько же любим и три остальных времени года.

Жара в Гарде сухая, а ночная прохлада порой – всего лишь понижение температуры на несколько градусов, которое почти не освежает воздух. Натан немного страдает от этого, и в такие дни ему хочется только одного – сбежать в Крозон, где он может быть активным постоянно.

Но я люблю жару. Когда я у себя дома, хожу босиком, в легких платьях, а волосы собираю в анархический пучок.

Я люблю спать под одной только простыней, при открытых окнах и слышать, как маленькая сова-сплюшка делит ночь на одинаковые части своими криками, как ветер заставляет дрожать листья каменных деревьев, как фонтан в бассейне наполняет двор своим журчанием.

Ласковые ночи…

Я лежу на кровати, наклонив голову влево, чуть прикрыв глаза. Простыня, прикрывавшая мое нагое тело, сбилась в изножье кровати.

На меня смотрит мужчина.

Он снимает льняные брюки и рубашку шафранового цвета. У него красивое тело, бороды почти нет, кожа смугловатая и гладкая, торс мускулистый, но не слишком. Я притворяюсь, будто не знаю, что он смотрит на меня.

Мужчина подходит к моей кровати и ложится рядом со мной, не прикасаясь ко мне. Потом он поворачивается на бок и протягивает ко мне левую руку.

Ее ладонь скользит вдоль моего тела на высоте сантиметра или двух. Взгляд мужчины следует за ладонью: сразу две бестелесные ласки.

Я чувствую, как эта ладонь, не касаясь меня, поднимает каждый волосок на моей коже.

Мужчина смотрит на мой полуоткрытый рот, а его ладонь в это время опускается на самый низ моего живота, как лист, который, медленно покружив в воздухе, падает на землю.

Я едва заметно, совсем чуть-чуть, раздвигаю бедра, чтобы лучше чувствовать этот упавший с дерева лист.

Я открываю глаза. Это Бастьен…

Тут я просыпаюсь и слышу дыхание спящего рядом со мной Натана.

Мне жарко. Это жар запретного сна.

Я выхожу на террасу. Все вокруг становится голубым, так бывает в конце летних ночей.

Скоро небо покраснеет, поцелованное устами дня.

Я остаюсь с ночью – с моим сном.

Я разрешаю себе то, что запрещено. Разрешаю только во сне. Это был сон, просто сон в летнюю ночь…

Бастьен пришел снова в субботу, в разгар ярмарочного дня. Лавка была переполнена, и Натан пришел мне помочь: он часто это делает летом по субботам.

Когда Бастьен вошел, мне показалось, что моя голова раскрылась, мозг оказался на всеобщем обозрении и Натан может прочесть в нем все мои мысли.

Но ничего подобного не произошло. Натан – честный и простой человек и думает, что весь мир честен и прост. Он большой оптимист, и это очень успокаивает его самого и тех, кто живет вместе с ним.

Я оставила Натана работать на кассе, а сама отошла в сторону, чтобы поговорить с Бастьеном.

– Возникло затруднение. Вашу книгу мне вернули с запиской: «Адресат не живет по указанному адресу».

Лицо Бастьена покрылось мертвенной бледностью.

– Вы уверены, что адрес тот самый?

– Совершенно уверена.

Бастьен был потрясен настолько, что повернулся ко мне спиной и одновременно попрощался, а затем ушел, ничего не объяснив.

Я не знала, что делать.

Не могла же я побежать за ним и оставить Натана одного, ничего не сказав? И какое объяснение я могла бы дать Бастьену?

Поэтому я не двинулась с места.

Всю субботу и все воскресенье Натану казалось, что я сосредоточена на чем-то своем.

– Ты чем-то озабочена, Натали? – спрашивал он.

– Нет, нет, все в порядке.

– Ты в этом уверена? Ты не больна?

– Да нет же, говорю тебе.

Этого Натану было достаточно.

Через несколько дней в книжную лавку вошел пожилой элегантный мужчина с очень белыми волосами.

Мне нужно было обслужить двух клиентов, но я заметила, что этот человек ждал, не уделяя никакого внимания стеллажам.

После его прихода пришли еще несколько покупателей, и, когда настала его очередь, я обратилась к нему:

– Здравствуйте, месье, чем я могу вам помочь?

– Я бы предпочел подождать, пока вы освободитесь, чтобы поговорить с вами. Обслужите ваших клиентов.

– Но это может продолжаться долго, потому что в дневные часы часто приходит много народу. Если можете, зайдите в девятнадцать часов. Тогда вам не придется ждать; в этот час я закрываю магазин и поэтому не буду занята.

– Отлично; я буду терпеливо ждать на Земляной террасе. Прошу вас, извините меня за поведение, которое могло показаться вам странным и заставит вас задержаться здесь.

– Пожалуйста, не волнуйтесь: это меня ничем не затруднит.

Этот человек был очень вежливым. Он, несмотря на свой возраст, прямо держал голову, но на его лице отражалась усталость: под глазами залегли круги, кожа лица была очень сухой и обтягивала скулы.

На нем был костюм из льняной ткани соломенного цвета, галстук-бант с широкими концами; свою красивую панаму он снял, входя в книжную лавку.

Он вернулся в назначенный час.

– Я пришел увидеться с вами потому, что мне нужно получить от вас справку; я прекрасно осознаю, что это необычная и странная просьба.

– Я слушаю вас.

– За последние месяцы я получил у себя в пансионате несколько книг из вашего магазина.

Я вдруг поняла, что передо мной стоит Ян Кермезен. Я продолжала слушать, но по-настоящему мне не нужно было слышать остальное. Учитывая то, в каком состоянии был Бастьен, когда приходил в последний раз, я догадывалась…

– По тому, какие это книги, я очень быстро понял, что посылать их мне мог только мой сын. Сын, которого я не видел почти четырнадцать лет.

– Но… почему? Нет, извините меня за вопрос…

Я была растрогана и немного поражена. Я читала в книгах истории о том, как отец отдаляется от сына или сын от отца, о горе, которое с этим связано, о том, как они встречаются снова, но зачастую это происходит слишком поздно.

Некоторые мужчины до самого конца хранят в душе рубцы от прошлых ран. Эти следы прошлого постепенно становятся частью повседневной жизни, но при этом позволяют понять, какие жестокие события пережил человек. Так врастают в окружающий пейзаж бункеры на пляжах, где высаживались армии союзников, или куски Берлинской стены.

– Не надо извиняться. Я много раз перечитал свою жизнь и жил день за днем с грузом моих поступков – до того дня, когда сумел простить себя и снять с плеч тяжелую ношу, которая, в конце концов, была не только моей. Четырнадцать лет назад мы жили в Юзесе, точнее, в Люссане, в семейном доме, который достался нам от родных Сандрины, матери Бастьена. Я покинул Сандрину ради другой женщины, танзанийки, с которой встретился, когда делал репортаж в Африке. Бастьену тогда было тринадцать лет, а его сестре Матильде – восемь. Бастьен был подростком. Он говорил со мной очень жестко, а то и вовсе отказывался со мной разговаривать и видеться. Вначале я понял его и смирился с тем, что надо ждать, пока пройдет время. Но Сандрина покончила с собой через два года после нашего расставания. Я захотел прийти на похороны; Бастьен, увидев меня, сразу же подошел ко мне и сказал, что только я несу ответственность за смерть его матери.

– А Матильда?

– Матильда была маленькой. Она никогда не порывала связь со мной, даже приехала ко мне в Танзанию, и там мы вместе создали природный заповедник и лодж. Матильда была моим двойником.

– Почему «была»?

– Потому что она тоже умерла. Десять лет назад. Это был несчастный случай: ее автомобиль столкнулся с грузовиком на дороге, которая ведет в Момбасу.

– О господи!

По моим щекам невольно потекли слезы. Я представила себе горе этого отца, но мне было понятно и поведение Бастьена. Когда книга Леклезио была возвращена, сын решил, что отец умер.

– Не плачьте… Все не так печально, потому что при вашем посредничестве я нашел след сына, которого считал потерянным навсегда. Бастьен сохранял связь со своей сестрой. Каждый год она возвращалась во Францию и приезжала к нему в Люссан. Я отправил Бастьену письмо с просьбой, чтобы ее похоронили в нашем семейном склепе в «Эльзеаре». «Эльзеар» – это название нашего дома в Люссане. Мы протестанты, а в этих краях протестантские семьи поддерживают традицию хоронить умерших в усыпальницах на территории своих владений. Бастьен согласился, но с условием, что я не буду присутствовать на похоронах. Он, должно быть, считал, что, если бы я не жил в Танзании, его сестра бы не погибла. И вот я добиваюсь возможности снова увидеть сына. Знаете, в моем возрасте человек живет не для себя, а для других. А когда другого нет… ты прыгаешь в последний поезд, не оглядываясь. Я решил закончить мои дни в альпийской долине – самом красивом месте, которое знаю. Дом Кларе стоит на берегу ручья, по имени которого назван. Из своего окна я слышал шум текущей воды. Я болен раком и должен был умереть несколько месяцев назад. Но тут появились эти книги. В каждой из них говорилось о жизни, о силе жизни и о ее красоте. Покинувшая меня энергия вернулась ко мне с этим книгами; они действовали намного сильнее, чем энергетический коктейль и медикаменты, прописанные врачами. На исходе зимы у меня была только одна цель – приехать сюда и снова встретиться с Бастьеном. Один таксист согласился проехать со мной через Францию. Это, несомненно, была самая прекрасная поездка в его жизни. Я думал, что найду Бастьена в «Эльзеаре», но теперь этот дом принадлежит каким-то голландцам. Вот почему я пришел к вам: ведь вы должны знать, где он живет, верно?

Этот вопрос словно раздавил меня: я задавала Бастьену так мало вопросов, что совершенно не представляла себе, где он может жить.

– Мне жаль, действительно очень жаль, но я об этом ничего не знаю. Но мы его найдем: Юзес не так уж велик. Вы где остановились?

– Еще не знаю. Сейчас пойду в гостиницу снимать номер.

– Так живите у меня.

– Но я не могу! Об этом и речи быть не может!

– Пока мы не нашли Бастьена, вы будете жить у нас. Это не приглашение. Просто так должно быть.

Старик улыбнулся.

Натан должен был возвратиться из поездки только в пятницу. Я позвонила ему и рассказала обо всем случившемся.

– Ты ведь мне ничего не говорила про этого Бастьена?

– Нет, но он же не единственный, кто отправляет книги через «Постбук».

– В любом случае эта история очень трогательная. Действительно надо найти его сына.

– Спасибо, Натан, спасибо, спасибо!

Больше всего я люблю в моем муже его доброту, и так будет всегда. Друзья Натана знают, что на него всегда можно положиться. Он регулярно звонит другу, если тот нездоров, он приглашает одиноких друзей погостить у нас несколько дней, когда у них отпуск. Даже молодые архитекторы, которые у него служат, поддерживают с ним прекрасные отношения и летом иногда приезжают к нам, чтобы познакомить нас со своими супругами и детьми.

Я поселила Яна Кермезена на первом этаже, в комнате, которая выходит окнами в сад.

Мы каждый день завтракали, обедали и ужинали вместе, пока не вернулся Натан.

Это был совершенно очаровательный человек. Мы с ним много говорили о его путешествиях, но разговаривали и о книгах.

Он очень любил Африку и в прошлом был эксклюзивным фотографом журнала «Дикая Земля» для южной части этого континента. Фотографировал в Ботсване, Намибии, Кении… В каждой из этих стран он провел по многу месяцев среди природы; очень часто вместе с ним был лишь один проводник, с которым они разбивали на ночь палаточный лагерь, а на рассвете снова отправлялись в путь по следам диких кошек или слонов, чтобы запечатлеть самые лучшие картины их жизни при наиболее подходящем освещении.

Я сказала ему, что все книги, которые он получил, есть и в моей библиотеке, и что меня изумляет, насколько у меня и его сына одинаковые вкусы. Не знаю, догадался ли он, что мое потрясение от знакомства с Бастьеном было вызвано не только книгами, но в той же степени чувством.

Думаю, что если бы я создала что-то вроде сайта знакомств Meetic – сайт, на котором знакомства происходили бы посредством книг, – я могла бы стать серьезным конкурентом этой знаменитой интернет-платформы. Каждый пользователь должен был бы перечислить двадцать последних книг, которые прочитал, десять своих любимых книг, но также книги, которые ему не понравились, – и ему были бы предложены возможные пары! Разумеется, эта система давала бы результат лишь для тех, кто много читает.

Я часто замечала, что если во время разговора с другом или подругой узнаю, что нам обоим нравилась одна и та же книга, диалог в то же мгновение набирал силу, как будто мы вместе побывали в экспедиции на другой край мира.

Когда в первый раз обедаю с незнакомыми людьми и пытаюсь выйти за пределы просто вежливого разговора, я спрашиваю сотрапезников о последних прочитанных ими книгах. Возникают дуэты и трио читателей одной и той же книги, и обед перестает быть банальным.

Встречаясь с кем-то, о ком знаю, что мы раньше любили одну и ту же книгу, я взволнованно спрашиваю его, какая книга была его последней импульсивной покупкой.

Если между нами снова происходит оживленная и жаркая беседа оттого, что и эта книга могла бы понравиться обоим, то мне уже не терпится тоже ее прочитать.

Ян попросил меня описать ему внешность его сына; когда он достал для меня из бумажника старую фотографию, на которой был снят он сам, я была потрясена: так похожи были отец и сын в одном и том же возрасте. Я увидела и фотографию Матильды – красивой девушки, чье сходство с отцом тоже было очень заметным.

Мы заговорили о Бретани. Семья Кермезен была родом из департамента Кот-д'Армор, из окрестностей маленького старинного города Трегье. Ян родился там. Позже его родители переехали в Париж и оборвали свои бретонские корни, однако Крозон был ему знаком. Но он считал, что розовые гранитные скалы побережья, как будто установленные великанами, обладают волшебной красотой. Настоящий разговор двух французов: каждый убежден, что его родной край самый красивый!

Бастьена разыскал в следующую субботу Натан, стоя в очереди к торговцу рыбой на площади Трав.

Натан делал покупки, пока я была в книжной лавке. Ян Кермезен пожелал провести в ней утро, чтобы составить мне компанию, и сидел на маленьком стуле возле кассы.

Натан узнал сына по фотографии, которая была у отца.

– Извините, месье. Я муж Натали, владелицы книжной лавки. Вам не составит труда пройти со мной в ее магазин?

– Э-э-э… Не составит, конечно же. Какая-то проблема?

– Не проблема, но об этом деле сложно говорить при Клемане и его рыбах, – улыбаясь, сказал Натан.

Бастьен не совсем понимал, в чем дело, но ему стало любопытно, и он пошел с Натаном.

Входя в книжную лавку, он не видел своего отца и, разумеется, взглянул в мою сторону. Я стояла перед кассой и поэтому немного заслоняла старика.

Заметив это, я сделала шаг назад и положила руку на плечо Яна.

Отец почти сразу узнал сына и заплакал.

Только в этот момент Бастьен понял, что происходит.

Он стоял неподвижно и пристально глядел на того, кого так долго отказывался видеть, но кому все же стал посылать знаки любви, когда узнал, что тот готовится покинуть этот мир.

Позже Бастьен объяснил мне, что нотариус их семьи сообщил ему, что отец вернулся во Францию, чтобы закончить свою жизнь в медицинском учреждении.

Я не могла представить себе, что творилось в душе у Бастьена.

Мы с Натаном молча смотрели на них.

Отец хотел встать, чтобы подойти к сыну, но у него не хватило сил.

Бастьен подошел к нему, протянул руку, чтобы помочь, и крепко обнял.

Натан подошел ко мне и спросил:

– У тебя не найдется носового платка?

Мы оба были очень растроганы этой сценой примирения.

– Ну и дела! Все, что происходит в твоей лавке, изумительно!

– Да, изумительно и чудесно.

Мы покинули отца и сына и пошли ужинать вдвоем: пусть они наконец наговорятся друг с другом, наверстывая долгие годы разлуки. Волнение немного приглушало наши чувства, но очень скоро веселье оказалось сильнее его.

Как только приходит весна, Натан начинает всегда вставать раньше меня: его будят птицы.

Когда я присоединяюсь к нему, он успевает подать на стол первый завтрак и разогревает воду для чая.

Он уже успевает выпить чашку кофе, но ждет меня, чтобы начать есть.

Мы оба любим эти минуты.

Свежий хлеб или нет, Натан все равно его поджаривает. Мы принадлежим к поколению, которое еще не выбрасывало кусок хлеба из-за того, что он немного зачерствел.

Утро – начало. Каждый день дарит нам его. Утро – как небо после хорошего летнего дождя. Небо промыто и вытерто дымкой из теплых испарений, которые окутывают туманом горизонт и приглушают краски. Утро никогда не бывает временем ностальгии и сожалений, оно всегда – время желаний и проектов.

Часто именно за первым завтраком мы с Натаном принимаем решения – и мелкие, и важные.

В то утро первый завтрак не был готов, а Натан был во дворе и читал, сидя в кресле.

Обычно в это время я заставала Натана в его кабинете, он работает над своими чертежами или готовится к наступающей неделе.

Сегодня он читал роман!

Это была большая премьера: он читает только очерки.

Натан поднял голову, улыбнулся мне и показал обложку книги. Это была «Королевская дорога» Андре Мальро.

– Первая книга, которую мне подарил отец. Мне тогда было четырнадцать лет. Я ее так и не прочитал… Посмотри, что он написал в ней.

– «Моему сыну, который стал таким большим, что я уже не смею его обнимать. Папа», – прочитала я. – А ведь это красивое посвящение.

– Да. Мне не хватало проявлений отцовской нежности. Это правда, что я нечасто обнимаю Гийома, и я помню день, когда сказал себе, что Гийом уже слишком большой для объятий. Но нежность – маленький ключ к счастью в повседневной жизни. Когда ты проводишь рукой по моим волосам или мы подаем друг другу руку при ходьбе, это простые жесты, но они делают жизнь лучше.

– Ты прав… И то же самое бывает, когда ты готовишь первый завтрак нам двоим.

Говоря это, я улыбалась.

Потом я села Натану на колени.

– Только от тебя зависит, решишь ли ты снова обнять твоего сына или написать ему пару ласковых слов. Кстати, завтра его именины!

– Поздравления детям с именинами пишешь ты… Ты же прекрасно знаешь, что я не слишком усердно хожу по святым местам.

– В любом случае ничто не обязывает тебя быть с твоим сыном таким, как твой отец был с тобой.

– Да, я пошлю ему книгу. Может быть, эту, когда дочитаю.

– Это будет красиво. Книги могут быть еще и свидетелями, которых мы передаем друг другу. А я пойду приготовлю наш первый завтрак! Получится, что в нашей жизни в один день будут две большие премьеры!