Глава 30

Поскольку на наши плечи легла забота о Джереми, мы с Лайлой решили подождать и передать полиции полученную информацию в понедельник. Наша троица скромно отпраздновала свой собственный День благодарения картофельным пюре, клюквой, тыквенным пирогом и цыплятами-корнишонами. Джереми мы сказали, что это просто маленькие индейки. Наверное, то был лучший День благодарения в нашей жизни. В воскресенье вечером мама, просадив все деньги в казино, приехала забрать Джереми. Я видел, что ему не хотелось уезжать. Он сидел на диване, полностью игнорируя маму, и в результате ей пришлось чуть ли не силком его выволакивать. После того как они отбыли, мы с Лайлой собрали выписки из дневника и страницы со стенограммой процесса, чтобы после занятий отнести все это в полицию. Мы с трудом сдерживали волнение.

Офис убойного отдела полицейского управления Миннеаполиса находился в похожем на замок старинном здании мэрии, расположенном в самом центре города. Резные своды при входе в мэрию носили некоторые черты классического стиля Ричардсона, но весь эффект нивелировался многочисленными коридорами, скорее напоминавшими римские бани, нежели романское Возрождение. Стены были отделаны пятифутовыми мраморными плитами. А над ними кто-то выкрасил штукатурку ядреной краской – нечто среднее между цветом фуксии и томатного супа. Коридор тянулся по всей длине здания, поворачивал налево, и посетителям нужно было проделать еще примерно половину пройденного пути, чтобы добраться до комнаты номер 108, где находился офис убойного отдела.

Мы с Лайлой назвали наши имена и фамилии секретарю, сидевшему за пуленепробиваемым стеклом, и стали ждать, когда нас вызовут. Примерно через двадцать минут в приемной появился мужчина, на правом бедре у него висел девятимиллиметровый «глок», слева на ремне прикреплен полицейский значок. Мужчина был очень высоким, с широкой грудью и мощными бицепсами, словно он долго качал железо в тюремном дворе. Страстные глаза смягчали его брутальную внешность, а голос, вопреки моим ожиданиям, оказался мягким и тихим. Мы с Лайлой были единственными посетителями в приемной.

– Джо? Лайла? – Мужчина протянул нам руку, и мы с Лайлой обменялись с ним рукопожатием.

– Так точно, сэр, – ответил я.

– Я детектив Макс Руперт. Мне сказали, у вас имеется информация по делу об убийстве.

– Да, сэр, – кивнул я. – Мы насчет убийства Кристал Хаген.

Детектив Руперт отвернулся, словно перечитывая список фамилий в голове.

– Это имя мне ни о чем не говорит.

– Она была убита в тысяча девятьсот восьмидесятом году, – уточнила Лайла.

Детектив Руперт растерянно заморгал и склонил голову набок, точно пес, уловивший непривычный звук.

– Я не ослышался? Вы сказали в тысяча девятьсот восьмидесятом?

– Понимаю, мы можем показаться вам чокнутыми, но уделите нам всего две минуты. Если через две минуты вы решите, будто все это чушь собачья, мы уйдем. Но если наши доводы хоть отчасти покажутся вам разумными, значит сейчас где-то на свободе разгуливает убийца.

Руперт бросил взгляд на часы, вздохнул и щелкнул пальцами, приглашая нас следовать за ним. Мы прошли через комнату, разделенную перегородками, и оказались в небольшом помещении с простым металлическим столом и четырьмя деревянными стульями. Мы с Лайлой сели рядом с краю стола и открыли нашу папку с красной тесемкой.

– Итак, две минуты. – Макс Руперт показал на часы.

– Хм… э-э-э… – Если честно я не надеялся, что он воспримет мои слова настолько буквально и слегка растерялся, но затем собрался с мыслями и начал: – В октябре тысяча девятьсот восьмидесятого года четырнадцатилетняя девушка Кристал Хаген была изнасилована и убита. Ее тело было сожжено в сарае для инструментов, принадлежавшем жившему по соседству Карлу Айверсону, который получил пожизненный срок за убийство Кристал. Одним из основных вещественных доказательств на процессе был дневник Кристал. – Я ткнул пальцем в папку с красной тесемкой, и Лайла достала оттуда странички с дневниковыми записями.

– Это дневник Кристал, – сказала Лайла, положив руку на странички. – Прокурор использовал некоторые выдержки из дневника как довод в пользу своего предположения, что Карл Айверсон преследовал Кристал и принуждал ее к сексу. Короче, прокурор использовал дневниковые записи для вынесения обвинительного приговора. Но в дневнике имелось несколько зашифрованных строчек. – Лайла открыла первую зашифрованную запись.

– Где вы это достали? – Руперт взял со стола странички дневника и перелистал. – Видите эти цифры? – Он показал на цифру, проштампованную внизу каждой страницы. – Эти страницы имеют штамп с нумерацией Бейтса. Значит, они были вещественным доказательством на процессе.

– Именно об этом мы вам и говорим, – кивнул я. – Нам их дал адвокат Айверсона. Дневник был в материалах дела.

– Посмотрите на шифр, – сказала Лайла, показывая Руперту зашифрованные страницы. – В сентябре тысяча девятьсот восьмидесятого года Кристал начала зашифровывать записи. Не все, но некоторые строчки. Однако к моменту начала суда никто так и не смог подобрать ключ к шифру.

Руперт пробежал глазами дневник, останавливаясь на зашифрованных записях.

– Предположим… И?.. – спросил он.

– И… Мы нашли ключ к шифру. – Я показал на Лайлу.

Достав из папки страничку со всеми зашифрованными записями и расшифровкой внизу, Лайла протянула ее детективу Руперту.

– А что там за история с этими пропавшими очками? – спросил детектив Руперт.

Я рассказал ему о нашем разговоре с Эндрю Фишером, о том, как они с Кристал угнали машину, разбили ее и оставили на месте преступления стекло от очков Кристал.

– Вот видите, – сказал я. – Тот, кто нашел очки, наверняка знал и об украденной машине, и о выпавшем стекле. Он понимал, что теперь может манипулировать Кристал, так как у него появилось средство заставить ее… ну, вы понимаете, подчиниться.

Руперт откинулся на спинку стула и задумчиво уставился в потолок:

– Получается, этого парня Айверсона осудили в основном исходя из записей в дневнике, да?

– Да, – ответил я. – Прокурор сообщил жюри присяжных, что Айверсон застал Кристал при компрометирующих ее обстоятельствах и использовал это, чтобы заставить ее заниматься с ним сексом.

– Но, не расшифровав дневник, невозможно было точно узнать, кто именно ее насиловал, – добавила Лайла.

– А у вас имеются хоть какие-нибудь идеи, кто такой Д. Дж.? – спросил Руперт.

– Это отчим девушки, – сказала Лайла. – Его зовут Дуглас Джозеф Локвуд.

– И вы решили, что это он, потому что его зовут Дуглас Джозеф? – усмехнулся Руперт.

– Верно, – согласился я. – Ну а кроме того, он управлял автостоянкой, откуда Кристал угнала машину. Так что он должен был знать о выпавшем стекле. Копы, расследовавшие угон машины, наверняка упомянули об этом.

– А еще у нас есть фотографии. – Лайла достала первую фотографию с опущенными жалюзи, а затем вторую, где неизвестный выглядывает из окна в то самое время, когда, по идее, никого не должно было быть дома.

Руперт изучил фотографии, достал из ящика лупу и еще раз внимательно вгляделся в снимки. Затем положил фотографии на стол, сложил руки домиком и, постукивая кончиками пальцев друг о друга, спросил:

– А вы знаете, в какой тюрьме находится Айверсон?

– Он не в тюрьме, – сказал я. – Он умирает от рака. Его условно-досрочно освободили и поместили в дом престарелых в Ричфилде.

– А я-то думал, вы пытаетесь вытащить парня из тюрьмы.

– Мистер Руперт, – начал я, – ему осталось жить всего несколько недель, и я хочу смыть позорное пятно с его имени, пока он еще не умер.

– Так не пойдет, – сказал Руперт. – Я вас не знаю. Я не знаком с этим делом. Вы принесли мне историю с зашифрованным дневником и хотите, чтобы я оправдал этого вашего Айверсона. Но я не папа римский. Кто-то должен поднять материалы дела, изучить их и подтвердить, что ваше утверждение, по крайней мере, не слишком далеко от правды. Ну а затем, если это и правда, кто сказал, что вы не заблуждаетесь насчет вашего таинственного Д. Дж. Ведь я понятия не имею, какие еще доказательства могут найтись в деле. Возможно, дневник вообще не играет никакой роли. Возможно, существует объяснение расхождению в фотографиях. Вы просите меня открыть заново дело тридцатилетней давности, где парня осудило жюри присяжных при отсутствии разумных оснований для сомнения. Более того, парень уже не сидит в тюрьме, а спокойно живет в доме для престарелых.

– Но если мы правы, – возразил я, – убийца вот уже тридцать лет гуляет на свободе.

– А вы читаете газеты? – спросил Руперт. – Вы знаете, сколько убийств у нас произошло за этот год? – (Я покачал головой.) – В этом году у нас произошло уже тридцать семь убийств. А за весь прошлый год – только девятнадцать. У нас не хватает личного состава расследовать убийства, произошедшие не то что тридцать лет, а тридцать дней назад.

– Но мы уже раскрыли убийство, – возразил я. – Вам остается только подтвердить наши выводы.

– Это не так-то просто сделать. – Руперт принялся складывать бумаги, словно давая понять, что встреча окончена. – Доказательства должны быть достаточно весомыми, чтобы убедить моего босса заново открыть дело. А моему боссу, в свою очередь, придется убедить окружного прокурора, что они обосрались и тридцать лет назад осудили не того человека. После этого придется идти в суд и убедить судью отменить обвинительный приговор. А еще вы сказали, что Айверсону осталось жить несколько недель. И даже если я вам поверил, а я этого пока не говорил, приговор никак не удастся отменить за такой короткий срок.

Мне показалось, что я ослышался. Мы с Лайлой страшно воодушевились, подобрав ключ к шифру. Правда выпрыгнула со страниц дневника, громко заявив о себе. Мы поняли, что Карл невиновен. И я подозревал, что детектив Руперт тоже это понял, поэтому все его отмазки типа «мы очень заняты» было трудно проглотить. Я изучил материалы дела Карла достаточно хорошо, чтобы знать, какие силы были брошены на расследование, когда его считали виновным. И вот теперь, когда мы могли доказать его невиновность, вся система вдруг проржавела и сделалась неповоротливой. Что казалось ужасно несправедливым. Руперт вернул мне наши бумаги.

– Это неправильно. Я не какой-то там псих, который явился к вам заявить, что он невиновен, так как у меня было видение из миски с овсянкой или я разговаривал с собакой. Мы принесли доказательство. А вы хотите умыть руки, потому что у вас нехватка персонала. Чушь собачья!

– Эй, погоди…

– Нет, это вы погодите! – отрезал я. – Если бы вы решили, что я вешаю вам лапшу на уши и дали бы мне пинка под зад, я бы понял. Но вы ведь не собираетесь заниматься делом Айверсона только потому, что это для вас лишний геморрой, да?

– Я так не говорил…

– Значит, вы все-таки займетесь им?

Руперт остановил меня решительным жестом, задумчиво посмотрел на лежащую передо мной папку, положил на нее руку и наклонился ко мне:

– Сделаем так. У меня есть друг, который работает в рамках Проекта невиновности в Центре помощи невинно осужденным. – Руперт достал из кармана визитку и написал на обороте фамилию. – Его зовут Боуди Санден. Он профессор права на юридическом факультете Университета Хэмлайна. – Руперт вручил мне визитку. – Я раскопаю материалы дела, если, конечно, они сохранились, а вы свяжитесь с Боуди. Он вам поможет. Я же со своей стороны сделаю все, что в моих силах, но на многое не рассчитывайте. Если ваш парень невиновен, Боуди поможет представить новые доказательства в суде. – (Я посмотрел на визитку с телефонами детектива с одной стороны и профессора Сандена – с другой.) – Пусть Боуди мне позвонит. Я скажу ему, есть ли что-нибудь в нашем досье.

Мы с Лайлой поднялись, чтобы уходить.

– И последнее, Джо, – сказал Руперт. – Если это погоня за тенью, я до тебя доберусь. Не люблю, когда меня зазря напрягают. Все ясно?

– Ясно как день, – ответил я.