Глава 14

После встречи с Вирджилом я заскочил в офис государственного защитника, чтобы забрать оставшиеся материалы дела, взвалил их на плечо и поехал домой, по дороге жонглируя всеми «за» и «против» Карла Айверсона с учетом полученной противоречивой информации. С одной стороны, Карл Айверсон полез в джунглях под пули, грудью закрыв товарища. А с другой – оказался больным на всю голову ублюдком, способным оборвать жизнь невинной девушки ради удовлетворения извращенных половых потребностей, – короче, два разных человека в одном. И в коробке на моем плече наверняка должно было найтись объяснение, как доктор Джекилл превратился в мистера Хайда. Коробка показалась мне еще тяжелее, пока я тащился по лестнице на второй этаж.

Я был уже на верхней ступеньке, когда Лайла открыла дверь своей квартиры, увидела меня и, ткнув пальцем в коробку на моем плече, спросила:

– А это что такое?

– Оставшиеся материалы по делу Карла. Я только что их забрал.

У Лайлы загорелись глаза.

– А можно мне посмотреть?

С тех пор как Лайла прочла стенограмму вступительного слова прокурора, дело Карла стало моей приманкой, ключом к сердцу Лайлы, способом заманить ее в свою квартиру и провести время в ее обществе. Я явно покривлю душой, если скажу, что мои усилия раскопать дело Карла Айверсона никак не связаны с нежными чувствами к Лайле.

Мы прошли в мою квартиру и принялись рыться в коробке, в которой лежало несколько десятков папок разной толщины, на каждой или стояло имя свидетеля, или была сделана пометка типа «судебная экспертиза», «фотографии», «расследование». Лайла вытащила папку с пометкой «дневник», а я ту, на клапане которой значилось «фотографии судебно-медицинского вскрытия». Я вспомнил, как прокурор в своей вступительной речи предупреждал о негативном воздействии снимков на психику нормального человека. Я также вспомнил рассказ Бертела Коллинза, государственного защитника Карла, о том, какую реакцию вызвали у него эти фото, когда он впервые их увидел. Мне нужно было посмотреть на снимки – и не потому, что их созерцание было так уж необходимо для проекта. Нет, мне хотелось понять, что именно произошло с Кристал Хаген. Ее имя из некой абстракции должно было наконец обрести лицо, а кости – обрасти плотью. Я должен был проверить себя на стойкость и силу духа.

Папка со снимками судебно-медицинского вскрытия оказалась самой тонкой – всего пара десятков фотографий восемь на десять. Я сделал глубокий вдох и закрыл глаза, приготовившись к худшему. Затем резко открыл папку, словно сорвав пластырь, и, открыв глаза, увидел улыбающуюся красивую юную девушку. Это было школьное фото Кристал Хаген в девятом классе. Ее причесанные на прямой пробор длинные золотистые волосы обрамляли лицо мягкими кудрями а-ля Фэрра Фосетт, которой тогда подражали все девушки. Кристал улыбалась идеальной улыбкой: пухлые губы приоткрывали белые зубы, глаза лучились едва заметным озорством. Она была очень красивой девушкой – одной из тех девушек, которые нравятся юношам и вызывают отеческие чувства у стариков. Прокурор наверняка демонстрировал фотографию жюри присяжных, чтобы заставить их проникнуться состраданием к жертве. В папке должны были найтись и другие фото, которые прокурор использовал, чтобы вызвать отвращение к обвиняемому.

Несколько минут я разглядывал фото Кристал Хаген. Пытался представить ее живой, представить ее учебу в школе, ее переживания из-за отметок и мальчиков или миллион других терзаний, которые заставляют страдать подростка и которых не дано понять взрослому человеку. Я пытался представить ее взрослой женщиной, когда она из чирлидера с длинными разлетающимися волосами превратится в степенную мать семейства с практичной прической и минивэном. И мне стало безумно грустно, что она умерла.

Затем я увидел следующее фото, и у меня все похолодело внутри. Я поспешно захлопнул папку, чтобы прийти в себя. Лайла тем временем изучала свою папку – дневниковые записи, – причем настолько сосредоточенно, что даже не заметила моей болезненной реакции на фото. Я смотрел на снимок буквально секунду, но и этого оказалось достаточно, чтобы теперь он стоял у меня перед глазами. Я снова открыл папку.

Да, я ожидал, что у нее не останется волос, ведь для того, чтобы сгорели волосы, много огня не требуется. Но вот чего я совсем не ожидал, так это того, что у нее сгорят губы. Ее зубы, белоснежные на школьной фотографии, теперь торчали, все в желтых пятнах от жаркого пламени, из челюстной кости. Она лежала на правом боку, демонстрируя расползшиеся ткани на месте того, что некогда было левым ухом, щекой и носом. Лицо превратилось в застывшую в немом крике черную маску обуглившейся кожи, голова из-за сокращения мышц шеи была вывернута назад, к левому плечу. Ноги прижаты к животу, как у эмбриона; мясо на бедрах и икрах расплавилось до кости, обгорело и сморщилось, точно вяленая говядина. Обе ступни превратились в культи. Пальцы правой руки загнулись к запястью, уткнувшемуся в грудь. Все суставы были скручены узлом, поскольку хрящи и сухожилия съежились от нестерпимого жара.

Я увидел, куда именно упал на нее лист кровельного железа, защитив часть торса от пламени. Подавив рвотный позыв, я перешел к следующему снимку, где Кристал уже лежала на спине, свернувшись застывшим клубком. Судебный медик держал левое запястье Кристал затянутой в латексную перчатку рукой. Кожа на левой ладони Кристал сохранилась чуть лучше, поскольку ладонь эта оказалась под лежащим на земле теле. В другой руке, между большим и указательным пальцем, судебный медик держал сломанный ноготь, позволяя сравнить его с ногтями на левой руке жертвы. Это был тот самый накладной ноготь, который впоследствии был обнаружен на ступенях заднего крыльца дома Карла.

Я закрыл папку.

Интересно, видели ли эти фото родственники Кристал? Наверняка видели. Они ведь присутствовали на процессе. Фотографии были представлены на суде в качестве вещественных доказательств, возможно, их даже увеличили до такого размера, чтобы было видно со всех мест зала суда. Каково это – сидеть в этом зале и смотреть на обезображенные останки красавицы-дочки? Как им удалось удержаться от желания перемахнуть через барьер, отделяющий галерею для зрителей от обвиняемого, и задушить его голыми руками? Будь Кристал моей сестрой, то один дряхлый судебный пристав с полицейской дубинкой мне бы точно не смог помешать.

Сделав глубокий вдох, я снова открыл папку на том месте, где была школьная фотография Кристал. И сразу почувствовал, как пульс становится реже, а дыхание приходит в норму. Вот это да, подумал я. До сих пор у меня еще ни разу не было подобной физиологической реакции на фотографию. Сравнение хорошенькой, полной жизни девушки из команды чирлидеров с обугленным трупом пробудило в моей души нехорошие чувства. Карл получил по заслугам, когда десятилетиями гнил в тюрьме. Жаль только, что в Миннесоте отменили смертную казнь для преступников. Если эти снимки произвели на меня столь сильное впечатление, значит и на жюри присяжных они подействовали точно так же. У Карла не было ни единого шанса выйти из зала суда свободным человеком. Самое меньшее, что могло сделать жюри присяжных, чтобы расквитаться с ним за смерть Кристал.

Ход моих мыслей прервал звонок мобильника. Я узнал код Остина – 507. Хотя номер явно незнакомый.

– Алло! – сказал я.

– Джо? – послышался мужской голос.

– Джо слушает.

– Это Терри Бремер.

– Привет, мистер Бремер. – Я улыбнулся, услышав знакомое имя. Терри Бремер был хозяином дуплекса, где жили мама с Джереми, где я и сам когда-то жил. При этой мысли моя улыбка сразу увяла. – Что-то случилось?

– У нас здесь небольшое происшествие, – ответил он. – Твой брат пытался разогреть кусочек пиццы в тостере.

– Он в порядке?

– Думаю, с ним все отлично. Но включились детекторы дыма. Миссис Алберс из соседней квартиры зашла проверить, в чем дело, так как сигнал пожарной тревоги не прекращался. Она нашла твоего брата в его комнате. Он лежал, свернувшись клубком. У него явно шарики за ролики заехали. Он раскачивается взад-вперед и трет руки.

– А где моя мать?

– Ее тут нет, – ответил Бремер. – Твой брат сказал, что она вроде бы еще вчера ушла на какую-то встречу. И до сих пор не вернулась.

Мне хотелось что-нибудь расколошматить. Я сжал руку в кулак и отвел назад, мой взгляд был прикован к гладкому куску стены, по которой меня так и подмывало треснуть кулаком. Но я прекрасно знал, что в результате получу лишь разбитые костяшки пальцев и штраф за порчу имущества. Что определенно не заставит маму повзрослеть. И не поможет Джереми справиться с панической атакой. Я выдохнул, опустил голову и разжал кулак.

Я повернулся к Лайле, которая смотрела на меня с плохо скрытым беспокойством. Она услышала достаточно, чтобы понять, что произошло.

– Поезжай, – сказала Лайла.

Я кивнул, схватил куртку, ключи и направился к двери.