XI. СХВАТКА НА БЕРЕГУ ГАВА
Антонио Лаго оперся на какой-то валун.
– Итак, вы желаете знать историю замка Миот? – произнес он. – Что ж, извольте. Тем более что она неотделима от истории подземелья…
И он начал свой рассказ:
– Старожилы края до сих пор помнят о моряке, ставшем адмиралом, а затем мэром города Байонны. Его звали Пе де Пюйан; и он держал в страхе всю округу. Сражаясь на море, он брал пленных лишь затем, чтобы тут же вздернуть их на рее или утопить, привязав к ногам ядро.
Как-то раз мэр решил ввести налог на сидр, который жители Байонны продавали в окрестных селах. Баски, основные покупатели этого напитка, отказались его платить. Тогда Пе де Пюйан запретил торговлю сидром, ослушникам же приказал отрубать кисть руки; поверьте, многие тогда стали беспомощными инвалидами.
Баски перестали пить байонский сидр, но злобному Пе де Пюйану этого было мало. Он решил взимать подать за проход по мосту Ла Нив, выстроенному над рекой как раз в том месте, где та впадала в море. Злодей объявил, что во время прилива морские волны достают до моста, а морская вода, равно как и бухта с расположенным на ее берегу портом Вильфраш, являются собственностью Байонны. Мол, поэтому мост принадлежит городу, и те, кто идет в Байонну или Вильфраш, обязаны уплатить за проход по нему.
Однако баски вовсе не намеревались исполнять этот указ и награждали стражу, охранявшую мост, только тумаками и затрещинами.
Настало время весенних праздников, и баски, забыв о сословных различиях, собрались повеселиться и потанцевать во дворе замка Миот, который высился вот на этом самом месте. Спустилась ночь, и Пе де Пюйан с бандой матросов, вооруженных ножами и пиками, ворвался в замок, чтобы перебить всех, кто в нем находился. Ни у кого из басков не было с собой оружия: никто не ожидал столь предательского нападения. Танцы завершились бойней. В живых остались лишь пятеро басков из благородных семейств, которым мэр уготовил иную, еще более страшную участь.
Согнав к замку жителей Байонны, Пе де Пюйан приказал поджечь здание вместе со сваленными во дворе трупами умерщвленных им басков. Пламя полыхало с полуночи до полудня, и ветер разносил по округе тошнотворный запах горелой плоти. Кровожадный же мэр заявил: «Неплохой праздничек устроил я горожанам, ведь в Байонне так любят поджаренную свинину!»
Затем Пюйан пожелал убедиться, что морские волны во время прилива и впрямь захлестывают мост. Для этого он приказал привязать оставшихся в живых басков к опорам моста и дождаться подъема воды.
Вскоре начался прилив, вода достигла груди несчастных, подбородка – и через несколько минут почти все погибли. Только двое, отец и сын, принадлежавшие к знатному роду д'Юртюби, могли еще дышать. Их привязали повыше прочих, чтобы они смотрели, как умирают их соплеменники. Сын захлебнулся первым, отец же, видя его страдания, проклял мучителей, стоявших на мосту и наблюдавших за агонией своих жертв. Услышав проклятие, они возмутились и забросали старика камнями, так что тот скончался не от затопившей его воды, а от полученных ударов, сопровождаемых насмешками и оскорблениями.
Когда волны отступили, пять трупов остались висеть на мостовых опорах в доказательство того, что прибрежные воды Байонны действительно омывают мост, и, значит, пошлина за проход по нему взимается совершенно законно.
Возле моста стояла сторожевая башня, где по приказу Пе де Пюйана несли караул шестьдесят человек. Все они чувствовали себя в полной безопасности, поэтому ночью, как обычно, половина охраны отправилась спать на верхний этаж башни, а остальные расположились пировать внизу. Тем временем баски и прибывшие им на подмогу жители двадцати окрестных деревень босиком, нацепив на ноги железные скобы, взобрались наверх и принялись яростно уничтожать спящих стражей моста. Делали они это столь тщательно, что кровь ручьем хлынула сквозь перекрытия. Тот, на чью голову она стекала, возмущенно спросил своих собутыльников, кому из них взбрело на ум разливать такое хорошее вино. Однако почувствовав, что жидкость, струящаяся по его волосам, почему-то теплая, он обмакнул в нее палец и с удивлением обнаружил, что на вкус она солоноватая.
Пока солдаты соображали, что происходит, баски спустились вниз. Гибкие словно ящерицы, они ловко уворачивались от тяжелых пик и алебард и, скользя по полу, распарывали животы и перерезали горла своими острыми кинжалами.
Вскоре в живых осталась лишь дюжина байонцев, отступивших в тесный погреб. Мстители, подобрав брошенные алебарды и пики, пошли в наступление на это последнее убежище солдат. В течение получаса слышался только звон стальных клинков, а в неверном свете факелов мелькали то отсеченная рука, то слетевшая с плеч голова, то истерзанные куски того, что еще совсем недавно именовалось человеческим телом.
Проводник замолчал и принялся разглядывать своих слушателей, стремясь по выражению их лиц понять, какое впечатление произвел на них его рассказ.
– Мой дед тоже был там, господа, – опять заговорил Антонио. – Его звали так же, как и меня, и это из его уст услышал я историю, которую только что поведал вам…
– Значит, это все? – перебил его Таранн, успевший уже пожалеть о том, что задал вопрос, ответом на который стала столь мрачная история.
– Нет, – ответил Лаго. – Баски отвязали от моста пятерых утопленников и бросили в воду трупы байонцев, чтобы их унесло в их байонское море.
Вот какую пошлину уплатили баски городу.
Целый день вода в реке была красной от крови.
Спустя несколько лет враждующие стороны призвали в третейские судьи Бертрана д'Эзи, сеньора д'Альбре – и мир был быстро восстановлен. Единственное, на что не согласились баски – так это отказаться от мести Пе де Пюйану, ибо они поклялись мстить ненавистному мэру и всему его роду до тех пор, пока не умрет последний из Пюйанов.
Тогда-то мэр и приказал вырыть это подземелье, где ему частенько приходилось отсиживаться, чтобы спасти свою жалкую жизнь. Все, кто прокладывал эти ходы, были собственноручно убиты злодеем, чтобы никто не мог выдать его убежища. Дом его стоял на том самом месте, где сейчас находится гостиница моей сестры; вот почему вход в пещеру находится в ее саду, а выход – неподалеку от развалин замка Миот. Раньше подземный коридор тянулся до самых руин, но после смерти Пе де Пюйана эта часть коридора рухнула, отчего и образовалась та дыра, через которую мы выбрались наружу.
И все же страх выгнал мэра из его норы. Он отправился в Бордо, к одному из своих знатных друзей, поселился в его дворце и решил и носа не высовывать на улицу. Когда же он все-таки, облачившись в стальную кирасу, выехал в город под охраной эскорта солдат, то в первой же узкой улочке встретил свою смерть. Он был убит широким кинжалом, вонзившимся в его тело по самую рукоятку чуть выше воротника кирасы.
Его старший сын погиб от руки племянника одного из утопленных дворян, а младшему удалось спастись, но только потому, что он бежал в Англию и навсегда остался там.
Вот и вся история, – завершил свой рассказ Антонио Лаго. – С тех пор и на замке, и на подземелье лежит страшное заклятие. Говорят, что Пе де Пюйан продал свою душу дьяволу, взяв с того обещание, что всякий раз, когда в его подземелье ступит нога чужака, почва разверзнется и поглотит пришельца… Это правда, спросите кого хотите… Да сегодня вы и сами получили тому подтверждение. Ведь один из ваших исчез бесследно, и мы так и не нашли его труп.
Французы сникли. В Париже они вышучивали всех и вся, но здесь, среди этих омытых кровью и овеянных поразительными преданиями камней, они были готовы поверить любой чепухе.
Не умея объяснить исчезновение Филиппа Мантуанского естественными причинами, они с уверенностью приписали его вмешательству потусторонних сил. И уж конечно, никто не сомневался в том, что Гонзага давно мертв!
– Я еще раз обойду развалины, – произнес проводник, внимательно вглядевшись в лица расположившихся вокруг него дворян. – Если я ничего не найду, то вряд ли нам стоит здесь задерживаться; это небезопасно, я чувствую, как земля трясется у меня под ногами.
Охваченные беспокойством, французы опустили головы и уставились на землю, вздрагивая всякий раз, как в траве прошмыгивала юркая ящерица.
– Подождите немного, господа, – произнес баск, – через пять минут я буду в вашем распоряжении.
И он исчез за обломком стены.
Если бы кто-нибудь из незадачливых клевретов Гонзага решился поднять глаза на своего проводника, то он увидел бы, что на губах баска застыла ехидная усмешка, и понял, что их всех провели. Однако никто так и не взглянул вслед Антонио.
Внезапно раздался страшный вопль; в ту же минуту стая ворон с громкими криками взлетела с единственной сохранившейся башни и, шумно хлопая крыльями, расселась на развалинах.
Проводник не возвращался!
– Бедный парень сказал правду, – побледнев, произнес Монтобер. – И сам пал жертвой… Идемте отсюда.
Понурые и несчастные, приспешники Гонзага направились в Байонну.
Отчаянный крик, изданный Антонио Лаго, был, разумеется, всего лишь уловкой. Молодой горец попросту соскользнул в канаву, скрытую от любопытных взоров ковром из густого плюща; это место в развалинах было ему хорошо известно, не раз прятался он здесь от лучей палящего солнца.
Подождав, пока дворяне уйдут, он, улыбаясь, выбрался из своего убежища.
Затем баск зажег факел и вновь спустился в подземелье. Антонио не сомневался, что один он непременно разыщет Гонзага.
– Я-то знаю, где его искать! – усмехнулся он, вспомнив, как отговорил своих спутников свернуть в коридор, ведущий к водопаду.
Сейчас же юноша уверенным шагом направился именно туда.
Плотно сжатые губы и глубокая складка на лбу свидетельствовали о том, что он хорошо осознает всю серьезность задуманного предприятия. Те, кто встречался с басками, знают, что если кто-то из них принял решение, то он, забыв о жалости, не остановится ни перед чем, лишь бы выполнить его.
Потомок смельчака, некогда крошившего алебардой байонцев Пе де Пюйана, шел на поиски человека, которого собирался убить, потому что тот был трусом и подлецом. Когда он отыщет его, негодяю придется распрощаться с жизнью…
Антонио уверенно ступил в коридор, куда не осмелились зайти французы. Он двигался медленно, тщательно осматривая землю, и скоро заметил долгожданные следы.
Внезапно свод подземелья взметнулся ввысь, и перед баском открылся проход в гигантскую расселину. Можно было подумать, что когда-то давно сказочный великан одним ударом чудовищного топора ловко расколол гору.
Проход был узким, с обеих сторон угрожающе выступали острые камни; кое-где они напоминали своими очертаниями человеческие лица, по которым, словно слезы, сбегали оседавшие на стенах капельки влаги. Казалось, что это плакала подвергнувшаяся насилию скала.
Вода, полновластная хозяйка этих мест, рокотала, сбегая с утеса на утес и наполняя расселину оглушительным ревом.
Лаго еще не видел водопада, но уже чувствовал его близость: лицо баска было исколото мириадами острых мелких брызг, от которых пламя факела изгибалось и дрожало, готовое вот-вот погаснуть.
В темноте он ни за что не смог бы найти того, кого искал, поэтому ему пришлось укрывать пламя полой куртки.
На мокром песке четко отпечатывались его следы, но сейчас он не собирался уничтожать их. Главное, что следы другого человека упорно вели юношу вперед, на берег Гава…
Сумеет ли Гонзага вовремя остановиться?
Бездонная пропасть была всего лишь в нескольких шагах. Потоки воды стремительно обрушивались в нее и со страшным грохотом исчезали во тьме. Так было испокон веков…
Брат Хасинты раздул факел и принялся исследовать почву…
Внезапно он остановился.
Перед ним на земле лежал Гонзага. Глаза его были закрыты, лицо бледно; казалось, он заснул навеки. Вначале баск решил, что тот, кого он искал, мертв, но, приглядевшись, Антонио заметил, как судорожно вздрагивают губы принца. Этот страшный оскал не оставлял сомнений: душа Филиппа Мантуанского была чернее ночи, а совесть его отягощало множество грехов…
Так что же случилось с Гонзага после того, как он расстался со своими спутниками?
Мы видели, как принц, охваченный безудержной яростью, бросился вперед, высоко подняв свой факел и потрясая шпагой.
В ту минуту он не слышал голоса разума; мысль о том, что Авроре удалось скрыться от него и Лагардер не только получит девушку, но и отомстит ему за все его злодеяния, прошлые и нынешние, туманила рассудок Филиппа.
Гонзага не сомневался, что шевалье был где-то здесь, совсем близко, поэтому он, словно бешеный кабан, мчался навстречу решающей схватке.
Вместо того чтобы нестись вперед, что было бы вполне естественно в подобном состоянии, принц, повинуясь капризной судьбе, замысел которой порой так трудно предугадать, свернул в коридор, ведущий к бурной горной реке под названием Гав.
Когда этот одержимый услышал рокот подземных вод и почувствовал, как под его ногами содрогается горное чрево, отступать было уже поздно… Его факел погас!
Он закричал, призывая своих спутников, но голос его заглушил страшный грохот… Он и сам не слышал звуков собственного голоса…
Выставив вперед шпагу, он все же попытался найти выход… Напрасный труд: он топтался на месте, поворачивался кругом, делал робкие шаги в разные стороны, но не мог понять, как же он сюда попал… Шпага его, а иногда и лоб повсюду натыкались на камень.
Гонзага охватил ужас; широко раскрыв глаза, он вглядывался в темноту, пытаясь пронзить ее своим хищным взором, но пещера не желала отпускать гордеца, а грохочущий водопад словно смеялся над ним…
Тогда принц решил пойти навстречу неизвестности.
Почва под ногами была неровной, каменистой, в некоторых местах из нее торчали острые обломки скал. Сделав несколько шагов, Гонзага поскользнулся и упал на колени, выронив шпагу.
Он долго шарил руками вокруг себя, но так и не нашел ее.
Сжав зубы, Гонзага шипел от злости.
Филипп Мантуанский, еще вчера мнивший себя всемогущим и заставлявший трепетать своих врагов, сейчас сам дрожал от страха…
Испустив приглушенный рык, он опять попытался определить направление – и опять безуспешно.
Он понял, что погиб, навеки исчез с лица земли, и никто не догадается, где его искать… Он представил себе мадемуазель де Невер, увидел ее на свободе вместе с Лагардером… Итак, он всего лишь за несколько минут проиграл игру, в которую играл всю свою жизнь!
И его бессильная ярость, словно переполнившая сосуд желчь, выплеснулась на товарищей по кутежам и соучастников его преступлений. О, как хотел бы он сейчас задушить всех этих Монтоберов, Шаверни, Тараннов! Убить их только за то, что они были далеко и им не грозила ужасная смерть во мраке подземелья. А Пейроль! Эта пиявка теперь наверняка высосет все его золото. Ах, если бы он смог выкупаться в крови этой гадины!
Только спокойствие и здравомыслие позволили бы Гонзага отыскать обратную дорогу.
Но всем нам знакомы минуты, когда мы действуем безрассудно и неразумно.
Там, наверху, убийца Невера был хладнокровен и храбр… Он так часто видел рядом с собой смерть, что перестал бояться ее… Здесь же, не имея возможности защищаться и чувствуя на своем челе прикосновение ее холодных крыльев, он в страхе вытянул перед собой руки, пытаясь неверными движениями отогнать Костлявую.
– Неужели мне страшно? – спрашивал он себя, пытаясь обрести прежнее самообладание.
И, вслушиваясь в рев падающей воды, близкий к безумию принц вынужден был ответить на свой вопрос – «да».
– И все же я должен выбраться отсюда! – воскликнул он. – Еще не все потеряно… Испытаем же судьбу!
Он сделал наугад пару шагов, и эти шаги стали для него роковыми: поток ледяной воды обрушился на Гонзага, сбил его с ног, и он, оглушенный и промокший до костей, покатился по земле…
Тогда-то и нашел его Антонио Лаго.
Горцу стоило лишь подтолкнуть мерзавца ногой, и тот мгновенно скатился бы в бездну. Сам Гонзага, окажись он на месте горца, без колебаний поступил бы со своим врагом именно так.
Но честному и смелому баску не подобало разить поверженного: он привык нападать в открытую, тогда, когда его соперник был в состоянии защищать свою жизнь.
Однако же как поступить сейчас? Ведь он поклялся сестре расправиться с этим человеком!
Антонио схватил принца за плечо и резко встряхнул; веки Гонзага затрепетали, но не поднялись. Принц, уставший и продрогший, находился между жизнью и смертью.
Поняв, что без его помощи Филипп не придет в чувство, горец набрал в ладони воды и смочил ему глаза и виски. Затем он влил в горло Гонзага несколько капель водки из висевшей на поясе фляги.
Тело принца сотрясла судорога; открыв глаза, он приподнял голову. Лицо его озарилось радостью.
Убийце Невера грозила опасность умереть от голода и холода или утонуть в ледяной воде подземного потока, но его звезда еще не закатилась и привела к нему неведомого спасителя.
Решительно, Вельзевул заботится о своих приспешниках, раз он не покинул Гонзага в столь тяжкую минуту!
Монсеньор пристально вгляделся в лицо незнакомца, стараясь понять, с кем имеет дело, но тот – нечаянно или намеренно – погасил факел.
– Какая неосторожность! – воскликнул Гонзага. – Вам вряд ли удастся снова зажечь его. – Не получив ответа, он продолжал: – Благодарю… вы спасли меня… Но я не знаю вас… Кто вы?
Неизвестный опять промолчал, и принц подумал, что перед ним, вероятно, какой-нибудь немой калека, сделавший подземелье своим домом… или же сам дьявол!
– Я умираю от жажды, – произнес Гонзага, ибо тепло, постепенно растекавшееся по его телу, вызвало у него сильнейший озноб и жар. – Не позволите ли вы мне сделать еще один глоток?
Незнакомец протянул ему флягу, но спустя несколько мгновений резким движением забрал ее назад.
– Хватит, – произнес он. – Скоро у вас будет вдоволь воды…
Филипп Мантуанский не узнавал этого голоса, однако если бы он мог видеть мрачный огонь, горевший в глазах его собеседника, то усомнился бы в добрых намерениях незнакомца.
Наконец Гонзага поднялся и расправил свои одеревеневшие члены. Он почти не пострадал во время падения и теперь желал только одного: чтобы случайный проводник поскорее вывел его из злосчастного подземелья, едва не ставшего для него могилой.
Однако у неизвестного, видимо, были другие планы. Пока Гонзага гадал, с кем же он имеет дело, у него над ухом раздался суровый голос:
– Надеюсь, вы уже восстановили свои силы, и нам можно начинать поединок.
– Поединок?.. – непонимающе повторил принц. – С кем? Разве меня ждет засада? Но где же мои противники?
Язык слушался его с трудом, слова падали глухо и отрывисто.
– Противники? У вас он всего один… – прозвучал ответ.
– Моя шпага должна быть где-то здесь… – произнес Филипп Мантуанский. – Она выскользнула у меня из рук… Как же мы найдем ее, раз ваш факел погас?
Незнакомец усмехнулся:
– Шпага?.. А к чему она вам?.. Разве у меня есть шпага?
Принц понял, что тот, кого он принял за спасителя, был его врагом. Его охватил сильнейший гнев.
– Я опять спрашиваю вас: кто вы такой? Разве вы знаете меня? – раздраженно выкрикнул Гонзага.
– Конечно. Вы – Филипп Мантуанский, принц Гонзага, подлый убийца и трус!
От такого оскорбления принц побелел как мел, но темнота скрывала его бледное, искаженное гневом лицо.
– А вы-то сами кто? – в бешенстве воскликнул он. – Зачем вы вырвали меня из когтей смерти? Для того, чтобы тут же убить? Ваше имя! Я хочу знать ваше имя!..
– Мое имя вам ничего не скажет, – ответил баск. – Вы никогда не видели меня…
– Тогда кому вы служите? Кто вас послал?
– Моя совесть и право карать подлецов! Право, принадлежащее каждому честному человеку…
– Но кто дал вам это право?.. Держу пари, что кто-то послал вас сюда… Однако же раз я вас не знаю, то я не мог причинить вам зла.
– Оставьте! Вы должны умереть, ибо только смерть помешает вам творить ваши черные дела… Вскоре вы предстанете перед вашим хозяином, перед самим сатаной… Вы готовы?
– Готов? Но к чему? – беспокойно спросил Гонзага.
– К нашему поединку. Руки – вот единственное мое оружие. Я обхвачу вас и сброшу в ледяные воды Гава, если только вам не удастся справиться со мной, в чем я, однако, сомневаюсь… Если бы я был убийцей, как вы, ваше тело давно бы уже лежало на речном дне, но я предлагаю вам честный бой, один на один, под землей, на глубине тридцати футов, без свидетелей и без пощады… Поручите вашу душу Богу, господин Гонзага, и пусть он нас рассудит!..
Но кто был этот таинственный враг? Гонзага задрожал, понимая, что погиб…
Внезапно он подумал, что этому человеку могли заплатить за убийство; значит, нужно его перекупить, ибо все люди продажны.
Он, по крайней мере, был в этом твердо уверен.
Утопающий хватается за соломинку. Принц готов был отдать наемнику половину своего состояния.
– Сколько вам заплатили, чтобы убить меня, приятель? – дрожащим голосом поинтересовался Гонзага.
– Ничего. Я не из тех, кого можно купить…
– Но я могу сделать вас богатым, – продолжал Гонзага. – Сколько вы хотите получить, чтобы вывести меня отсюда?
– Не тратьте время на пустые разговоры! – презрительно ответил горец. – Если бы мне было нужно золото, которое вы прячете у себя под камзолом, я бы уже давно забрал его. Но я не нуждаюсь в ваших деньгах, и оно отправится вместе с вами в воды Гава. Больше никто не запачкает им своих рук, потому что ваше тело никогда не найдут!
Его слова заставили Гонзага содрогнуться.
Он почувствовал, как волосы на его голове встали дыбом. Невидимый противник был неумолим, его ненависть не имела границ… Принц многое бы отдал, чтобы услышать имя этого человека.
И вдруг ему показалось, что он догадался.
– Господи, разве я не знаю, кто столь страстно ненавидит меня? – прошептал он.
– Вы говорите о Лагардере, не так ли?
Филипп Мантуанский взревел, словно тигр, готовый броситься на добычу:
– Да, о нем, о человеке, который частенько переодевается горбуном. Я говорю о вас, господин Лагардер! Удивительно, что вы сумели отыскать меня здесь. Но вы слишком самонадеянны, раз даже не захватили с собой свою шпагу. Такая игра мне нравится. Бретер без жала не так уж и страшен.
Слова принца были встречены звонким смехом.
– Вы ошибаетесь, сударь, – отвечал Лаго. – Я не Лагардер, я никогда не видел его… Мало того: он, подобно вам, тоже не знает меня… Судя по вашим словам, вы уже давно ненавидите его, моя же ненависть к вам родилась только вчера. Как вы смели столь грубо обходиться с двумя девушками?
– Неужели вы решили взять на себя роль защитника мадемуазель де Невер и ее приятельницы.
– Вот вы все и поняли, сударь…
– Отлично! Тогда давайте сразимся при свете дня… Мне доставит большое удовольствие посмотреть на вас, и, даже если вы окажетесь далеко не Аполлоном, я охотно отдам вам в жены одну из девиц.
В Париже столь наглая насмешка непременно разъярила бы любого противника, но здесь она не произвела никакого впечатления.
Пропустив иронию Гонзага мимо ушей, баск холодно ответил:
– Тот, кто убивает исподтишка, тот, чья душа черна как ночь, должен умирать в темноте. Мы стоим в пяти шагах от пропасти, чью глубину еще никто никогда не измерял. Вам предстоит узнать, ведет ли этот путь прямиком в ад…
В ту же минуту мускулистая, словно отлитая из железа рука сжала запястье Гонзага.
– Защищайтесь, – крикнул Лаго, обхватив принца и приподнимая его над землей.
Филипп Мантуанский издал отчаянный вопль. Однако инстинкт самосохранения мгновенно возобладал над страхом: принц извернулся и выскользнул из сдавивших его стальных объятий.
В кромешной тьме завязалась борьба не на жизнь, а на смерть.
Они крепко сжимали друг друга, их руки сдавливали тела, заставляя противников хрипеть от боли, их ноги, сплетаясь с ногами врага, стремились лишить его опоры. Рев ярости и отчаяния заглушал рокот подземных вод.
Гонзага понимал, что пощады ему ждать не приходится, и отчаяние удваивало его силы.
Сцепившись в гибельном объятии, мужчины, тяжело дыша, покатились по земле; каждый из них, чувствуя под лопатками холод почвы, мысленно прощался с жизнью. Даже при свете солнца подобный поединок являл бы собой жуткое зрелище, здесь же он казался кошмаром, порожденным вечно темными недрами подземелья.
Антонио и Гонзага боролись на самом краю пропасти, рискуя от малейшего неверного движения вместе рухнуть в нее, ибо ни один, ни другой не собирались ослаблять свою хватку.
Когда же наконец они оба поняли, сколь близка бездна, Филиппу Мантуанскому удалось высвободиться из рук баска и, собрав остатки сил, сделать резкий скачок в сторону. Принц решил бежать от своего страшного противника – даже если это бегство и сулило ему верную смерть.
Но он слишком долго раздумывал, пытаясь угадать верное направление. Мускулистые руки словно клещами сдавили его грудную клетку, его ноги внезапно оторвались от земли и повисли в воздухе, дыхание прервалось. Принц хотел закричать, но из горла его не вылетело ни звука…
Несколько мгновений он раскачивался над пропастью, словно хорек в когтях хищной птицы, и делал жалкие попытки высвободиться из сжимавших его объятий. Потом руки, державшие его, разжались, и он полетел в пустоту…
Отныне Филипп Мантуанский, принц Гонзага, мог быть вычеркнут из списка живых.
XII. ОЖИВШИЙ ПОКОЙНИК
По заведенному обычаю Антонио Лаго перекрестился; в баскских деревнях, отправляя человека на тот свет, всегда поручают его душу Богу, будь это даже душа самого отпетого преступника.
Теперь ему предстояло незамеченным вернуться в гостиницу.
Постояльцы его сестры были уверены, что он исчез, похищенный потусторонними силами, так что в иных обстоятельствах он бы просто спрятался в развалинах замка Миот, ожидая, пока напуганные гости покинут Байонну. Но сейчас он не мог поступить подобным образом. Чтобы устроить Авроре и донье Крус новый побег, Хасинте могла понадобиться его помощь, поэтому, презрев грозящую ему опасность, молодой баск уверенно направил свои стопы в гостиницу.
Со смертью Гонзага положение девушек менялось к лучшему, однако Антонио был не из тех, кто стремится поскорее избавиться от принятых на себя обязательств.
Пролетев добрых двадцать футов, Филипп Мантуанский погрузился в огромное подземное озеро, наполненное пенящейся ледяной водой. Бурлящий поток обрушился на его бесчувственное тело, завертел его, увлек за собой и, наигравшись вдоволь, вышвырнул на скалу.
Гонзага чувствовал себя совершенно разбитым, все члены его онемели, он не мог даже пошевелиться, дабы попытаться спасти свою жизнь.
К счастью для него, дьявол решил позаботиться о своем давнем и верном слуге: волны, омывавшие гранитную скалу, где лежал принц, не захлестывали ее целиком, так что Гонзага не грозила опасность захлебнуться в холодной воде.
Он долго лежал на камне, недвижный и холодный, словно мертвец. Любой другой человек, окажись он на его месте, наверняка бы уже покинул мир живых.
Но только не Филипп Мантуанский. Спустя некоторое время его веки дрогнули и медленно приподнялись. Он растерянно озирался по сторонам, пока наконец не вспомнил, что же с ним приключилось…
Положение его было столь отчаянным, что в первую минуту он отбросил всякую мысль о необходимости выбраться отсюда.
К чему напрасные усилия? Да и что он станет делать на дне этой страшной пропасти, где гневно ревущий речной поток каждую секунду грозит поглотить его?
Чувства его притупились, в воспаленном мозгу хаотично сновали обрывки мыслей. Он лежал неподвижно и ждал конца. Голова его горела, язык был сух. – Пить! Пить!.. – простонал он.
Чудовищная жажда, неизменная спутница агонии умирающих от лихорадки, стала для него спасительной.
Ему удалось дотянуться губами до пенистых волн, захлестывавших его грудь, и он жадно припал к ледяной воде.
Утолив жажду, он почувствовал себя много бодрее и решил на всякий случай хорошенько осмотреться кругом. Открыв глаза, он приподнялся и понял, что умирать ему, пожалуй, рановато…
Нет, его час еще не пробил!
Вскоре он уже был на ногах, готовый вновь бросить вызов судьбе.
Как и верхний подземный коридор, Гав также разделялся на два рукава: главный поток с рокотом устремлялся в недра земли, второй же узкой струйкой змеился среди скал.
Гонзага проследил взглядом за его извилистым путем, и ему показалось, что вдали, где-то очень далеко, он видит светлое пятно размером не больше ладони.
«Если там и вправду дыра, то я протиснусь в нее, – подумал он. – Черт побери! Надеюсь, что до смерти мне еще далеко!»
Он с огромным трудом, по-змеиному шипя от боли, добрался до ручья и, обдирая руки об острые камни, пополз по его течению. Достигнув отверстия, через которое в пещеру проникал солнечный свет, принц скинул камзол и рубашку и голый, как червь, стал протискиваться в спасительную дыру.
Через несколько минут Гонзага, выбравшись из земного чрева, вновь увидел голубое небо и раскачивающиеся на ветру деревья и испустил громкий, восторженный вопль. Затем он принялся хохотать, и в его смехе угадывались гнев, угрозы и вызов судьбе.
…Увидев, что дворяне возвращаются без принца, Пейроль растерялся. Чувствуя себя отныне ответственным за девушек, он совершенно не знал, как ему следует поступить, ибо его авторитет и влияние на клевретов Гонзага были лишь бледным подобием авторитета и влияния его хозяина.
Рассказ о спасательной экспедиции, закончившейся столь неудачно, лишь усилил его замешательство. Он был так раздосадован, что не мог удержаться, чтобы не отругать незадачливых приятелей, которые, по его мнению, совершенно неправильно вели поиски.
– Тогда отправляйтесь туда сами, – раздраженно ответил ему Монтобер. – Но знайте: если вы не вернетесь, никто и не подумает вас разыскивать…
Компаньоны давно и привычно во всем подчинялись Гонзага, но это вовсе не означало, что они готовы были слушаться приказов Пейроля, заслужившего всеобщее глубочайшее презрение.
«Ничего другого я от них и не ожидал, – уныло подумал фактотум. – Если эти молодчики не воспользуются случаем, чтобы отомстить мне за все те неприятности, которые они имели из-за меня, то я готов буду поверить в чудо».
Желая удержать их подле себя еще хотя бы несколько дней, он решил убедить клевретов принца в том, что раз никто не видел трупа Гонзага, то, значит, нельзя утверждать, что он мертв…
– Каждый из вас, господа, – произнес Пейроль, возвысив голос, – конечно же, волен поступать по своему усмотрению, и у меня нет никакого права приказывать, но разрешите мне, по крайней мере, дать вам один совет…
– Посоветуйте-ка лучше самому себе не совать больше нос в чужие дела, – усмехнувшись, ответил Носе. – Бог мой! Мы служили господину, но не собираемся склонять головы перед лакеем… Так что, приятель, держите-ка свои советы при себе.
И, развернувшись на каблуках, он повернулся к Пейролю спиной.
– Браво, Носе! – воскликнул Таранн. – Этот мерзавец, которому так доверял наш дорогой принц, издалека чует Лагардера и, похоже, хочет превратить нас, благородных дворян, в своих телохранителей. Уж лучше я выступлю вместе с Лагардером против Пейроля, чем обнажу шпагу, защищая от шевалье эту гадину! Вы согласны со мной, господа?
Каждый из дворян мог припомнить какую-нибудь пакость, устроенную ему Пейролем. Прощать и забывать никто из них не собирался.
Это был бунт, подавить который мог бы только принц. Подлый и ничтожный Пейроль давно уже стал всем ненавистен.
Однако оскорбления мало трогали фактотума, привыкшего к насмешкам в свой адрес. Ему, человеку низкому и лживому, приходилось слышать и не такое. Поэтому он терпеливо дождался конца возмущенных речей, а потом спокойно произнес:
– С чего это вы так разговорились? Выслушайте все же мой совет, не пренебрегайте им, ибо он может вам пригодиться. Тем же, кто не захочет ему последовать, придется плохо.
– Не пасофетуете ли фы нам фыпить? – спросил барон фон Бац. – Мы всекда готофы фыпольнить такой сафет…
– Итак, я советую вам хорошенько поразмыслить вот о чем, – пропустив мимо ушей слова барона, продолжал Пейроль. – Никто из вас не видел Гонзага мертвым, не так ли? Но не означает ли это, что принц жив! Я, к примеру, не верю ни в подземелья, откуда нет выхода, ни в разверзающуюся землю… Вы же, господа, напоминаете мне суеверных старух!
Поднялся возмущенный ропот.
– Не шумите, судари мои, я все равно не откажусь от своих слов! – продолжал фактотум. – Вы считаете, что избавились от всевластия принца, и ведете себя как неразумные дети, забыв о том, что все мы превращаемся без него в ничто… Вы, словно школяры, пренебрегшие всегдашним страхом перед розгами учителя, вырвались на свободу, но не знаете, зачем она вам нужна. Я уверен: если принц не вернется, вы еще до ночи натворите таких глупостей, что сломаете себе шеи…
– Он не вернется, – сказал Монтобер. Пейроль пожал плечами.
– Обещаю, – промолвил он, – забыть слова, которые вы только что произнесли… Они были адресованы мне, а я не злопамятен.
Клевреты Гонзага перестали смеяться: их подавляла холодная логика фактотума. Все они ненавидели его, однако по-прежнему слегка боялись.
Пейроль был сейчас единственным, кто чувствовал себя волне уверенно.
– Давайте сядем за стол, – предложил он. – Я сообщу вам, что надо делать дальше, хотя и думаю, что принц вот-вот появится и сам изложит свой план.
Он говорил так уверенно, что никто не посмел ему возразить.
– Прикажите хозяйке подавать завтрак, – продолжил Пейроль. – Принц появится с минуты на минуту.
Ориоль поспешил на кухню, чтобы передать распоряжение фактотума. На пороге его остановила донья Крус.
– Что вам надо? – спросила она.
– Мы собираемся позавтракать. Наши друзья, ходившие на поиски принца, проголодались…
– Что стало с братом хозяйки? – сверкнула глазами Флор. – Надеюсь, пославший его на смерть господин Пейроль не станет требовать, чтобы безутешная сестра прислуживала ему? Горе всегда священно, но оно священно вдвойне, когда ты сам являешься его причиной. Всякая жестокость имеет свои пределы…
Взгляд доньи Крус скрестился со взглядом фактотума.
– Вы голодны, господин де Пейроль? – звенящим голосом спросила цыганка. – Однако же не только вы ищете, чем утолить свой голод. Сама Смерть готова составить вам компанию: со вчерашнего дня она забрала себе уже двоих! Что ж, приятного аппетита, прожорливый негодяй… Я сама накрою на стол.
Служанка и донья Крус принесли завтрак, но смущенные выходкой цыганки компаньоны молча переминались с ноги на ногу, не осмеливаясь приступать к трапезе.
Расставленные на скатерти кушанья так и манили их отведать, пузатые бутылки с вином выглядели очень соблазнительно, но фактотум не трогался с места.
– Смелее, сударь, подайте же пример вашим приятелям! – с язвительной улыбкой обратилась к Пейролю донья Крус. – Или вы боитесь, что я отравлю вас?
– Все может быть! – криво усмехнувшись, ответил Пейроль.
– Не бойтесь, – заверила его девушка, – у меня нет ядовитых цветов, поэтому я не смогу поднести вам отравленный букет, вроде того, который вы собирались подарить мадемуазель де Невер… И еще: ваша жизнь мне не принадлежит; она в руках того, кто имеет полное право взять ее, и поэтому священна для меня. В его списке вы стоите последним!
Фактотум вздрогнул.
Цыганка говорила правду. Если Гонзага не появится, он, Пейроль, останется в одиночестве: все прочие участники схватки во рву замка Кейлюс уже мертвы. Дорого же они заплатили за гибель герцога де Невера!
Подобные мысли отнюдь не возбуждали аппетит, но донья Крус бросила ему вызов, и он, не желая сражаться с цыганкой на голодный желудок, решился сесть за стол.
– Прикажете мне попробовать кушанья, прежде чем вы приступите к трапезе? – подчеркнуто-вежливо спросила цыганка.
– Оставьте при себе и ваши глупости, и ваши насмешки, – ответил Пейроль. – Вы сами вызвались прислуживать нам, так что забудьте о гордости и ведите себя так, как положено обычной служанке.
Фактотум исходил злобой. Поединок начался. Оружием в нем стало слово, острое, как отточенный клинок, готовый в любую минуту насмерть сразить противника.
Приспешники Гонзага подсчитывали выпады и прикидывали, кто же одержит верх.
Фактотум все еще не прикоснулся к еде. Девушка заметила это и ехидно произнесла:
– Утрата хозяина, кажется, напрочь лишила вас аппетита… Оно и понятно… Но будьте же благоразумны и скажите себе, что вы попросту едете в Испанию, где вы уже однажды побывали, желая, если мне не изменяет память, похитить девочку, превратившуюся нынче в красивую девушку. О, Испания! Моя родина!.. Она совсем рядом, и меня приводит в отчаяние мысль о том, что я не смогу вместе с вами пересечь Пиренеи. Мне суждено нынче же вечером вернуться в Париж.
– Пока я жив, этому не бывать! – сдавленным голосом воскликнул Пейроль.
Донья Крус, подпрыгнув, уселась на край стола; весь ее облик выражал крайнее презрение к фактотуму Гонзага. Дерзкое поведение девушки вызвало бурный восторг у дворян, и они даже не сочли нужным скрывать его.
– Мадемуазель де Невер уже лучше, – заявила цыганка, не обращая ни малейшего внимания на гнев Пейроля. – С вашей стороны просто невежливо не справляться о ее здоровье… Кстати, знайте, что сейчас путешествовать ей будет много легче, ибо ее спутником станет ее жених шевалье Анри де Лагардер… Он скоро появится здесь, и сопровождать его будет маркиз де Шаверни.
Поняв, что словесная баталия проиграна, фактотум вскочил и, сжав кулаки, гаркнул:
– Довольно! Мадемуазель де Невер и вы поедете туда, куда прикажет принц Гонзага… или я сам, если к тому времени принц еще не объявится… И заверяю вас, что направимся мы вовсе не в Париж!
Неожиданно донья Крус весело улыбнулась и сменила тему разговора:
– Господа, вы, наверное, умираете от жажды… Я вызвалась служить вам, пока наша хозяйка отсутствует, и я приду в отчаяние, если у вас останутся обо мне плохие воспоминания. Сейчас я принесу вам еще вина!
На самом же деле цыганка услышала условный сигнал, призывающий ее на кухню.
Вбежав туда, она столкнулась с Хасинтой.
– Мой брат вернулся, – сказал басконка. – Гонзага мертв!
– Антонио уверен в этом?
– Он сам бросил его в воды Гава… а у нас в округе никто не знает, куда течет Гав!
– Слава Богу! – воскликнула Флор. – Аврора спасена! Ах, добрая моя Хасинта, надо поскорее рассказать ей все! Идите же наверх!
Цыганка торопливо схватила несколько бутылок испанского вина и вернулась в общий зал. Лицо ее сияло, и Пейроль еще больше помрачнел: неужели воля этой девицы окажется сильнее его воли?
– Пейте, – сказала цыганка, – а мы с вами, сударь, вернемся к нашему разговору… Помните, на чем мы остановились? Кажется, наши дороги вот-вот разойдутся.
– Вы бредите! – заявил фактотум. Однако его слова не смутили донью Крус.
– Закройте глаза, – сказала она, – и представьте себе, что Гонзага мертв. Может, у него и были причины держать при себе мадемуазель де Невер и меня, но ни у вас, ни у этих господ их нет… Молодые люди не убивали герцога Неверского, вы же сами, хотя и совершили немало злодеяний, всегда были только послушным орудием… Словом, рука не должна отставать от головы, а голова куда-то исчезла. Может, нам все объяснит мститель, который не замедлит явиться?..
– Я не боюсь его, – прошипел Пейроль. – И не собираюсь отпускать от себя мадемуазель де Невер…
– Но что же вы намерены делать? – холодно и надменно спросила донья Крус.
– Увезти вас в Испанию! Пускай принц мертв, но Аврора де Невер была его заложницей, а теперь она станет моей заложницей! Сам Лагардер не посмеет отнять ее у меня…
– Однако у нас с Авророй совершенно иные планы… – хладнокровно парировала цыганка.
Тут у нее за спиной с шумом распахнулась дверь.
– …которые, разумеется, отличны от моих! – произнес возникший на пороге человек.
Все в один голос воскликнули:
– Принц Гонзага!
XIII. В УЩЕЛЬЕ ПАНКОРБО
– Черт побери! – выругался Кокардас, изо всех сил дергая за уши свою лошадь и пытаясь тем самым заставить ее нагнать скачущего на взмыленном рысаке брата Паспуаля. – Погляди-ка, крошка, Пиренеи совсем близко… и если постараться, мы с тобой перескочим их, словно взрытый кротом бугорок!
Лошади старались изо всех сил. Покрытые пеной, они буквально летели над землей.
Лагардер видел позолоченные солнечными лучами горные вершины – они становились все ближе и ближе. Скоро их отделяло от всадников всего лишь несколько лье. В голове шевалье промелькнула мысль о том, что если им не удастся спасти Аврору еще на земле Франции, то за Пиренеями ему с его друзьями придется куда труднее, и он еще долго не встретится со своей возлюбленной.
Еще несколько минут бешеной скачки – и маленький отряд влетел в Байонну. Когда всадники пересекали ров, вырытый вокруг городских стен, оттуда внезапно выскочил человек с длинным тонким шестом в руках. Совершив с помощью этого шеста головокружительный прыжок, незнакомец оказался на крупе коня позади шевалье.
Кокардас тотчас же обнажил шпагу и взревел:
– Слезай оттуда, мерзавец, если не хочешь, чтобы мой клинок пощекотал твои бока!
Антонио Лаго небрежно отвел нацеленное на него острие рапиры и заявил:
– Не торопитесь! Мне надо поговорить с вашим хозяином.
– Что вам от меня нужно? – спросил Лагардер.
– Вы шевалье де Лагардер?
– И что же?
– Вы не возражаете, значит, я прав; да к тому же я и сам узнал вас… Не останавливайте лошадь, можно разговаривать и так. – И, склонившись к уху шевалье, баск прошептал: – Я хотел спасти мадемуазель де Невер… но не смог!
Лагардер придержал коня, привстал в стременах, развернулся и в упор посмотрел на непрошеного попутчика.
– Мадемуазель де Невер?! – воскликнул он. – Вы ее видели? Где она?
– Два часа назад, – отвечал юноша, – она была в Байонне, в гостинице «Прекрасная трактирщица»… Черт побери! Вы приехали слишком поздно! Сейчас она уже в Испании!
– Кокардас и Паспуаль, вперед! – воскликнул Анри. – Мы проскочим Байонну и непременно догоним их!
– Нет, – произнес баск. – Вам придется ненадолго, хотя бы на полчаса, задержаться здесь, чтобы узнать о том, что произошло в Байонне. В горах же вас ждет засада, вы найдете там свою смерть…
– Нет, трижды нет! Она рядом, и я не имею права терять ни минуты…
– Мужчина обязан быть храбрым, но осмотрительным, – назидательно произнес горец. – Мы не справимся с теми мерзавцами, что затаились в ущелье. Их пятьдесят, а нас только четверо!
– Но кто же четвертый?
– Я сам… Ваша невеста доверилась моей сестре, и та непременно хочет поговорить с вами.
– Хорошо, – произнес Анри. – Я верю вам…
Когда всадники въехали в город, Антонио Лаго соскочил на землю и взял под уздцы лошадь шевалье. Вскоре он уже отводил ее в конюшню, а басконка приглашала Лагардера и его спутников в дом.
– Рассказывайте, только быстро, – прямо с порога заявил Лагардер. – Что здесь случилось? Бедная Аврора!
– Кто эти двое? – спросила прекрасная трактирщица, указывая на Кокардаса и Паспуаля.
Столь откровенно выраженное недоверие к их особам ничуть не оскорбило наших приятелей. Паспуаль так и вовсе не слышал слов девушки; он стоял, широко раскрыв глаза и сложив ладони, словно в молитвенном экстазе: никогда еще ему не приходилось встречать такой красавицы! Гасконец же был поглощен созерцанием стоящей в углу батареи бутылок, чьи формы, как ему казалось, значительно превосходили своим совершенством формы басконки.
– Вы можете не стесняться их присутствием, – ответил Лагардер.
Оба фехтмейстера приосанились, а трактирщица быстро и ловко накрыла на стол.
– Не теряйте времени, – посоветовала она своим гостям. – Пока я буду рассказывать, вы вполне успеете подкрепиться.
И она села рядом с шевалье. Донья Крус подробно описала ей Лагардера, и теперь Хасинта с радостью убедилась, что цыганка нисколько не преувеличивала, когда расхваливала ей поразительную красоту возлюбленного Авроры. Взгляды трактирщицы и Лагардера встретились: эти двое были молоды, отважны и прекрасны и с первой же минуты прониклись искренней симпатией друг к другу.
Молодая басконка начала рассказ; вскоре к ней присоединился ее брат, и они по очереди поведали шевалье обо всем, что случилось за последние два дня: о побеге, неудавшемся из-за вмешательства Пейроля, о том, что случилось в подземелье, о смелости доньи Крус, а также – увы! – о мрачном состоянии духа мадемуазель де Невер.
Когда Лаго рассказал о своем поединке с Гонзага на берегу Гава и о внезапном появлении принца, которого он считал сгинувшим навеки, шевалье поднялся.
– Да вознаградит вас Бог, друзья мои, – произнес он растроганно, пожимая руки брату и сестре. – Пока я жив, я не забуду вашей преданности и того, что сделали вы для меня и моей невесты.
Заметим, любезный читатель, что Антонио и Хасинта поведали лишь о том, что имело прямое касательство к событиям прошедших дней, и, не желая показаться нескромными, умолчали о своем заботливом отношении к девушкам.
Кокардас лишь широко раскрывал глаза и пил за двоих, дабы скрыть свое волнение… Наконец он не выдержал, обхватил Антонио за шею и наградил его звучным поцелуем.
– Черт р-раздери! – воскликнул гасконец. – Не перевелись еще смельчаки в этой стране! Позволь же, друг, первому, после Лагардера, дворянину Франции, обнять и расцеловать тебя.
Тем временем Амабль Паспуаль влюблено прижимал к губам край юбки Хасинты.
– Гонзага, – продолжала свой рассказ прекрасная трактирщица, – еще с порога приказал запрягать карету и седлать лошадей. Мадемуазель де Невер была очень слаба, но тщетно уговаривала я ее мучителя оставить бедняжку здесь… Мадемуазель Флор и я выложили карету подушками и осторожно усадили в нее дрожащую от лихорадки Аврору. Я готова была все бросить и последовать за ней, но приспешники принца удержали меня, и я, скрепя сердце, решила смириться и дожидаться вас. Господи, как же ласково поцеловала она меня на прощание!
Две крупные слезы выкатились из глаз отважной девушки.
– Постарайтесь поскорее привезти ее сюда, господин шевалье… Я так хочу увидеть вас вместе! Бог свидетель, что для приближения этого часа я готова отдать половину тех дней, что мне суждено прожить…
Лагардер почтительно склонился к ее руке. Это безмолвное выражение признательности было красноречивее любых слов.
– Ну а теперь в путь! – вскинув голову, скомандовал шевалье. – Они опередили нас на два часа, не больше…
– Вам предстоит проехать через ущелье Панкорбо, – дрожащим голосом произнесла Хасинта. – Это тяжелый и опасный путь… За каждой скалой там скрывается вооруженный бандит. Вчера им заплатили, чтобы они убили вас… Они ждут, и только чудо сможет спасти вас…
Сообщая шевалье о сговоре Пейроля с контрабандистами, она не смогла скрыть своего волнения.
– Вы не знаете горных троп, – прошептала она, – и вам ни за что не выбраться оттуда живым…
– Зато их знаю я, – сказал Антонио Лаго, став рядом с Лагардером. – Моя роль еще не сыграна, и я отправлюсь вместе с вами, шевалье. Хасинта, можешь начинать готовиться к свадебному пиру. Мы едем за невестой… Сейчас я приведу наших лошадей.
Басконка бросилась брату на шею.
– О, как я рада! Как я рада! Ты словно читаешь мои мысли, Антонио! Если с вами что-то случится, вы укроетесь в горах, в известном тебе месте. А уж я непременно разыщу вас там.
– Отважные сердца! – восхищенно прошептал Лагардер. Через пятнадцать минут четверо всадников уже мчались галопом по направлению к Наварре.
Они рассчитывали к вечеру добраться до Панкорбо, и их нимало не беспокоило то обстоятельство, что после захода солнца убийцам станет значительно легче прятаться, ибо дула ружей, поблескивающие в солнечных лучах, в сумерках уже не смогут их выдать.
Разумеется, Лагардер и его спутники помнили об ожидающей их засаде, однако подобные препятствия не могли смутить этих людей. Их целью был Бургос, где они рассчитывали найти Аврору де Невер. Девушка так ослабела, что везти ее дальше, решил Анри, Гонзага не осмелится.
Антонио Лаго оказался прекрасным проводником, досконально знающим местность. Его опытность помогала маленькому отряду быстро продвигаться вперед. По дороге молодой баск завершил рассказ о событиях, происшедших в Байонне, и поведал об огромной и разветвленной организации кастильских нищих.
В Кастилии нищие кишат на каждом шагу: Аранда де Дуэрос является чем-то вроде их штаб-квартиры; отсюда они расползаются по Арагону и Наварре на свой промысел.
Главарю контрабандистов не составило труда набрать среди них множество подручных и осведомителей. Едва лишь шевалье с друзьями переправились через Эбро, как вокруг них, словно мухи у варенья, принялись виться нищие.
– Это лишь первые ячейки сети, раскинутой людьми из ущелья Панкорбо, – объяснил баск. – Поверьте: бандиты за три лье узнают о нашем приближении.
– С ними нельзя сражаться, – задумчиво произнес Лагардер, глядя на маячивших неподалеку оборванцев. – Они безоружны…
– Как знать? – возразил Антонио. – Видите, вон там, меж двух камней, старуху с четками в руках, которая притворяется, будто спит. У нее под лохмотьями наверняка спрятана пара пистолетов и кинжал.
– Черт возьми! – вмешался гасконец. – Чего тут церемониться, надобно подъехать да и потрясти ее хорошенько! Я не столь трепетно отношусь к прекрасному полу, как брат Амабль, и, если у этой мумии есть оружие, она сейчас же отдаст мне его.
И он направил коня прямо к старухе, издалека крича ей что-то на гасконском наречии. На его пути встретился густой кустарник, и храбрый Кокардас на несколько коротких мгновений потерял нищенку из виду, а когда он вновь устремил свои взор к ложбине между двух камней, там уже никого не было. Старуха словно растаяла в воздухе.
На физиономии гасконца отразилось такое недоумение, что шевалье рассмеялся. Впрочем, смех его вскоре оборвался.
– Увы, у нас нет пока повода для веселья, – заметил он. – Думаю, нам еще предстоит встреча с соглядатаями куда менее эфемерными, чем эта старуха…
Они довольно долго ехали молча, внимательно глядя по сторонам.
Солнце клонилось к закату, потускнели снежные пики гор. Внезапно неподалеку раздался выстрел, и скалы откликнулись раскатистым эхом.
– Это сигнал, – сказал Лаго. – На нас уже направлено не менее двадцати ружей.
Шевалье обнажил шпагу. Кокардас и Паспуаль последовали его примеру.
Антонио Лаго взялся за свой кинжал, рукоятка которого была для удобства обмотана веревкой. Кинжал в руке баска является не менее грозным оружием, чем шпага в руках искусного фехтовальщика.
До ущелья Панкорбо оставалось чуть больше четверти лье. Читателям, бывавшим в Пиренеях, не надо рассказывать о том, сколь опасны эти тесные каменистые проходы, извивающиеся среди высоких остроконечных гор: контрабандисты и разбойники чувствуют себя здесь полновластными хозяевами.
Наконец показалась зияющая глотка Панкорбо: узкая, обрамленная гранитными стенами тропа уходила в горную толщу. Над тропой нависали острые глыбы, земля была усеяна их иззубренными осколками. В эту расселину никогда не проникали солнечные лучи.
Вдоль тропы журчал прозрачный ручеек. Он так часто бывал алым от крови, что люди никогда не пили его воды, и даже мулы отворачивали от нее свои морды.
– Как по-вашему, сколько убийц поджидает нас тут? – спросил Лагардер.
– Пейроль оплатил услуги пятидесяти головорезов, – ответил баск. – Впрочем, может, их собралось и намного больше. Да прибавьте еще женщин и детей, которых легко купить за несколько мараведи.
Гнетущая тишина царила в сем мрачном уголке, но тишина эта готова была в любой миг извергнуть из себя смерть. Всадники ощущали ледяное дыхание пустыни, но не той унылой равнины, что простирается под холодным бескрайним небом, а угрюмого безлюдья, заполненного громадами скал. Источенные ветрами и дождями каменные гряды напоминали полуистлевшие скелеты великанов, в слепой надежде тянущих ввысь скрюченные руки.
Антонио Лаго резко остановился.
– Только что совсем рядом зарядили ружье, – прошептал он на ухо Лагардеру. – Игра начинается.
От входа в ущелье их отделяло не более ста пятидесяти шагов. Шевалье поднял шпагу.
– Вперед! – воскликнул он. – Не отставайте! Четверо всадников пришпорили коней и вихрем понеслись навстречу неведомой опасности.
Внезапно по ущелью заметалось эхо от выстрелов: их прозвучало не менее двадцати. Пуля сбила шляпу с головы Кокардаса, и сей замечательный предмет туалета, только что украшавший кудри гасконца, упал в ручей и закачался на воде, подобно кораблю с горделивой мачтой-пером…
– Клянусь Небом! – воскликнул разъяренный мэтр. – моя шляпа изменила мне, она решила приветствовать этих мерзавцев. Ну что же, тем хуже для нее, пускай достается разбойникам!
Ущелье Панкорбо, поглотившее на своем веку множество жертв, никак не могло насытиться.
Пули летели со всех сторон, рикошетом отскакивая от скал. Отраженная горным эхом ружейная канонада, гремевшая в узком каменном коридоре, напоминала залпы десятка артиллерийских орудий.
Наших приятелей поджидало несколько десятков стрелков.
Большинство из них целилось в Лагардера.
Обычно они со ста шагов попадали в апельсин, однако Анри, находившийся от них в каких-то пятнадцати шагах, казался неуязвимым: ничья пуля не достигла цели! Шевалье улыбался, ему нравилась музыка боя.
В горах темнеет быстро; ущелье давно уже погрузилось во мрак. Гигантские каменные стены, сжимавшие его с обеих сторон, черными громадами нависали над тропой. Она была такой узкой, что по ней с трудом могли продвигаться бок о бок два всадника, чьи лошади то и дело соприкасались крупами.
Первыми ехали Лагардер и Антонио Лаго. За ними по пятам следовали Кокардас и Паспуаль, причем гасконец на чем свет стоит ругал страну, именуемую Испанией, где путешественников загоняют в отвратительные каменные мешки.
– Дьявол их всех разрази! Да здесь же дышать нечем! – вдруг заорал он во всю силу своих легких. – Эти горы куда хуже, чем камера в Бастилии. Я чувствую себя «внучкой» господина Лоу, которая заперта в его портфеле. Эй, Паспуаль, ты согласен со мной, дружище?
Едва он задал свой риторический вопрос, как ущелье озарила яркая вспышка света, и по скалам, словно крупный град по черепичной крыше, вновь застучали пули.
Выстрелы, сопровождаемые сухими щелчками мушкетных затворов, раздавались со всех сторон.
Конь Лаго с простреленной грудью, коротко заржав, упал замертво.
Впереди им преграждала путь настоящая людская плотина: не меньше трех десятков бандитов готовились к бою.
– Спешиться! – скомандовал Лагардер. – Уберем с дороги эту нечисть!
Паспуаль подхватил под уздцы трех лошадей и, обнажив шпагу, отошел с ними в сторонку.
Шевалье, Кокардас и Лаго стали в ряд, и сражение началось…
Слышалось бряцание оружия, грохотали ружейные выстрелы, и всякий раз, когда шпага Лагардера устремлялась вперед, раздавался громкий стон: то прощался с жизнью кто-нибудь из бандитов.
Кокардас безмолвно работал клинком. Бой был не из легких, а место не из веселых, поэтому его обычная говорливость уступила место сосредоточенному молчанию.
Антонио Лаго дрался как истинный баск: он словно ящерица проскальзывал между ног врагов и кинжалом вспарывал им животы, откуда вываливались внутренности, обагряя землю потоками крови… Иногда его кинжал добирался до шеи, и голова врага вмиг отделялась от туловища и повисала на тонком лоскутке кожи…
Ручей Панкорбо вновь стал алым, а орлы на горных вершинах, хлопая крыльями, покидали свои гнезда и принимались кружить над узким ущельем, откуда доносились предсмертные хрипы.
Не меньше десяти бандитов уже погибли, однако остальные продолжали сражаться с прежней ожесточенностью. Пейроль знал, кому следует платить: отряд состоял из отборных головорезов. Несколько женщин непрерывно перезаряжали ружья. Если отдать мушкет было некому, то они, не смущаясь, стреляли сами.
Ночь окончательно вступила в свои права, и темнота стала непроницаемой. Удары давно уже наносились наугад.
– Ах, чертово отродье! – раздался вдруг рев Кокардаса. – Он попал мне в плечо! Так получай же, висельник, отправляйся прямиком в ад!
Какой-то нищий своим посохом пребольно ударил его в левое плечо, и разъяренный гасконец пронзил его шпагой.
У четырех храбрецов было очень немного шансов выбраться живыми из этой переделки.
Лагардер по-прежнему был вооружен тонкой и гибкой придворной шпагой регента, которая успела уже пометить не один лоб. Сейчас она сломалась о голову какого-то оборванца, успев наградить того куском превосходной стали, навеки застрявшей у бандита между глаз. Обломок, оставшийся в руках шевалье, был короток и бесполезен, поэтому Анри с силой швырнул его в своих противников, и эфес шпаги регента угодил в глаз одному из разбойников.
Теперь Лагардер был безоружен.
– О, – прошептал он, – как бы я хотел встретиться здесь, но только при свете дня, с Гонзага и Пейролем!
Внезапно ночной мрак слегка рассеялся: на огромном камне появилась девушка, которая держала в руках высоко воздетый факел.
В неверном свете пламени бандиты, коих осталось человек пятнадцать, разглядели, что у шевалье в руках нет больше шпаги, и радостно завопили.
Из тех, кого нанял Пейроль, уцелели немногие, а прочие были всего лишь жалкими трусливыми нищими; Анри решил за несколько минут обратить их в бегство и наклонился, чтобы поднять чей-то брошенный и разряженный мушкет – им можно было драться как палицей. И в этот миг над его головой взвился тяжелый посох: казалось, роковой удар был неотвратим…
Однако рука, сжимавшая страшное орудие, упала на землю отсеченная по самое плечо острым как бритва кинжалом Антонио Лаго: он не сумел вырвать из когтей Гонзага Аврору де Невер, но теперь спас жизнь ее покровителю и жениху.
Анри был не требователен в выборе оружия: шпага, кинжал или простая палка – лишь бы продолжать бой. Кивком поблагодарив юного баска, он взмахнул мушкетом, и на врагов обрушился град ударов.
Лагардер разил без промаха, приклад его ружья крушил черепа бродяг.
Кругом по-прежнему царил кромешный мрак, и лишь слабый свет факела разливался над полем битвы.
Девушка все так же стояла, прижавшись спиной к скале и высоко подняв руку, сжимавшую факел. Трепещущие блики обрамляли ее лицо сверкающим ореолом. У нее была смуглая кожа и черные волосы, как у цыганок из Эстремадуры… Она словно обратилась в камень и очень напоминала тех красавиц рабынь, которые служили живыми светильниками во дворцах вельмож во времена мавританского владычества.
Контрабандист по имени Педро повстречал ее нынче утром в горах. За Педро шла толпа нищих, которых он нанял за одну-две монетки, в зависимости от возраста и силы каждого.
– Я тоже пойду с тобой, – сказала девушка контрабандисту. – Но денег мне не надо… Я хочу посмотреть, как прольется кровь.
– Дело твое, можешь рисковать жизнью, если тебе это нравится, – ответил Педро. – Но нам больше не нужны женщины. Если хочешь, мы поручим тебе издалека следить за этими чужаками. Ты согласна?
– Нет… Я пойду с тобой.
До самой последней минуты никто, даже она сама, не знал, что же станет делать девушка во время сражения.
Но как только вечерний сумрак залил ущелье, красавица побежала в ближайшее селение за факелом. Ей вовсе не хотелось, чтобы ночная тьма скрыла от нее подробности схватки.
У входа в расселину собралось около тридцати бандитов, и девушка знала, что это еще не все наемники, а только часть их, хотя и большая. (Читатель, как мы надеемся, помнит, что Пейроль сговорился с пятьюдесятью разбойниками.)
Когда же вдали показались те, кого поджидал этот многочисленный отряд, она с удивлением обнаружила, что их всего-навсего четверо. Во главе маленькой кавалькады ехал очень красивый кавалер с открытым и благородным лицом. И тут девушка поняла, что речь шла не о честной борьбе, а об убийстве.
Сердце ее тревожно забилось. Она крепко сжимала факел, желая, чтобы его свет помог четверке храбрецов.
…Трупы с тяжелым всплеском падали в ручей, устилали собой дорогу.
– Гляньте-ка, – воскликнул шевалье, – похоже, этих мерзавцев стало гораздо меньше! На коней, разметем оставшийся сброд!
Но этого не понадобилось: путь, как по мановению волшебной палочки, стал свободен.
Бандиты, лишившись своего предводителя и понимая, что продолжение боя только увеличит их потери, тихо и незаметно отступили в скалы.
– Негодяи так и не вернули мне мою шляпу, – возмущенно произнес Кокардас, – а в этих краях такое жаркое солнце…
– В Бургосе ты купишь себе другую, – со смехом ответил Лагардер.
– Не смейся, малыш! Ни одна шляпа не сравнится с той, что я лишился по милости этих мерзавцев. Она была почти что новая. Я никогда не расставался с ней, и даже в ту страшную ночь, когда убили герцога Неверского, она украшала мою голову. Эта шляпа была моей неотъемлемой частью.
В ущелье, помимо наших героев, осталась только девушка, по-прежнему крепок сжимавшая в руке факел. Теперь она спрыгнула с камня, служившего ей пьедесталом, и встала на обочине дороги.
Сражение длилось не меньше часа, и Лагардер понимал, что надо торопиться: он не любил терять время.
Однако, заметив цыганку, шевалье решил порасспросить ее кое о чем. Пустив лошадь в галоп, он стремительно поскакал по тропе. Проезжая мимо девушки, он наклонился, обхватил ее за талию, легко, словно перышко, поднял над землей и посадил к себе в седло.
Итак, Лагардер мог разговаривать с цыганкой, не теряя ни секунды драгоценного времени.
Глаза девушки вспыхнули от радости. Она одной рукой обвила шею шевалье и, восхищенно глядя на него, поудобнее устроилась в седле.
В другой же руке она продолжала сжимать факел. Ветер, свистящий в ушах всадников, трепал его длинный огненный шлейф, и мечущиеся блики играли на лицах пятерых людей и крупах трех лошадей. Лаго сидел за спиной Паспуаля, Лагардер вез с собой в седле юную цыганку.
Один лишь Кокардас ехал без спутников, и поэтому никто не мешал ему оплакивать дорогую его сердцу шляпу.
– Вы храбрец! – прошептала девушка на ухо Анри. – Если хотите, я стану вашей служанкой…
За свою полную приключений и треволнений жизнь шевалье научился отличать подлинные чувства от мнимых, а лицемеров от людей искренних. И сейчас сердце подсказывало ему, что девушка не была вражеской лазутчицей.
– Вы пришли в это ущелье давно? – спросил он.
– Утром. На рассвете контрабандисты объезжали Сьерру, вербуя себе подручных… Здесь их легко найти, стоит только показать туго набитый кошелек. Местные жители так бедны…
– Особенно женщины, – усмехнулся Лагардер. – Ведь вы тоже были вместе с ними.
Цыганка потупила взор.
– Я никогда не оскверняла рук деньгами убийц, – тихо ответила она. – Я пришла сюда сама. Внутренний голос нашептывал мне, что я могу оказаться полезной. Увидев, что вас так мало, а ваших врагов так много, я зажгла факел, чтобы вы могли видеть, откуда вам грозит опасность…
– Это правда? – с сомнением в голосе спросил Лагардер.
– Клянусь! – воскликнула она, подняв руку. Ее звонкий голос звучал так искренне, что последние сомнения покинули душу шевалье.
– Благодарю вас, дитя мое, – взволнованно произнес он. – Что я могу сделать для вас?
– Вы приехали из Франции? – спросила она.
– Да…
– Из Парижа?
– Да, я еду из Парижа. Но почему вы спрашиваете?
– Не слышали ли вы о молодой цыганке, вроде меня, бежавшей из Испании вслед за французским посланником? Она была моей подругой, я любила ее… Мы вместе танцевали бамболео на Пласа Санта в Мадриде… С тех пор как она уехала, мне очень грустно.
– Как ее звали?
– Цыгане звали ее Флор. Но я знаю, что она приняла крещение и получила новое имя – Мария де ла Санта-Крус.
От изумления шевалье едва не упал с коня. Неужели это юное создание может помочь ему в деле спасения Авроры и доньи Крус? Ведь, несмотря на все его усилия, обе девушка по-прежнему оставались узницами Гонзага.
– Донья Крус, или Флор, если вам так больше нравится, – справившись с волнением, сказал он, – проехала здесь чуть меньше трех часов тому назад.
– Не может быть! Я бы обязательно заметила ее. Я с раннего утра не покидала ущелья.
– Она была не одна, с ней в карете ехала и другая девушка.
– Но откуда вы взяли, что здесь появлялась какая-то карета? – удивленно спросила цыганка.
Лагардер решил, что дикарка плохо понимает его или что-то путает.
– Напрягите вашу память, дитя мое, – вновь обратился он к девушке. – Карету должны были сопровождать восемь французских дворян. Один из них как раз и отдал приказ убить меня.
– Кажется, теперь я понимаю, – ответила цыганка, поразмыслив немного. – Они устроили вам ловушку здесь, а сами отправились другой дорогой, на Памплону и Сарагосу.
Ее проницательность приятно удивила Лагардера.
– Возможно, ты и права, – признал он. – Это еще одна хитрость Гонзага и Пейроля. Они дорого мне за нее заплатят.
– Гонзага! – тотчас же воскликнула цыганка. – Именно так звали французского посланника, который увез Флор в Париж… Так, значит, он ваш враг?
– И притом смертельный! – помрачнев, ответил Лагардер.
– А она?
– Донья Крус? Это лучшая подруга мадемуазель де Невер, моей невесты… Сегодня вечером я хотел быть в Бургосе, чтобы вырвать их обеих из лап Гонзага.
Голос шевалье дрожал. Филипп Мантуанский вновь ускользнул от него, увезя с собой девушек. Где же они теперь, как ему отыскать их?
«До сих пор, – думал шевалье, – я следовал за ними по пятам, знал каждый их шаг. Настичь их было только вопросом времени. Но теперь мы пересекли границу Франции, и я не знаю намерений подлого похитителя!..»
Терзаемый ужасными предчувствиями, Лагардер опустил голову; он ехал молча, пытаясь заглушить скорбь и сосредоточиться: ему предстояло решить, что делать дальше и как спасти Аврору. Цыганка безмолвно наблюдала за ним.
– Если Флор в Испании, – неожиданно проговорила она, – а вы уверяете, что это так, то я обязательно найду ее! Конечно, вы вправе прогнать меня, для вас я всего лишь цыганка, случайно встреченная на дороге… да к тому же сначала вы приняли меня за врага… Но если вы доверитесь мне и разрешите повсюду следовать за вами, то я обещаю вскорости вернуть вам вашу невесту…
И, словно исчерпав все свои силы в этом порыве чувств, она умолкла, нахохлившись в седле. Цыганка, затаив дыхание, ждала ответа. Ее преданность Флор была так трогательна, что Лагардер не смог отказать девушке в ее просьбе.
– Твои слова звучат горячо и искренне, и я принимаю это предложение, – ответил он. – Твоя помощь будет неоценима, не могу же я всегда полагаться только на свою шпагу.
– Ваша шпага! – воскликнула юная цыганка, резко обернувшись. – Один из контрабандистов подобрал то, что от нее осталось, и бежал… Вы не хотите знать, куда он отправился?
Анри саркастически усмехнулся:
– Черт побери, ну разумеется, он понес продавать ее! Ему заплатили, чтобы он убил меня; доказательством моей гибели станет обломок шпаги, показанный принцу Гонзага. Жаль… Этот клинок принадлежал регенту Франции! Ну да ничего, скоро у меня будет новый! – И он расхохотался. – Луис-резчик умеет не только вытачивать эфесы, – гордо произнес Лагардер, – но и ковать клинки!
На следующий день к Пейролю явился контрабандист, с головы до ног покрытый дорожной пылью.
Когда интендант принца принял его, бандит вынул из-под плаща и положил на стол небольшой блестящий предмет.
– Узнаете? – спросил он.
Перед интендантом лежал обломок шпаги Филиппа Орлеанского! Радость Пейроля была столь велика, что он даже не сумел скрыть ее. Наконец-то жизнь Лагардера сломалась так же, как сия некогда грозная шпага!
– Где вам удалось раздобыть этот эфес? – спросил он контрабандиста.
– Он выпал из его руки, – ответил тот.
– Этот человек мертв?
– Вы приказали мне убить его и в доказательство принести его шпагу… Она перед вами!
– А прочие?
– Прочие спят мертвым сном в ущелье Панкорбо. Из тех пятерых, с кем вы говорили в гостинице «Прекрасная трактирщица», в живых остался только я. Воды ручья покраснели от крови… Я разделил опасность с моими товарищами, но мне не с кем делить ваше золото.
Пейроль вручил контрабандисту условленную сумму.
– Благодарю вас, – произнес наемник, распихивая деньги по карманам. – Может быть, вы хотите отправить на тот свет еще кого-нибудь?
Интендант промолчал.
Гонзага и его приспешники расположились в соседней комнате; Пейроль вошел к ним и бросил на стол обломок шпаги:
– Господа, свершилось! Шевалье Анри де Лагардер дал себя убить! Перед вами эфес шпаги Филиппа Орлеанского, регента Франции!
