Книга: Сборник "Горбун - Черные мантии-отдельные произведения. Компиляция. Книги 1-15"
Назад: XI. СХВАТКА НА БЕРЕГУ ГАВА
Дальше: IV. ВСТРЕЧА С ПОСЛАННИКОМ
ЧАСТЬ 2
Башня Пенья
I. ПЕНЬЯ ДЕЛЬ СИД
В глухой арагонской деревне под названием Пенья дель Сид, что находится в нескольких лье от Сарагосы, на убогом ложе металась в беспамятстве Аврора де Невер.
Везти девушку дальше было невозможно, поэтому ее тюремщикам пришлось остановиться в этом бедном селении. И вот уже два дня больная Аврора лежит в тесной жалкой комнатке единственной на всю округу гостиницы.
Длительная лихорадка иссушила ее тело; голова ее безжизненно покоилась среди подушек, лицо носило отпечаток жестоких мук, физических и душевных. Впавшие глаза, бледные губы, пылающий румянец на скулах красноречиво свидетельствовали о том, что девушка тяжело больна.
Возле ее изголовья неотступно находились два человека: донья Крус и Гонзага.
Они говорили тихо, стараясь не нарушить тревожный сон Авроры, просыпавшейся от малейшего шума. Но если в эти минуты с губ доньи Крус и не смели сорваться слова проклятий, выражающие всю ненависть, скопившуюся в глубине ее сердца, то глаза цыганки так и метали грозные молнии.
– Вы убили ее, – прошептала она, когда больная снова погрузилась в сон. – Вы добивались этого…
– Ее молодость переборет болезнь, – не задумываясь ответил Гонзага, – а ваши заботы не дадут ей умереть.
Разгневанная донья Крус вскочила и уперлась руками в бока, как она делала прежде на главной площади Мадрида, когда кто-нибудь из толпы зевак позволял себе дерзость в ее адрес.
– Да, я уверена, что вырву ее из когтей смерти, – громким шепотом заявила девушка. – И из ваших лап, монсеньор, тоже.
– Упрямая безумица!.. – прошипел Филипп Мантуанский, пытаясь взять цыганку за руку, которую та тотчас же отдернула, словно почувствовав прикосновение ядовитой змеи.
– Как же далеко то время, – с горечью произнесла она, – когда я считала вас честным человеком, монсеньор… время, когда мне казалось, что я люблю вас! Тогда – и тут вы правы – я действительно была безумна! Сегодня же жалею, что последовала за вами… и мне стыдно, что я позволила себе стать орудием ваших чудовищных замыслов…
Гонзага пожал плечами:
– Маленькая бунтовщица! Да вы же сами не пожелали воспользоваться представившейся возможностью и разрушили ваше блестящее будущее!
– Я думала, что всегда буду танцевать на Пласа Санта и жить радостно и свободно, словно птица, летящая туда, куда влекут ее крылья, птица, которая подчиняется лишь капризам ветра! Святая Дева! С того дня, как я увидела вас, монсеньор, я перестала улыбаться… С тех пор я только и делаю, что оплакиваю свободу, свою и своих друзей…
– Вам следовало во всем подчиняться мне и идти по пути, начертанному для вас мною. Тогда бы вы стали и знатной, и богатой.
– Знатность и богатство не слишком-то помогли вам, ваша светлость! Ваше положение сейчас весьма шатко.
– Уже завтра оно упрочится… Его величество король Испании недолюбливает своего французского кузена и, смею утверждать, ненавидит регента. Так что для умелого игрока партия представляется весьма выигрышной…
– И вы собираетесь играть на стороне короля Испании против регента Франции? Впрочем, это меня не удивляет: паршивый пес всегда лижет хозяйскую руку, протягивающую ему кость… но, едва кость съедена, как он тут же кусает хозяина!
– Вы разбираетесь в политике, донья Крус?
– Политика? Как хотите, но я называю это по-другому…
Гонзага нахмурился.
– Советую вам не забывать, – мрачно произнес он, – что Филипп Мантуанский может изменить свои планы, и тогда вы окажетесь очень далеко отсюда!
– Значит, принц снова прибегнет к своему излюбленному способу избавляться от неугодных людей?
– Что вы хотите этим сказать?
– А вы не догадываетесь?
– Вот что, мадемуазель: послушайтесь моего совета и прикусите свой розовенький язычок!
– Одна из привилегий женщины – это право откровенно говорить мужчине то, что она о нем думает, и быть уверенной, что мужчина не ответит ей оскорблением. Вот я и пользуюсь этим правом.
– Ив чем же вы меня обвиняете?
Донья Крус заметалась по комнате, словно львица, которая кружит по клетке, готовая броситься на своего укротителя. Пускай укротитель полагает себя сильнее зверя – достаточно одного удара мускулистой лапы, чтобы вывести его, повергнутого наземь, из этого заблуждения.
Никакое иное сравнение не могло бы лучше обрисовать противостояние этих двух людей.
Опытный дрессировщик, Гонзага привык полагаться на силу, раскаленное железо и хлыст. До сих пор ему удавалось заставлять львицу покорно лежать у его ног. Но как раз тогда, когда он решил, что клетка окончательно поработила волю гордого создания, львица фыркнула и выпустила когти… готовясь вырваться на волю и загрызть врага.
– Значит, вы хотите услышать, в чем я вас обвиняю? – спросила цыганка, внезапно остановившись и вызывающе поглядев на принца. – В убийстве!
– Замолчите! – в ярости воскликнул Гонзага. – Не пытайтесь бороться со мной, иначе я сотру вас с лица земли!
– Ну что же, вам не привыкать, – заносчиво ответила донья Крус. – Для начала вы расправились с отцом семейства, сделав несчастную женщину вдовой, а крохотного ребенка сиротой, а потом, дождавшись, пока девочка подрастет, вы похитили ее и с надеждой ждете, что бедное дитя вот-вот испустит последний вздох. Я для вас давно ничего не значу… Взгляните на вашу руку – шевалье де Лагардер пометил ее клеймом палача, и вы не посмеете этого отрицать!
Неистовый гнев охватил Гонзага. О, как ему хотелось задушить юную цыганку, навсегда заставить замолчать эту дерзкую особу! Как смело это жалкое создание, которое он вытащил из грязи и едва не сделал герцогиней, перечить ему, принцу Гонзага?!
Сжав кулаки, он в ярости набросился на нее, но вовремя заметил зловещий блеск острого маленького кинжала – неразлучного спутника Флор.
Стоя возле кровати, где спала ее подруга, девушка готова была защитить и ее, и себя, а если понадобится, то и умереть.
Даже самый жестокосердый бандит не осмелится поднять руку на женщину, готовую погибнуть, но не уступить.
Гонзага замер.
– Господи, до чего же вы меня довели! – усмехнувшись, сказал он. – Я едва не загубил невинную душу…
– А я едва не совершила справедливое возмездие! – вызывающе ответила она.
Поняв, что грубая сила не сломит отважную упрямицу, принц скрестил на груди руки и произнес ледяным тоном:
– Напрасно вы размахиваете кинжалом, мадемуазель. Неужели вы совсем не дорожите вашей жизнью? Ведь стоит мне приказать, как вы завтра же окажетесь на корабле, плывущем в Африку… Может, вам хочется стать наложницей султана, донья Крус?
Гонзага говорил резко и отрывисто. Флор опустила голову и не ответила.
– В тот день, когда мне будет угодно разлучить вас с мадемуазель де Невер, – продолжал принц, – я сделаю это, причем без всякого насилия. Вы больше никогда не увидите ее, и мне вовсе не потребуется убивать вас…
Угроза, прозвучавшая спокойно и решительно, испугала девушку куда больше, чем недавний яростный порыв Гонзага.
– Заключим же мир, – предложил принц, поспешив воспользоваться своим кратковременным преимуществом. – Вы нужны Авроре де Невер, а значит, и мне… Я не желаю ее смерти!
– А я жду ее как избавительницу… – раздался из алькова слабый голос. – Каждый час призываю я ее, каждую минуту… Я вижу, как она тянет ко мне свои костлявые руки, желая забрать меня к себе. Но тут между ней и мною сверкает клинок, и я слышу: «Я здесь!» Это Анри, который спешит на помощь, повторяя девиз Невера, – и смерть всякий раз отступает!..
С губ Гонзага рвались какие-то бессвязные слова. В его ушах все еще звучали брошенные цыганкой обвинения, руку жгло клеймо Лагардера…
Безудержная ярость вновь охватила его.
Забыв об утонченных придворных манерах и о почтении, которое положено оказывать женщине, принц взревел, топнув ногой:
– Лагардер мертв! Я держал в руках его сломанную шпагу, ту самую, что вручил ему регент Франции!
По комнате пронесся тоскливый стон, и Флор бросилась к Авроре, желая хоть как-то утешить ее.
Наследница Неверов сидела на своем ложе, взор ее блуждал по сторонам; с трудом шевеля губами, она шептала:
– Мертв! Анри мертв? Неправда! Если бы рука убийцы нанесла роковой удар, я бы почувствовала это… Но я вижу Анри… его шпага спасает меня, он велит мне жить. Вы лжете… здесь все лгут… Анри жив! Он придет! Он отомстит! Анри! Анри!
Этот всплеск чувств исчерпал последние силы девушки. Аврора откинулась на подушки; лихорадка вновь заставляла ее бредить.
– Уходите, – приказала донья Крус Гонзага. – Ваши лживые слова, само ваше присутствие причиняют ей жестокую боль… Имейте сострадание хотя бы к умирающей! Уходите!
Принц не осмелился возразить.
– Через час я уезжаю в Мадрид, – произнес он, вставая. – Зайдите ко мне, как только освободитесь, мне необходимо с вами поговорить.
Клевреты остались в Сарагосе. Гонзага и Пейроль вдвоем привезли девушек в Пенья дель Сид, опасаясь, чтобы кто-нибудь случайно не проведал о том, где же находятся пленницы.
Донья Крус решила выполнить просьбу Филиппа Мантуанского. От того, что он собирался ей сказать, зависели ее дальнейшие действия; в смерть шевалье она не поверила ни на минуту.
Увидев, что глаза Авроры закрылись и девушка погрузилась в сон, Флор спустилась вниз, в общий зал гостиницы, где за маленьким столиком сидели, негромко беседуя, Пейроль и Гонзага.
– Вы оставили кого-нибудь с мадемуазель де Невер? – спросил принц.
– Да… женщину, которая обещала позвать меня, если Аврора проснется. Так что торопитесь…
Гонзага закрыл дверь и прислонился к ней, дабы она оставалась закрытой; в Испании нет ни засовов, ни задвижек, ибо в этой стране воры грабят только на больших дорогах, при свете луны.
– Мне надо серьезно поговорить с вами, донья Крус, очень серьезно, – начал принц, – и я попрошу не прерывать меня…
– А я прошу не пытаться склонить меня к чему-нибудь недостойному! – немедленно прервала его девушка.
– Извольте слушать, донья Крус! – хлопнул ладонью по столу Гонзага.
На сей раз цыганка промолчала, однако глаза ее сверкали неукротимым огнем, так что нетрудно было догадаться, сколько дерзости наговорила бы она этому знатному вельможе, будь ее воля.
– Вы уже знаете, – как ни в чем не бывало продолжал Филипп Мантуанский, – что я уезжаю в Мадрид, и, возможно, надолго. Грядут большие события, моя звезда вновь взойдет на небосклоне…
Донья Крус безмолвствовала. Гонзага усмехнулся:
– Состояние здоровья мадемуазель де Невер позволяет надеяться, что она вряд ли попытается бежать… Кстати, скоро здесь будет врач, которому я доверяю и который поставит больную на ноги…
Глаза Флор радостно заблестели.
– Так вы оставляете нас одних? – излишне поспешно спросила она и, сообразив, что допустила ошибку, больно закусила губу.
– Ну уж нет, – ответил Гонзага, улыбаясь. – Я должен знать обо всем, что тут происходит, но сомневаюсь, что вы согласитесь оказать мне подобную услугу. К тому же мадемуазель де Невер не может далее находиться в этой мрачной гостинице. Я уже распорядился подготовить апартаменты, достойные вас обоих… Там вы будете в безопасности.
Донья Крус равнодушно пожала плечами, а принц, указывая рукой на окно, за которым открывался величественный вид, продолжал:
– Видите, вон там, наверху, на горном склоне, стоит замок? В нем-то мы и поселим дочь госпожи Гонзага.
Флор бросила взор в указанном направлении, но вначале не увидела ничего, кроме нагромождения скал. Вглядевшись же, различила силуэт полуразрушенного замка, одна из башен которого явно была обитаема.
– Да, да, именно там мы и поселим дочь госпожи Гонзага, – повторил он. (О, с какой издевкой говорил он о бедной женщине, бывшей, между прочим, его супругой перед Богом и людьми!) – Вы отправитесь туда вместе с ней! – добавил он, ухмыляясь.
– Настоящее гнездо стервятника, – произнесла она, гордо тряхнув головой. – Пустынное место, толстые стены… но для орла нет преград!
– Я же сказал вам, что Лагардер мертв!
Девушка презрительно передернула плечами.
– Даже если бы вы утверждали, что собственноручно убили его, – сказала она, – я бы все равно вам не поверила. Вы не видели его мертвым, и значит, он жив, а вы зря торжествуете победу. Итак, вы решили запереть нас там, наверху? Что ж, Лагардер придет за нами туда!
– Лагардер спит в ущелье Панкорбо… Спит вечным сном…
– Но вы и сами, монсеньор, должны были бы вечно блуждать в подземелье Байонны… Есть мертвецы, которые возвращаются!
– Не стану вас разубеждать! В замке вы будете не одни…
– Кто же на этот раз останется нашим тюремщиком? Неужели снова господин де Пейроль? О, подобная работа вполне в его вкусе, он с удовольствием согласится охранять двух слабых женщин.
– Вы не ошиблись, – подтвердил интендант, изогнувшись в шутовском поклоне и насмешливо улыбаясь. – Мне это чрезвычайно приятно, потому что я получу возможность проводить все свое время в вашем милом обществе. Надо же как-то скрасить унылое однообразие здешней жизни!
– Думаю, что вы быстро возненавидите мое общество… Я разучилась смеяться, а отвращение, внушаемое мне вашей особой, вряд ли сделает наши беседы содержательными. Но запомните: несмотря ни на что, несмотря на все ваши старания, мы скоро вылетим из клетки, где вы нас заперли, и я снова буду смеяться, снова буду свободна и весела! А ваш последний час уже не за горами… Как же я обрадуюсь, достойный господин Пейроль, когда наконец вы отправитесь в лучший мир…
Интендант давно уже всеми силами избегал пререканий с цыганкой. Вот и сейчас ему на помощь пришел Гонзага.
– Донья Крус, – вмешался он в страстный монолог девушки, – даже и не пытайтесь отыскать способ известить принцессу Гонзага о том, где живет теперь ее дочь. Иначе и вам, и вашей подруге придется плохо.
– Однако вы только что утверждали, что не желаете смерти Авроры… Тогда чего же ей бояться?
– И я продолжаю это утверждать. Но если кто-либо попробует похитить ее у меня, я дам отпор любому, а вы дорого заплатите за непослушание.
– Не советую вам запугивать меня, монсеньор. Я рождена свободной, свободной и умру. И я не буду давать вам напрасных обещаний, ибо все равно не сдержу их. Но чего вы опасаетесь? Нас же будет охранять господин Пейроль!
И она наградила фактотума таким убийственным взглядом, что тот невольно задал себе вопрос: справедливо ли то, что только мужчины имеют привилегию именоваться сильным полом?
– Ах, если бы вы пожелали, – вздохнул Гонзага, – вы бы могли стать герцогиней…
– Да, вы правы, сам черт с вашей помощью едва не наградил меня этим титулом! – насмешливо отозвалась Флор. – Впрочем, маркизой я могу сделаться и без вашего участия: стоит только приехать сюда маркизу де Шаверни.
– Какая же вы наивная, милая моя девочка, – улыбнулся принц. – Я припоминаю, что как-то вечером этот легкомысленный Шаверни выпил лишнего и намекнул вам на подобную возможность, но неужели вы поверили, что…
– Вас это никоим образом не касается, монсеньор! Впрочем, нет, касается: буду ли я маркизой или останусь простой цыганкой, все равно я никогда не превращусь в соучастницу ваших преступлений! Так что не рассчитывайте, что вам удастся сделать из меня слепое орудие вашей воли…
– Тем хуже для вас…
– Наша перепалка утомила меня, монсеньор, хотя я и понимаю, отчего вы так раздражены: вам досадно, что партия проиграна… Не теряйте же понапрасну время, господин принц. Вас ждут в Мадриде, вы на пути к новым должностям, почестям и богатству… Прощайте!
И цыганка, подчеркнуто почтительно поклонившись, направилась к двери.
– Дерзкая упрямица! – бросил Гонзага своему фактотуму. – Глаз с нее не спускайте, не давайте ей ни писать писем, ни получать их, а главное, не позволяйте ни с кем встречаться. Вы отвечаете мне за нее головой.
Пейроль наклонился к хозяину.
– А вдруг она будет слишком уж непокорна? – вкрадчиво прошептал он. – Вдруг я решу, что нам опасно дольше держать ее подле Авроры и необходимо прибегнуть… к крайним мерам? Даете ли вы мне полную свободу действий, монсеньор?
В устах такого негодяя, как Пейроль, подобный вопрос звучал весьма зловеще.
Взгляд его маленьких серых глазок был колюч, а крючковатый нос придавал фактотуму сходство с хищной птицей.
Разбойники, промышляющие в глухой лесной чаще, отбирают у одиноких путников только кошелек, Пейроль же жаждал жизни своей жертвы! Этот мерзкий ядовитый паук готов был, казалось, наброситься на непокорную и высосать всю ее кровь.
– Свободу действий? – переспросил Гонзага, сделав вид, что не понял вопроса.
Интендант указал рукой на далекий замок.
– Когда мы будем там… – начал он и умолк.
– Ну же! – поторопил Филипп.
– У отважной, но неосторожной юной девицы, отправившейся подышать воздухом на смотровую площадку башни или погулять по горной тропе, может, избави Бог, закружиться голова или подвернуться нога… Вы же знаете – утес имеет в высоту не менее сотни футов, ступени башни наверняка стерты и полуразрушены…
Принц, обхватив голову руками, надолго задумался: похоже, лакей угадал намерения господина!
Выждав какое-то время, Пейроль снова склонился к уху Гонзага.
– Несчастье никогда не приходит одно, – прошептал он. – Флор может пригласить с собой подругу…
На этот раз, кажется, он зашел слишком далеко: принц вздрогнул и, поднявшись из-за стола, произнес:
– Нет, у меня иные намерения. Я решил оставить Аврору в живых: она станет нашей приманкой, своеобразным щитом, выкупом, который мы сможем отдать, дабы вернуть себе утраченное… Если она умрет, то между нами и французским двором навеки вырастет непреодолимая преграда.
– Однако она наверняка будет помехой в Мадриде. Ваши планы грандиозны, а она как гиря повиснет на вас и помешает идти вперед. Регент может потребовать у Филиппа V ее выдачи, а принцесса Гонзага самолично прибудет за дочерью… Вам придется давать объяснения, и доверие к вам будет подорвано.
– Подумать только, что время делает с людьми! – воскликнул Гонзага, скрестив на груди руки. – Куда же девалась твоя былая сообразительность, мой бедный Пейроль? Страх остаться один на один с тенью Лагардера превратил тебя в алчущего крови хищника… а может, ты попросту боишься доньи Крус?
Не пройдет и недели, как между Францией и Испанией начнется война, и будь спокоен, я не останусь в стороне…
Если, вопреки вам и твоим заверениям, Лагардеру все-таки удалось избежать смерти в ущелье Панкорбо, то я добьюсь ареста этого наглеца и отправлю его гнить в старую башню, что стоит на Утесе Рыцарей в Наварре. Не исключено, впрочем, что его вздернут на виселицу, которая возвышается на площади возле обители Милосердных братьев…
– Я уверен, монсеньор, что нам больше нечего бояться Лагардера. Сейчас опасность исходит от принцессы Гонзага: она непременно будет разыскивать свою дочь, и регент поможет ей в этих поисках.
– Если она появится в Испании, я немедленно прикажу проводить ее до французской границы… Я не желаю видеть эту женщину, которая формально по-прежнему является моей супругой…
– …И, следовательно, обязана подчиниться вам. Действительно, об этом я не подумал.
– Но что бы ни случилось в дальнейшем, – продолжал Гонзага, – пока вам следует в точности придерживаться моих инструкций: поселите мадемуазель де Невер в башне и не пускайте к ней никого, за исключением врача… Двоих слуг вам будет вполне достаточно… Отыщите их среди местных крестьян. И горе тому, кто покусится на жизнь дочери моего покойного друга или же на жизнь доньи Крус! В нашей игре и так хватает трупов, а покойники, как мы с вами знаем, имеют обыкновение вставать из могилы, дабы свидетельствовать против живых!
– Повинуюсь, – кивнул Пейроль. – Девицы не умрут до тех пор, пока в том не будет нужды.
II. СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ
Маленький маркиз де Шаверни сильно изменился.
Любитель оргий в садовом домике принца Гонзага стал непременным участником кутежей регента, никогда не забывавшего пригласить его на свои едва ли не еженощные бдения.
Однако маркиз откровенно скучал на этих сборищах, и никто больше не слышал его смеха, некогда столь звонкого и веселого.
Филипп Орлеанский успел давно забыть о Гонзага и его компании: у него хватало других забот!
Отношения между Мадридом и Парижем окончательно испортились. Двор герцога и герцогини Мэнских в Со напоминал тлеющий вулкан. Все, кто был недоволен регентом, находили там самый горячий прием. Пока в тени боскетов Лагранж-Шастель декламировал свои «Филиппики», на улице Нев-де-Пти-Шан плелся заговор Селамара.
Двором в Со занимался аббат Дюбуа, усердно зарабатывавший митру.
Регент же ограничивался частыми встречами с девицей Фийон. Последняя с одинаковым рвением участвовала в ночных забавах Филиппа Орлеанского и занималась шпионажем. У Фийон был ключ, который позволял ей в любое время проникать в кабинет принца в Пале-Рояле, обходясь без посредничества лакеев. Ибанье, главный дворцовый привратник, и Бреон, камердинер регента, получили приказ не замечать ее визитов. Из этого следовало, что, в каком бы расположении духа ни находился принц, он всегда готов был выслушать свою шпионку.
Она-то и раскрыла заговор, организованный Селамаром.
Одна из ее пансионерок отправилась на свидание с секретарем испанского посланника, герцога Селамара. Молодой человек заставил себя ждать, потому что спешно готовил важные депеши, которые должен был доставить в Мадрид некий аббат.
Секретарь имел глупость объяснить причину своего опоздания, и Фийон посчастливилось услышать его рассказ. Спустя полчаса о мадридском вояже узнал аббат Дюбуа, который и поспешил послать вдогонку за курьером своих эмиссаров. Аббата задержали в Пуатье; найденные при нем бумаги компрометировали многих высокопоставленных особ. Среди документов был также обнаружен список имен шестидесяти заговорщиков.
План был грандиозным и предусматривал похищение юного короля и регента и провозглашение Филиппа V королем Франции. Но так как Филипп V не собирался покидать Мадрид, в Париже от его имени должен был править Альберони. Именно этот министр главным образом и выигрывал от соединения двух корон. Все было готово для осуществления коварных замыслов. Оставалось лишь поднести огонь к бочке с порохом.
За несколько дней до того, как был раскрыт заговор, Шаверни в который уже раз участвовал в кутеже регента. Ему изрядно наскучили шум и пьяные собутыльники, и он, умудрившись, кстати, остаться трезвым, незаметно покинул апартаменты Филиппа Орлеанского и вышел в город.
На небе сияла яркая луна, освещавшая улицы куда лучше, чем дымные фонари, бывшие, по милости господина д’Аржансона, в полном небрежении.
Юный дворянин беспечно брел по берегу Сены, совершенно не думая о тех подозрительных личностях, что с наступлением ночи наводняли Париж. Увы, господин д'Аржансон боролся с ними так же успешно, как заботился об освещении городских улиц.
Ох уж эта хваленая полиция былых времен! Впрочем, с тех пор мало что изменилось…
Маркиз шел и размышлял о том, что со дня отъезда Лагардера он не имел вестей ни о нем, ни о мадемуазель де Невер, ни о донье Крус. Единственное, что ему удалось узнать, так это то, что шевалье побывал в Шартре.
Несколько дней назад он нанес визит принцессе Гонзага, которая после исчезновения дочери на кладбище Сен-Маглуар вновь облачилась в траур и уединилась в своих покоях.
– Слава богу, моя кузина принцесса пообещала известить меня, если ей удастся хоть что-то разузнать, – бурчал себе под нос маленький маркиз. – Регенту ничего не известно, иначе он не преминул бы рассказать мне нынче ночью последние новости. Я тревожусь. Пожалуй, стоит еще раз обременить своим присутствием Аврору де Гонзага.
Пообещав себе поторопиться с этим визитом, Шаверни вновь обрел бодрое расположение духа. Маленький маркиз принадлежал к тем людям, которые не могут постоянно предаваться грусти. Он ускорил шаг и даже принялся насвистывать модную песенку.
Подойдя к Новому мосту, он понял, что поступил крайне разумно, когда решил сегодня почти полностью отказаться от вина: разве сумел бы он, будучи пьяным, справиться с четырьмя противниками? Один шел ему навстречу, трое догоняли сзади. Вряд ли это был полицейский дозор. Маркиз решил встретиться с опасностью лицом к лицу и обернулся к троим неизвестным, одновременно косясь в сторону закутанного в черный плащ приближающегося прохожего. Последний, к удивлению Шаверни, быстро миновал его и скрылся в темноте. Зато трое остальных оказались не так миролюбивы.
До маркиза донеслись обрывки их разговора: беседа не имела никакого отношения к красотам лунной ночи.
Шаверни вынул шпагу из ножен и прижал ее к бедру, готовый в любую секунду отразить нападение. Совершив эти приготовления, он резко остановился.
Три клинка тоже были готовы к бою.
– Мы, бедные дворяне, – начал один из молодчиков, – остались без средств к существованию и вынуждены просить подаяния у прохожих. Вот моя шляпа, сударь. С вашей стороны будет весьма великодушно положить в нее несколько монет…
С этими словами он бросил на парапет свою шляпу и встал в позицию; его сообщники встали в фехтовальную стойку.
– Господа, вы избрали странный способ разжалобить парижан, – со смехом произнес Шаверни. – Обычно я кладу свою лепту в кружку для бедных в церкви Сен-Маглуар, причем делаю это без чьих-либо напоминаний.
– Моя шляпа тоже годится для подобных целей.
– Ошибаетесь, – возразил Шаверни. – Она грязна, а мне вовсе не хочется пачкать руки…
И он ударом шпаги наотмашь отправил в Сену не угодившую ему импровизированную кружку для подаяний.
Тотчас же три клинка скрестились со шпагой Шаверни, и маркиз понял, что ему довелось столкнуться с сильными и умелыми противниками. Бандиты прекрасно владели оружием и действовали слаженно.
Человек в плаще, успевший уже отойти довольно далеко, услышал звон стали, остановился и повернул назад.
«Черт побери! – подумал Шаверни. – Если он присоединится к этим мерзавцам, то, боюсь, я не скоро попаду на ужин к регенту…»
– Держитесь, дружище! – меж тем воскликнул прохожий. – Я иду к вам на помощь!
Неожиданное появление нового персонажа отвлекло внимание нападавших от Шаверни: все трое одновременно обернулись в сторону незнакомца.
В этом была их ошибка. Шаверни воспользовался ею, сделал выпад и пронзил плечо одного из бандитов.
Тот, не обращая ни малейшего внимания на струящуюся кровь, переложил шпагу в левую руку. По всему судя, он не собирался сдаваться или отступать. Его движения были по-прежнему четки и уверенны, словно он находился в фехтовальном зале. Ночные искатели приключений прекрасно владели клинком; возможно, это были провинциальные учителя фехтования, приехавшие в Париж в поисках заработка.
Впрочем, избранный ими способ добывания средств к существованию не сулил мэтрам большой поживы. Шаверни и его новый товарищ доказывали это с оружием в руках, и весьма убедительно.
Как только маленький маркиз почувствовал поддержку, к нему вновь вернулось его бодрое настроение, и он с удвоенной энергией принялся наносить удары. Он и его неожиданный союзник действовали столь умело и решительно, что вскоре путь был свободен: бандиты почли за лучшее убраться с их дороги и отправиться просить подаяние в другом месте. Самый наглый из всей троицы в этой стычке, как известно, лишился шляпы и получил удар шпагой в плечо.
Молодые люди взглянули друг на друга и изумленно вскрикнули:
– Шаверни!
– Навай! Ты разве не бежал вместе с Гонзага?
– Нет… Впрочем, это не помешало регенту выслать меня из Парижа вместе со всеми.
– Выслать? Тебя?
– Именно… Мое имя значится в черном списке, составленном и подписанном регентом… А так как я вовсе не желаю оказаться в Бастилии, то выхожу на улицу только ночью.
– И поэтому ты смог прийти мне на помощь?
– Совершенно верно…
– Какая удача! Мой дорогой Навай, услуга за услугу: через двадцать четыре часа я вновь увижу регента и уверен, что после нашей с ним встречи ты сможешь гулять, где и когда тебе вздумается… Но ответь мне, почему ты не последовал за Гонзага?
Маленький маркиз помнил, что среди его бывших друзей этот человек был самым порядочным. Именно поэтому он без обиняков задавал свои вопросы.
– А ты сам почему расстался с ним? – гордо вскинув голову, вопросом на вопрос ответил Навай.
Несколько мгновений молодые люди молча смотрели друг на друга.
– Почему? – внезапно воскликнул Шаверни, принимаясь горячо пожимать руку товарища. – Да потому, что ни ты, ни я не созданы для служения убийце… Мой дорогой Навай, значит, мы оба, вопреки нравам нашего развращенного века, имеем совесть! Ах, если бы ты выступил на моей стороне на кладбище Сен-Маглуар, может быть, все кончилось бы по-другому!
Навай опустил голову. Как мы помним, в ту ночь именно он ранил Шаверни.
– Нелегко избавиться от ярма, которое надели на тебя по твоей же воле… Но когда я увидел, что они посмели напасть на женщин, последние мои сомнения исчезли. Если бы девушки позвали меня на помощь, я бы уехал с Лагардером.
Маркиз бросился обнимать приятеля.
– Боже, как мы были глупы, – вскричал он. – Довольно, пора взрослеть! Ну, и… куда же ты направлялся?
– Куда глаза глядят. Подышать воздухом и прогулять свою шпагу, дабы та окончательно не заржавела.
– Идем ко мне, – предложил Шаверни. – До утра нам вполне хватит времени поговорить, и я успею изложить тебе свой план. Уверен – он тебе понравится.
И оба молодых человека, взяв друг друга под руку, продолжили путь по улицам ночного Парижа.
Улица Аррас, переименованная студентами в Крысиную, в этот час была пустынна. Здесь-то, неподалеку от особняка Кольбера, и жил Шаверни.
Этот квартал, населенный веселыми школярами и студентами, вполне соответствовал его жизнерадостному характеру – не то что угрюмые дома, плотно обступившие Лувр и Пале-Рояль: они казались столь же величественными и самодовольными, как и их обитатели.
Слугу, поставившего на стол поднос с ликером и двумя рюмками, Шаверни отослал спать. Удобно устроившись в глубоком кресле, он предложил Наваю последовать его примеру.
– Я слушаю тебя, – пригубив ликер, произнес Навай. – Посмотрим, может ли мудрость вещать твоими устами.
Маркиз потянулся, изящным жестом расправил кружевное жабо и манжеты и с уверенностью заявил:
– Разумеется! Прежнего безумца Шаверни отделяют от Шаверни нынешнего восемь долгих дней и ночей. За это время наш молодой человек сильно изменился… Испытания превращают зеленого юнца в зрелого мужа.
– Значит, за эти дни ты сильно повзрослел и перестал быть прежним шалопаем? – с улыбкой спросил Навай.
– Что ты думаешь о шевалье де Лагардере? – вместо ответа задал вопрос Шаверни.
– Во Франции еще не перевелись храбрецы, – сказал Навай, – но ему поистине нет равных… К тому же он человек чести, а в наше время это такая редкость…
– Готов ли ты служить ему?
– Мы помогали Гонзага бороться с Лагардером… Встать на сторону шевалье – истинно благородный поступок.
– Я тоже так считаю. А каково твое мнение о мадемуазель де Невер?
– Она достойна его… Если ей нужна моя помощь, я целиком в ее распоряжении. Тебе повезло больше: ты успел предложить ей свою шпагу.
– К сожалению, это были только слова. Но моей вины тут нет.
– Твоя рана едва затянулась, – с волнением в голосе произнес Навай. – Пожалуйста, прости меня, – добавил он, помолчав. – Но ты сам налетел на мой клинок!..
– Забудь об этом. Давай лучше поговорим о другом, – прервал его Шаверни. – Что ты скажешь о донье Крус?
– Если я открою тебе свое сердце, – рассмеялся Навай, – то, пожалуй, станешь ревновать. Мне кажется, что рано или поздно донья Крус станет маркизой, и я от всей души желаю ей этого. Если бы я мог, я бы не задумываясь предложил ей свое покровительство, но я отступаю, ибо ты любишь ее, а она любит тебя.
– Кто тебе это сказал?
– У меня есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать… А разве я говорю неправду?
– Правду, – без всякой бравады ответил маркиз. – Настанет день, когда состоятся две свадьбы, но среди приглашенных не будет принца Гонзага.
После недолгого молчания юный Навай спросил:
– Где сейчас находятся эти трое?
Он подразумевал Лагардера, Аврору и цыганку, а так как о них только что шла речь, то он не счел нужным называть имена.
– Не знаю… Регенту тоже ничего не известно, равно как и принцессе Гонзага. Это меня очень беспокоит…
– Есть надежный способ получить интересующие нас сведения…
– Да, – ответил Шаверни, в упор глядя на приятеля. – И я как раз собирался обсудить его с тобой.
– Ты хотел бы, чтобы мы поехали вместе?
– Ты проницателен, дружище Навай. Если бы я не встретил тебя, я бы уехал один… Завтра я намеревался получить согласие у моей кузины, вдовы Невера, а вечером – у регента… Но если я правильно понял, теперь мне надо просить разрешения для нас двоих?
– Ты можешь располагать мною, маркиз. Конечно, в отличие от Лагардера и тебя, у меня нет невесты, которую надо спасать, но я хочу отмыть свои руки от грязи, налипшей на них за время службы Филиппу Мантуанскому и его негодяю-фактотуму…
Шаверни обнял его.
– Благодарю тебя, – произнес он. – Раз шевалье не вернулся, значит, Гонзага все еще удерживает добычу в своих когтях… Мы поможем Лагардеру спасти Аврору, не проливая крови Монтобера, Носе и прочих… Нам повезло, наши глаза раньше разглядели истину… Может быть, они тоже присоединятся к нам… Я верю, что не за горами тот час, когда Лагардер лицом к лицу встретится с принцем и его интендантом. Невер будет отомщен, и час отмщения близок!
– Испания велика, – задумчиво произнес Навай. – Где нам искать шевалье?
– Нетрудно найти человека, подобного Лагардеру… Следуя по пятам похитителей, он отмечает свой путь ударами шпаги.
Утро друзья провели вместе, делая необходимые приготовления к отъезду. В три часа их приняла госпожа де Гонзага: Навай мог больше не бояться Бастилии.
…После того как Шаверни привез Авроре из Шатле платок, на котором Лагардер кровью написал письмо, после трагического вечера на кладбище Сен-Маглуар, когда маркиз сражался на стороне шевалье, защищая мадемуазель де Невер, и был ранен, принцесса прониклась к юноше искренней симпатией.
Аврора де Кейлюс облачилась в прежний траур, но, когда она протягивала Шаверни руку для поцелуя, ее бледное лицо, хранящее следы слез, озарилось улыбкой.
– Сударыня, дорогая моя кузина, – произнес маркиз, – дни идут, а дети ваши все еще не вернулись к домашнему очагу.
Слезы покатились по щекам принцессы.
– Я плачу и молюсь, – ответила она. – Но Господь пока не внял моим мольбам.
– Я пришел к вам просить разрешения… – продолжал Шаверни.
– Говорите, я заранее готова дать вам его…
– Есть долги, сударыня, платить которые нас заставляет наша совесть. Мой долг… или, точнее, наш долг, ибо со мной господин де Навай…
– А разве господин де Навай не был одним из фаворитов принца? – помрачнев, спросила принцесса Гонзага.
– Вы правы, мадам, – выступил вперед Навай. – Именно поэтому я хочу искупить свою вину… Я помогал этому человеку похитить вашу дочь. В тот день, когда я понял, что, продолжая служить Гонзага, я навсегда запятнаю свою честь, я покинул его. Вот почему сегодня я нахожусь здесь, в вашем доме.
– Да простит вас Господь, как я сама вас прощаю, – прошептала принцесса. – Если господин де Шаверни пришел вместе с вами, значит, он уверен в вас…
– Если вы не возражаете, сударыня, – произнес маркиз, – завтра утром мы отправимся в Испанию. Как знать, может, Лагардеру понадобится наша помощь? Мы с радостью предоставим наши шпаги в его распоряжение.
– Я рада, что вы опять можете пускаться на поиски приключений, – улыбнулась принцесса. – Как ваша рана?
Навай побледнел, однако же нашел в себе силы ответить вместо Шаверни:
– К счастью, она почти зажила. Моя шпага служила врагам, и я выбросил ее. Та, что сегодня при мне, еще ни разу не покидала ножен. И если вы сочтете, что она достойна их покинуть, дабы выступить на защиту вашей дочери, благословите ее, сударыня!
И, обнажив клинок, он преклонил колено перед вдовой Невера.
Перекрестив сверкающую сталь, она поднесла ее к губам.
– Отныне моя шпага будет служить вам и вашим детям, – торжественно произнес Навай. – Никогда больше я не обнажу ее ради неправого дела.
– Итак, сударыня, мы можем ехать? – напомнил о себе Шаверни.
Принцесса прошла в молельню, где, как мы знаем, висел портрет герцога Неверского, и опустилась на колени перед алтарем.
– Я еду вместе с вами, – произнесла она, вставая. – Я обязана отыскать свою дочь.
– Но разве регент разрешит вам ехать? – изумился маркиз.
– Филипп Орлеанский не сможет отказать в подобной просьбе вдове Невера. А если он воспротивится моему отъезду, я отправлюсь к королю!
Шаверни знал, что, приняв решение, эта женщина не отступала от него. Поэтому он не стал ее разубеждать.
– Если вы сочтете, что для вашей охраны будет достаточно нас двоих, – произнес он, – располагайте нами по своему усмотрению. Наша жизнь принадлежит вам.
– Господа, – ответила принцесса, – сегодняшним поступком вы искупили все свои прошлые ошибки. Согласны ли вы сопровождать меня к регенту? Я надеюсь, что завтра мы уже сможем тронуться в путь. Итак – да поможет Господь матери вернуть своих детей!
III. КОРОЛЕВСКИЙ КУРЬЕР
Филипп Орлеанский не любил, когда дела отрывали его от привычных удовольствий. Однако последние события настоятельно требовали его участия в делах государства.
В это утро в присутствии аббата Дюбуа и министра Леблана были опечатаны бумаги герцога Селамара.
У дверей испанского посольства поставили караул из мушкетеров, так что герцог стал узником в собственной резиденции.
Со всех сторон приходили известия о бегстве высокопоставленных особ, замешанных в заговоре; над несколькими кардиналами, среди которых оказался Бисси, Полиньяк и Роган, нависло обвинение в измене.
Двор в Со поглощал теперь все внимание регента. Почуяв угрозу своей власти, Филипп Орлеанский решил уделить время политике.
Аббат Дюбуа посоветовал ему немедленно послать курьера в Мадрид, чтобы передать приказ господину де Сент-Эньяну, французскому посланнику при дворе Филиппа V, как можно скорее покинуть Испанию. Аббат опасался, что, узнав об аресте Селамара, Альберони захватит Сент-Эньяна.
– У тебя есть надежный человек? – спросил его регент.
– Пока нет, – ответил Дюбуа. – Но через два часа будет.
– Не забудь разузнать, не знаком ли он с кем-либо из заговорщиков.
– Поэтому я и прошу дать мне два часа.
– Хорошо. Но ты головой отвечаешь за его благонадежность. Когда ты переговоришь с курьером, пришли его ко мне, я тоже побеседую с ним.
Надо сказать, Филипп Орлеанский не очень-то доверял людям Дюбуа и был бы не прочь сам найти кого-то, кто мог бы отправиться в Испанию.
И вот как раз тогда, когда он безуспешно перебирал в памяти имена, ему доложили, что принцесса Гонзага просит аудиенции для себя и господ де Шаверни и Навая.
– Навай в Париже?! – изумился регент. – Одно из двух: или он окончательно расстался с Гонзага, или принц поручил ему шпионить за женой, а может, даже за мной! Нет, этого я не потерплю: если мои подозрения подтвердятся, я расправлюсь с ним!
Пока регент заочно решал участь Навая, принцесса Гонзага и оба ее спутника ожидали в приемной. Приблизившийся к ним придворный низко склонился перед принцессой.
Это был господин де Машо, лейтенант полиции, занявший сей пост после Вуайе д'Аржансона.
– Господин маркиз, – обратился де Машо к Шаверни, – я рад приветствовать вас во дворце; однако, к сожалению, я не могу сказать того же вашему товарищу. Господин де Навай, я должен вас арестовать!
– Я готов поручиться за него! – воскликнул Шаверни. – Уверяю вас, что его королевское высочество буквально через минуту собственноручно подпишет указ, отменяющий его изгнание!
– Возможно… – ответил лейтенант полиции. – Но имеющиеся у меня распоряжения датированы вчерашним вечером, а в них сказано, что принцу Гонзага и всем его людям, ранее изгнанным из Франции, запрещено въезжать в пределы Французского королевства… Можете вы мне доказать, господин Навай, что этот приказ к вам не относится?
– Нет…
– В таком случае следуйте за мной… Пока господин де Шаверни не получит иных распоряжений регента относительно вас, чего я искренне желаю, долг повелевает мне задержать вас.
И, вызвав капитана охраны дворца, господин де Машо приказал ему немедленно взять Навая под стражу и препроводить его в Бастилию.
Навай поклонился принцессе, наблюдавшей за действиями лейтенанта полиции с обычной для нее ледяной невозмутимостью, и пожал руку другу.
– Не беспокойся, – сказал ему Шаверни, – через час ты будешь на свободе.
Солдаты уже собирались увести Навая, когда в приемную вошел Филипп Орлеанский. Регент счел необходимым самому выйти к принцессе Гонзага, чтобы подчеркнуть свое к ней расположение.
– Что здесь происходит? – спросил он. Де Машо вышел вперед.
– Сюда явился господин де Навай, – ответил он. – Следуя имеющимся у меня инструкциям, я приказал отвести его в Бастилию.
– Прошу вас отложить на время исполнение вашего приказа, – сказал регент. – Проводите принцессу и этих господ ко мне в кабинет, и пусть нас оставят одних!
В присутствии бесстрастной и надменной принцессы Гонзага, не снимавшей траура со дня гибели герцога Неверского, Филиппу Орлеанскому всегда становилось жутковато; впрочем, ему не часто доводилось ее видеть.
Регент, с презрением относившийся ко всем женщинам и со сладострастием взиравший на любое существо, одетое в юбку, боялся поднять глаза на принцессу, которая, несмотря на многолетнее затворничество, была по-прежнему прекрасна. В душе он относил ее к редким неземным созданиям, подвластным воле Неба, а не мирским законам. Герцог Орлеанский почтительно приветствовал принцессу Гонзага и пригласил ее сесть.
– Сударыня, – спросил он, – что побудило вас оказать мне честь и прийти во дворец?
– Я прошу ваше королевское высочество разрешить мне поехать в Испанию.
– Вы хотите ехать в Испанию?
– Да, монсеньор.
– Полгода назад я бы дал свое разрешение… да что там полгода – даже еще вчера… – произнес, поразмыслив, Филипп Орлеанский. – Но сегодня это невозможно!
Принцесса упала на колени.
– Уже десять дней, как у меня второй раз похитили дочь! – воскликнула она. – Ваше королевское высочество отлично знает об этом. Шевалье Анри де Лагардер, кто, как и я, жаждет вновь обрести Аврору, кто поклялся, что вернет мне ее, до сих пор не появился в Париже. Жизнь превратилась для меня в сплошную муку: если моя дочь жива, я найду ее; если она умерла, я хочу знать, где ее могила!
– Успокойтесь, сударыня, потерпите еще несколько дней. Сегодня я отправляю курьера в Мадрид; как только он вернется, вы все узнаете.
– Не пытайтесь удержать меня, монсеньор, я все равно отправлюсь в Испанию, пусть даже мне придется идти туда пешком. Кто лучше матери сможет разыскать дитя? Как я смогу поверить какому-то курьеру?
Неожиданно регента осенило.
– Даже если этим курьером будет господин де Шаверни? – спросил он.
– Я? – изумился маркиз.
– Именно вы, сударь. Насколько мне известно, вы не поддерживали отношений с двором в Со и не замешаны в интригах, испанского посланника.
– Я не имею чести знать его.
– Тем лучше для вас. Подобная честь могла бы дорого вам стоить.
Взгляд Филиппа Орлеанского упал на Навая.
– А вы, сударь, – спросил он, – вы знаете герцога Селамара?
– Мне знакомо это имя. И я получил распоряжение… Меня обязали в урочное время исполнить любой его приказ.
От такого заявления регент содрогнулся.
– И что же вам приказали? – осторожно спросил он.
– Прежде я должен был получить подтверждение распоряжения. Но я его не получил.
– А кто отдал это распоряжение? Господин де Гонзага, разумеется? Я подозревал, что он связан с заговорщиками… Не отпирайтесь! Ведь вы были одним из его приспешников?
– Да, монсеньор, был, это правда! Но времена изменились; сегодня принц Гонзага изгнан из Франции.
– Равно как и вы, – суровым тоном произнес регент. – И с вашей стороны было по меньшей мере неблагоразумно вернуться сюда, чтобы шпионить за принцессой… или за мной!
Навай гордо вскинул голову и посмотрел прямо в глаза регенту.
– Прошу простить мне мою дерзость, ваше высочество, но вы ошибаетесь, – проговорил он. – Я не собираюсь ни за кем шпионить; моя совесть и моя шпага чисты!
Честный и достойный ответ молодого человека произвел хорошее впечатление на регента. Несмотря на все свои пороки, Филипп Орлеанский был от природы добр и злопамятностью не отличался. Он спросил – на этот раз куда менее резко:
– Знаете ли вы, что грозит тому, кто в нарушение указа самовольно вернулся во Францию?
– Самое меньшее – Бастилия… самое худшее – топор палача! Я это знаю, монсеньор!
– Тогда почему вы здесь?
– Потому что когда ствол загнивает, от него начинают отпадать ветви. Никто не принуждал меня покинуть Гонзага, но я стыдился самого себя, стыдился содеянного мною на службе у принца. Совесть тоже может бунтовать; моя совесть давно искала подходящего повода и нашла его в приснопамятный день на кладбище Сен-Маглуар.
– Монсеньор, – сказал Шаверни, – сегодня утром Навай и я решили отдать свои шпаги в распоряжение господина де Лагардера, чтобы помочь ему вернуть мадемуазель де Невер.
– Что заставляет меня, – улыбнулся регент, – отпустить гвардейцев, которые ожидают в приемной, желая препроводить вашего друга в Бастилию?
– Верно, монсеньор, – в своей обычной непринужденной манере ответил Шаверни.
– Итак, я предаю забвению прошлые заблуждения господина де Навая; отныне он свободен, равно как и его совесть и его шпага… надеюсь, что он найдет им достойное применение.
– Это зависит от его королевского высочества и его ответа на нашу просьбу, – поторопился вставить маленький маркиз, словно не замечая прощального жеста регента. – Принцесса не позволяет нам отправиться на помощь шевалье, вернее, позволяет, но лишь с условием, что она сама будет нас сопровождать.
– Это правда, – сказала Аврора де Кейлюс. – Но без них я бы не отважилась на такой поступок, ибо за последнее время мне пришлось пережить слишком много потрясений. Эти благородные молодые люди, монсеньор, указали мне дорогу, и я должна отправиться по ней.
Регент долго думал, прежде чем ответить, а когда наконец заговорил, голос его звучал серьезно и торжественно.
– Все, что я могу сделать для вас, сударыня, – это разрешить вам отправиться в Байонну, если, конечно, вы пообещаете не ехать дальше и не пересекать испанскую границу. Не забывайте, что речь идет не только о вашей личной безопасности, но и о спокойствии государства. В городе, – продолжил он, – под охраной господина де Навая вы будете ждать возвращения Шаверни, который поедет вперед и, выполнив возложенное на него поручение, вернется в Байонну. Я собираюсь доверить маркизу важную миссию. Ему предстоит выяснить, что происходит при мадридском дворе, а затем разыскать шевалье де Лагардера и мадемуазель де Невер.
Принцесса попыталась возразить, однако натолкнулась на почтительный, но непреклонный отказ. Провожая ее до порога своего кабинета, регент пообещал уже завтра прислать ей необходимые бумаги.
– Я оставляю у себя маркиза, – заявил он, прощаясь с Авророй де Кейлюс. – Господин де Навай проводит вас, сударыня.
С этими словами он позвонил и попросил пригласить де Машо и Дюбуа.
– Господин де Навай свободен и волен идти, куда ему вздумается, – объявил он появившемуся лейтенанту полиции. – Отошлите ваших людей обратно.
В дверном проеме возникла тщедушная фигура аббата.
– Ваше высочество приглашали меня?
– Да… Вот человек, который нам нужен. Мы пошлем его в Мадрид.
Дюбуа и Шаверни никогда не общались друг с другом, что, впрочем, не мешало второму сильнейшим образом ненавидеть первого. В свою очередь аббат также не питал особой любви к маленькому маркизу.
– Господин де Шаверни слишком молод для подобной миссии, – осторожно высказался министр.
Оба, Шаверни и Дюбуа, обменялись взглядами, красноречиво свидетельствующими об обоюдной антипатии. Регент, которого очень забавляла вся эта сцена, от души расхохотался:
– Опомнись, Дюбуа! Маркиз уезжает, и теперь у твоих подружек ухажеров поубавится.
Шаверни никогда не упускал возможности уязвить противника.
– Ваше высочество ошибается, – заявил он. – Господин первый министр и я выбираем себе любовниц в разных слоях общества.
Филипп Орлеанский не возражал, когда в его присутствии обижали его придворных, но всегда предпочитал оставлять последнее слово за собой. Поэтому, все еще смеясь, он заявил:
– Смирись, аббат. Наш бойцовый петушок не так уж юн, и у него острые шпоры!
– Это оружие быстро стачивается…
– А вы хотите сказать, что в доме у Фийон ваше оружие всегда остро? – отразил удар маркиз.
При упоминании женщины, чье имя с недавних пор связывалось с дворцовыми оргиями, в которых принимало участие немало знатных дворян, регент переменился в лице и решил положить конец столь двусмысленной беседе.
– Довольно шутить! – приказал он. – Маркиз, знаете ли вы, что случилось в испанском посольстве?
– Никоим образом, монсеньор…
– Тогда Дюбуа сейчас все вам объяснит. Я же ненадолго оставлю вас, а по возвращении дополню его рассказ.
Дюбуа скорчил недовольную гримасу, хотя и понимал, что противоречить регенту бесполезно.
– Раз вашему высочеству так угодно… – пробурчал он.
– Вот-вот, именно угодно… И слышишь, аббат, расскажи ему все без утайки. Не скрывай ничего, ни одного имени.
После ухода регента аббат Дюбуа некоторое время хранил молчание, а затем, с трудом скрывая свою досаду, принялся посвящать Шаверни в подробности заговора. Обрисовав ему цели заговорщиков и избранные ими средства, он назвал провинившихся дворян. К своему великому удивлению, Шаверни узнал, что, если бы Гонзага не пришлось спешно покинуть Францию, он оказался бы замешан в заговоре.
– И чем все это кончится? – спросил маркиз.
– Внутри страны – несколькими показательными казнями; за ее пределами – войной с Испанией.
– Вот прекрасный повод, чтобы вручить мне патент лейтенанта королевских мушкетеров, – рассмеявшись, заметил Шаверни. – Я как нельзя лучше подхожу для этого звания, дело только за пятьюдесятью тысячами ливров, чтобы заплатить за него.
– Вы слишком далеко заходите в своих честолюбивых планах, молодой человек. Регент посылает вас в Мадрид с одной-единственной целью: вы должны передать Сент-Эньяну приказ его высочества немедленно вернуться в Париж.
– И если этот юноша справится со своей миссией, – прервал аббата появившийся на пороге кабинета Филипп Орлеанский, – то я не вижу, что может помешать ему стать мушкетером короля… А ты сам разве не мечтаешь об епископской митре? Клянусь честью, Шаверни лучше управится с мушкетом, чем ты с епископским посохом!
Подобные шуточки были не во вкусе аббата. Не привыкнув стесняться в выражениях, он не преминул ответить регенту в том же тоне:
– И историки запишут, что регент Франции не умел выбирать ни офицеров для своей армии, ни князей церкви…
– А также, – подхватил Шаверни, – что для вступления в полк мушкетеров надо уметь владеть шпагой, а для получения митры достаточно всего лишь ловко… пользоваться близостью к трону.
Маркиз вовремя запнулся, и оскорбительные слова, которые впоследствии могли ему дорого обойтись, так и не сорвались с языка. Ибо если сейчас он чувствовал за собой поддержку регента, никогда не упускавшего случая унизить Дюбуа, то впоследствии министр наверняка нашел бы множество оснований, чтобы упрятать его в Бастилию.
– Прикажи приготовить паспорт для Шаверни, – произнес Филипп Орлеанский. – Он уедет сегодня вечером. И пусть ему выдадут тысячу ливров из моей казны.
Юный маркиз с поклоном поблагодарил регента:
– Что я должен сделать, чтобы оправдать доверие вашего высочества?
– Вы сообщите господину де Сент-Эньяну, что через пять дней герцог Селамар будет арестован и заключен в тюрьму. Если наш посол желает избежать подобной участи, то ему надлежит как можно скорее покинуть Мадрид и Испанию.
– Этого слишком мало, монсеньор, чтобы заслужить чин лейтенанта.
– Вы не знаете, что ожидает вас в дороге. Самое главное – как можно быстрее добраться до Мадрида. Но у вас имеется еще одно поручение, исполнение которого является для меня не менее важным: речь идет о том, чтобы за неделю разыскать шевалье де Лагардера и мадемуазель де Невер. Поиски эти наверняка будут сопряжены с опасностями и риском для жизни. К тому же я не могу дать вам на них больше времени, ибо ровно через неделю мы начнем военные действия против его католического величества. К этому дню вы должны вернуться в Байонну и сообщить принцессе Гонзага все, что вам удастся узнать о ее дочери. Затем вы отправитесь в армию, на передовую. Там вы получите свой патент, вступите в полк господина де Риома и станете сражаться под командой маршала Бервика.
– Благодарю вас, монсеньор, – ответил Шаверни, склонившись к руке регента. – Я выполню свой долг.
Повернувшись к аббату Дюбуа, Филипп Орлеанский объявил, что принцесса Гонзага вместе с юным Наваем завтра уезжает на границу; до Байонны их будет сопровождать эскорт из четверых мушкетеров.
Аббат поджал губы, недовольный тем, что регент принял решение, не посоветовавшись с ним, однако ему ничего не оставалось, как отправиться готовить паспорт и распорядиться организовать подставы. Дюбуа уже собрался уходить, когда Филипп Орлеанский остановил его:
– Это еще не все… Я также хотел бы видеть в нашей армии шевалье де Лагардера, ибо он один стоит целой роты. А для того, чтобы он мог полностью проявить себя, мы сделаем его графом…
– Графом?! – воскликнул Дюбуа.
– А ты разве против, аббат?
Аббат не ответил.
– В жалованной грамоте следует указать, что отныне шевалье де Лагардер носит титул графа. Сегодня же вечером прикажи занести его в книгу д'Озье, чтобы завтра принцесса Гонзага смогла увезти грамоту с собой. Она сама и вручит ее нашему храбрецу. Такова моя воля!
– Гонзага был один, – проворчал Дюбуа, – а на освободившееся место сразу ринулся десяток новых куртизанов…
–…Предпочитающих держаться подальше от двора, – парировал Шаверни. – Ибо они хотят делами отблагодарить за оказанные им милости. А останься они в Париже, вы бы наверняка постарались погубить их.
– Не забывайте, сударь, – ехидно предупредил аббат, – что если вы не поторопитесь, то не только Сент-Эньян, но и вы сами очутитесь за решеткой. А испанская тюрьма – не то место, где раздают офицерские патенты.
Маркиз, явно издеваясь, низко поклонился Дюбуа, и регент не смог удержаться от смеха.
– Будьте спокойны, я приеду вовремя, – язвительно ответил аббату Шаверни. – Желаю и вам, милостивый государь, вовремя завладеть вожделенной митрой. Надеюсь, что к моему возвращению вы уже научитесь раздавать благословения. Обещаю, что я первым попрошу его у вас.
– Замолчите, Шаверни, – воскликнул регент, – а то господин Дюбуа решит потребовать у меня сразу кардинальскую шляпу.
Дюбуа окинул своих собеседников насмешливым взором, и губы его скривила презрительная улыбка.
Сам он уже не раз думал о том, что кардинальский пурпур пришелся бы ему как нельзя кстати. Кардинальская мантия – надежная защита от любопытных взглядов и злых сплетен, а Дюбуа, как известно, был далеко не безгрешен.
Однако в данную минуту он счел нужным молча удалиться.
Спустя два часа маркиз, переговорив с принцессой Гонзага, мчался по дороге в Мадрид. Его сопровождал один-единственный слуга.
В глубине души Шаверни потешался не только над Дюбуа, но и над самим собой. Ведь просьба сделать его лейтенантом мушкетеров пришла ему в голову исключительно из-за желания позлить аббата. Мы-то знаем, что маленький маркиз желал одного: как можно скорее разыскать Лагардера, Аврору де Невер и Флор.
Если чувства дружбы и уважения предписывали Шаверни беспокоиться прежде всего об Анри и его невесте, то другое чувство, еще более сильное, заставляло его сердце радостно биться: со дня на день он увидит донью Крус!
Назад: XI. СХВАТКА НА БЕРЕГУ ГАВА
Дальше: IV. ВСТРЕЧА С ПОСЛАННИКОМ
