Книга: Сборник "Горбун - Черные мантии-отдельные произведения. Компиляция. Книги 1-15"
Назад: Глава сорок вторая СОН СЕСТЕР
Дальше: Глава пятнадцатая ТАЙНА ПОДЗЕМЕЛЬЯ
ЧАСТЬ II
Львиная пасть
Глава первая
НА ВОЛОС ОТ СМЕРТИ
Утренний свет пробивался в ставни небольшого домика. В это время маркиз Рио-Санто вставал с постели. Позади его кабинета была маленькая комната, которую хозяин меблировал не так роскошно, как другие комнаты своего великолепного дома, но зато с комфортом. В простенке висел портрет какой-то женщины. Против портрета находилась кровать, с которой доносилось лихорадочное дыхание больного. Первые лучи восходящего солнца проникали через занавески, и при них тускнел свет стоявшей на столе лампы.
Около постели, в кресле, сидел Рио-Санто. Когда лампа вспыхивала, в глубине постели можно было различить бледное и исхудалое лицо больного, который не спал. Глубоко ввалившиеся глаза его то блестели, то становились безжизненными. Бледный и видимо утомленный Рио-Санто беспокойно поглядывал на больного. На часах было семь утра.
— Еще одна бессонная ночь после праздного дня, — пробормотал Рио-Санто. — Да, этот человек прав… Он убьет меня!
Больной судорожно зашевелился и Рио-Санто помочил ему лицо прохладной водой и уксусом.
— Обе… обе! — простонал больной.
— Обе! — печально проговорил и Рио-Санто, жадно впиваясь глазами в лицо больного. — Шесть дней я только и слышу эти слова, и не могу понять их смысла! Целые пятнадцать лет я не тратил напрасно ни одного часу, а теперь бездействую седьмой день, теперь, когда каждый день моей жизни стоит года! Бедный Энджус! Он страдает и я обязан заботиться о нем, потому что он брат той, которую я и по прошествии стольких лет не могу забыть! И за двадцать четыре часа свободы я отдал бы с радостью весь остаток жизни! Есть же счастливцы на свете, которые могут идти к цели, гордо подняв голову, не скрываясь! Сколько преград пришлось мне преодолеть на своем пути! Как много жизни истратил я на удовлетворение своих низких страстей. Да, мне необходимо идти вперед, и вот человек, который останавливает меня, когда я так близок к цели… Человек, который мне почти так же близок, как брат, при виде которого меня мучают угрызения совести, который знает все мои тайны!
— Видел, видел! — глухо вскрикнул Мак-Ферлэн. — Кровавая рана… и таинственный голос шепнул мне: «Он должен погибнуть от твоей руки!»
— Погибнуть от твоей руки? — глухо повторил Рио-Санто. — Какая ужасная казнь, но я не смел бы жаловаться.
Потом все смолкло. Дневной свет все более и более заменял свет лампы.
— Дункан! — вдруг закричал Мак-Ферлэн. — Дункан! Скорей моего вороного коня, мне нужно за реку, в Лондон. Я должен убить Ферджуса О'Брина. Он убил моего брата, Мак-Наба.
— Я оседлаю тебе коня, — кротко ответил Рио-Санто, — но не забывай того, что и Ферджус О`Брин тебе брат.
— Правда, — произнес вздрогнувший больной, — твоя правда, и у меня не будет ни брата, ни… Великий Боже! Обе, обе!.. — И голова больного тяжело повалилась на подушки. Минуту спустя больной с насмешкой заговорил опять: — Рио-Санто! Знаю я его… ложь! Какой это Рио-Санто? Это Ферджус, разбойник, убийца. Я когда-то любил его и потому щажу, но не всегда же я буду так малодушен. Я послушаюсь таинственного голоса… Моего коня, Дункан! — Рио-Санто грустно слушал бред и не решался отойти от постели Мак-Ферлэна: никто не должен был знать его тайн.
Мак-Ферлэн привстал на постели. Его сморщенное лицо и блуждающие глаза вызывали страх. Рио-Санто засучил рукава и запахнул свой бархатный халат, как бы приготовляясь к горячей борьбе.
Мак-Ферлэн тихо запел. Его глаза вдруг налились кровью, и он судорожно вцепился костлявыми пальцами в одеяло; на губах у него выступила пена и он весь задрожал…
Рио-Санто все это было знакомо. Уже шесть дней ему по нескольку раз в день приходилось оставаться с Мак-Ферлэном, чтоб помешать ему выскочить из окна за воображаемым похитителем. Рио-Санто, измученный продолжительной бессонницей, равно как и борьбой с человеком, сила которого удесятерялась горячкой, чувствовал, что и ему скоро изменят последние силы.
Вдруг Мак-Ферлэн захрипел и яростно сбросил одеяло.
— Вот, вот они! — вскричал он. — Обе… В лодке… Я догоню их!
И он бросился к окну. Рио-Санто удалось остановить его. Со страшным воплем Мак-Ферлэн впился ногтями в его шею. Началась отчаянная борьба. Наконец Рио-Санто повалил Мак-Ферлэна на постель. Но в ту самую минуту, когда он надеялся перевести дух, Мак-Ферлэн с диким криком схватил его за горло и все сильнее и сильнее сдавливал его. Обессилевший Рио-Санто прошептал:
— Мария!
Мак-Ферлэн вздрогнул и опустил руки.
— Мария! — глухо повторил он. — Кто здесь говорит о Марии.
Рио-Санто лежал бездыханный. Мак-Ферлэн, увидев его, отстранился и гневно вскричал:
— Ферджус О'Брин!.. Я убил его… Опять этот призрак… — И с выражением ужаса на лице он отвернулся. В глаза ему бросился портрет, висевший между окон.
— Мария! — тихо шептал он. — Моя добрая Мария… Она не видит и не обнимет своего старика брата. Да, я уже стар, а она еще как хороша и молода, назло всем страданиям.
Больным овладела сильная дрожь, и он, с видом шалившего ребенка, стал подвигаться к постели, умоляя:
— Прости же меня, милая Мария, прости, не сердись, я лягу… Я хотел найти воды… Зачем не оседлали коня? Мне так хотелось увидеть детей и убить Ферджуса О'Брина, убийцу моего брата.
Тут он опять увидел Рио-Санто и бросился на постель, закрывая лицо руками.
— Великий Боже, — глухо бормотал он. — Опять это ужасное видение!
Глубокая тишина воцарилась комнате.
Глава вторая
СЕРЕНЬКИЙ ДОМИК
Немного времени спустя в тихо растворившихся дверях появилось бледное лицо доктора Муре.
Не успел он переступить порог, как на противоположном конце комнаты щелкнул замок и вбежал Анджело Бембо. Доктор Муре едва успел закрыть потайную дверь. Вслед за Бембо вбежал Ловели и с громким лаем бросился к потайной двери. Полаяв около нее, пес закружился вокруг лежащего Рио-Санто, обнюхивая его с жалобным визгом. Бембо бросился к маркизу.
— Синьор! — боязливо шептал он. — Ради Бога! Что с вами? Ответьте мне. Вы приказали не входить в эту комнату, но я день и ночь не отходил от двери… И зачем я отошел на одну минуту?
Им овладело отчаяние. Он был молод и отличался способностью чувствовать сильно и глубоко. Он любил Рио-Санто и искренно был ему предан, потому что сумел отгадать кое-что из тайных замыслов Рио-Санто, представлявшемуся ему идеалом всего прекрасного, благородного и великого.
Правда Бембо знал о сношениях Рио-Санто с той грязной и отвратительной толпой, которая составляла большую «лондонскую семью» и которую Бембо презирал и ненавидел всей душой, но это нисколько не подрывало его глубокого уважения к маркизу. Толпа представлялась Бембо ничем иным, как орудием, правда грязным и неприятным, но в то же время и необходимым для осуществления замыслов Рио-Санто.
Теперь необходимо объяснить появление Энджуса Мак-Ферлэна в доме маркиза Рио-Санто. Когда Боб Лантерн спихнул Мак-Ферлэна в воду, тот, хотя и не опомнился вполне, но благодаря нескольким, как бы машинальным движениям, всплыл на поверхность. Скоро он совсем пришел в себя и осмотрелся.
Лодка Боба Лантерна к тому времени причалила к берегу. Здесь была приготовлена карета, запряженная парой лошадей. С помощью кучера Боб Лантерн перенес в нее молодых девушек, сел с ними сам — и карета тронулась.
Когда Мак-Ферлэн приплыл к берегу, то задрожал от ужаса, припомнив ясно все, что случилось. Его горе увеличивалось пониманием того, что он опоздал и не мог ничего сделать. На Темзе не было ни одной лодки. Он сразу же решил отправиться к маркизу Рио-Санто, с которым был очень близок. Мак-Ферлэн отлично знал расположение комнат в доме Рио-Санто и сумел пробраться до самого кабинета, где измученный повалился без чувств к ногам маркиза, успев назвать имена своих дочерей.
С этого-то вечера Рио-Санто запирался у себя, никуда не выходил сам и никого не принимал.
С этого же вечера и кавалер Анджело Бембо не отходил от дверей той комнаты, в которой лежал больной. Он уже не раз слышал оттуда дикие крики. Однажды они были настолько страшны и их сопровождал такой шум, что Бембо не вытерпел и решился нарушить приказание Рио-Санто не входить в комнату. Здесь он увидел непонятную борьбу маркиза с каким-то ужасным существом, представлявшим собой что-то вроде живого трупа, который длинными и костлявыми руками с бешеной силой схватил маркиза.
Бембо едва удержался, чтобы ни броситься на помощь маркизу, но так как он хладнокровно и спокойно встречал нападения этого человека, то Бембо успокоился. Потом, не желая против воли маркиза проникать в его тайны, Бембо так тихо вышел, что тот вовсе и не заметил его присутствия. Затем Бембо не раз бывал свидетелем борьбы маркиза с Мак-Ферлэном и терялся в догадках, что это за человек. Но выходить из коридора он не решался.
В конце коридора находилось окно, выходившее на соседний двор, обнесенный высоким забором. Среди двора стоял небольшой серенький домик, пользовавшийся в квартале дурной славой. Люди, проходившие мимо домика поздно вечером, рассказывали о шумных ночных оргиях и поражавших их жалобных женских криках, которые они из него слышали, Серенький домик уже несколько лет оставался без жильцов. Состарившийся хозяин его, вероятно, потерял прежнюю охоту к развратной жизни.
Мимоходом скажем, что домик как будто нарочно предназначался для разгульных удовольствий: только из некоторых окон дома маркиза Рио-Санто нескромному глазу можно было заглянуть во внутренность домика.
Однажды утром солнце, более обыкновенного ясное и светлое, рассеяло вечно окутывающий Лондон густой непроницаемый туман. Бембо сидел на окне в коридоре и рассеянно посматривал кругом. Вдруг на лице его выразилось глубокое изумление: в одной из комнат домика он заметил спящую молодую девушку.
Она была прелестна. Бембо был молод. С сожалением отвернулся он от окна и решил не глядеть в ту сторону.
Молодая девушка спала беспокойным сном. На бледном и утомленном ее лице легко замечались усталость и грусть. Это была Анна.
А серенький домик принадлежал графу Вейт-Манору.
Глава третья
СЛУГА И ГОСПОДИН
Два дня тому назад несчастная девушка проснулась в этом домике, в комнате, из окна которой был виден только задний фасад дома маркиза Рио-Санто и несколько ветвей полузавядших деревьев. Два дня как она не видела Клары, своей доброй тети и Стефана!
Большие великолепные зеркала и роскошная мебель составляли убранство комнаты. Над кроватью висели прекрасные шелковые занавесы, отливавшие в несколько цветов. Драгоценные материи и ткани были разложены на софе, а на туалете лежали разные драгоценные безделушки.
Но бедную Анну нисколько не занимала окружавшая ее роскошь. Ею владел один безотчетный страх — и когда входили прислуживавшие ей женщины, и когда она оставалась одна. При воспоминании о Кларе и Стефане она много и долго плакала. Она горячо молилась Богу за этих драгоценных для нее существ. Одна молитва только и подкрепляла ее.
После этого утра и кавалер Бембо частенько посматривал в окошко из коридора. Он еще не мот защищать свое сердце от внезапных и нечаянных впечатлений. Ни разу в жизни никого глубоко не любивший, он всеми силами горячей души привязался к маркизу. Но теперь его сердцем овладело что-то трепетное, томительное и неясное… Он полюбил.
Однажды в сумерки кавалер усмотрел нечто странное в окне серенького домика. Анна спала. Через отворившуюся дверь в комнату вошли двое людей. У одного в руках была свеча. Другой, закутанный в теплый плед, шел следом. На лице первого выразилось удивление, когда он рассмотрел Анну. Анджело впился глазами в обоих и жадно следил за всеми их движениями.
В комнате же, куда вошли Патерсон и граф Вейт-Манор, произошло следующее. Управляющий заговорил первый:
— Милорд, это, право, сокровище! И вы здесь так безопасны.
Граф с печальным видом покачал головой в ответ и, показывая на окно, сказал:
— Мне бы хотелось, чтобы в эти окна были вделаны не проволочные сетки, а крепкая железная решетка.
Патерсона изумили эти слова и он спросил:
— Ради чего, ваше сиятельство?
— Чтобы вместо глупенькой девочки запереть в эту комнату сына моего отца! И клянусь, я бы не выпустил его отсюда живым!
В голосе графа слышалась непреклонная энергия.
— Опять этот проклятый Бриан! — промелькнуло в голове управляющего.
— Рассветает!.. — вяло произнес граф. — Иди со мной, Патерсон! На крыльце, быть может, уже поджидает меня мой смертельный враг. Идем!
Граф сильно побледнел и скорыми шагами направился к двери.
— Но ради Господа, хоть посмотрите на нее, милорд! — воскликнул управляющий, причем в его голосе слышалось отчаяние. — Ручки! Волосы! Есть ли на свете еще такая прелестная талия? А цвет лица! Цветок, настоящая роза!
Люди, в обязанности которых входит доставление наложниц в гарем всемогущих сластолюбцев, всегда по необходимости пылкие поэты.
Граф машинально повернулся к Анне и, вооружившись лорнетом, с тупым равнодушием евнуха стал рассматривать прелестную девушку.
— Не дурна, — лениво проговорил он, — но в другой раз, после, Патерсон, в другой раз.
И оба вышли из комнаты.
Бембо едва дышал: он понял все. Ему сделалось легко, когда эти люди ушли. Закутанный человек с лорнетом на глазах был ему теперь ненавистен. Воображение и ум Бембо заработали, придумывая средства освободить молодую девушку, ставшею, как ему казалось, жертвой самых гнусных замыслов.
Глава четвертая
СТРАЖ ГРАФА ВЕЙТ-МАНОРА
Прошли два дня. Бембо сидел у окна в коридоре. Анна спала. Дверь в ее комнату отворилась и вошли люди, которых Бембо уже видел.
Патерсон молча подошел к кровати и снял с Анны одеяло. Протянув руки, он, по-видимому, готовился поднять Анну. Лоб Бембо оросился холодным потом. Но граф Вейт-Манор повелительным знаком остановил Патерсона, который с почтительным поклоном вышел. Граф, наклонившись, поднял с пола какую-то бумажку, которая упала на пол, когда Патерсон снимал с Анны одеяло.
Неодолимая сила тянула Бембо в этот дом, где, как он был убежден, готово было совершиться ужасное преступление. Лишь боязнь оставить одного маркиза Рио-Санто сдерживала Бембо. Он бросился к двери и заглянул в замочную скважину. Рио-Санто сидел в кресле, а больной спокойно лежал.
В комнате Анны между тем происходило следующее. Без внимания бросив на стол попавшуюся ему бумажку, граф рассеянно смотрел на Анну.
— О! Если бы она полюбила меня… — сказал он тихо.
Немного спустя в его голосе послышались горечь и раздражение:
— Полюбить меня! Я богат и знатен, был молод. Слышал я, как говорили, что я и хорош собою, но кто любил меня? Единственная женщина на свете, которую я любил, обожал, которой дал имя, отдал сердце, все, обманывала меня! Я не мог назвать ее дочь моею дочерью, и, прогнав от себя мать, прогнал и ребенка.
Бледное, усталое лицо графа исказилось неприятной улыбкой.
Он продолжал:
— Шестнадцать лет тому назад я отдал ребенка этому бессердечно-безжалостному человеку, который каменной стеной стал между матерью и дочерью. Она страдает, плачет, горюет, тем лучше!
При этом его глаза упали на Анну.
— И она была молода и счастлива, когда я увидел ее в первый раз. Я похитил ее. Я, лорд Вейт-Манор, предлагал руку дочери ничтожного ирландца. И она не полюбила меня, а предпочла мне какого-то презренного нищего. И почему я не встретил этого несчастного и не раздавил его как червя!
Граф судорожно заломил руки назад. Лицо его побагровело от прилившей крови. Сильное волнение овладело им, и он, сделав несколько шагов по комнате, остановился у стола.
— К чему вспоминать о прошедшем! — проговорил он, наливая себе вина. — Эта девушка прекрасна и, по крайней мере, теперь мой почтеннейший братец не отравит предстоящего мне удовольствия!
Он с шумом поставил на стол пустой стакан. Анна проснулась, вскочила и вскрикнула от ужаса. Но граф уже не представлял никакой опасности. Глаза его опять упали на бумажку, бывшую ранее в его руках. Он машинально развернул ее и прочел. Побледневшее лицо его судорожно искривилось и, заскрежетав зубами, он поднял кверху сжатые кулаки.
— Опять! — яростно прохрипел он. — Опять он!
На бумажке было написано: «Прелестно, милорд! Я наблюдаю за вашими любовными похождениями. Бриан Ленчестер».
Нам известно, что Бриану Ленчестеру было вовсе не до того, чтобы наблюдать за братом. И записка эта была уже давно подброшена в комнату, предназначенную (Бриан знал это) для любовных удовольствий графа. Но граф ничего этого не знал и ему сейчас же представилось, что Бриан где-нибудь близко, что все слуги и Патерсон изменили ему, и он окружен врагами. В изнеможении граф Вейт-Манор опустился на стул. Анна испуганно смотрела на графа, не смея пошевелиться.
Вдруг граф громко позвал к себе Патерсона. Тот вошел в комнату.
— Поди сюда! — закричал граф, хватая со стола графин с вином.
Патерсон догадался и бросился к двери. Граф пустил в него графином, который разлетелся вдребезги о дверь.
Анна закрыла глаза.
— Поди же сюда! — крикнул опять граф.
— Ну, да, как бы не так! Подожду, когда свалишься! — пробормотал Патерсон.
Через минуту граф катался по полу в конвульсиях.
Анджело Бембо не видел этого. Он бросился в свою комнату и схватил пистолеты. Сбежав вниз, он заглянул в замочную скважину. Рио-Санто с беспокойством стоял подле постели больного, ожидая, очевидно, кризиса.
Но образ Анны заполнил сознание Бембо.
— Успею! — мелькнуло у него в голове, и он бросился вниз по лестнице. Едва Анджело выскочил на двор, как увидел, что его помощь совсем не нужна: в карету, стоявшую у подъезда серенького домика, укладывали графа Вейт-Манора.
Глава пятая
КОВАРНЫЙ ЗАМЫСЕЛ
Отсутствие Анджело продолжалось всего несколько минут. Вбежав в коридор, он прежде всего увидел Ловели, которая с жалобным воем царапалась в дверь кабинета, Анджело, не размышляя, бросился туда. Собрав все силы, он поднял маркиза и перенес его в кабинет.
— Скорее за доктором! — кричал он.
— Муре здесь.
Бембо сильно нахмурился: он заметил беспорядок на столе и в бумагах маркиза, некоторые ящики не были даже задвинуты.
Муре спокойно осмотрел бесчувственного маркиза: пощупал пульс, шею, живот.
— Подите вон! — приказал он слугам.
Слуги молча вышли.
— Синьор, — обратился Муре к Анджело, — я люблю быть с моими пациентами наедине.
— Но, доктор.
— Время очень дорого, синьор.
— Скажите же по крайней мере есть ли надежда?
— Я молчу, синьор.
Вспыхнувший Бембо едва удержался от резкого ответа, однако, направился к двери.
— Синьор! — остановил его доктор, — мне очень мешает собака, возьмите ее, пожалуйста, отсюда.
Ловели не сводила глаз с доктора. Как бы отгадав намерения Бембо, собака бросилась было под стол, но юноша успел поймать ее за ошейник и утащил за собой.
Доктор повернул ключ в замке, как только Бембо затворил дверь. С торжествующей улыбкой доктор возвратился к Рио-Санто.
— Потух, наконец, этот гордый, всесильный взгляд, столько раз заставлявший трепетать меня самого, говорил он. Да, без тебя, Рио-Санто, я был бы первым, я бы управлял той всемогущей общиной, которая составляет «большую семью». И вот твоя жизнь в моих руках! Слышишь ли, Рио-Санто, в моих руках, и я отказываюсь помогать тебе! Я произношу твой смертный приговор. Еще четверть часа и Эдуард, глава и отец «большой семьи», будет безжизненным трупом. «Вашу честь» поглотит земля! Но его тайна? От кого я узнаю ее? Я должен узнать его великую цель.
В дверь постучали.
— Ради самого Господа, — умолял Бембо, — сжальтесь, синьор, над моим беспокойством. Я жду.
— Ждите! — холодно ответил доктор и, не торопясь, направился к противоположной двери.
Теперь самое время будет рассказать о «большой лондонской семье». Это хорошо известное лондонской полиции общество имеет три класса; высший, средний и низший. Члены первого — «лорды», второго — «джентльмены», третьего — «просто люди». Во главе всего общества стоит «отец», которого «люди» называют «его честь» или каким-нибудь собственным именем, которое меняется, смотря по обстоятельствам. Около 1811 года «его честь» назывался Джеком, пока не открылось, что это лондонский палач Джек Кеч.
Скоро начался ряд Эдуардов. В нынешнем, 1844-ом году «отец» большой семьи именовался «мандарином».
Число членов «большой семьи» чрезвычайно увеличилось около 183*.. года при одном из Эдуардов. Бесчисленные кражи и похищения, в том числе кража коронных бриллиантов, навели страх на весь Лондон.
Случайным образом «лорды» узнали, что их «отец» — не вор. Сделайся это известно джентльменам и «людям», то, без сомнения, они потребовали бы смены начальника. Но «лорды» смолчали, тем более, что и сами не постигали замыслов своего «отца».
Для всех «лордов» Рио-Санто оставался загадкой. К чему он стремился? Чего домогался? Тайну Рио-Санто особенно пытались постичь Тиррель и доктор Муре. Первому приходилось исполнять некоторые непонятные поручения маркиза. Так, например, Рио-Санто поручил ему ежемесячно выплачивать по сотне фунтов стерлингов Бриану Ленчестеру, который не принадлежал к «большой семье» и не имел никаких особых сношений с маркизом.
У Муре, как доктора, было больше шансов проникнуть в тайны, но, несмотря на все старания, это ему никак не удавалось. Любопытство просто пожирало доктора в те шесть дней, когда Рио-Санто нигде не показывался. Узнав от прислуги, что маркиз не входил даже в свой кабинет, Муре тайком пробрался туда и перерыл все бумаги, которые только ему попались на глаза. Но увы! Он ничего не мог разобрать и понять, так как многие из них были исписаны какими-то странными и непонятными знаками. Доктор не мог скрыть изумления, когда ему попались бумаги на турецком и китайском языках. Неужели маркиз сносился с Китаем и Турцией? Неужели и там были у него агенты? Уважение доктора к Рио-Санто сильно увеличилось, но тайна «отца большой семьи» осталась по-прежнему непроницаемой.
Известное нам обстоятельство прервало поиски доктора. Одолеваемый желанием их продолжить, доктор, пользуясь состоянием, в котором находился Рио-Санто, вошел в комнату больного. Им овладело крайнее удивление, когда его глазам представился висевший на стене женский портрет.
— Что бы это значило? — шептал он. — Да, точно, это она. В этой комнате портрет графини Вейт-Манор! Ничего не понимаю… Неужели Рио-Санто? Но невозможно, нет еще и году, как он здесь! Но это еще что такое? Человек!
Доктору бросилась в глаза исхудавшая нога Энджуса, с которой сползло одеяло. Доктор подошел к постели. Энджус Мак-Ферлэн лежал лицом к стене. Муре пощупал у него пульс.
— Горячка! — прошептал он. — И почему меня не позвали раньше? Однако лицо мне знакомо. Не знаю, где и когда, но я видел этого человека. Он умрет непременно, если ему не подать, помощи. Впрочем, мне-то что за дело. Мак-Ферлэн повернулся лицом к нему.
— Как жарко! — простонал он. — Какая горячая вода! Луна красная… Все горит!
Невольно Муре опять взял руку больного.
— Что за натура! — пробормотал он, щупая пульс. — Оставить его без помощи, а то выздоровеет.
— Исчезли, обе исчезли! — закричал больной.
— Еще два-три кризиса, и он выздоровеет! — шептал Муре. — Удивительно, право!
— Моего вороного коня, Дункан! Седлай его, Дункан! — громко и звучно закричал Мак-Ферлэн. — Я поеду в Лондон и убью его.
— Кого? — невольно спросил Муре.
— Коня, скорей! — повелительно кричал Мак-Ферлэн.
При этом он вскочил с постели. Муре нисколько не испугался ни дикого вида, ни яростного движения больного: Муре был доктор.
Таинственный голос опять приказывает мне убить Ферджуса О'Брина… Ho как трудно сделать… Бедная моя сестра, бедная Мария… Но все равно. Я убью его! Он убил Мак-Наба, моего брата!
— Мак-Наб! — с удивлением повторил доктор. — Это имя мне знакомо!
— Кто имел дерзость сказать мне, что его теперь зовут Рио-Санто? — продолжал больной. — Ты, Дункан?
Вздрогнувший при имени Маркиза Муре еще внимательнее наблюдал за больным.
— Рио-Санто! — захохотал больной. — Седлай моего коня, Дункан! Я еду, наконец, в Лондон и исполню приказание голоса.
— Итак, Рио-Санто — убийца, — тихо сказал Муре, желая направить ход мыслей больного на старую тему.
При этих словах больной вздрогнул и, подозрительно посмотрев на доктора, сказал:
— Это ложь! Что вам нужно?
На минуту к Мак-Ферлэну возвратилось сознание. Но такие минуты были редки. Проворчав что-то и погрозив доктору кулаком, больной бросился в постель и накрылся одеялом.
Глава шестая
УДИВИТЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК
— Уф! — заговорил опять больной. — Как холодна вода. Она зеленая, отчего это? Как холодно!
Больным овладела лихорадочная дрожь, потом он запел шотландскую балладу, но мало-помалу стих, и голос его передавал только неясный ропот.
Муре стоял несколько минут молча.
— Маркиз! — вскричал он, ударив себя по лбу. — Я и забыл о нем. Жив ли он еще?
Муре обернулся и в то же мгновение его кто-то крепко схватил за руку. Доктором овладел невыразимый ужас, колени у него подогнулись. Перед ним стоял Рио-Санто. Посмотрев ему в лицо, Муре заметил несомненные признаки частного мозгового расстройства. Доктор осознал всю опасность своего положения и решился убить врага, пока тот был еще в его власти.
Рио-Санто совершенно овладел собой, одни только мускулы языка были поражены временным параличом. Но маркиз отличался удивительным присутствием духа и мужеством, которые не покидали его даже и при физических страданиях. Засучив рукав своего халата, Рио-Санто выразительным жестом указал доктору на налившуюся кровью вену. Под властью спокойного взгляда Муре невольно вынул из кармана ланцет и поднес его к руке Рио-Санто. Тот остановил его пристальным взглядом.
Муре понял и, не сказав ни слова, кольнул себя ланцетом в руку. Рио-Санто одобрительно кивнул головой. Через минуту из его руки полилась кровь.
— Довольно! — через несколько секунд сказал Рио-Санто.
Муре задрожал при звуках этого голоса. Рио-Санто был жив! Опять его могущественному голосу будет повиноваться все! И Муре сам невольно возвратил ему способность повелевать и наказывать! Однако Муре смог скрыть, страх и ограничился лишь тем, что невольно опустил глаза к полу.
Лицо Рио-Санто мало-помалу оживлялось и принимало обычный вид. Из его руки продолжала еще течь кровь, так как Муре, обуреваемый боязнью, забыл остановить ее.
— Довольно же, наконец! — повторил Рио-Санто, нахмурившись и прижав руку к сердцу. — Вы опять хотите убить меня?
Муре остановил кровь и сложил руки на груди, ожидая приговора.
— Подвиньте мне кресло, — приказал маркиз.
В кресле Рио-Санто сидел несколько минут неподвижно, потом заговорил:
— Благодарю вас, доктор, что вы нарушили тайну этого убежища. Теперь я по крайней мере знаю, что мой больной вне опасности. Ведь вы, доктор, кажется, сказали, что он выздоровеет?
— Да, милорд.
— Еще, доктор, я благодарю вас за то, что вы раскрыли мне свою душу.
— Вы слышали?
— Да, доктор, все. Вы завидуете мне, желаете проникнуть в мои тайны.
— О, милорд!
Тон доктора Муре был умоляющий.
— Не просите, доктор, — тихо продолжал Рио-Санто. — Я вовсе не сержусь на вас. Только мне кажется, что ваша зависть не совсем благоразумна, потому что моя тайна не из тех, которые угадываются. Моя тайна похожа на бумаги, испещренные непонятными знаками. Они и были в ваших руках, но вы оказались не в состоянии понять и разобрать их.
В последних словах Рио-Санто слышалось такое глубокое презрение, от которого ненависть просто заклокотала в груди доктора.
— Доктор, — продолжал Рио-Санто прежним тихим тоном, от чего его презрение становилось выразительнее, — благодарю вас и за то, что вы не убили меня.
Муре невольно сделал шаг назад. Последние слова поразили доктора как бы ударом кнута. Его погибель была ему ясна.
— Для меня смерть была бы ужасна, — продолжал Рио-Санто, особенно теперь. Но повторяю, я не сержусь на вас. Подложите мне подушку под ноги, доктор. Простите, что злоупотребляю вашей услужливостью. Пожалуйста, потрудитесь сказать Анджело, что вы спасли мне жизнь и он простит вам вашу грубость. Который теперь час?
— Десять, милорд.
— Время дорого, а я еще слаб; необходимо отдохнуть по крайней мере полдня, — продолжал маркиз как бы про себя. Потрудитесь, доктор, сказать моим людям, чтобы приготовили карету к четырем часам. Сами же, доктор, воротитесь ко мне. Мне еще нужно поговорить с вами.
Муре пошел исполнять желание маркиза. Но едва переступив порог двери, он с ненавистью произнес:
— Посчитаемся еще, маркиз!
Бембо, едва завидев доктора на пороге, бросился к нему.
— Ради Бога, что с маркизом?
— Маркиз вне опасности, синьор.
— Вне опасности? — с радостью воскликнул Бембо.
— Извините, меня, доктор, что я плохо думал о вас, вы искусный доктор и благородный человек. Ради Бога извините меня и будьте уверены в моей вечной вам преданности.
Доктор раскланялся и холодно пожал руку Бембо.
— Я мог бы сделать и больше, — двусмысленно заметил он, — но обстоятельства были таковы.
— Можно мне видеть маркиза? — спросил Бембо.
— Нет еще. Но маркиз просил меня передать вам, чтобы к четырем часам была приготовлена карета, вы отправитесь вместе с ним.
— Маркиз выезжает! — вспыхнул от радости Бембо.
— О, доктор! Я удивляюсь и поклоняюсь вашему искусству: вы совершили чудо!
— Право напрасно, — ответил Муре, качая головой.
— Всем на свете управляет случай, и только глупцы не умеют им пользоваться.
Глава седьмая
ЛИЦЕМЕРНЫЙ ДРУГ
После разговора с Бембо Муре возвратился к маркизу. Рио-Санто уже засыпал, но проснулся от его шагов.
— Вот уже седьмой деньг как я ничего не делаю, — заговорил он. — Нет ли чего нового на свете, доктор?
— Ваше продолжительное уединение вызвало всеобщее удивление и ропот некоторых членов нашей семьи. Я прошу вас думать обо мне, что вам угодно, милорд, но верьте моему глубокому убеждению: безрассудны те, кто думает о возможности борьбы с вами.
— Вы рассудительный человек, доктор, — ответил Рио-Санто.
— Кто Богу не грешен, милорд? О себе скажу, что я безрассуден вдвойне: во-первых, хотел убить вас…
— И, во-вторых, не убили, — добавил Рио-Санто.
— Да, во-вторых, что не убил вас, милорд, — спокойно ответил доктор.
— Что же делать, доктор, — небрежно продолжал Рио-Санто, — придется подождать другого случая. Но мне некогда заниматься и думать о вас и… я по-прежнему буду полагаться на вас.
— Это доверие, милорд… начал было Муре, которому пришла вдруг охота изобразить из себя кающегося грешника.
— Нет, это не доверие, — прервал его Рио-Санто. — При малейшем подозрении я уничтожу вас — берегитесь, доктор.
— Милорд! — вскричал Муре, не покидая своей роли. — Одно доброе слово в настоящую минуту и я — до гроба ваш вернейший и преданнейший раб.
Рио-Санто презрительно улыбнулся.
Поняв, что он не сможет обмануть маркиза, доктор Муре сбросил маску. Спокойная улыбка заиграла у него на губах и без всякого притворства он холодно сказал:
— Хорошо, милорд, я буду остерегаться, я ваше покорное орудие и вместе с тем ваш враг.
— Довольно! — повелительно прервал Рио-Санто. — Не будем терять время, потолкуем о деле… Впрочем еще одно слово. Быть может, случай когда-нибудь предаст меня беззащитного в ваши руки. Тогда имейте в виду следующее: если бы вы сегодня убили меня, то уже вечером валялись на соломе в Ньюгейтской тюрьме. Вы отлично знаете, что я никогда не лгу. И помните: между вами и эшафотом только одно — моя воля.
— Милорд! — ответил Муре, стараясь казаться спокойным. Между мною и эшафотом лежит целая пропасть, заставить перешагнуть которую бессильно все ваше могущество.
— У лорда Шерифа, — сказал маркиз, — находится запечатанный пакет, в котором содержится ваш приговор. Не удивляйтесь, доктор: все «ночные лорды» находятся в моей власти.
— Что ж в пакете?
— Неопровержимые доказательства самых серьезных ваших преступлений.
— Почему же лорд Шериф до сих пор не распечатал пакет?
— Этого я не желаю говорить. Притом, я хотел бы только предостеречь вас.
— Но…
— Довольно. Потолкуем о деле. Что мисс Тревор?
Доктор Муре долго не мог собраться с мыслями, чтобы ответить на последний вопрос. Все что говорил маркиз, казалось крайне невероятным, но доктор невольно верил его словам. Он чувствовал себя обезоруженным убийцей, змеей без жала.
— Я вас спрашиваю, доктор, что мисс Тревор? — повторил вопрос маркиз.
Не могу вам сказать ничего утешительного, милорд. Вчера мною было начато лечение, которое, без сомнения должно было спасти ее, но вчера же с ней случился ужасный переворот. И прежде чем мне можно будет переменить лечение, необходимо сделать опыты над другою. Мисс Мери сейчас в опасности как нельзя более.
— Мне необходимо видеть ее, — проговорил маркиз.
— Нет, милорд. Для нее всего необходимей покой. Вчерашний день крайне подорвал ее слабый организм.
— Что же именно случилось?
— Очень многое, милорд. И, право, я сожалею, что не мне пришлось приложить корпию к ранам Персеваля.
— А! Итак, Персеваль…
— Здоровехонек, милорд. Если бы не ваше великодушие, милорд, то он давно бы отправился к праотцам. Ей Богу, милорд, великодушие прекрасная вещь, но…
— Пожалуйста, поскорее к делу.
— Виноват, милорд, я и забыл, что вам необходим отдых. Вот положение дела: болезнь мисс Тревор переменила свое направление. Первые опыты над другою теперь совершенно напрасны.
— Над другою? Что это значит? — повторил Рио-Санто.
— Я говорю о прелестной девушке, милорд?
В голосе Муре послышался дикий энтузиазм и восхищение.
— Какая сила! — восклицал он. — Сколько прелести, грации и нежности в ее формах, в которых соединилось все прекрасное на свете. Может ли быть что выше удовольствия вонзить скальпель в нежное эластичное тело, разорвать все до последних суставов, изучить все таинственные нити, связывавшие это прекрасное существо. Простите меня милорд, я увлекся и забыл, что вы не доктор. Я говорю о той молодой девушке, над которой я произвожу опыты и которую же мы намерены умертвить ради спасения мисс Мери.
Муре с особенным ударением произнес слово «мы», радуясь возможности сделать маркиза участником своей жестокости.
— Она молода и прекрасна? — грустно спросил Рио-Санто.
— Да, милорд.
— Вы дали обещание щадить ее.
— Да, милорд. Но я не предвидел дурного оборота болезни мисс Тревор. Притом я заплатил за эту девушку сто фунтов, так должна же она пригодиться на что-нибудь серьезное. Наконец, говоря откровенно, я-таки порядком уже и попортил ее.
Рио-Санто с отвращением отвернулся.
— Я принужден был, — продолжал Муре, — заставлять ее голодать и держать в темноте.
Маркиза бросило в холодный пот.
— Довольно, довольно? — порывисто проговорил он.
— Вы просто бесчеловечны, доктор. Заклинаю вас, пощадите несчастную жертву.
— Вы очень взволнованы милорд, — хладнокровно ответил Муре, пощупав пульс маркиза. — Успокойтесь. Вам необходим покой. Завтра или уже сегодня вечером я расскажу вам все подробно, а теперь мне необходимо оставить вас одного.
И Муре, поклонившись, поспешно вышел.
Глава восьмая
ШРАМ НА ЛБУ
Франк Персеваль и Стефан Мак-Наб с нетерпением ожидали старика Джека, которого они отправили к лорду Тревору.
Возвратившись, тот остановился у дверей, не смея подойти к своему господину.
— Ответ? — нетерпеливо вскричал Франк.
С выражением печали на лице Джек молчал.
Ты не передал письма? — с чувством спросил Стефан.
— Передал, — тихо ответил Джек.
— Где же ответ? — Персеваль бессильно опустился на подушки.
— Да, отвечай же, наконец, — гневно воскликнул Стефан, — какой ответ?
— Ответ? — вскричал Джек, воспламеняясь негодованием. Тревор имел смелость разорвать письмо Персеваля, не читая его.
Франк застонал.
Стефан не отходил от постели больного друга. У него даже не было времени повидаться с матерью. Собственное горе увеличило отчаяние, в которое его приводила болезнь Франка. Вместо прежней апатии Стефаном овладела борьба разнородных страстей: он любил, ревновал и страдал.
Было около полуночи. Франк спал очень беспокойно, тревожно и часто стонал во сне. Старик Джек ворочался в углу. Позади постели на столе горела лампа, свет которой озарял герб Персевалей и портрет давно умершей сестры Франка мисс Гарриет.
Тревожные мысли Стефана о больном друге скоро приняли другое направление. В голове его возник образ Клары. Вследствие странного стечения обстоятельств или вследствие горячей ревности воображение его рисовало Клару в Темпльской церкви с пламенно-страстным взором, обращенным на незнакомца-мечтателя.
Желание вспомнить, где и когда он его видел, вдруг овладело Стефаном. Он поразился внезапно пришедшей мыслью. Незнакомец выглядел молодым, а с того дня прошло целых пятнадцать лет.
— Невозможно! Не может быть! — прошептал он. Правда, сходство поразительное, но недостает…
— Шрам! — закричал вдруг Персеваль. — У него на лбу шрам, я видел…
— Шрам! — повторил Стефан. — О да, я помню.
— На покрасневшем лбу белая полоска.
— Вверх от левой брови, — невольно перебил Стефан.
— Да, да, от левой брови вверх, — повторил Франк.
— Франк! — вскрикнул Стефан. Вы знаете его? Ради Бога, о ком вы говорите?
Но Франк в изнеможении уже опустился на подушки.
— Как это странно! — проговорил Мак-Наб.
Им овладело лихорадочное возбуждение. Обычно спокойный и рассудительный, молодой доктор совсем растерялся от непонятных слов Франка. Быть может это полнейшая случайность горячечного бреда? Но Франк слишком ясно и точно описал этот шрам! Где и когда Франк мог его видеть? Стефан терялся в догадках. Он хотел было расспросить друга, но тот заснул, и Стефану было жалко лишать его минутного успокоения. Однако он более и более убеждался в истине своего предположения и повторял:
— Это он! Это он.
Всю ночь Мак-Наб не сомкнул глаз. На рассвете у крыльца кто-то сильно постучал. Было около семи часов. Старик Джек сказал Стефану, что его спрашивает какая-то женщина от его матери. Дав ему некоторые наставления относительно Франка, Стефан сошел вниз.
— Что случилось, Бесси? — спросил он.
— Что случилось? — жалобно повторила Бесси. — Ax, мистер Мак-Наб! И не говорите… беда. Пожалуйте скорее домой. Ваша матушка ужасно горюет!
— Бесси, ради Бога, что случилось? — беспокойно спрашивал Стефан. — Отвечай же, Бесси!
— И не говорите, мистер! Бедняжки! Во всем Сити не было таких красавиц. Ах ты, Боже мой!
Стефан, поняв, что он ничего не добьется, выбежал на улицу и, вскочив на первого попавшегося извозчика, отправился на Корнгильскую улицу.
Глава девятая
НЕОБХОДИМО ДЕЙСТВОВАТЬ
Бедная мистрисс Мак-Наб почти сходила с ума. Всю ночь она не смыкала глаз, дожидаясь племянниц. С горьким плачем она рассказала все Стефану. Молодой человек молча выслушал ее. Потом громко зарыдал, закрыв лицо руками. Мать, обливаясь слезами, сказала прерывающимся голосом:
— После Бога ты единственная у меня надежда, Стефан!
При этих словах к Стефану возвратилась его спокойная энергия. Действительная жизнь овладела всеми силами его ума и воли. Он почувствовал себя способным, чтобы приняться за выполнение тяжелой задачи.
— Надейтесь на Бога и положитесь на меня, матушка, — успокаивал он мать.
Но ни Стефан, ни его мать не знали, что, опасаясь гнева своих господ, служанка Бесси утаила, что она впустила в дом незнакомца, и на их расспросы ответила только, что барышни ушли, не сказав ей ни слова.
Прежде всего Стефан направился к полицейскому комиссару. Всю дорогу он раздумывал о том, куда могли деваться молодые девушки. Мысль его почему-то остановилась на незнакомце-мечтателе. Но зачем ему похищать обеих сестер? Притом Клара любила его, а не он ее. Более ужасная догадка временами овладевала его умом: быть может, молодые девушки попали в руки буркера.
У комиссара Стефан рассказал все дело и просил тотчас же начать поиски.
— Да, да, дело важное, — заговорил комиссар. Мистер Кросс, потрудитесь записать требование мистера Мак-Наба. Это очень, очень важное дело. Правда, у нас их такое множество. Потрудитесь зайти через две недели.
— Две недели! — изумленно воскликнул Стефан. — Но господа…
— Извините меня, мне некогда… Ваш покорный слуга.
— Нельзя ли…
— Ничего нельзя, мистер.
— Я согласен вознаградить.
— А!.. Вознаградить. Потрудитесь об этом переговорить с мистером Кроссом. Я крайне занят, у меня просто кружится голова. Ваш покорный слуга.
Мистер Кросс — это длинное и худое писарское существо, с угловатым, некрасивым лицом, окаймленным густыми, встрепанными баками. Вежливо поклонившись Стефану, он пригласил его в соседнюю комнату.
— Извольте видеть, — начал он, — все эти поиски стоят крайне дорого. Прошу присесть. Вы изволили сказать о похищении двух молодых девушек. Позвольте спросить, они хороши собой?
— Это зачем же вам?
Не сердитесь, я слышал, вы очень подробно описали их, но, право, этого мало. Я могу отлично, например, описать вам красного Ферджуса, понимаете, Жевиотдельского разбойника, и что же выйдет? Что он как две капли воды похож на…
— Но ради же Господа! Не будем терять времени. Они обе красавицы.
— Гм! Так это станет дорогонько, мистер, очень дорогонько…
— Я и не думаю торговаться, мистер.
— Очень, очень благородно с вашей стороны. Будь они дурны собой дня через четыре они были бы выброшены на улицу. Но красавицы… хе, хе! Совсем другое дело!
Стефаном овладевала досада и отвращение.
— Ах, мистер, вам обойдется это очень, очень дорого.
— Но могу ли я, по крайней мере, быть уверен…
— В нашей готовности послужить вам? О, будьте уверены!
— Поиски будут по всему Лондону, не так ли?
— О, Лондон так громаден! — Мистер Кросс вздохнул.
— Но вы найдете их! Я плачу пятьдесят, сто фунтов, сколько хотите!
— Я вижу, что вы понимаете и представляете все предстоящие трудности, — ответил писарь, приятно и довольно улыбаясь. — Будьте уверены, что мы употребим все силы. Но не угодно ли вам будет пожаловать на первые издержки.
Стефан молча выложил на стол несколько пятифунтовых ассигнаций.
— Уверяю вас, вы останетесь нами довольны, — говорил мистер Кросс, провожая Стефана.
Надежды наполнили сердце Стефана, когда он вышел из полицейской конторы. На воздухе он скоро успокоился. «Можно ли полагаться на уверения и обнадеживания жадных и алчных людей? — подумал он. — Нет, нет и нет».
Однако необходимо и действовать. Бедные девушки, где бы они ни были, конечно, ожидали защитника и избавителя. Но что делать? Что предпринять? Куда направиться?
Глава десятая
ДО ЧЕГО ДОВОДИТ НИЩЕТА
Едва Стефан сделал несколько шагов, как ему бросилась в глаза дощечка на двери: «Контора мистера Бишона». Стефан невольно побледнел от пришедшей ему в голову мысли. Как доктору, Стефану не раз приходилось слышать имя мистера Бишона, торговавшего человеческим мясом. Полиция видела в ужасном торге необходимое зло и потому смотрела сквозь пальцы.
Стефан хотел бежать, но непреодолимая, таинственная сила тянула его к громадному дому. Однако он долго не решался позвонить.
С другой стороны улицы за всеми движениями Стефана жадно следил нищий лет сорока, в лохмотьях черного фрака. Все лондонские нищие отличаются от джентльменов только изношенностью костюма. На лице нищего выражалось отчаяние крайней бедности. В Лондоне для того, чтобы иметь возможность умереть с голоду, необходимо быть честным человеком, так как всякий порок может составить доходную статью.
После некоторых колебаний нищий подошел к Стефану и тихо попросил:
— Милорд. Одно слово.
— Что тебе? — Стефан быстро обернулся.
— О, милорд, не гневайтесь, — продолжал нищий, выговаривая слова с ирландским акцентом. — Хочу вам сказать, что я могу взять вполовину дешевле, чем мистер Бишон.
Стефан попятился назад.
— Разве ты продаешь трупы?
— Да, милорд, — печально ответил нищий.
У Стефана защемило сердце, и он с боязнью спросил:
— Нет ли у тебя трупа молодой девушки?
Нищий очень грустно посмотрел на него и ответил:
— Понимаю. Нет, милорд, я не убийца.
— Так ты крадешь трупы из могил, — с сожалением спросил Стефан.
— Избави меня Бог, я католик.
— Но что же ты мне предлагаешь?
— Труп, который через час будет вашим.
— Но где же ты возьмешь его?
— О, не заботьтесь об этом. Я имею человека на примете.
— Живого?
— Полумертвого, — печально ответил нищий.
— И ты хочешь убить его?
— Что делать.
— Но по какому же праву, несчастный?
— По праву собственности. Я предлагаю вам самого себя, милорд.
Стефан с искренним состраданием посмотрел на него, забыв на минуту о собственном несчастьи.
— Как твое имя? — спросил он, вынимая кошелек.
— О, милорд, вы согласны купить меня! — с радостью воскликнул нищий. — О, как вы добры! Доннор Ардег, вот мое имя. Нас, ирландцев, влечет в Лондон, воздух которого так убийствен для нас. У меня была жена, были дети. Старший попал в матросы, второй отправился в Ботани-бей за украденную в аптеке склянку, в которой заключалось лекарство для его больной матери. Жена умерла, остальных детей я пристроил на фабрику. Они убежали оттуда и заразились гнилым лондонским воздухом. Теперь позорят мое имя! — Бедняк едва сдерживал слезы, но продолжал:
— Теперь у меня осталась маленькая девочка. Умирает с голоду. Я хочу продать себя. Ведь добрые люди сжалятся над ней, когда я умру. О, милорд! Я давно хочу сделать это, но Бишон находит, что я слишком стар и худ, но это он лжет. За два фунта стерлингов мой сосед, мелочной торговец, берет мою дочь к себе. Прибавьте к этой сумме еще десять шиллингов, милорд. Пять шиллингов на крест на могилу моей жены, а еще пять шиллингов… Впрочем, я готов отказаться от этих пяти шиллингов, если вам угодно, милорд, но я так давно голодаю, что с большим удовольствием закусил бы хорошенько перед смертью.
Стефан слушал молча эту исповедь страшной нищеты. Доннору представилось, что его требования кажутся слишком большими, а потому он со вздохом продолжал:
— Извольте, милорд, я откажусь от этих пяти шиллингов, я могу умереть и голодный. Но, ради Бога, не торгуйтесь. Если вы лишите меня еще пяти шиллингов, то дочь моя не будет иметь возможности найти могилу своей матери и поклониться ее праху!
На глазах Стефана заблестели слезы.
— Поди, купи себе хлеба, — сказал он, вкладывая ему в руку золотой. — Купи платье твоей дочери и потом приходи ко мне.
— Этого мало, милорд. Еще фунт стерлингов и пять шиллингов, — умолял Доннор.
— Будешь мне полезен, получишь и еще более, — отрывисто проговорил Стефан. — Приходи сегодня же на Корнгильскую площадь, в дом Мак-Наба.
Доннор ушел, даже не поблагодарив Стефана. Бедняк не мог и представить себе, чтобы кто-нибудь согласился дать ему денег даром.
Глава одиннадцатая
ТОРГОВЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ МЯСОМ
Стефан позвонил к мистеру Бишону. Дверь отворил парадный лакей. Он ввел Стефана в богато, но безвкусно убранную гостиную, украшенную плохонькими гравюрами. По столам и стульям в беспорядке были разбросаны фехтовальные перчатки, рапиры, хлысты, трубки и несколько номеров The Crois'a, — листка, посвященного охоте, скачкам, кулачным боям и всевозможным excentricity.
— Как прикажете доложить? — спросил лакей Стефана.
Стефан сказал свое имя. Минуту спустя лакей возвратился и пригласил Стефана следовать за собой.
Буркер Бишон в атласном халате и с малиновой шапочкой на голове развалился на бархатном диване. Обои стен и вся мебель комнаты были из ярко-красного бархата, от чего лицо хозяина принимало апоплексический вид. Возле хозяина лежала большая рыжая шотландская собака.
Бишон держал в зубах длинную турецкую трубку, из которой он пускал клубы дыма, принимавшего в воздухе красноватый оттенок.
— Ну-с! — начал Бишон при входе Стефана, не вставая с места. — Мистер Мак-Наб! Я вас не знаю. Что вам от меня нужно?
— А я вас знаю, — спокойно ответил Стефан, — и пришел взглянуть на трупы.
— На трупы! — с хохотом вскрикнул Бишон. — В таком случае потрудитесь взглянуть на себя. Вы так бледны, что даже красный бархат моих стен не нарумянивает вас. Еще раз: что вам нужно?
— А я еще раз повторяю, что пришел к вам взглянуть на трупы.
— Ах, черт возьми! — вскричал Бишон, схватывая за грудь молодого доктора. Не полицейский ли крючок!
Собака заворчала и, оскалив зубы, приготовилась броситься на Стефана. Тот к счастью, не потерял хладнокровия.
— Я не полицейский, — спокойно ответил он. — А вы так грубо обращаетесь со своими покупателями, что совсем отобьете охоту обращаться к вам. Впрочем в Лондоне и помимо вас можно достать труп.
— Полицейский давно бы струсил, — проворчал Бишон, отпуская Стефана. — А вы не трусливы, мистер. Это мне нравится. Но какой же черт велит вам толковать о каких-то трупах мне, честному торговцу элем, портером, джином и прочими напитками. Еще раз: что вам от меня нужно?
Вместо ответа Стефан подал ему свою карточку.
Бишон взглянул на нее:
— А! Это другое дело. Вы доктор, в таком случае мы можем поговорить и серьезно. Но не прикажете ли стакан грогу, элю, портвейну?
— Благодарю вас.
— Не хотите? — с недовольным лицом спросил Бишон, усаживаясь опять на диван. — Рюмку джину? И этого не хотите? Как вам угодно, а я, извините меня, выпью рюмочку.
И Бишон налил себе большую рюмку джину, который в этой комнате также принял красный цвет. Казалось, он пьет кровь.
— Что же вам угодно? — спросил он.
— Я уже сказал вам, что я хочу купить…
Стефан произнес эти слова с видимым усилием.
Он чувствовал, что наступает решительная минута, когда он в товаре буркера найдет, быть может, трупы несчастных молодых девушек.
— Понимаю, понимаю! — продолжал буркер. — Но я бы хотел знать, в каком роде вам угодно?
— Объяснять будет долго — я выберу.
— Дело! Однако вам как будто не совсем-то по себе! Ха, ха! Мне вспоминаются те темные, ужасные ночи, когда со страхом и трепетом мне приходилось приниматься за лопату на погосте. Бррр… страшно! Ну теперь-то, слава Богу, я хозяин, и знаю, что ночи назначены для того, чтобы есть, пить и спать.
Говоря это, Бишон привязал своего пса к кольцу, укрепленному в стене.
— Необходимая предосторожность, — объяснил он.
— Этот пес настоящий людоед, мистер Мак-Наб. Проглотить руку или ногу ему нипочем, а так труп ни к черту не годится!
— Поторопитесь, пожалуйста, — просил Стефан, которого одолевало отвращение.
— Сейчас, сейчас, мистер!
С этими словами Бишон придавил хрустальную ручку в стене возле дивана. Небольшая часть стены беззвучно отодвинулась, причем образовалось мрачное, темное отверстие, откуда пахнуло сыростью и гнилью.
Бишон, придерживаясь за перила, стал спускаться по узенькой крутой лестнице. Стефан следовал за ним.
— Не бойтесь, — успокаивал Бишон, — опасности нет, лестница прочная и крепкая. Вы выбрали славный денек. Я только что получил новенького товара.
— Разве у вас только выкопанные трупы? — остановился Стефан.
— Хе, хе! — усмехнулся Бишон отвратительной улыбкой. — Быть может есть и другие. Посмотрите сами. Мимоходом сказать, на меня очень клевещут, мистер. Ни одна кошка и собака не околеет без того, чтобы не говорили, что убил ее я. Вздор и ложь! Так, пожалуй, и полиция откроет глаза на нас. Она толкует, что смотрит на нашу торговлю, как на вещь, в которой польза науки соединяется с пользой человечества. Какая ложь! Польза для кармана полицейских, и все! Но вот мы и пришли, наконец. Пожалуйте, мистер.
Через отворенную дверь Стефан вступил в большую залу со сводами, которая освещалась лампами. По стенам стояли большие мраморные столы. Белый цвет стен, освещенных лампами, отражался от бледных неподвижных трупов. Среди залы с курильницы поднимался густой дым.
Все трупы были вымыты, их члены выпрямлены, волосы расчесаны. Молодая девушка, которая, по мнению всех ее родных, покоилась мирным сном, лежала тут на мраморном столе. Святотатственная рука сорвала с нее девственное покрывало. Далее лежал старик, во всей наготе выставляя ужасающее действие всепожирающего времени на тело человека…
Всех столов было десять, и все были заняты.
Бишон побледнел как смерть, едва затворил за собою дверь, и слова замерли у него на губах. Похолодевшею рукою он коснулся руки Стефана.
— Как здесь все бледно! — говорил он. — А там все красно. Я нарочно окружил себя красным, иначе мне все кажутся мертвецами. Выбирайте, пожалуйста, поскорее! Дьявольское ремесло!
Стефан осмотрел все трупы и лицо его сияло искренней радостью. Он сложил руки на груди, и из глубины души воскликнул:
— О, Великий Боже! Благодарю Тебя!
— Мне представляется, что все эти негодяи шевелятся, — ворчал буркер. — Право досадно, что я не взял с собой джину. Смейтесь, смейтесь, дурачье, скальте зубы! Я не боюсь вас, вы мои, и я продаю вас. Да, продаю, назло полиции и всем шпионам. Видите ли вы эту пружину, мистер Мак-Наб? Стоит мне нажать ее, и все эти столы исчезнут, и вместо них появятся… как бы вы думали, что? Ни в чем не повинные бочки с элем и портером… Что же вы, мистер?
— Я кончил, мистер.
Стефан умирал от желания поскорее выбраться отсюда.
— Кончили… Так идемте же, идемте скорей! Быть может вы думаете, что я боюсь, — рассуждал Бишон, поднимаясь по лестнице. — Нет, нисколько! Я только сожалел, что не взял с собою джину, а то что бы мне!
— Ну-с, что же? — спросил он, задвигая за собой дверь в кабинет.
Стефан ответил, что ни один из трупов не годится для тех опытов, которые он намерен делать.
— Жаль, право жаль, — говорил Бишон. — Впрочем, прошу вас не забывать меня. Появится нужда, пожалуйте. При случае мы принимаем и заказы.
Стефан раскланялся и вышел, с удовольствием вдыхая в себя чистый уличный воздух.
Глава двенадцатая
НЕСЧАСТНЫЙ ОТЕЦ
Когда Стефан возвратился домой, Бесси сейчас же сказала ему о дожидавшемся незнакомце, который говорил о барышнях. Стефан поспешил в залу, где увидел Доннора. На лице Стефана выразилось разочарование, когда он узнал нищего, и с недовольным видом спросил:
— Что тебе надо?
— Я купил дочке платья. Мой сосед, которому я сказал о вашей милости и обещал прислать остальные деньги, принял ее к себе… Я закусил… теперь, мистер, извольте располагать мною, — грустно сказал несчастный.
— Хорошо, хорошо, — рассеянно ответил Стефан, — я посмотрю, быть может, ты и пригодишься мне.
— Не откладывайте, милорд, прошу вас, настойчиво и решительно настаивал нищий. Теперь моя дочь обеспечена, голод не мучает меня, я не томлюсь. Неудивительно, что мне хочется еще пожить. Ведь, помните, мне только сорок лет. Лучше скорее кончить. Потрудитесь назначить мне род смерти.
Стефан изумленно смотрел на него.
— Вручите мне остальные двадцать пять шиллингов и покажите, как пройти в лабораторию. К вечеру все окончится.
— Напрасно ты так толкуешь, — невольно улыбнулся Стефан, — мне не нужна твоя смерть. Мне сказали, что ты говорил о барышнях?
Доннор изумился в свою очередь.
— Вам не нужна моя смерть! — воскликнул он. — Итак мои надежды не обманули меня! Когда я узнал, что вы живете в одном доме с моими благодетельницами-барышнями, которые так часто помогали мне…
— Так ты знаешь их? — с живостью прервал Стефан.
— Знаю ли я их! Мне сказали, что их похитили. О, мой Бог! Узнали ли вы что-нибудь?
Стефан печально покачал головой.
— Так я найду их! — с жаром воскликнул Доннор. — Если бы даже они попали в когти этого тысячеголового демона, который зовется «большой семьей» — я вырву их. О, для вас, за этих ангелов, я пожертвую всем, решусь на все.
— Благодарю тебя, Доннор, благодарю. Но что же ты можешь сделать?
— Что могу сделать? Не знаю, мистер, но, клянусь, употреблю все усилия.
В голосе бедняка слышалось выражение самой искренней привязанности.
— Вы, мистер Мак-Наб, — продолжал он, — прикрыли горькую наготу моей несчастной, но невинной дочери; вы дали мне обещание украсить крестом могилу моей жены. Благодаря вам и сам я имел возможность испытать наслаждение, которого давно не испытывал. За все это я отдавал в ваше распоряжение свое бедное тело. Но вы отказались от него. Все равно, мистер! Жизнь моя всецело принадлежит вам. Одни вы в целом Лондоне да прекрасные, добрые барышни имели сожаление и сострадание к бедному ирландцу!
Стефан пожал руку бедняку и они простились.
В Вич-Стрит, налево от церкви святого Клеменса находится так называемый «шекспировский» трактир — сборище всех лондонских воров и мошенников. Несмотря на это, трактир отличался сравнительной чистотой и приличной обстановкой.
Для лондонской полиции было бы большим ударом, если бы вследствие каких-то обстоятельств этот трактир вдруг закрылся; ибо он был неистощимым рудником, где она черпала пищу для чрева судей и без большого труда приобретала славу ревностной, бдительной и неутомимой.
В лондонских трактирах нет большой общей залы, а устроены какие-то маленькие клетушки, вроде лошадиных стойл. В одной из таких клетушек малютка Снелль, одетый джентльменом, играл в вист с Томом Тернбуллем и двумя детьми «большой семьи». Голова Тернбулля была перевязана, и, кроме этого, не осталось никаких других следов кровавого побоища, происшедшего в таверне «Трубки и Кружки». Толстяк Мич еще не высвободился из рук хирурга.
В другой клетушке, стоя перед зеркалом, прибиралась и прихорашивалась при помощи белил и румян Лу. Бледность и изнуренность молодой девушки при дневном свете были ужасные. Как только она поднимала вверх руки, в груди ее раздавалось жалобное хрипение, а потом кашель. Перед ней стоял джин и она напевала какую-то песенку.
Снелль, очень важничавший в своем джентльменском костюме, не переставал играть в вист. И, несмотря на отчаянное плутовство партнеров, постоянно выигрывал.
— Три туза! — говорил он, мешая карты. — Запишите-ка семь, Том. Эх, как подумаешь, что вы, Тернбулль, чуть-чуть не убили моего зятя, а мы с вами все-таки живем по-приятельски! Да и то сказать, что мне за дело до Мича, черт его побери совсем.
— Бедный Мич! — вздохнула Лу. — Вот уже целых два дня, как он не бил меня!
— Пей, Лу! И не мешай нам играть… Том, припиши-ка еще два… Знаете ли, господа, что мне рассказывала Медж? Престранную вещь! Будто бы «ночные лорды» купили Саундерса, знаете, того самого, которого прозвали Слоном. И будто бы затем, чтобы он подкопался под алмазный кабинет. Право, отлично! Только работы очень много! — вскричал Снелль.
— Будет тебе молоть разный вздор! Смотри-ка лучше в карты, — сказал, насупившись, Тернбулль.
— Как будто невозможно играть и разговаривать, — важно возразил Снелль. — Посмотри-ка на джентльменов в клубе: разве они играют хоть один роббер без разговоров! Однако говорят, что Саундерс может работать за десятерых?
— Да, таких, как ты, улитка, — проворчал Том.
— Ну да, как я или вы. Разница, мне кажется, небольшая. Только…
— Смотри же в карты, чертенок! Требуют пик.
— Убью, Том… Хожу с треф… Капитан Педди наблюдает за Слоном…
— Но что будет толку во всем этом? Положим, украдут алмазы, нам-то что будет пользы? — вступился толстяк Чарли.
— Джину! — вскрикнула Лу с кашлем, отирая кровь на губах. — Жжет, горит в груди, джину!
В эту минуту растворилась дверь и в комнату вошел Доннор Ардег.
— Ба… — удивился Снелль. — Отец! Кланяйся же, Лу, видишь отец! Тернбулль, долой шляпу!
Все игроки подняли головы и изумленно смотрели на нищего.
— Это твой отец, Снелль? — спрашивал Том, приподнимая шляпу. — Мое почтение.
Чарли также кивнул головой.
— Да, это мой отец, — говорил Снелль, — мой честный отец, который не откажется распить с нами по стаканчику джина.
Доннор подошел к игрокам и в изнеможении опустился на стул. С немым изумлением смотрел он на Снелля, который почтительно, но и не смешавшись, говорил с отцом, подавая ему стакан джина.
— Не хочу, — грустно сказал ирландец. — Какое на тебе славное платье, Снелль!
— О да, дедди (тятя), я весьма доволен моим портным, шьет превосходно! — с поразительным хладнокровием ответил Снелль. — Однако дедди, очень нехорошо, что вы вовсе не бережете себя, право нехорошо, — прибавил он с самым хладнокровным и фамильярным видом.
— Будет, Снелль, — печально ответил Доннор, — я за делом… Но где Лу?
— Лу? Здесь. Куда же она подевалась? Я говорил ей, что вы идете… А, понял! Оставьте ее, дедди, она верно пьяна. Ей это здорово помогает, знаете, для больной-то груди. Однако куда же она запропастилась?
— Лу исчезла.
— Ну, это нехорошо! — с упреком в голосе продолжал Снелль. — Не ждал я от нее. Должно сохранять почтение к родителям!
— Оставь, Снелль! Мне нужно переговорить с тобою о деле, — прервал Доннор.
— Нет-нет, сестре нужно сделать выговор. Так не годится.
Глухой, с трудом сдерживаемый кашель прервал его.
— Ну вот, так и есть, — сказал Снелль. — Валяется где-нибудь в углу.
— Но какой ужасный кашель, — проговорил Доннор, невольно поднимаясь с места.
— Да, скверный кашель, — подтвердил Снелль. Один только джин и помогает ей немного.
Говоря это, Снелль вытащил из-за перегородки чахоточную Лу, которая сопротивлялась из всех сил, ибо в ней еще сохранился стыд перед отцом, которого она любила.
— Ну же, не дурачься, Лу, поклонись отцу!
Несчастная закрыла лицо руками, по которому текли крупные слезы. Сердце бедного Доннора разрывалось на части. «Она похожа на мою бедную жену», — подумалось Доннору и, привстав, он поцеловал в лоб несчастную Лу.
— Да помилует тебя, дочь моя, Господь Бог, — тихо сказал он.
— О я, право, люблю вас, дедди, — всхлипывала Лу.
— Когда я вспомню о вас, я всегда плачу. Но джин мне необходим, нужно же залить пламень в груди.
— Черт возьми, мне уже надоедает эта плаксивая сцена, — недовольно проговорил Чарли.
— Молчи, Чарли, — сказал Тернбулль. — Отец очень добрый человек, не нужно обижать его.
— Будет, дедди, вы заставили расплакаться и меня! — кричал Снелль, который в самом деле всхлипывал, сам не зная отчего. — Джентльмену стыдно плакать, нужно веселиться.
Сказав это, Снелль мяукнул так естественно, что глаза всех невольно обратились на него. Но сам он, встретив взор отца, невольно опустил глаза.
— Ну вот вы какой, дедди, с вами и пошутить нельзя.
— Мне нужно поговорить с тобой, Снелль, — сказал Доннор.
— Поговорить? Наедине? Что ж, слышите, господа, — обратился Снелль к своим собеседникам. — Отцу угодно поговорить со мною о семейных делах. Вы знаете, я у него старший сын, следовательно, и наследник.
— Не беспокойтесь, мистер Снелль, мы подождем вас, — важно сказал Том.
— Впрочем и я сейчас вернусь, — сказал Снелль, направляясь за отцом в дальний угол.
Тернбулль тасовал карты.
— Будь я отцом этих двух гадин, — говорил он серьезно, — и притом честным человеком, клянусь, я собственными бы руками задуши их!
— Ну, Лу-то вряд ли еще протянет месяц, а Снеллю близехонько до виселицы, — проворчал Чарли.
Глава тринадцатая
ПОХИЩЕНИЕ
Прошло три дня, а Стефан все еще не имел никаких известий о молодых девушках.
Доннор напрасно рыскал по Лондону, разузнавал, расспрашивал — все напрасно. Снелль ничем не мог ему помочь, потому что никому в «семье» ничего не было известно. Ежедневно вечером Доннор являлся к Стефану с безуспешных поисков.
На третий день вечером Стефан отправился в Додлей-Гауз.
— Ну, что нового, мой друг? — спросил его Франк.
— Ничего, — печально ответил Стефан.
— Бедный! Как я хотел пособить тебе в поисках!
— Ты полагаешь, мне можно будет встать завтра?
— Может быть, — ответил Стефан, пощупав у него пульс. — Ты теперь почти совсем здоров, так что я могу обратиться к тебе с важными вопросами.
И Стефан рассказал ему об овладевших им мрачных мыслях в ту бессонную ночь, которую он провел около его постели, о своей любви к Кларе, о своей ревности к незнакомцу-мечтателю, и о сходстве того с убийцей отца.
— Для полного сходства недоставало только одного, — прибавил он. — Но ты, Франк, своим бредом решил все мои сомнения.
— Я? Но как же? — спросил Франк.
— Я припоминал черту, особенно отличавшую убийцу, и ты тоже вспомнил о ней. Ты сказал «шрам».
— Шрам?! — вскричал Франк и сильно побледнел.
— Затем ты точно описал этот шрам.
— Но, скажи мне, — прервал Франк, — произносил я имя маркиза Рио-Санто?
— Нет, — ответил изумившийся в свою очередь Стефан. — Но, следовательно, ты знаешь о чем я говорю?
— Да, мой друг, знаю! — с грустью ответил Франк.
— Несчастная сестра!
Взгляд, которым он посмотрел на портрет сестры, и его слова были так грустны, что Стефан замолчал, сожалея, что пробудил в душе друга горькие воспоминания.
И он не ошибся. Его слова разбередили еще более ужасную рану, чем та, которую Франку нанесла шпага маркиза.
— Ты единственный мой друг, — вдруг начал Франк, протягивая руку Стефану, — и тебе я открою мою тайну. Пододвинься сюда. Ты не знаешь ведь, от чего умерла моя сестра, Гарриет? Тебе одному, Мак-Наб, открою. Слушай.
— Это было, — начал Франк свой рассказ, — два года тому назад. Гарриет нежно полюбила Генриха Доттона, лорда Шербурна, и стала его счастливой невестой. В начале июля мы отправились в Шотландию к матушке. Мы переправились за границу. Вечер, помнится, был очаровательный, ровно в десять часов мы въехали в Аннан.
Но Гарриет просила ехать далее. Я не спорил, потому что надеялся переночевать у твоего дяди, Мак-Ферлэна, в Локмебене. Переменили лошадей. Ты знаешь, что за прелестное местоположение между Аннаном и Локмебеном. Нас очаровывали прелестные виды, которые приобретали еще более прелести от яркого лунного освещения.
Вдруг наш экипаж ударился о дерево, брошенное поперек дороги, и опрокинулся. К счастью, мы не ушиблись. Однако это дерево казалось очень подозрительным, и я хотел поскорее уехать отсюда, но ямщик решительно отказался, уверяя, что экипаж сломан.
Было поздно, и Гарриет начинала дрожать от ночного холода. На мой вопрос ямщик сказал, что в окрестностях нет никакого другого жилья, кроме дома Рендель Грема…
— Рендель Грема? — вскрикнул Стефан.
— Ты знаешь этот дом, Стефан?
— Знаю ли я? Там был убит мой отец…
— Дом Рендель Грема, ты знаешь, — продолжал Франк, — отделен от дороги густой дубовой рощей и лежит между поросшими кустарниками и пригорками, за одним из которых лежат развалины старого Крьюсского аббатства. Было уже далеко за полночь, когда мы пришли к дому. Гарриет тоскливо жалась ко мне. Мною самим овладели какие-то печальные предчувствия и беспокойство.
Ямщик постучал в дверь.
— Кто там? — отозвался чей-то голос.
— Я, мистер Смит, — ответил ямщик, — с лордом и молодой леди, у которых на дороге сломался экипаж.
— Но ты-то кто?
— Ямщик Сони, по прозвищу Лаяльщик, мистер Смит.
Дверь отворилась. Мистер Смит, закрытый зеленым наглазником, принял нас холодно.
— Вы не католики? — спросил он нас, прежде, чем пригласил войти.
— Нет, сэр.
— Слава Богу! Прошу вас. Это ваша законная супруга? — спросил он, показывая на Гарриет.
— Моя сестра, сэр.
— А!.. — проворчал мистер Смит и кликнул служанку: — Мадлен, приготовь две особые комнаты.
— Позвольте мне не расставаться с сестрой, потому что она очень слаба, — попросил я.
— Фи, молодой человек! — строго и недовольно произнес мистер Смит. Но если вам не угодно подчиняться правилам моего дома, то не хотите ли переночевать на открытом воздухе.
После легкого ужина нас отвели в две соседние одна с другой комнаты, которые разделялись тоненькой перегородкой. Я слышал, как Гарриет разделась и легла, пожелав мне доброй ночи. Меня одолевала усталость и, не раздеваясь, я бросился на постель и тут же заснул тем легким и беспокойным сном, когда чувства сохраняют способность воспринимать все впечатления.
Я забыл затворить окно в своей комнате и едва закрыл глаза, как мне послышался разговор.
— Она очень хороша, — говорил голос Смита.
— Это правда, — ответил другой голос, — но все же это не герцогиня***, для которой именно и было брошено дерево поперек дороги! Ловили волка, а попался кролик!
Она очень хороша, а «его честь» в замке, настаивал Смит.
— Знаю. «Его честь» не откажется и от этой… Но в коляске герцогини мы должны были найти пять тысяч фунтов, а здесь не нашли ни гроша.
— Что ж делать? Впрочем это к лучшему. Видите, однако, дерева мало, потому что и эта дрянная колясченка осталась цела. Герцогиня не ушла еще от нас!
Я слышал все сквозь сон. Но мне казалось, что это во сне. Однако мне сделалось страшно, и я встал и подошел к окну. Никого не заметив и успокоившись, я в изнеможении опять повалился на постель. Спал я спокойно. Вдруг в комнате Гарриет послышался шум, и я проснулся. Когда я вполне овладел сознанием, все стихло. Я сильно забеспокоился. Подойдя к заколоченной двери, я стал прислушиваться. Все было тихо.
— Гарриет! — тихо позвал я. — Тишина!
— Гарриет! Гарриет! — позвал я несколько раз и громко. — Ответа не было.
Глава четырнадцатая
ПОДЗЕМЕЛЬЕ
Мною овладел невыразимый ужас. Я кричал, звал, стучал кулаками в дверь — никто не откликался.
— Они убили ее! — с отчаянием подумал я и, собравшись с силами, сорвал замок и вбежал в комнату сестры.
Луна освещала пустую постель Гарриет — ее похитили. Ошеломленный этим открытием, я несколько минут стоял неподвижно. Вдруг мне бросилась в глаза маленькая дверь, за кроватью.
Стефан вскочил и крепко сжал руки Франка, вскрикнув:
— Я знаю эту дверь, Франк, знаю! Но продолжай, скоро ты узнаешь и мою тайну.
— Я бросился к двери, — продолжал Франк, — за ней находилась узкая и крутая гранитная лестница, с высокими ступенями…
— Вот как! — вскричал Стефан. — Странно! Мне же за этой дверью представилась высокая каменная стена.
— Нет, там была лестница, — возразил Франк. Впрочем, я не от тебя первого слышу об этой стене, но слушай далее. От самого порога начиналась лестница, которая показалась мне очень длинной, пока я не ступил на пол сырого подземелья. Меня окружал непроницаемый мрак, только где-то вдали мелькал огонек, освещавший нескольких человек, несших что-то белое. Я был убежден, что это похитители Гарриет, и без колебаний бросился за ними вдогонку. Я бежал долго, вытянув вперед руки, чтобы не удариться в стену. Скоро я догнал этих людей настолько, что имел возможность сосчитать их и убедиться в том, что они действительно несли женщину. Я все бежал. Эти люди вырисовывались яснее и яснее. Вдруг они остановились. Я видел, как от них отделился один человек и стал отпирать какую-то дверь. Минуту спустя и огонь, и люди — все исчезло.
— Нет слов, Стефан, чтобы выразить ужас и отчаяние, которые овладели мной. Куда идти? Что делать? Несмотря на то, что я бежал как угорелый, я все-таки заметил, что по бокам того прохода, по которому я бежал, было множество других. Я понял, что был в настоящем лабиринте. Погибель казалась мне неминуемой, и я в отчаянии упал на колени. Я расплакался как ребенок. Но моим страданиям еще не суждено было кончиться. В ту минуту, когда я с отчаянием думал о смерти, в отдалении послышались тихие шаги и тихое пение. Я вскочил и прижался к стене, чтобы пропустить мимо себя шедшего человека, в котором признал ямщика Сони. Я последовал за ним. Вдруг скрипнула дверь, и пения не стало слышно. Я опять остался один, но все-таки, хотя и очень осторожно, подвигался вперед. Вдруг руки уперлись в дверь, которая отворилась от моего толчка. Громкое пение, шум и говор послышались мне.
Назад: Глава сорок вторая СОН СЕСТЕР
Дальше: Глава пятнадцатая ТАЙНА ПОДЗЕМЕЛЬЯ
