На престол вступил одиннадцатилетний Император Петр Второй, которому надлежало жениться на дочери Меншикова.

Меншиков сразу начал чистить ряды. В добавление к наученным кнутом и сосланным оппозиционерам все слишком влиятельные «птенцы» были отправлены руководить дальними губерниями. Кроме того, Меншиков сумел отослать из России еще одного возможного соперника – герцога Голштинского с его женой принцессой Анной, дочерью Петра. Они отправились в свои владения – в Голштинию, получив за отъезд миллион рублей. Но и здесь Меншиков не удержался – отщипнул от миллиона комиссию в несколько десятков тысяч. Не мог не брать…

Итак, Светлейший стал фактическим правителем при отроке.

Началось его правление с великолепной помолвки. Тотчас после похорон Екатерины Первой дочь Меншикова, шестнадцатилетняя Мария, и Петр Второй торжественно обручились. Пусть не сам Меншиков, но его кровь должна была взойти на российский трон. И, конечно, Светлейший поможет одиннадцатилетнему молодожену управлять Россией! Империя надолго в его руках! Мария стала именоваться «Ея Императорское Высочество». Не забыл бережливый отец и назначить почти сорокатысячное годовое содержание дочери – все в семейную копилку. В тесном соседстве с меншиковским дворцом начали строить дворец для молодоженов. Пока Александр Данилович поселил отрока-Императора в своем дворце. Петру следовало теперь называть Меншикова «батюшкой» и каждое утро приходить к нему здороваться и желать «доброго дня».

Казалось, он был на вершине власти! Но так лишь казалось…

Оставался вопрос: как этот блестящий, хитрейший, опытнейший человек не понимал своего столь ясного будущего? Ведь мальчик будет расти. И неужели он, называющий сейчас Меншикова «батюшкой», не вспомнит настоящего батюшку, погубленного тем, кто смеет зваться этим именем?! Забыл Светлейший и об истине, столько раз подтвержденной историей: не любят властители тех, кому обязаны властью… Еще вчера он правил гвардией, и гвардия всецело подчинялась ему. На троне сидела безвластная безродная кухарка. Но ныне на трон сел природный Царь – Петр Второй Романов. И коли случится противостояние, для гвардии Петр – внук любимого Государя, для черни и родовой знати – сын любимого ими поборника старины Алексея. Священный «природный Царь», рожденный принцессой, а не кухаркой. Но в ослеплении власти и славы Меншиков этого не понял.

Итак, произошла… третья смена власти за два с небольшим года.

После неграмотной Екатерины страну возглавил отрок. Вчерашний продавец пирогов, именуемый придворными «Светлейший», а чаще «Фельдмаршал», продолжил свое фактическое правление. И был уверен: он его упрочил.

Но от пребывания во власти с ним произошла опасная метаморфоза. Если при Петре умный и ловкий любимец свирепого властелина только и думал о том, как сохранить любовь и доверие Царя, то теперь, в ослеплении собственным всесилием, он совершенно разучился угождать. Окруженный лилипутами, после смерти гиганта бывший пирожник перестал гнуть спину. Он сам стал деспотом и в новом Императоре видел только малолетнего отрока, находившегося целиком в его руках.

В раннем детстве маленьким Петром не занимались. Дед, занятый войнами и собственными детьми, совершенно забыл о нем. Забыл ли? Или знал, что этакая забывчивость очень нравилась любимой Катерине? К мальчику были приставлены совсем случайные люди. Бывший моряк, к примеру, преподавал ему сразу письмо, чтение и танцы… Однако после смерти Шишечки Императору пришлось осознать: неизвестно, будут ли у него еще сыновья, а сейчас этот мальчик – последний мужчина в доме Романовых.

И тогда Петра и его сестру Наталью Царь поселил в Зимнем дворце. Но любимая Екатерина холодно относилась к обоим детям.

Петр был тоненький, узкоплечий, грациозный мальчик, очень похожий на свою покойную узколицую мать. Рыжеволосая Наталья, напротив – круглолицая, некрасивая, но прекрасно сложенная – пошла в бабку. Наталья была необычайно добра, радостно-великодушна и по-старинному добродетельна. «Что несложно при ее личике», – язвили при дворе.

Петр пригласил в учителя внуку настоящего воспитателя, выходца из Венгрии Иржи Секани (Зейкина, как переделали его фамилию в России). Император торжественно объявил ему: «Время приспело учить внука нашего…»

После смерти Петра у Меншикова тотчас появились планы насчет Царевича. По его требованию Екатерине пришлось заняться подростком. Уже на следующий год Петра и сестру Наталью стали приглашать на торжественные приемы, Зейкина отослали в Венгрию, а в воспитатели мальчику Меншиков определил самого умного и образованного человека при дворе – Андрея Остермана. Меншиков справедливо оценивал его таланты, но… Но одновременно Остерман слыл самым коварным интриганом при русском дворе. Светлейший, конечно, верил, что не представит возможности трусливому царедворцу доказать эти свои качества.

Программа обучения юного Императора, придуманная Остерманом, была новаторской. Уроки велись в занимательной форме бесед воспитанника и учителя. Впоследствии программа будет опубликована, и с ней познакомятся будущие воспитатели наследников русского престола…

На первых порах Меншиков не спускал глаз с Петра. Пока все шло по правилам: Петр звал его «батюшкой», проснувшись, исправно и радостно бежал здороваться… Во главе двора Меншиков поставил своего сына, сверстника отрока-Императора. Тринадцатилетний… Александр Меншиков тоже был обременен чинами и званиями – камергер, генерал-лейтенант и так далее. Светлейший уже придумал женить его на Наталье, сестре Императора, которая была на год старше брата. Эти юные брачующиеся являлись канатами, которыми Меншиков привязывал свою семью к трону. Но уже тогда прозвенел первый звоночек…

13 мая, через несколько дней после смерти Екатерины, во дворце Меншикова состоялось торжество. Вся правящая знать России – члены Верховного Тайного Совета, сенаторы, духовенство, командиры гвардии – приветствовала нового Императора. В ответной речи, обратившись к собравшимся, мальчик вдруг объявил: «Сегодня я уничтожу фельдмаршала!»

«Фельдмаршал» – так двор звал Меншикова! На лицах появились смятение, потом ужас… и радость! Вероятно, мальчуган отметил эту радость, прежде чем, мило улыбнувшись, прочел грамоту… о присвоении будущему тестю звания генералиссимуса. Почесть, в которой ему отказала Екатерина!

Было ли это детской шуткой? Или кто-то подучил мальчика поиграть зубками? Или он сам обладал задатками будущего Калигулы? Меншиков не задал себе тогда этих вопросов… Он продолжал пребывать все в том же приятном и опасном романтическом состоянии.

В политике за ошибки порой расплачиваются жизнью. И потому величайшая карьера закончится уже в начале осени.

В первые дни нового царствования Петра II состоялся «реабилитанс», который часто будет повторяться в нашей истории. На этот раз был реабилитирован убиенный Царевич Алексей. Все манифесты и документы, обличающие отца нового императора, были отменены и уничтожены. Но это касалось мертвого. Меншикову нужно был решить трудный вопрос: что делать с живой – с бабкой юного повелителя?

Вступив на престол, Екатерина перевела Евдокию (монахиню Елену) из монастыря в место, как ей показалось, более подходящее – в тюрьму, в Шлиссельбургскую крепость. Здесь несчастная потеряла имя и стала именоваться «известной особой». С рождения мальчик-Император не видел свою бабку. Впрочем, пока и не выказывал желания ее увидеть.

Меншиков не решился освободить Евдокию. Боялся ее ненависти и понимал: та не забыла о его роли в ее пострижении. Он решил улучшить ее содержание в крепости и этим пока ограничиться.

Меншиков старался сделать популярным новое правление. Мальчик с удовольствием подписывал либеральные манифесты, составленные Светлейшим. Крепостным прощались давние недоимки, освобождались сосланные на каторгу за неуплату налогов, смягчилось петровское уложение о наказаниях – начали потихоньку ограничивать деятельность Преображенского приказа, вернули гетманство в Малороссию…

Все это время подросток-Царь был необычайно доброжелателен. Остерман доложил Меншикову о словах Петра Алексеевича, написанных им в письме к сестре: «Я буду, как римский император Веспасиан, сказавший: «Хочу, чтобы никто не уходил от меня без улыбки».

На самом деле в это время мальчика уже окружили три опасных персонажа – две девушки и молодой человек. Но Меншиков был слишком уверен в себе, слишком занят государственными делами, чтобы оценить ситуацию.

Самого опасного из этой троицы привел во дворец он сам. Это был князь Иван Долгорукий…

Светлейший заигрывал с кланом родовитой знати. Он ввел князей Алексея Григорьевича и Василия Лукича Долгоруких в Верховный Тайный Совет. По мысли Меншикова, они должны были соперничать в Совете с князем Дмитрием Михайловичем Голицыным. И они соперничали, но… Но было то, что их всех объединяло, заставляло забыть о разногласиях, – ненависть знатнейших фамилий к выскочке, смеющему носить титул «Светлейшего»…

Дальше – больше. Веря в благодарность Долгоруких, Меншиков легкомысленно назначил в товарищи Императору сына Алексея Долгорукого – восемнадцатилетнего князя Ивана Долгорукого. Как это часто бывает, восемнадцатилетний начал безраздельно править одиннадцатилетним. Иван был развратен, моден и красив. Он главный придворный донжуан, и мальчик-Император от него без ума.

Одновременно во дворце появилась Она. Ей семнадцать. Рыжеволосая, с искрящимися глазами, стройная, пышногрудая, сложенная, как Афродита. Она – само веселье и чувственность. Это тетка Петра Второго, младшая дочь покойного Императора, Елизавета… Мальчик был покорен ею с первого взгляда. Разлучить его с красавицей теткой стало невозможно. Юная Афродита одновременно была и богиней Дианой – фанатичной охотницей и бесстрашной наездницей. Юный Царь начал пропадать на охоте…

Меншикову пришлось выписывать лучших лошадей, закупать кречетов, ястребов. Крестьян заставляли ловить лисиц и зайцев, чтобы выпускать их в поле, когда приближался царственный охотник со своей Дианой… Занятия заброшены. Тщетно Светлейший пытается вернуть Петра к учению. Мальчик впервые не слушается. Он влюблен в тетку…

Петр не понимает, что его кумира Ивана Долгорукого и красавицу Лизку (так Иван зовет Елизавету) связывают весьма близкие отношения. Пара повелевает молодым Царем. Они вовлекают подростка в опасные сексуальные игры. Елизавета заставляет его жить в постоянном любовном томлении – днем. Иван учит его «науке страсти нежной», ночью знакомит он мальчика с дамами куда более доступными, чем тетка… Да и сам Иван принимает участие в любовном образовании Петра.

Во дворце часто появляется третий опасный персонаж – сестра Петра княжна Наталья Алексеевна. Единственная, кто старается обуздать его греховные страсти. Но ее, как и всю троицу, объединяет ненависть к Меншикову. Наталья ненавидит его за погубленного отца, Елизавета – за то, что заставил мать отстранить ее с сестрой от власти, Иван Долгорукий, потомок Рюриковичей, – за то, что худородный смеет править Россией.

Таковым было окружение юного Императора, когда Меншиков заболел… Сытая, малоподвижная, спокойная жизнь губительна для подобных натур. С ним случился удар. Придворные думали: конец. Думал так и сам генералиссимус.

Светлейший пишет прощальное письмо Верховному Тайному Совету. Он торжественно объясняет сподвижникам, что Россия нынче – лишь в начале пути, завещанного великим Петром. Строящееся здание еще в лесах. Он призывает к трудной работе для завершения великого дела Петра. Также поручает Совету заботы о своей осиротевшей семье… Мальчик-Император навещает умирающего «батюшку», но только однажды…

Во дворце во время болезни Светлейшего быстро устанавливается новая власть – власть опасной троицы.

Но что же законная невеста Петра, Мария Меншикова? Петр, как его дед, а потом и его отец, не любит назначенную невесту. А она не любит его! Шестнадцатилетняя красавица не могла питать никакого чувства к тщедушному подростку, разрушившему ее брак с любимым Петром Сапегой. В его обществе ей не по себе. Не привыкшая и не желающая притворяться, она не принимает никакого участия в забавах жениха. Она с самого начала кажется мальчику скучной и холодной. Он называет ее насмешливо – «моя фарфоровая кукла». Не интересен ему и юный Александр Меншиков, с ним Петр попросту не общается. Дети Меншикова оказываются лишними на этом веселом празднике жизни.

Во время тяжелой болезни Светлейшего Верховный Тайный Совет действует. Сначала осуществляет задуманное Меншиковым: запрещает уличное варварство, любимое покойным Преобразователем, – выставлять на площадях трупы и головы казненных.

Одновременно Совет решается исполнить то, на что не решался Меншиков. Пребывание в тюрьме бабки нового Императора заканчивается. Совет освобождает Евдокию. Ее с почетом перевозят в Вознесенский монастырь в Кремле. Ей дано царское содержание – 45 тысяч рублей в год. Указом о восстановлении ее чести и достоинства петровские документы, обличавшие ее, отменены и уничтожены. Она хочет повидаться с внуком-Императором и внучкой, которых никогда не видела. Но нежданно восставший со смертного одра Меншиков ей не разрешает.

Да, Светлейший неожиданно выздоровел – на свою погибель. И застал во дворце новую, незнакомую жизнь. В его отсутствие придворные постоянно демонстрировали мальчику то, что Меншиков делать разучился, – по-холопски гнули спины и славословили! Юный Петр совершенно изменился. Он быстро привык к раболепству…

Меншиков понимает только одно: мальчик совсем перестал заниматься. Прежним тоном строгого «батюшки» Александр Данилович приказывает Петру вернуться к занятиям. «Батюшка» отрывает его от сладостных опасных развлечений. «Раб смеет приказывать Императору», – шепчут подростку Долгорукие.

Остерман понял, куда дует теперь ветер, и начинает потихоньку открывать мальчику судьбу его истинного батюшки. Он добивается любви своего питомца. Это нетрудно – достаточно не слишком приставать с учением, а все запреты сваливать на Светлейшего.

Теперь придворные исподволь раздувают недовольство подростка Петра строгим «батюшкой». Больше всех стараются обласканные Светлейшим князья Долгорукие. Во время посещений дворца Долгоруких мальчику объясняют, что он ничем не обязан Меншикову. По праву родства он должен был получить престол и без него. Наоборот, это худородный Меншиков всем обязан его деду.

Но «слепой и глухой» Меншиков продолжает строго поучать Петра. Теперь в окружении маленького Царя появляется веселая игра – «спасаться от поучений Левиафана» – так они прозвали Светлейшего. Когда Меншиков приближается, вся развеселая компания прячется от «старого чудовища»: кто в окно прыгает, кто в гардеробе хоронится, кто под кроватью затаивается. Такая забава!

Меншиков попытался вернуть власть над мальчиком – самым глупым и опасным способом. Петр отправил транжирке Цесаревне Елизавете крупную сумму. Меншиков отобрал деньги у посланца. Объяснил Петру, что казна разорена и Император должен искать деньгам применение, более нужное для Государства. Петр был в ярости, но смолчал, он еще побаивался Левиафана.

Однако история быстро повторилась с деньгами для сестры. Меншиков хотел забрать и их и тут уже услышал забытый царский рев: «Я научу тебя, кто здесь Император и как тебе надо ему повиноваться!» И с этими словами Петр ушел… Меншиков вмиг ослаб. Что делать… Как писал французский дипломат маркиз де ла Шетарди: «Здесь люди знатные только по имени, в действительности все они рабы».

Генералиссимус бросился вслед за уходившим мальчиком, униженно упрашивал его не гневаться, вернул деньги. Петр смягчился, простил. Но кто теперь повелитель – стало ясно, стоило лишь мальчишке топнуть ногой.

Поняв это, Петр решил спрятаться от надоевшего «батюшки» навсегда.

Петр охотился в окрестностях Петергофа, когда Меншиков решил позвать его в Ораниенбаум. В Ораниенбауме Светлейший выстроил грандиозный дворец. Увенчанный княжеской короной, он гордо возвышался над огромным парком.

Великолепие дворца – шпалеры, мрамор, позолота, росписи – поражало. И теперь неутомимый строитель устроил праздник – освящение только что построенной часовни. Но, пригласив Петра, Меншиков не позвал Елизавету, демонстрируя, что он противник этой дружбы. Последовал ответ: мальчик-Император сообщил генералиссимусу, что не приедет.

В этот день в Ораниенбаум по приглашению Светлейшего съехалась вся правящая верхушка. Однако увидев, что Петра нет, приглашенные начали быстро покидать опасное веселье. Более того, Петру донесли, что во время церковной церемонии Меншиков посмел сесть на его, царское место.

Светлейшего испугало отсутствие Петра. Уже на следующий день он сам отправился навестить Императора в Петергофе. Но ему сообщили, что тот на охоте. Он решил поговорить с его сестрой Натальей – та тоже ускользнула. Он направился к Остерману, но лишь поскандалил с ним…

Меншиков потерялся. И не придумал ничего лучше, как вернуться в Петербург. Здесь его ждала грозная новость: все вещи Императора увезены в Летний дворец.

В это время Долгорукие и Голицын уже все обговорили с мальчиком-Государем. Петр радостно выполнял продиктованный ему план.

По приказу Петра собрался Верховный Тайный Совет. В отсутствие Меншикова Совет постановил: жить Царю в Летнем и Петергофском дворцах. После чего юный Император приказал гвардии слушаться только его приказов.

Узнав об этом, Меншиков бросился в Летний дворец, но было поздно – генералиссимусу передали приказ Государя: возвращаться домой. Светлейшего попросту прогнали.

В одно мгновение мальчишка уничтожил всё, что Меншиков создавал долгие годы – огромным талантом, беспощадной волей и жестокостью.

Теперь Меншиков, огромный, седой, в камзоле, усыпанном любимыми бриллиантами, сидел один в пустой гостиной своего дворца. Еще вчера здесь толпились придворные, а нынче не было никого…

На следующий день у его дверей был снят почетный караул и встали посланные гвардейцы. Начальник дворцовой стражи Семен Салтыков объявил генералиссимусу и президенту Военной коллегии, что он арестован. Светлейшего хватил удар. Жена и сын помчались во дворец, бросились в ноги мальчику-Императору, но тот равнодушно прошел мимо. Попытались поговорить с Натальей и Елизаветой – те только презрительно усмехнулись. Умоляли вступиться Остермана – тоже тщетно!

Едва оправившись от удара, Меншиков попытался сохранить величие. Он написал Петру, что не повинен в царском гневе. Просил отправить его в почетную отставку.

Вместо отставки Верховный Тайный Совет лишил его всех званий и орденов и приказал отправиться в ссылку – в его поместье Раненбург.

Меншиков постарался доиграть роль Светлейшего до конца. Он выезжал из построенной им столицы с королевским размахом. Великолепные огромные немецкие кареты с княжеским гербом, 16 колясок, 11 фургонов и подвод, целая армия слуг – воистину армада двигалась по Петербургу. Длиннейший княжеский поезд, казалось, растянулся на весь город, увозя имущество Светлейшего. Проезжая, Меншиков весело приветствовал знакомых из окна кареты – будто ничего не случилось.

Так начался его крестный путь. И здесь он себя еще покажет! Великого размера был этот Гулливер, сраженный лилипутами.

Мальчик-Император, не перестававший бояться, нетерпеливо ждал, пока грозный Левиафан уедет из столицы. Наконец великолепный обоз покинул город. Увидев, как легко, без сопротивления пал страшный исполин, Петр со злой мальчишеской беспощадностью начал добивать вчерашнего «батюшку» под льстивые одобрения и подсказки Долгоруких.

В дороге опального догнали первые царские приказы – разоружить и отправить назад всю челядь, отобрать царское обручальное кольцо у Марии… В Раненбурге его уже ждал гвардейский караул, и Меншиков понял, что приехал в тюрьму. Еще в августе он правил Империей, теперь мальчишка, посаженный им на трон, лишил его всего.

Прибывшие вслед за ним посланцы из Петербурга приступили к описи его имущества. Аккуратно записывали: «6 мешков наличных денег – 4 миллиона рублей…» Ему принадлежали: 90 тысяч крепостных крестьян, 99 деревень, 88 сел, волость и города Ораниенбаум, Батурин и другие – всего шесть городов, плюс множество имений в Ливонии, Польше, Пруссии. Бриллиантов и драгоценных камней – на миллион рублей, одной золотой посуды – 105 пудов, бесчисленная серебряная посуда и множество домов по всей Империи, обставленных роскошной мебелью, миллионные счета в банках Лондона и Амстердама…

Но это было только начало уничтожения Светлейшего. Верховный Тайный Совет создал следственную комиссию. Вчерашний повелитель России обвинялся в измене. Меншиков получил вопросник из 120 пунктов. Весной 1728 года последовал итог: бывший Светлейший князь и президент Военной коллегии, член Верховного Тайного Совета, генералиссимус, почетный академик Британской академии, кавалер множества российских и иностранных орденов, лишенный и этих орденов, и всех замечательных титулов, и всего безмерного богатства, Александр Данилович Меншиков с семьей – женой, сыном и двумя дочерьми – выезжал из своего поместья Раненбург в вечную ссылку в Сибирь, в городок Березов Тобольского края. Ехать предстояло через всю Россию.

Уже в дороге нагнал нарочный из Петербурга. Начался новый обыск. Таково было Государево предписание: не дать «батюшке» увезти с собой лишнее.

Оставшиеся жалкие вещи выбросили из арестантских повозок прямо на дорогу – для осмотра. И «лишнее» нашли. Отобрали и внесли в протокол: «шлафрок ношеный на беличьем меху – 1», «чулки касторовые, ношеные – 1», «скатерти – 4». У женщин отняли нитки с иголками, лоскуты материи для шитья – не положено! Напоследок самого Меншикова обыскали и забрали у него ветхий кошелек, в котором лежали 59 копеек. Таковы были последние деньги самого богатого человека Империи.

Злой мальчик оказался беспощаден.

Но Меншиков воспринял происшедшее на редкость спокойно. Он только сказал, усмехаясь: «С чего начал, туда и вернулся – спасибо тебе, Господи, за науку».

В бесконечной нищей дороге (ему определили 10 рублей в месяц) умерла его жена, сестру жены отправили в дальний монастырь… По пути охрана играла с беззащитными арестантами. С великим удовольствием подпускала к телегам толпу, которая унижала, оскорбляла вчерашнего повелителя России. И, натешившись его унижением, народ отгоняли. Но он оставался бесстрастным. Только когда забрасывали камнями его детей, Меншиков выскочил – седой, огромный – и, защищая девушек своим телом, кричал: «Бейте меня, женщин не трогайте!»

Березов – заполярный поселок на берегу вечно холодной реки Сосьвы, место глухое и печальное. Здесь, как говорит позднейшая пословица, «двенадцать месяцев – зима, остальное – лето». Встретили Меншикова два боярина, сосланные сюда по его приказу. Они оскорбляли, поносили его… Он выслушал ругань на удивление спокойно и сказал, что заслужил «поносительные слова и упреки».

Сначала Александр Данилович с семьей жил в остроге – бараке в четыре комнатушки. Но впоследствии получил милостивое разрешение выстроить себе дом. Трудился он вместе с оставшимися верными арестанту двумя слугами. Вспомнил, как с великим плотником учился корабельному делу, и славно поработал топором, пилой и рубанком. Покончив с домом, решил пристроить к нему церковь, употребив все, что имел, на ее убранство.

Долгими вечерами сидел, кутаясь в халат, вспоминал прошлое, слушал, как дочери читают Библию. И удивительное: болезни, донимавшие его в столице, здесь отступили. Он старательно молился в построенной им церкви, сам исполнял должность дьячка на клиросе. Вчера надменный, беспощадный, стал теперь мудрым и добрым философом. И прихожане запомнили его слова, которые он повторял беспрестанно: «Благодарю тебя, Господи, за то, что Ты смирил меня».

На светлый праздник Рождества 1728 года, в самый день своего восемнадцатилетия, на его руках умерла от оспы Мария – вчерашняя Государева невеста.

Это подкосило его. Он считал себя виновником несчастий детей. Уже в ноябре 1729 года смерть пришла и за ним…

Он был похоронен возле своей церкви. Впоследствии берег реки Сосьвы, где стояла церковь, обрушился, и прах Меншикова унесло половодьем.

Великий человек уплыл в вечность – к своему великому другу. Их имена – навсегда рядом.

С падением Меншикова Верховный Тайный Совет преобразился – освободились места. К отправленному в вечную ссылку Меншикову добавился умерший граф Федор Апраксин. Вместо них сели гонители Меншикова – князья Долгорукие, Василий Лукич, хитрейший дипломат, и Василий Владимирович, фельдмаршал, один из победителей шведов. Он доблестно командовал Преображенским полком в Полтавской битве. Во время неудачного Прутского похода, когда войско Петра было окружено, предложил Государю проложить дорогу штыками и погибнуть… И, наконец, самый знаменитый из новых членов, еще один герой Северной войны – фельдмаршал, князь Михаил Михайлович Голицын. Таким образом, в Совете теперь заправляли знаменитости из старого родовитого дворянства. По их указу Сенат перестал называться «Правительствующим» – ему оставили имя «Высокий».

По завещанию Екатерины во время малолетства наследника Верховный Тайный Совет имел власть, равную власти Государя. Но любая фантазия царственного малолетки могла отменить решение Совета. К счастью, в Совете веселый отрок появился лишь однажды. Бумаги подписывать носили к нему Остерман и его любимец Иван Долгорукий.

Иван вместе с отцом князем Алексеем Долгоруким – важнейшее дополнение к Тайному Совету. Голицыны ревниво и бессильно следили за усилением Долгоруких… А что же Остерман? Он теперь особенно часто болел. Ибо притаился за занавесом и ждал, предчувствуя начало опасной игры – борьбы за власть вчерашних сподвижников. Мудрый вице-канцлер Остерман был верен своей любимой формуле: побеждает тот, кто умеет ждать…

Пока в Совете родовитейшие вельможи боролись за призрачную власть, Петр развлекался все опаснее. Отрок покорил еще одну взрослую высоту – начал пьянствовать вместе с фаворитом Иваном Долгоруким.

Раньше семи утра во дворце не засыпали – ночь мешалась с днем. Хоть как-то образумить Государя могла лишь сестра Наталья, которую Петр очень любил. Но Наталья умерла от чахотки. Ей было всего четырнадцать лет.

Ее похоронили в Кремле в древнем Вознесенском женском монастыре, основанном в самом начале XV века. Здесь были похоронены знаменитые царицы Московии – Византийская принцесса Софья Палеолог, жена Ивана III, Елена Глинская и Анастасия – мать и первая жена Ивана Грозного. И наконец, Наталья Кирилловна, мать великого Петра, прабабка Натальи.

После прихода к власти большевиков древний монастырь был уничтожен… Но перед уничтожением ученые добились – получили месяц для описания знаменитого древнего монастыря и перезахоронения цариц и…

Белокаменные гробы погрузили на телеги и повезли в Архангельский собор, где лежали их мужья, цари Московии из династии Рюриковичей.

Жен-цариц решено было захоронить в подклети собора… Гробы спускали вниз по доскам, то есть фактически сбросили в подклеть Архангельского собора. И все стало символично: наверху мужья – под ними жены…

Во время исследования костной ткани останков цариц воскресла косметика Московии. Оказалось, что теремные затворницы неустанно боролись за красоту. Они щедро белили лицо, тело и руки свинцовыми белилами, румянили киноварью побеленные щеки… к сожалению, мышьяк и ртуть, входившие в эту косметику, сильно сокращали жизнь чаровниц.

Гроб Натальи был обит серебряным позументом с золотыми кружевами. Для украшения гроба переплавили серебряную посуду, недавно конфискованную у Меншикова…

Прах Натальи потряс ученых. «Благоверная государыня и Великая княжна Наталья Алексеевна» покоилась в диадеме и в удивительно сохранившемся, расшитом золотом глазетовом платье, со звездой и лентой ордена Святой Екатерины, в юбке из парчи и шелковых чулках. Все это было снято с ее останков и отправилось в кремлевские музеи.

Я был в подклети Архангельского собора… Гробы при падении побились, и черепа и кости великих цариц и царевен смотрят из разбитых гробов.

В январе 1728 года двор отправился в Москву – на коронацию юного Императора. 25 февраля в Успенском соборе венчался на царство тринадцатилетний Петр Второй. Это было первое венчание русского Императора. Византийский обряд коронования принесла в Россию супруга Царя Ивана Третьего, византийская принцесса Софья Палеолог. Но в Московском Царстве помазание на царство отождествили с миропомазанием! И если в других странах Помазанник уподоблялся Царям Израилевым, то в России миропомазанник уподоблялся Христу.

Петр Второй, в отличие от предыдущих Царей, короновался не в традиционной татарской шапке XIV века, так называемой «шапке Мономаха», а в короне европейского образца.

В Москве во время коронации произошла долгожданная встреча бабушки Евдокии, которую вновь именовали Царицей (прав оказался казненный предсказатель Досифей!), с любимым внуком, которого она впервые увидела.

Показав обязательную радость, Петр остался холоден к незнакомой старухе, она была ему скучна, безразлична и быстро надоела. Евдокия почувствовала равнодушие внука и навсегда уединилась в Новодевичьем монастыре.

Евдокии будет суждено умереть после внука. И, вспоминая свою жизнь, она скажет: «Благодарю тебя, Господи, за то, что дал познать истинную цену величия земного и счастья земного».

Древняя знать, правившая теперь в Совете, не захотела возвращаться в постылую «немецкую столицу» – в город на болоте. Петру рассказали о том, как любил матушку-Москву его несчастный отец. И после коронации двор, Император, правительственные учреждения остались в Первопрестольной. Столицей «де факто» вновь стала Москва, а императорской резиденцией – великолепный дворец, который построил великий дед для своего любимца швейцарца Лефорта. Лефортовский дворец был создан в европейском стиле: громадная зала приемов в 300 метров, десятиметровые потолки, комнаты, обитые кожей и драгоценной парчой, корабельная зала, увешанная картинами морских сражений, с люстрами в виде кораблей.

В Москве Петр продолжал пропадать на любимой охоте днем и опасно веселиться по ночам. Он появлялся на заседаниях Верховного Тайного Совета, несмотря на все просьбы Долгоруких. Некоторые послы, как утверждала насмешливая молва, не смогли вручить ему верительные грамоты – Император был занят, носился с ружьем по полям и лесам. Научившись говорить тоном властелина, он не терпел теперь возражений и делал всё, что хотел.

Но пока юный Император усердно развлекался, а Меншиков строил избу в Березове, кто занимался страной? Об этом говорят письма посланников – людей со стороны: «Все в России в страшном расстройстве… денег никому не платят, и Бог знает, до чего дойдут финансы; каждый ворует, сколько может… Жалоб бездна». Саксонско-польский посланник, племянник Франсуа Лефорта, говорил в 1728 году: «Непостижимо, как такой обширный механизм может действовать без всякой помощи и усилия со стороны… Огромная машина пущена наудачу; никто не думает о будущем…» По его словам, корабль этот носится по воле ветра, а экипаж и капитан спят или пьянствуют. Привыкший к немецкому порядку саксонец не понял страны. Корабль без руля и ветрил – плохое сравнение. Россию можно было сравнить с полем под паром, которое отдыхало после бесконечных насилий и опытов земледельца… Страна с трудом переводила дух после Петровских реформ, собиралась с силами перед новыми опытами власти, которые не замедлят последовать.

И символом передышки стало уничтожение Преображенского приказа с его пыточными камерами. Как оказалось – на самое короткое время.

Между тем захватившие власть Долгорукие начинают в точности повторять… судьбу погубленного ими Меншикова!

Пока главный корыстолюбец доживает свой век в Березове, казну грабят они. Долгорукие забирают часть конфискованного богатства Меншикова, захватывают звания и должности. Девятнадцатилетний Иван – обер-камергер, генерал, кавалер высших орденов Александра Невского и Андрея Первозванного… Цесаревна Елизавета уже жалуется юному Императору на Долгоруких – они запретили выдавать ей деньги из казны, как когда-то запрещал Меншиков.

Пока Мария Меншикова, героиня прежнего свадебного проекта, угасает в Березове, Долгорукие повторяют прежний проект! Теперь вместо Марии – Екатерина Долгорукая. Она становится царской невестой. Она тоже старше жениха – ей восемнадцать, но ему уже четырнадцать. Екатерина – также красавица и также любит совсем другого. Согласно придворной сплетне, она уже переспала с ним. Но в отличие от Марии Меншиковой, которая страдала от навязанной роли, Екатерина Долгорукая рвется к власти.

Несчастный Петр совсем не жаждет жениться. Ему нравятся бурная жизнь в Москве и ночные похождения с Иваном. Как писал князь Щербатов: «Можно сказать, что честь женская не менее была в безопасности тогда в России, чем от турков в завоеванном городе».

Петр вновь заговорил о том, что не собирается жениться раньше двадцати пяти лет. Тем более что придворная сплетня угодливо донесла имя любовника невесты – австрийского посланника Мелиссимо.

Но от Долгоруких не уйдешь! Екатерина, в отличие от гордой Марии, девушка решительная, а отец Алексей и брат Иван – опытные сводники. Отрок, плохо умеющий пить, быстро попался – переспал с красавицей. И после этого счел себя обязанным жениться на соблазненной сестре любимого друга.

Чтобы укрепить его решение, Иван объявил, что, в знак их нерушимой дружбы он тоже женится. Его невеста – Наталья Шереметева, дочь прославленного полководца, покойного графа Шереметева (в чьей постели когда-то оказалась кухарка Марта, она же Императрица Екатерина Первая). Ей пятнадцать лет, и она – самая богатая и самая красивая невеста России. Друзья – Император и фаворит – решили жениться в один день.

В Лефортовском дворце состоялось обручение подростка-Императора. И тень Березовских узников присутствовала при этом.

Все было, как при сватовстве Марии Меншиковой. Невеста так же прибыла в сопровождении родственников и знатнейших дам Империи. Правда, карета ее с царским гербом и короной, въезжая во дворец, задела короной верхнюю перекладину ворот. Корона слетела! Эту примету запомнили все. Впрочем, при сватовстве Марии Меншиковой дурных примет не было, но чем все кончилось!..

Как и при обручении Петра с Марией, в зале находились все члены Верховного Совета. Присутствовали три фельдмаршала – Голицын, Трубецкой, Брюс, все князья Долгорукие и весь генералитет. При входе в залу невесту Екатерину встречала Цесаревна Елизавета… Была и новость. Вместе с Елизаветой невесту встретила вчерашняя обитательница Шлиссельбургского каземата – бабка жениха, Царица Евдокия.

В огромной зале приемов, как и тогда, жениха и невесту приветствовал окруженный архиереями и архимандритами все тот же любимец Великого Преобразователя Феофан Прокопович. Он и начал торжественное богослужение, как уже делал это два с лишним года назад. Только невеста тогда была другая…

Но Мария напомнила о себе… Известие о смерти прежней невесты пришло в Москву как раз в эти дни. «Еще одно дурное предзнаменование», – шептал двор.

Василий Лукич Долгорукий, который два года назад славил обручение Петра с Марией Меншиковой, теперь славил обручение Петра со своей родственницей Екатериной Долгорукой.

Он обратился к невесте: «Вчера я был твой дядя, нынче ты – моя Государыня, и я буду всегда твой верный слуга. Позволь дать тебе совет: смотри на своего августейшего супруга не только как на супруга, но как на Государя, и занимайся только тем, что может быть ему приятно…»

Екатерине надели на руку кольцо, как прежде Марии Меншиковой, и она, как Мария, была объявлена Императорским Высочеством. Долгорукие также позаботились о щедром содержании Екатерины. Верховный Совет послушно ассигновал 50 тысяч рублей.

Но «слово царское изменчиво» – так говорит наша пословица. И вскоре вернулся слух: Император опять не хочет жениться. Петр виделся с Остерманом, и у него было совещание вельмож, недовольных засильем Долгоруких… Дочь великого Петра – Елизавета – жаловалась собравшимся на притеснения. В это время уже гулял слух, что Долгорукие заключат ее в монастырь… С Иваном Долгоруким красавица разошлась, и защитить ее было некому.

Но как обидеть любимого друга? Ведь обе свадьбы уже объявлены! Подросток-Император, поколебавшись, не смог ничего придумать… и окончательно решил жениться!

В эти дни в Москве был церковный праздник – Великое водосвятие.

После троекратного погружения креста в иордань (прорубь, пробитую во льду Москвы-реки) божественным наитием свершается освящение воды. Вода становится святой… После Водосвятия в честь великого праздника состоялся парад гвардии. Парад возглавлял фельдмаршал Василий Долгорукий. Войска маршировали к иордани. В ледяной воде, ставшей святой, купались удалые москвичи. Ждали юного Царя. Петр опоздал на Водосвятие, но на парад поспел. Чтобы окончательно рассеять слухи о нежелании венчаться, он по просьбе друга Ивана Долгорукого приехал на церемонию в карете с невестой. Как верный рыцарь-паж, Петр стоял на запятках в этот очень морозный день…

Вернувшись в Лефортовский дворец, юный Император почувствовал недомогание. Уже к вечеру он слег в постель. И вскоре на теле его появились грозные следы – оспа…

Истощенный бурной жизнью, отрок-Император умирал в Лефортовском дворце. Несчастливым оказался этот дворец для своих хозяев. При деде через три недели жизни здесь умер Лефорт. И вот теперь умирал новый хозяин. Будучи еще в сознании, он повелел вернуть из ссылки меншиковских детей…

У кровати подростка-Императора, кутаясь в толстый бархатный халат на меху, сидел Остерман. Он неусыпно находился рядом с умиравшим воспитанником – сторожил. Ему нетрудно было догадаться, что захотят сотворить соратники, князья Долгорукие, из Верховного Тайного Совета.

Много раз у кровати умирающего появлялся фаворит Иван Долгорукий. Пытался говорить с другом, но тщетно. Петр только бредил. Кроме приказов запрягать сани – везти его к умершей любимой сестре, – фаворит ничего не услышал. Остерман сочувственно вздыхал, но от кровати не отходил. И поменяться с Иваном у постели воспитанника отказался.

В ночь смерти несчастного Петра в дом Алексея Долгорукого, отца фаворита, съехались все князья Долгорукие. Забыв обычные распри, они лихорадочно решали, что делать – кого посадить на опустевший трон. В третий раз за пять лет престол ждал нового повелителя…

Писать русскую историю исследователям очень помогает тайная полиция. Впоследствии, при будущей Императрице Анне Иоанновне, она называлась Тайная канцелярия розыскных дел. Это ведомство придет на смену Преображенскому приказу. Пыточные камеры – неоценимые источники истории России. Позже в Тайной канцелярии, в пыточном застенке, у обезумевшего от пыток Ивана Долгорукого и его младшего брата Александра выбьют описание этого воистину исторического ночного совещания Долгоруких.

Первая мысль собравшихся Долгоруких была естественна: сделать Царицей невесту Екатерину Долгорукую. И ведь красиво получалось – была Екатерина Первая, теперь – Вторая. «Но та была жена», – возразил фельдмаршал Василий Долгорукий.

И началась дискуссия.

«Ну и что? Разве не мог покойный отдать страну невесте? Ведь существует указ Государя Петра Первого о престолонаследии, и его никто не отменял. Кому захочет Государь – тому и отдаст Империю». «Но тогда должно быть императорское завещание», – парировал фельдмаршал. «Завещание напишем», – предложил князь Алексей, самый могущественный из Долгоруких, отец Ивана, фаворита, и Екатерины, невесты Императора.

И Василий Лукич, блестящий дипломат, начал было писать лжезавещание, но потом бросил: «Чего писать, если подписать не сумеем. Там Остерман стережет умирающего, чует…» И тогда Иван сообщил удивительное: он может подписать за Петра. Они не раз баловались с другом-Императором, и Иван подписывал указы вместо него.

Он тут же показал свое искусство – продемонстрировал Петровскую подпись. Вышло отлично. Но фельдмаршал Василий Долгорукий отнесся к подделке брезгливо. «К тому же, – пояснил он, – гвардия не примет Императрицей невесту». «Так ты ж у них полковник, прикажи», – удивился Василий Лукич. «Не послушают или, того хуже, убьют…»

Фельдмаршал по-прежнему был против затеи, но завещание они все-таки составили, и Иван удачно подписал его за Царя. Решили: как только монарх умрет, огласить его «последнюю волю» на заседании Верховного Тайного Совета, где будет решаться, кого звать на трон!

В это время пришла весть из дворца: скончался!

Четырнадцатилетний Царь умер в тот самый день, когда должны были состояться две свадьбы – его и друга Ивана. Так Петр Второй во второй раз и уже навсегда ускользнул от нелюбимой невесты.

Но это была не просто смерть очередного Царя. С кончиной Петра Второго пресеклась мужская линия династии Романовых. Остались только женщины…

Узнав о смерти друга, Иван, выхватив шпагу, побежал по комнатам, крича: «Да здравствует Екатерина Вторая!» Но ему велели замолчать.

На следующий день в Лефортовском дворце собрались члены Верховного Тайного Совета – решать судьбу Царства. Кроме Верховников, на заседание были приглашены два фельдмаршала – Михаил Голицын и Василий Долгорукий. Таким образом, на заседании абсолютно доминировала древняя знать – Долгорукие и Голицыны.

Поначалу дело казалось ясным. Они поцеловали крест – дали клятву покойной Екатерине Первой соблюдать ее завещание, согласно которому в случае смерти бездетного Петра Второго на престол должна была вступить старшая из дочерей Петра и Екатерины, Анна. Но черноволосая, тоненькая красавица Анна умерла от чахотки в Голштинии – наследие петербургского климата. Правда, в браке с герцогом Голштинским она успела родить мальчика. Новорожденному Карлу Петеру Ульриху было на тот момент два года. И сын Анны становился первым кандидатом. Вторым кандидатом, согласно завещанию Екатерины Первой, являлась ее младшая дочь – красавица Елизавета. Но кто же исполняет волю покойников! Дочерей Екатерины в качестве претендентов на трон члены Совета отвергли с самого начала. Саму тему потомков Великого Петра от брака с Екатериной сразу закрыл князь Дмитрий Михайлович Голицын.

Дмитрия Голицына, несмотря на его консервативные взгляды, уважал наш Преобразователь. Ибо князь был одним из немногих неподкупных. Петр ставил его во главе ведомств, связанных с деньгами: Камер-коллегии – главного финансового ведомства, и Коммерц-коллегии, покровительствующей торговле. В Сенате он заведовал финансовыми вопросами. После смерти Петра поддержал Екатерину – правда, в обмен на звание члена Верховного Тайного Совета.

Сейчас князь Дмитрий Михайлович был непреклонен. «Завещание худородной обсуждать не будем. И ублюдков Петровых обсуждать не будем». Обе Цесаревны, Анна и Елизавета, как мы помним, были привенчаны, то есть рождены Екатериной до брака, и долгое время считались незаконными – «выблядками», как грубо именовал таких народ. Голицын прибавил: «И также завещание, приписываемое Петру Алексеевичу, обсуждать не будем. Оно подложное».

Василий Лукич попытался ответить с негодованием, но Голицын повторил жестко: «Подложное!»

Долгорукие более возражать не осмелились.

С этого момента князь Дмитрий Голицын возглавил обсуждение. Он сказал: «Но мы можем рассмотреть старшую линию, то есть потомков Царя Ивана Алексеевича». И присутствующие поняли: это выход! Хотя потомков мужского пола у Царя Ивана не имелось, но зато женский пол был представлен щедро – три дочери! И все благородных кровей – рождены Иваном от московской боярыни.

Начали перебирать этих дочерей. Старшая, Екатерина, была выдана Петром за герцога Макленбургского. Она слыла сварливой, обладала ужасающим характером, за что получила прозвище «Дикая герцогиня». Ее отвергли, не обсуждая.

Младшая, Прасковья, отпадала (морганатический брак с генералом Дмитриевым-Мамоновым лишал ее трона).

Зато имелась средняя, Анна! Она была хорошо известна при дворе – мужеподобная, огромного роста, большеглазая, с одутловатым смуглым лицом, большим животом и большой грудью. И немолодая. Одним она казалась уродливой, другим, благодаря росту и неторопливой походке, – величественной, но никто не мог назвать ее красивой. «Престрашного зраку [вида. – Э. Р.] девица», – сказал о ней современник.

Петр выдал ее за курляндского герцога. Но тот умер. Прошло уже двадцать лет ее вдовства. Теперь ей было тридцать семь. Она вечно нуждалась в деньгах. Во множестве писем из Митавы, столицы Курляндского герцогства, она жалобно просила помочь дядюшку-батюшку Петра и тетушку-матушку Екатерину: «Принуждена в долг входить, но, не имея чем платить, кредиту не будет нигде иметь». Когда деньги совсем кончались, она приезжала в Петербург и месяцами жила там на скудном иждивении прижимистого дядюшки Петра…

Верховники понимали, каким великим благодеянием станет для Анны предложенная корона. И как она будет покорна и благодарна им. Все дружно прокричали: «Виват!» Так они радовались, осуществляя знакомую идею, – посадить на трон «не способнейшего, но удобнейшего». Хотя именно так сделал недавно Меншиков – и что получил! Но, слепые и беспамятные, они занимались тем же – сажали на трон удобнейшую.

Однако История – не добрая учительница, она злая надзирательница. И беспощадно бьет, когда не понимают ее уроки.

Итак, поняв, кого посадят на трон, члены Совета решили воспользоваться своим выбором в полной мере. Именно тогда князь Дмитрий Михайлович Голицын произнес ключевую фразу, которая должна была переменить всю жизнь России. Он сказал: «Предложив ей корону, хорошо бы нам и себя полегчить. – И пояснил не понявшим его слов соратникам: – Воли себе прибавить…» Он был уверен: перезрелая неудачница на все пойдет, только бы получить корону. «Сначала, может, и пойдет. Но потом ее не удержим», – сказал все тот же скептик фельдмаршал князь Василий. «Удержим. Заставим клятвенно подписать Кондиции [условия. – Э. Р.] и этими Кондициями удержим», – возразил Дмитрий Михайлович.

Так удобно для власти изложит эту историю будущее следствие. На деле уверен, разговор был серьезнее, обстоятельнее. Потомок древнейшего рода князь Голицын изложил давнюю мечту русского боярства – устранить самодержавную власть. Точнее, вернуть будто бы уничтоженный Романовыми некий договор…

Это было старое предание, в которое знать очень хотела верить. Если вы возьмете «Записки» крупнейшего русского генеалога князя Петра Долгорукого, прямого потомка наших героев, то увидите – князь пишет определенно: «Самодержавную власть Романовы присвоили!» Все случилось в 1613 году на Земском Соборе, где после Смуты избирали на царство нового Царя. Но уже во время обсуждения кандидатур дворянская верхушка будто бы выдвинула главное условие избрания – «ограничение царской власти, до той поры абсолютной». Определив задачу, стали подыскивать подходящего Государя с не слишком сильным характером. То есть искали не способнейшего, а удобнейшего, чтобы не опасаться нарушения договора, который должен был подписать избранник. Поэтому и остановились на совсем юном, шестнадцатилетнем, Михаиле. Его отец Филарет находился в польском плену. «Будь Филарет в это время в России, Михаил никогда не был бы избран, ибо буйный и жестокий характер Филарета внушал опасение», – писал Долгорукий. Но Филарет был далеко. Более того, боярин Федор Иванович Шереметев, женатый на княжне Черкасской, племяннице Филарета, предъявил его письмо, в котором сам Филарет советовал Земскому собору ввести ограничение самодержавной Государевой власти. Письмо породило тогда всеобщее воодушевление, и юный Михаил был избран (впоследствии это письмо будет объявлено апокрифом). По восшествии на престол Михаила Романова с большой Государственной Печати был снят титул «Самодержец». Но уже в 1624 году этот царский титул восстановили – силами Патриарха Филарета. Вернувшись в Россию после заключения мира с Польшей, он быстро восстановил абсолютную власть Царей. Мелкопоместное дворянство получило за это великую плату – продолжение желанного крепостного права. Получив крепостных рабов, они согласились забыть о первоначальной грамоте, и была составлена новая подложная грамота об избрании Михаила Романова…

Один экземпляр этой грамоты «об избрании на московское царство Михаила Романова» хранится в Российской Государственной библиотеке (музейное собрание номер 218), а другой – в Оружейной палате… Долгорукий утверждает, что эта грамота поддельная, составлена неумело – с ошибками. И потому на документе, датируемом 1613 годом, оказались подписи бояр – князей Дмитрия Пожарского, Ивана Черкасского, Григория Ромодановского. Но они, как пишет Долгорукий, не были боярами в 1613 году. Тогда Ромодановский был окольничим, а Иван Черкасский – стольником. Они стали боярами после участия в избрании Романова – в награду за него.

Грамота (точнее, длиннейший историко-политический трактат) начинается с лжеистории династии – с изложения мифа о происхождении московских Царей от римского кесаря Августа. Согласно грамоте, провозглашенный Царем юный Михаил Романов был не только родственником Рюриковичей, но и «близким другом Царя Федора», последнего Рюриковича на троне. Однако Михаилу дружить с Федором было непросто, ему ведь исполнилось всего два года, когда его «близкий друг» Федор умер… Да и шапка Мономаха, в которой венчался на царство Михаил, была также очередной наивной выдумкой. По официальной версии, она считалась даром Византийских Императоров. И будто бы была подарена как символ преемственности самодержавной власти от Византии (Второго Рима) Третьему Риму – Москве. На самом деле это была всего лишь богатая татарская шапка – золотая тюбетейка XIV века, видимо, подаренная татарским ханом Узбеком московскому великому князю Ивану Калите. Такими дарами награждали татарские завоеватели за преданность и покорность. При Иване Грозном, когда оформилась идея «Москвы – Третьего Рима», традиционная татарская тюбетейка превратилась в византийский венец. Для этого ее украсили крестом, драгоценными камнями и соболиным мехом. Как пишет князь Долгорукий, выдумка должна была поддержать главнейшую идею: Романовы были избраны на царство Самодержцами, и Самодержавие на Руси – строй, освященный Историей и Церковью.

Такова версия Долгорукого. Но об ограничении самодержавной власти при Михаиле говорил не только Долгорукий в XIX веке. Свидетельствовали об этом и современники событий в XVII веке. В середине столетия русский подьячий (делопроизводитель) Посольского приказа Григорий Котошихин, отказавшийся писать донос на сослуживца, бежал за границу. Он поступил на службу в Швеции и там по заказу Шведского правительства написал сочинение «О Московском государстве». Он утверждал, что Царя Михаила Федоровича выбрали на царство с «записью», в которой избранный Государь обязывался никого без суда не казнить и все дела делать сообща с боярами и думными людьми. Этой «записи», естественно, не сохранилось. Если она и была, то Филарет должен был ее уничтожить. Об ограничении Самодержавия при Михаиле пишет и голландский купец Исаак Масса в «Кратком Известии о Московии». Николай Костомаров приводит его слова: «…Царь Михаил Федорович в случае важных дел собирал земскую думу [Земский Собор. – Э. Р.] из выборных всей земли и вообще во всех делах действовал заодно с боярским приговором, как и значится в законодательных актах того времени».

Возвращая Самодержавие Ивана Грозного, Филарет перестал собирать Земские Соборы, где представители всех слоев населения (кроме крепостных) обсуждали политические, административные и экономические вопросы. Его правнук Петр Первый вообще их упразднил.

И вот теперь Долгорукие (Василий Лукич и Сергей Григорьевич – известные дипломаты) и Дмитрий Михайлович Голицын задумали сделать то же, что сделали их соседи и враги – шведы. Россия должна была стать сестрицей Англии и Швеции. Шведские вельможи, натерпевшиеся от бесконечных войн Карла Двенадцатого, не хотели, чтобы на троне появился новый великий полководец, заставляющий страну работать на военную славу. После гибели Карла они пригласили на престол его сестру. Дали ей корону и почет, а она за это отдала власть Высшему Совету – Риксдагу, куда входили представители знатнейших фамилий.

И сейчас в России должно было произойти то же!

Прокричав хором: «Виват!» – члены Совета позвали секретаря. И, как покажет впоследствии в Тайной канцелярии секретарь Совета, стали, тесня друг друга, диктовать ему Кондиции (условия). Диктовали мечту русского боярства.

Согласно Кондициям, будущая Императрица обязывалась печься о распространении и охране православия (чтоб исключить влияние лютеранской религии курляндцев). Она не имела права вводить налоги, назначать высших офицеров и министров, командовать гвардией, заключать мир и объявлять войну. Не могла выходить замуж и рожать. Должна была оберегать и содержать Верховный Тайный Совет, которому передавалась вся полнота власти.

Анне Иоанновне оставляли право заседать в Верховном Совете, повелевать собственной охраной и тратить личные деньги, назначенные Советом, – полмиллиона рублей вместо 60 тысяч, которые она получала прежде. Анна должна была подписать Кондиции, запомнив хорошенько слова, которыми они заканчивались: «А если нарушу Кондиции, то лишена пусть буду короны российской».

Но это – впереди. Пока членам Совета нужно было самим подписать Кондиции. Все торопливо подписали, кроме… конечно же, Остермана. Он тотчас вспомнил, что, как иностранец, не смеет вмешиваться в такое сугубо отечественное дело – избрание на царство русского Царя»… Долгожданная воля, которой столетия ждали боярство и дворянская верхушка, становилась явью – они переставали быть рабами Самодержцев.

Но Кондиции были только началом. Дмитрий Михайлович Голицын уже продумал новую Конституцию Империи и вскоре собирался представить ее Верховному Тайному Совету. По этой Конституции правил Правительственный Совет. Императрица должна быть членом Совета и иметь в нем три голоса. При Совете – Сенат, судебная власть, и две низшие палаты – Шляхетская (дворянская) в двести человек и Палата городских представителей… Русь становилась конституционной монархией и вслед за Англией и Швецией выходила в авангард Европы.

На следующий день Верховники пригласили в Кремль знать и высшее служилое дворянство. Вся верхушка Империи – сенаторы, церковные иерархи, руководство Коллегий, генералитет (фельдмаршалы, адмиралы генералы и обер-офицеры) – собралась во дворце. Собрать их было легко: все они приехали в Москву на бракосочетание Императора, а оказались на его похоронах…

И все они единодушно забыли о завещании Екатерины Первой, по которому в случае смерти бездетного Петра Второго корона Империи передавалась дочерям Великого Петра или его малолетнему внуку. Все они с радостью передали трон «природной Царице» Анне Иоанновне.