Глава тридцать третья
Как только мы прошли через ворота, к ним потянулась все та же толпа детей постарше. Десять человек. Двадцать. Они надвигались волнами и окружали нас.
– Независимое персонализированное обучение, да? – буркнула Приянка, взглянув на меня.
– Ему это с рук не сойдет, – пробормотала я.
Я резко выдохнула через нос, рассматривая детей, пока они изучали нас. Большинство были худыми, как жерди – глядя на них, я сама ощутила дикий голод. Но лучше всего за них говорили их лица. Подозрительность. Любопытство. Возмущение. Эти эмоции словно въелись в их черты, запеклись на их лицах из-за постоянной жары и ужасающих условий. Время от времени я замечала, как некоторые дети нервно или обеспокоенно косятся на остальных. Наверное, это те, кто еще не успел тут обвыкнуться.
Но многие здесь уже давно. Их заперли в этой тюрьме еще до того, как Мур основал свою компанию и «начал строительство школы». Еще до того, как фальшивую модель обучающего центра привезли для демонстрации, а я распиналась перед журналистами о том, что правительство сделает пробные вложения в проект.
И пусть тогда я не знала правду, но я должна была ее выяснить. Настоять на ответах. Но вместо этого я купилась на ложь и напрасные надежды и помогала эту ложь распространять.
Мне нужно было подвергать сомнению всe. Даже собственные слова.
Да, вина за это лежала на тех, кто придумал это страшное место и теперь им управлял, – не на мне, но всe-таки я была соучастницей. И поэтому теперь я в ответе за то, чтобы восстановить справедливость. Моей целью стали Руби и Лиам, желание обелить свое имя и добиться справедливого наказания для тех, кто организовал взрыв в Пенсильванском университете и погубил столько людей. Но как же эти дети? Неужели важнее доказать собственную невиновность, а не добиться справедливости для жертв той самой системы, за место в которой я так цеплялась?
Система вовсе не дала сбой. Она работала в полную силу – против нас. Теперь я поняла это так ясно. Мы никогда не получим компенсацию за то, что сделали с нами, если только сами ее не возьмем. А нам никогда не представится такая возможность, если мы будем скрываться или безуспешно пытаться сотрудничать с теми, кто медленно, упорно, пытается нас незаметно уничтожить.
Не знаю, куда это приведет, но я не отступлюсь. И кто-то обязательно ответит за случившееся.
Одна девочка постарше вышла вперед, прошлась перед остальными. Она ухмыльнулась, оглядывая нас с ног до головы. Роман попытался заслонить нас с Приянкой, но я потянула его назад.
– Попробуйте, – предупредила я их. – Но вы пожалеете.
В таких местах царили законы стаи. Сильные поднимались на верхушку, добиваясь своего злобой и настойчивостью, а те, кто принимал свою слабость, передавали вожакам контроль над своей жизнью. Даже в Каледонии, где все действия были расписаны по минутам, а система наблюдения контролировала каждый закоулок, подобное всe равно проявлялось в мелочах.
– Вот так, значит? – растягивая слова, проговорила эта девочка. Ее грязная кожа была смуглой. Свои нечесаные длинные волосы она скрутила в узел. Судя по росту и фигуре, я бы дала ей шестнадцать, может, семнадцать.
В ее ладонь скользнула деревянная палочка, которую она до этого прятала в рукаве форменной рубашки. Судя по заостренному концу, это был колышек для палатки. Но я смотрела не на него, а на ее руку, на которой не хватало безымянного и среднего пальцев. Узловатые шрамы на костяшках свидетельствовали о том, что родилась она с нормальной рукой.
Как только я заметила эту травму, уже было невозможно не замечать подобных деталей и у других детей. У каждого были свои шрамы: порванные мочки ушей, выбитые зубы, пустые глазницы, едва прикрытые полоской ткани.
Приянку угроза, похоже, не впечатлила.
– Что тебе проткнуть: горло или почку? Есть предпочтения? – спросила девочка, похлопывая рукой по своей палке.
Роман окинул ее ленивым взглядом.
– А ты как думаешь, Док? – Девочка обернулась к другой, стоявшей поодаль. Под ее коротко стриженными волосами виднелся ярко-красный послеоперационный шрам. Док подошла и наклонила голову набок, разглядывая нас.
– Сначала сломайте мелкую. – Ее голос звучал сонно, почти скучающе. – Те двое любят ее и будут защищать. Они сделают все, что вы скажете, если вы будете ей угрожать, но сама она подчинится вам, только если вы причините ей боль.
– Хм, – заговорила Приянка. – Не знаю, какую школу для злодеев вы закончили, но все знают, что так подробно раскрывать свои гениальные злодейские планы нужно после того, как начнете воплощать их в жизнь.
Первая девушка фыркнула, но когда она открыла рот, слова заглушил громкий звон.
«Пси», столпившиеся вокруг нас, начали расходиться, заторопившись к своим палаткам. Оттуда высыпало еще больше детей, и все они поспешили к какому-то месту, которого мы не видели.
– Пойдем, Милашка, – прогудела девочка с сонным голосом, отступая. – Разберемся с ними потом. Ты же понимаешь, что будет с остальными, если ты не появишься. Пусть эта мелочь пока поживет в страхе.
– Кто же будет вас бояться после таких предупреждений! – хмыкнула Приянка.
Первая девушка – Милашка – помедлила, но потом спрятала свое оружие снова в рукав, повязав на предплечье полоску ткани, чтобы его зафиксировать.
– Лучше слушайся свою нянечку, – сказала я.
Звон смолк так же внезапно, как и начался. Перед тем, как отправиться следом за подругой, Милашка вытянула в мою сторону палец, словно о чем-то предупреждая.
Я тоже ткнула в себя пальцем.
– Что? Хочешь, чтобы теперь я была твоей нянечкой?
– Вы двое удручающе хорошо умеете находить себе врагов, – вздохнул Роман, наблюдая за тем, как обе девушки пробираются между палатками.
– Мы, как могли, старались тебя развлечь, – сообщила ему Приянка. – Так, и что же там ожидается?
Вопрос был адресован мне, как единственному знатоку лагерей «пси».
– Понятия не имею. У нас в лагере сигналы звучали только во время побудки и…
Ох.
– Что? – переспросил Роман.
– Перед едой.
В Каледонии разные корпуса приводили в столовую по очереди. Выстроившись в молчаливую ровную очередь, мы подходили к раздаточному окну и получали одноразовую тарелку с каким-то месивом. Даже если кто-то доедал раньше, все сидели, пока не звучал сигнал, означавший, что нам позволено выйти, после чего мы бросали тарелки и пластиковые стаканчики в мусорные баки, стоящие у входа. Дети, чьи комнаты дежурили в этот день, оставались, чтобы протереть и продезинфицировать столы под пристальными взглядами СПП. Все это выглядело аккуратно и упорядоченно, как военная операция.
В этой адской дыре приемы пищи были организованы… иначе.
– Что происходит? – выдавила Приянка. – У меня галлюцинации? Это безумный сон?
Примерно в центре наиболее крупного скопления палаток в земле были установлены четыре внушительных люка. Мы подошли как раз вовремя, чтобы увидеть, как их крышки резко распахнулись, забрызгав грязью лица детей, которые уже собрались вокруг. В люках появились подъемные платформы, на которых стояли ящики. Похоже, что в них лежали готовые пайки, которые поставляла ООН. Такие же раздавали жителям, как только ООН взяла под контроль ситуацию в стране.
Милашка протолкнулась вперед. Но до того, как она оказалась у ближайшего ящика, к нему подскочила маленькая девочка, схватила паек и улизнула, юркнув между ногами столпившихся у кормушки «пси». Еще несколько малышей попытались повторить этот трюк, но их не пропустили те же дети, которых мы видели у ворот.
Последние надежды на то, что нам каким-то образом попытаются помочь, развеялись без следа.
– Итак, кого я сегодня ненавижу меньше? – проговорила Милашка, забираясь на один из ящиков. Она наклонилась и взяла один паек.
Упаковки напоминали мне обеденные наборы, которые когда-то можно было купить в супермаркетах: загадочное мясо, которое не нужно хранить в холоде, залежавшийся черствый хлеб, сублимированные фрукты и пакеты с растворимым супом и овсянкой, которые вряд ли кто-то брал.
Милашка швырнула один рацион своему приятелю, и тот рассмеялся, отпихнув мальчишку, который выглядел таким худым, что порыв ветра посильнее легко собьет его с ног. Один за другим друзья Милашки получали свою долю – а иногда даже несколько порций.
Другие сникали на глазах. Меня тревожили их безразличные лица – апатия, которая была сильнее чувства унижения или гнева из-за того, что они оказались в такой ситуации. У них едва хватало силы держаться на ногах, какое уж тут сопротивление.
Лагеря и подобные места держались на этом смирении. Когда ты отдаешь последние крохи достоинства в обмен на подобие порядка. Выживание в таких местах часто означало, что ты перестаешь сопротивляться, а взамен получаешь еду, воду и безопасность.
Тем временем наемники на верхних переходах наблюдали за происходящим, никак не пытаясь помешать. Они развлекались. Смеялись, показывая пальцами на детей помладше, которых оттеснили на самый край.
– Это отвратительно, – сказала Приянка. – Всe это. Неудивительно, что их кормят как диких животных, они ведь и пялятся на них, как в зоопарке.
Я с трудом сглотнула. Пить хотелось ужасно – во рту пересохло. На правой стене торчали краны. Три девочки воспользовались возможностью быстро помыться, пока все остальные были заняты. Промокшая форма прилипала к их телам, так что ребра торчали наружу.
Рядом с кранами стояло несколько туалетных кабинок, которые воняли, будто в них были просто выгребные ямы. Крыши над ними не было. Охранники, следившие за порядком, могли наблюдать за всем, что происходит внутри. Как раз сейчас над кабинками нависли несколько солдат, с вожделением посматривавших вниз.
Серебряная нить развернулась в моем сознании в поисках того, к чему можно присоединиться, в поисках способа превратить гнев в желанный взрыв.
Я хотела выбраться отсюда. Я хотела, чтобы все выбрались отсюда.
– Может, нам разделиться, чтобы его найти? – спросила я. – Тут примерно сотня «пси», даже меньше. Много времени не потребуется.
Роман покачал головой.
– Не думаю, что это понадобится…
Он показал на темнокожего подростка, который пробирался через толпу ребят, подходя к ящикам с другой стороны. Белки его глаз покраснели от лопнувших сосудов, пятна грязи не скрывали синяк на челюсти. На руках были открытые язвы, на щеке виднелось пятно огрубевшей кожи, и он, похоже, хромал.
– Блин… – пробормотала Приянка. – Выглядит хреново.
Макс Уэнделл добрался до второго из четырех ящиков и принялся рыться в нем.
Тревожные перешептывания смолкли. Стало так пугающе тихо, что я за десятки метров слышала, как скрипят пластиковые коробки с едой у него в руках.
С безмятежным видом Макс складывал прямоугольные коробки друг на друга. Он не обращал внимания ни на пораженные взгляды, ни на предупреждающее шипение приспешников Милашки. Он даже умудрился не заметить саму Милашку, пока она не встала на ящик, наступив на руку Макса.
– У тебя есть последнее желание, Монах?
Макс спокойно попытался выдернуть руку. Милашка наклонилась вперед, навалившись на нее всем весом. Она насмешливо улыбнулась ему, оперлась рукой о ящик, наблюдая за тем, как он безуспешно пытается высвободиться. Макс не показывал, как ему больно – лишь стиснул губы так, что они превратились в тонкую линию.
Роман сделал шаг вперед, но Приянка остановила его, схватив за запястье.
Почему-то всe случилось именно так, как я ожидала.
Макс отказался отдавать пайки. Как только девушка выпустила его руку, он просто отвернулся. Тогда она наклонилась и ударила его кулаком по голове.
Удар подействовал на всех словно выстрел стартового пистолета. Ее приспешники сорвались с места и набросились на Макса. За ящиком его не было видно, и несколько ужасных секунд я видела лишь, как в воздух взлетают кулаки этой своры. Я вздрагивала с каждым ударом, который он получал, и с трудом заставляла себя не отводить взгляд.
– Макс, что же ты делаешь? – прошептала Приянка. – Сопротивляйся. Борись. Ты же это умеешь…
Охранники на посту ревели и улюлюкали. Свистели. Хлопали в ладоши. Подначивали нападавших, одобрительными криками встречая каждый удар, каждый пинок.
В лице Романа я увидела отражение собственной холодной ярости.
Наконец Милашка велела своим отстать от Макса. Пайки, которые он пытался забрать, раздали тем, кто помогал его избить. Запасы еды быстро сокращались. Толпа детей расходилась, многие – с каменными лицами и пустыми руками. А мы по-прежнему не двигались с места.
И Макс тоже. Мы снова увидели его, только когда подъемники опустились и люки закрылись. Теперь было невозможно не заметить, что он неподвижно лежит лицом вниз, растянувшись на земле. Милашка наклонилась над ним и что-то с ухмылкой прошептала. Когда она вместе с остальными детьми наконец вернулась к самой большой палатке, Макс приподнялся на локтях.
Он осторожно потрогал кожу на виске и левое ухо. Сбоку по шее текла кровь – кто-то едва не оторвал ему мочку.
Парень посмотрел сначала на Приянку, потом на Романа, и его глаза снова закрылись. Он выдохнул, уронив лицо в грязь.
– Не знаю, как он вас сюда внедрил, но вам нужно убираться отсюда как можно быстрее. Немедленно.
– Для начала, Максимо, приятно снова тебя видеть. Я рада, что тебе пошли на пользу мои уроки актерского мастерства, – сказала Приянка. – И еще мне нравится твоя… э… лачуга. Правда, милая.
Макс не приглашал нас к себе, но мы все равно пошли за ним. Его палатка, точнее, ее подобие, была местами разодрана, и обрывки ткани свешивались в тесное внутреннее пространство. Кое-где дырки были завязаны – наверняка ему пришлось собирать то, что осталось от других палаток, чтобы починить свою. Парень закопался глубоко в землю, вероятно, чтобы летом было не так жарко, и тщательно утрамбовал пол, соорудив из тряпок подобие кровати. У него было единственное одеяло и несколько пустых бутылок из-под воды. Мы вчетвером втиснулись в пространство, которое было размером в лучшем случае с заднее сиденье машины.
Полог палатки приоткрылся, задев мои волосы. Я повернулась, и на меня уставились три лица поменьше. Две девочки и мальчик, совсем малыш. Веснушки на их лицах было не отличить от брызг грязи.
Увидев их, Макс потемнел лицом и покачал головой.
– Ладно, – сказала девочка. – Не грусти, Макс. Ты хотя бы попытался.
– У меня еще есть вот это, – сказал он, доставая из-под сложенного одеяла тощую упаковку крекеров. – Попробуй смешать их с водой, может, тогда она сможет их проглотить. У нее жар не прошел?
С чувством нарастающего ужаса я смотрела на этих детей. Мальчик взял крекеры с таким виноватым выражением, что его взгляд пронзил меня будто ножом.
Та девочка, что была повыше, покачала головой, и мне стал виден длинный шрам, на котором не росли волосы.
– Но она разговаривала с нами и просила воды.
– Это хорошо, – сказал Макс. – Я через минутку зайду и посмотрю, как там Элиза, ладно?
Девочка хмуро посмотрела на нас.
– Милашка приказала не помогать этим новеньким. Она будет ненавидеть тебя еще сильнее, чем теперь.
– Она ненавидит меня только потому, что я не доставляю ей удовольствия и не пытаюсь драться, – пояснил Макс. – Идите, ребята.
Дети вернули полог палатки на место, приглушив проникавший в нее свет прожекторов.
– В чем дело? – наконец спросил Роман. – Ты был обучен драться, так же, как и мы.
– Но теперь я живу иначе, – сказал Макс. – Не дерусь. Не убиваю. Я пообещал себе и миру, что не преумножу количество боли в нем. Я не понимаю, почему Мерсер прислал за мной вас, а не пришел сам? Когда он догадался, что я здесь?
Приянка разочарованно вздохнула, а затем взмахнула руками.
– Да мы вообще ничего не знаем! Когда ты сбежал, нам тоже пришлось. Мы не могли вернуться к Мерсеру без тебя.
Макс выглядел ошеломленным, словно такое развитие событий даже не приходило ему в голову.
– Ты поэтому сдался? – спросил Роман, осторожно возвращая его к теме разговора. – Ты чувствовал, будто заслуживаешь наказания.
Макс поднял на него взгляд, сосредоточенно разглаживая штаны на коленях.
– А разве нет? Разве мы все не заслуживаем?
– Не понимаю тебя, – сказала Приянка. – О чем ты вообще думал, когда позволил им запихнуть тебя сюда?
– Я думал о жизнях, которые мы разрушили! – Макс все-таки повысил голос, не в силах больше сдерживаться. – Я думал о мужчинах, женщинах и детях, которых мы убивали, чтобы удовлетворить человека, который был ненасытным. Я не такой как вы – я не могу просто забыть об этом и двигаться дальше!
В наступившей тишине я услышала, как дети тихо переговариваются друг с другом в палатках неподалеку. Кто-то, тяжело дыша, шлепал по густой грязи.
– Я никогда ничего не забывал, – тихо проговорил Роман. – Как я мог забыть? Ведь это я спускал курок.
– Я… я понимаю, – со стыдом в голосе отозвался Макс. Слышать это было тяжело. – Но я теперь живу иначе. Я не хочу возвращаться, и я не хочу, чтобы Мерсер забрал меня, когда он явится в следующий раз.
Я первой осознала сказанное.
– Что ты только что сказал?
– Мерсер приходит сюда? – переспросил Роман.
Теперь Макс совсем растерялся.
– Вы здесь не по его приказу, и вы здесь не для того, чтобы ему противостоять…
– Мы здесь ради тебя, – произнесла Приянка.
– Макс, – резко сказал Роман, – Ты уверен, что видел здесь Мерсера?
– Думаешь, я не узнаю этого монстра за километр? – Макс потер лицо. – Тут целая система. Здесь отбирают Вундеркиндов, которые могут ему подойти, и раз в месяц он появляется с вооруженной охраной и выбирает тех, кто ему понравится. Я сам его видел. Дважды. Он приезжал два дня назад.
Роман выругался, вцепившись руками в колени. Приянка только открыла и закрыла рот.
– Ланы с ним не было, – добавил Макс. – По крайней мере, я ее не видел.
– Правильно, – кивнул Роман. – Она выслеживала нас.
– Мерсер, наверное, ужасно хочет вас вернуть. – И Макс угрюмо усмехнулся. – А знаете, что самое мерзкое? Дети думают, что он какой-то герой. Они зовут его Ангелом Бездны.
Ему идeт .
– Вот черт, – сказала Приянка. – И Мур явно об этом знает, верно?
– Думаю, что Мерсер договорился с охранной фирмой, которую нанял Мур, – предположил Роман. – Подкупить низшее звено в цепочке проще, чем такого богача.
– Нет, не так, – возразила я, медленно осознавая происходящее. – И в этом есть своя логика. Вспомни, какие компании приобретает Мур. Одна из крупнейших его инвестиций за последние годы – транспортная компания, которая занимается как сухопутными, так и международными морскими перевозками.
Грузовики. Корабли. Почти исключительное право пересекать границы зон и въезжать на территорию порта без правительственного контроля.
Роман вытаращил глаза. Его и других детей тоже выкрали из семей и вывезли в грузовых контейнерах. А здесь, в Америке, достаточно было находить детей, попавших в неприятности, или тех, кто проскользнул через дыры в системе. Невостребованных. Нежеланных.
– Мерсер получает детей, а что имеет Мур? – произнесла я вслух.
– Хороший вопрос, – сказал Макс. – Буду рад, если вы выберетесь отсюда и займетесь выяснением этого где-нибудь еще.
Не обратив внимания на эти слова, Приянка барабанила пальцами по коленям.
– Мур хочет создать армию, верно? Он может трындеть всем, что планирует переобучать «пси» и делать их «полезными», но его исходный план – создать боевые силы, так ведь?
– К чему ты ведешь? – спросил Роман.
– Разве не проще создать себе армию, чем заставить служить тех «пси», которые уже вернулись в свои семьи? – рассуждала Приянка. – Мур поставляет Мерсеру детей, но Мур планирует однажды выкупить их. Обученных и с усиленными способностями.
– Но зачем ему Зеленые, если он может работать с теми, у кого мутаций нет? – не понимала я.
– Отец обнаружил, что проще вызвать нужную мутацию, если одна уже есть, – сказал Макс. – А у Вундеркиндов меньше возможностей сопротивляться.
– Что ж, Максимо, пора искупить вину своего отца, – сказала Приянка.
– Я больше не хочу причинять никому вред, – возразил Макс, покачав головой.
– А мне казалось, ты не хочешь, чтобы вред причиняли тебе, – отозвалась Приянка. – Мы были командой, а ты сбежал от нас. Ты лишил нас какой-либо надежды уничтожить дело Мерсера изнутри, и он продолжает калечить детей, продавать их, обучать, проводить над ними эксперименты, убивать. Я думала, ты чувствуешь немного ответственности, учитывая, что твой отец – его главный инструмент.
– И ты пробралась в секретную тюрьму, только чтобы наорать на меня? – спросил Макс. – Не стоило так утруждаться. Вряд ли ты сможешь сказать такое, из-за чего мне станет хуже, чем сейчас. При, я вижу их каждую ночь. Каждого, кого мы убили. Каждого, кого я выслеживал. Так что да, я сдался. Я хотел пройти процедуру. Я не хотел, чтобы меня использовали подобным образом. Если вы здесь ради этого, вы впустую потратили время. Я никогда не считал вас идиотами, но вы, похоже, ими и оказались.
Парень глубоко вдохнул и снова закрыл глаза. Когда он заговорил, я не сразу расслышала его слова. Одной рукой он легонько шлепал себя по лбу, будто пытаясь забить их поглубже себе в голову.
– Я не могу изменить мир, я могу изменить лишь себя… Я не могу изменить мир, я могу изменить лишь себя…
Шрам у него на черепе был не таким заметным, как у большинства других, – наверное, давно зажил. Но он никуда не делся, и Макс был прав. Было глупо являться сюда, не попытавшись заранее узнать, что нас ждет. Глупо. Безрассудно. Отчаянно.
Но не бессмысленно.
– Мы пришли сюда, чтобы попросить тебя о помощи, – сказала я. – Но, похоже, это тебе нужна наша помощь.
– А ты вообще кто такая? – спросил он, уставившись на меня.
– Меня зовут Зу, – ответила я. – И я собираюсь вытащить отсюда тебя и всех остальных.
