Алая роза, белая роза, черная легенда

Столетие, прошедшее после смерти Джона Уиклифа – точнее сказать, без малого сто один год, но круглая цифра, как и в случае со Столетней войной, выглядит намного красивее, – так и подмывает назвать Злосчастным веком. На то есть веские основания. Судите сами.

На семерых королей, правивших в течение этого столетия, обрушилось больше бед и невзгод, чем на всех их предшественников за предыдущие триста лет. Трое были свергнуты и убиты в темнице. Четвертый погиб в бою с войском очередного претендента на трон, вдобавок после смерти был невероятно оклеветан. Пятый, кстати, свергнувший первого, молился в церкви и скоропостижно скончался то ли от инфаркта, то ли от инсульта. Тогда, да и очень долго впоследствии их именовали попросту ударом. Шестой во время военного похода подхватил на чужбине какую-то заразу, видимо, дизентерию, и там же умер довольно молодым. Только один из этих семи королей мирно умер в своей постели, правда, не от старости, а от болезни, довольно-таки преждевременно. Так что и его судьба не выглядит особенно счастливой.

За это время одна за другой пресеклись три династии – Плантагенеты, Ланкастеры, Йорки, и на престоле оказалась новая – Тюдоры. На протяжении всего столетия Англию сотрясали гражданские войны, одна из которых затянулась на тридцать лет. Как будто всего этого мало, произошло еще кое-что, совершенно уникальное для Европы. Королевский трон дважды пустовал не считаные дни или недели, а долгие годы. Вообще-то нельзя сказать, что он был совершенно свободен, номинальный король имелся, но это ни на что не влияло. Чем не Злосчастный век?

Поневоле начинаешь думать, а не было ли там какого-нибудь проклятия, наложенного, скажем, кем-то из мятежников Уота Тайлера, казненных во времена кровавого террора, развязанного против них? Вдруг какой-нибудь странствующий монах или просто деревенский кузнец что-то такое знал? Никаких документальных свидетельств об этом нет, но казненных было около семи тысяч, а хронисты донесли до нас предсмертные речи лишь двух-трех. Что-то важное, произнесенное в глухой провинции, могло быть проигнорировано окружающими и осталось неизвестным широким массам из-за отсутствия поблизости ученого книжника.

Я никак не могу назвать себя особенно суеверным человеком и уж тем более мистиком. Более того, к всевозможным проклятьям и широко известным пророчествам – ладно, к большинству таковых – я отношусь крайне скептически. Потому как давно обнаружил одну любопытную штуку. При скрупулезном изучении сплошь и рядом оказывается, что многие истории о знаменитых вещунах и вещуньях являют собой прямую фальсификацию, красивую выдумку, сочиненную спустя годы после смерти данных особ.

Именно так обстояло дело со знаменитой французской гадалкой мадам Ленорман, по заверениям людей, писавших о ней, не предсказавшей разве что высадку американцев на Луне. С писателем Казоттом, предвидевшим кровавый террор Французской революции. С русским монахом Авелем, заранее знавшим судьбы российских самодержцев, от матушки Екатерины до Николая Второго. Всякий раз мы имеем дело с позднейшими выдумками. Причем если Ленорман и Казотт существовали в действительности, то никаких реальных следов монаха Авеля в исторических документах мне обнаружить так и не удалось. Впрочем, об этой троице я подробно писал в одной из предыдущих книг. К тому же они не имеют никакого отношения к нашей главной теме.

Точно так же обстоит дело и с многочисленными предсказаниями о грядущем конце света. В старые времена некоторые из них вызвали нешуточную панику по всей Европе, но ни одно, как видите, так и не сбылось. Самый яркий пример, не успевший еще изгладиться из нашей памяти – история с пророчеством майя, якобы предвещавшим апокалипсис в 2012 г. Шумиха была поднята превеликая, немало авторов сенсационных статей и целых книг заработали приличные денежки, Голливуд снял недурственный блокбастер с отличными спецэффектами. Однако конца света не случилось. Поживем еще, судя по всему.

И все же не стоит безоговорочно отметать с порога все до одной истории с проклятиями и предсказаниями. Некоторым из них так и не нашлось рационалистического, материалистического объяснения, и на теорию вероятности этот факт не свалишь. Что было предсказано, то и произошло. Кто был проклят, тот и кончил плохо. А иногда и его потомки.

Например, никак не выглядит сочиненным задним числом знаменитое проклятие тамплиеров. О нем упоминают современники событий. 18 марта 1314 г. великий магистр ордена тамплиеров Жак де Моле был сожжен на костре. По любопытному совпадению именно в этот день через пять с половиной столетий была провозглашена кровавая Парижская коммуна. Из разгоравшегося пламени он крикнул, что проклинает трех своих главных обидчиков: римского папу Климента, французского короля Филиппа Красивого и епископа Гийома де Ногарэ, руководившего операцией по захвату замков тамплиеров. Магистр обещал, что встретится с ними на том свете, на суде Божьем, причем очень скоро, «не пройдет и года». Он успел сказать еще, что судьба всех наследников Филиппа будет весьма незавидной.

Как к этому ни относись, а все сбылось. Буквально через две недели скончался папа Климент. Считается, что виноваты в этом его придворные врачи. К захворавшему папе они применили метод лечения, считавшийся тогда передовым, напоили его порошком из растолченных алмазов, размешанным в микстуре. Легко представить, что произошло с кишечником понтифика.

Еще через несколько месяцев железного короля Филиппа, которому было всего сорок шесть лет, на охоте хватил удар, от которого он уже не оправился и последовал за папой Климентом. Вскоре умер и Ногарэ по неизвестной до сих пор причине. В течение следующих четырнадцати лет преждевременно скончались три сына железного короля и его внук. Династия Капетингов, правившая Францией триста с лишним лет, пресеклась и сменилась другой, Валуа.

Одним словом, темное это дело – пророчества и предсказания. Очень похоже на то, что иногда они имеют свойство сбываться.

Мне снова предстоит длинный рассказ о войнах и мятежах, казнях и интригах, предательстве и клевете. Чтобы ненадолго отвлечься от грязи и крови, расскажу о совершенно мирной и крайне любопытной загадке, связанной со второй половиной Злосчастного века, с географией и мореплаванием.

Так уж случилось, что в Англии, из-за ее островного положения не затронутой большими войнами, сохранилось гораздо больше исторических документов, чем где бы то ни было в континентальной Европе. Что-то, безусловно, погибло во времена чисто английских междоусобиц и мятежей. Есть все основания подозревать, например, что мятежники Тайлера, в большинстве своем читать не умевшие, под горячую руку спалили вместе с книгами повинностей и судейскими бумагами немало и других, бесценных для историков документов. Даже монахи, владевшие книжной премудростью, не проводили сортировку, когда жгли архивы поместий и юридических корпораций в Лондоне. Тем не менее Англии в этом плане повезло гораздо больше, чем другим европейским странам.

Огромный ущерб понесли немецкие архивы. Сначала в ходе Тридцатилетней войны, опустошительной для Германии, а потом свою страшную роль сыграли англо-американские бомбардировки Второй мировой. Эскадрильи в сотни, а то и тысячи самолетов уделяли очень мало внимания военным объектам и оружейным заводам, зато порой выжигали дочиста не самые маленькие города.

Во Франции много исторических документов было целенаправленно уничтожено сначала во времена резолюции, а потом и Парижской коммуны. В те времена очередная банда радикалов уничтожила немало памятников архитектуры, в том числе и те, где располагались архивы.

В России они понесли нешуточный ущерб в результате княжеских междоусобиц, когда враждующие стороны жгли и грабили как города противника, так и монастыри. Потом свой вклад внесло Смутное время. В восемнадцатом столетии многое погибло исключительно из-за варварского отношения чиновников к архивам. Старинные документы грудами сваливались куда-нибудь в подвалы, где гибли от сырости, непогоды и мышеядия. В результате современные историки, например, не располагают абсолютно никакими сведениями о некоторых годах царствования Ивана Грозного. Нам совершенно неизвестно, чем в это время занимался Иван Васильевич и что вообще происходило в стране.

Так вот, в Англии, в частности в портовом городе Бристоле, сохранилось немало документов о чисто бытовой, прозаической деятельности тамошних моряков. Это таможенные декларации, отчеты о плаваниях, списки груза и продовольствия, взятого на борт. Лет сорок назад профессор Фобс Тейлор изучил множество этих бумаг и подметил в них любопытные несуразности. Согласно декларациям, многие капитаны плавали с торговыми целями в Ирландию, но тратили на это необычно много времени.

Один из многочисленных примеров – некий капитан Морис Таргат. По его отчету выходит, что он сплавал в Ирландию и обратно за 115 дней. Как ни учитывай всевозможные шторма и штили, этого времени хватило бы на то, чтобы совершить такое плавание трижды.

Так куда же плавали бравые моряки? Профессор Тейлор вполне серьезно предполагал, что в Америку, за несколько десятилетий до Колумба. Там можно было разжиться немалыми ценностями. Вряд ли практичные моряки и купцы, открывшие «грибные и рыбные места», горели желанием поделиться своими секретами с ученым миром. Традиция засекречивать прибыльные торговые маршруты берет начало в глубокой древности, еще от финикийцев.

Другая не менее любопытная загадка связана с происхождением названия «Америка». Традиционно принято считать, что оно произошло от имени известного итальянского ученого, картографа Америго Веспуччи. Вот только этот уникальный в истории географии пример выглядит крайне сомнительно. В первую очередь именно из-за своей уникальности.

Не счесть случаев, когда новооткрытые земли капитаны называли в честь своих императоров, королей и царей. Русские моряки окрестили Антарктиду, открытую ими, Землей Александра Первого, и это название какое-то время продержалось на географических картах. Нередко какое-то время оставались там и имена государственных деятелей, иногда по их реальным нешуточным заслугам – архипелаг Бисмарка, в другой раз исключительно в силу подхалимажа, по причине высокого положения, занимаемого этими деятелями.

Некоторое время Гавайские острова назывались Сандвичевыми. Лорд Сандвич, имя которого они носили, был личностью совершенно бесцветной. Он остался в истории исключительно благодаря тому, что изобрел, так сказать, блюдо, которое в английском языке до сих пор называется «сандвич», хотя в других странах, в том числе и в нашей, давно прижилось другое, немецкое название – «бутерброд». Лорд был заядлым картежником, по-современному говоря, натуральным игроманом, за зеленым сукном просиживал долгими часами, а кушать-то хотел. Вот для пущего удобства он и придумал вкладывать меж двумя ломтями хлеба кусок мяса. Идея понравилась другим картежникам, они ее подхватили. Потом она пошла в народ, и повара ее творчески развили, стали делать сандвичи уже не только с мясом.

Вот только Сандвич был еще и первым лордом адмиралтейства, то есть морским министром. Великий мореплаватель капитан Кук, открывший эти острова, самую чуточку сподхалимничал. Знаменитостям это качество тоже свойственно.

Достаточно примеров, когда какие-то места получали названия в честь самих капитанов. Проливы – Магелланов, Берингов, Лаперуза, заливы – Гудзонов. Особенно много на картах островов, окрещенных по именам мореплавателей, открывших их. Классический пример – Тасмания.

На этом фоне история с Америго Веспуччи выглядит довольно странно. Картограф-то он, конечно, был весьма известный, но сам в Новый Свет плавал лишь однажды, в 1499 г., на корабле испанца Алонсо де Охеды. Эти земли были уже открыты и нанесены на карты.

Предположим, карта Веспуччи была лучше всех, но это еще не основание называть в его честь огромный континент. Гораздо логичнее было бы ожидать, что он будет назван, допустим, Землей Фердинанда и Изабеллы, по имени монархов, отправивших Колумба в плавание. Или, чем черт не шутит, Колумбией.

Тот же профессор Тейлор выдвинул другую версию, которая лично мне кажется гораздо более убедительной. В конце пятнадцатого столетия, уже после Колумба, за океан трижды плавал капитан Джон Кабот – точнее, итальянец на английской службе Джованни Кабото. Его экспедиции финансировали как раз бристольские негоцианты, а самую большую сумму вложил в это дело купец и таможенный старшина, человек в городе не последний, по имени Ричард и по фамилии Америк!

Мог ли Кабот назвать земли, обследованные им, именем своего главного спонсора? Вполне. А потом это название как-то незаметно прижилось на картах. Примеры тому были.

Тем более что в распоряжении историков есть «Хроника всего света», написанная поляком Мартином Бельским и впервые изданная в 1551 г. Там черным по белому: «Амъерикус (Веспуччи. – А. Б.) прозван именем от великого острова Америка». Значит, бытовала в старину и такая версия. Бельский наверняка не сам ее придумал, сослался на расхожее мнение. Вот это уже гораздо ближе к реальности. Есть немало примеров, когда путешественники получали прозвища в честь тех земель, которые изучали: Муравьев-Амурский, Лоуренс Аравийский.

А теперь вернемся в Англию. В Злосчастный век, как я уже говорил, гражданские войны приняли качественно иной характер. Прежде все было проще. Король ходил войной на строптивых баронов, либо они – на него. Единственное исключение – история Стефана и Матильды, когда за трон дрались два претендента, имевших на него приблизительно равные права.

Все гражданские войны Злосчастного века носили уже именно этот характер – борьбы претендентов на трон. Этому крайне благоприятствовали специфические английские условия. Именно там, а не в континентальной Европе, количество претендентов на трон, в той или иной степени законных, на квадратный метр прямо-таки зашкаливало. В результате многочисленных браков между членами трех владетельных домов – Английского, Нормандского и Анжуйского – к определенному моменту насчитывалось несколько десятков человек с той или иной долей королевских кровей в жилах. Причем не каких-нибудь бастардов, а вполне себе законных близких и дальних родственников, всяческих принцев, королевских братьев и сестер, дядюшек и тетушек. Любой из них теоретически мог претендовать на трон в случае пресечения правящей династии или слабости очередного монарха. Иные так и поступали и порой добивались успеха.

Кроме того, подобных претендентов, если сами они оказывались вдруг вялыми и нерешительными, всегда мог использовать в своих интересах какой-нибудь сильный и энергичный лорд. Таковым был, например, знаменитый граф Уорвик, по заслугам прозванный Делателем королей. Он не одного монарха как возвел на трон, так и сбросил с него.

Итак, после победы над Уотом Тайлером Ричард Второй еще долго был лишен реальной власти. Всем заправлял его родной дядя герцог Глостер, а против него активнейшим образом интриговал другой королевский дядюшка, герцог Ланкастер, каковой сам втихомолку метил на престол. Еще во времена, когда Тайлер занял Лондон, агенты Ланкастера шныряли возле вожаков мятежников и зондировали почву. Не хотят ли те сменить короля Ричарда на другого, куда более достойного? Это у них не выгорело. Обломались и другие наполеоновские планы Ланкастера.

А вот Глостер набрал такую силу, что однажды пробил через парламент решение предать суду и казнить нескольких фаворитов и министров Ричарда. Этот вельможа к тому времени располагал войском в сорок тысяч человек, поэтому депутаты и судьи особенно и не роптали. Дружная была семейка, аж слеза умиления прошибает.

Между прочим, одного из помянутых фаворитов мне нисколечко не жалко. Это был тот самый коронный судья Роберт Трезильян, который залил кровью мятежников не одно графство.

Однако Глостер вскоре прежнего положения лишился. Набрав силу, Ричард решил освободиться из-под опеки дядюшки. Хронисты эту историю описали подробно.

На заседании так называемого Великого совета король с самым простецким видом спросил:

– Дядюшка, а который мне год?

Герцог, ничего не подозревая, ответил:

– Двадцать второй.

– Да неужто? – вскричал король. – Ну, тогда я со своими делами и сам управлюсь! Благодарствуйте за прошлые услуги, милый дядюшка, и вам спасибо, любезные милорды, но больше я в вас не нуждаюсь.

Вокруг здания в немалом количестве стояли и позвякивали оружием королевские солдаты.

Не в силах сопротивляться, Глостер уехал в свое поместье и восемь лет сидел там тихо как мышка. Держись он так и дальше, остался бы жив, но его сгубили длинный язык и скука по большой политике.

В то время как раз умерла супруга Ричарда, королева Анна. Король решил жениться на французской принцессе Изабелле. С политической точки зрения решение было весьма неглупое, оно потом обеспечило мир между Англией и Францией на четверть века. Но в Англии новым браком короля были недовольны многие, как простые люди, так и знатные. Патриотизм взыграл, изволите ли видеть. По мнению этих персон, королю следовало бы жениться на своей, на англичанке, а не искать невесту в чужих землях, тем более у чертовых лягушатников, неоднократно англичанами битых.

Вот тут в душе у дядюшки Глостера и ожила прежняя страсть к большой политике. Он заявился в Лондон и принялся ораторствовать на тамошних майданах. Мол, Изабелку – геть!

Вот только времена стояли не прежние. Племянник без церемоний велел дядюшку арестовать и для пущей надежности посадить не в английскую тюрьму, а отправить за Ла-Манш, в город Кале, тогда еще принадлежавший англичанам. В этом Ричарду самым деятельным образом помогал его двоюродный брат Генрих Болингброк, сын герцога Ланкастера. Я же говорю, дружная была семейка, душа радуется, на нее глядючи.

Тут как нельзя более кстати вынырнул какой-то мелкий судья, который принялся всех уверять, что именно ему Глостер в тюрьме признался, что всячески злоумышлял против короля. Ричард сокрушенно схватился за голову. Дескать, да кому же в этом мире можно верить, коли уж родной дядюшка!.. Судья, служитель Фемиды, врать не будет!

Специально обученные люди быстренько состряпали дело о государственной измене, по которому туго пришлось двум графам, самым сильным сторонникам Глостера. Одному отрубили голову, второго изгнали из Англии. Имения Глостера перешли в казну, называя вещи своими именами – в руки короля, а ему самому грозил суд по тому же делу. Однако гонец, посланный за ним, вернулся с ответом: «Предписание сие невыполнимо, ибо герцог Глостер скончался в заключении».

Такое вот печальное совпадение. Или же нечто иное. Мало кто верил, что герцог умер своей смертью, но темой для всеобщих дискуссий это событие не стало. Было озвучено мнение, что король к ним отнесется крайне неодобрительно. Кое-где по углам, за бутылочкой англичане вяло дискутировали о чисто технических деталях. Мол, а как оно было? Палачи удавили герцога веревкой или задушили меж двумя перинками, как говорил слуга коменданта крепости, человек, безусловно, информированный? Особенного народного ропота не случилось. Глостер, в общем, уже мало кого интересовал. Людям своих житейских забот хватало.

Король Ричард видел, что дела идут гладко, жизнь удалась, и совсем распоясался. Выражение не мое, а Чарльза Диккенса. Основным его занятием стали турниры и пиры. За стол якобы усаживалось до десяти тысяч человек. Это, конечно, преувеличение, но пиры, безусловно, были многолюдными. Для пущего гламура Ричард возжелал, чтобы все его слуги, вплоть до самых мелких, были разодеты в пух и прах, что, понятно, требовало приличных денег.

Король добывал их способами незатейливыми и порой весьма дурно пахнувшими. Постоянно повышал налоги. Как-то под надуманным предлогом обвинил в разнообразных нарушениях закона сразу семнадцать графств и с каждого содрал крупные штрафы. Провел через парламент, ставший прямо-таки ручным, решение, по которому в его карман отныне шли все торговые пошлины на вывоз шерсти. Англия экспортировала ее много, так что суммы были весьма внушительными. Одним словом, грабастал так, что просто удивительно, почему ему при тогдашнем обычае давать королям клички, не всегда и лестные, подданные не назвали его, скажем, Ричард Хапуга. Он такого вполне заслуживал, что уж там. И прецеденты случались.

Наш родной князь, Юрий Долгорукий, кстати говоря, получил прозвище вовсе не за особенную длину рук, а за то, что при малейшей возможности подгребал к себе земли ослабевших соседей. Тогда все так делали.

В конце концов Ричард заигрался, присвоил себе имения умершего герцога Ланкастера до последней сотки. Законным наследником был сын, тот самый Генрих Болингброк, немало сделавший для Ричарда. В благодарность тот отправил его в изгнание во Францию на десять лет.

Узнав, что его форменным образом раскулачили, Генрих остервенел, как и мы бы с вами, наверное, на его месте. У него оставались кое-какие деньги и сторонники. Он стал собирать войско, готовился повторить подвиг Французской Волчицы и Роджера Мортимера. Это было уже совсем серьезно.

К тому времени в Англии простой народ продолжал в массе своей оставаться в плену прежнего наивного заблуждения. Мол, царь хороший, а бояре плохие. Если бы Ричарду не мешали очередные дурные советчики, он давно облегчил бы нам жизнь. На эту легенду работало и то, что после кровавого подавления восстания Тайлера ненавистный поголовный налог был все же отменен, чтобы не доводить людей до крайности и новых бунтов. Но вилланы считали это проявлением заботы доброго короля о простом народе.

Однако постоянное повышение других налогов настроило против короля городских ремесленников, купцов, мелких дворян, а умаление роли парламента – дворян покрупнее, к тому же насторожившихся после раскулачивания Болингброка. Мол, сегодня его, а завтра кого? Уж если король так поступает со своими близкими родственниками, то тех людей, которые ему ни с какого боку не родня, он и вовсе ограбит в два счета.

Одним словом, если использовать современные термины, рейтинг Ричарда упал ниже плинтуса. Это особенно опасно, когда имеется сильный соперник.

Когда Ричард отправился в Ирландию подавлять очередное восстание, Болингброк усмотрел подходящий для себя случай и высадился в Англии со своим воинством. Не исключено, что его планы не простирались очень уж далеко, и он намеревался только потребовать назад свои поместья. Такой поступок был бы вполне обычным для средневекового знатного лорда.

Однако очень быстро оказалось, что Ричард всем осточертел. Города встречали Болингброка восторженно. Отряд королевских войск, высланный против него, постоял-постоял и тихонечко отступил. Несколько могущественных лордов явились на подмогу со своими дружинами. Тут уже можно было замахнуться на что-то посерьезнее.

Болингброк занял Лондон, где первым делом повесил четырех министров Ричарда. Такие популистские меры имели большой успех не только в те времена. Электорату и теперь очень нравится, когда кто-то прилюдно вешает министров.

Ричард услышал о таких вот новостях политической жизни, вернулся в Англию так быстро, как только мог, и оказался в одиночестве. Войско, приплывшее с ним из Ирландии, быстро разбежалось. Валлийцы поначалу собирались было за него драться, но чуть подумали и разошлись по домам. Два родных брата Ричарда, Эксетер и Суррей, поехали выяснить, что, собственно, Болингброку нужно от жизни. Эксетер угодил за решетку, а Суррей верно оценил расстановку сил и быстренько переметнулся. В знак преданности он убрал со своего герба оленя, эмблему Ричарда, и заменил его розой, символом Болингброка.

Оставшись без всякой поддержки, Ричард сдался одному из сподвижников Генриха и поторопился официальным образом отречься от престола. Видимо, он полагал, что после этого победитель оставит его в живых и содержать за решеткой будет с комфортом.

В августе 1399 г. Болингброк короновался под именем Генриха Четвертого и тут же назначил принцем Уэльским, то бишь наследником престола, своего сына, чем заложил мину под прежние порядки. Безусловно, кое-какие права на трон он в силу происхождения имел. Но согласно старинному наследственному праву гораздо больше таковых было у Эдмунда Мортимера, графа Марча, к тому же официально признанного бездетным Ричардом наследником престола.

Генрих отправил графа за решетку. Сделать это оказалось тем более просто, что Мортимеру было всего восемь лет, и взрослыми влиятельными сторонниками он попросту не располагал. Все увидели, что старинное наследственное право больше не действует. Его заменил другой принцип – кто смел, тот и съел. Отсюда берут начало войны за престол Злосчастного века.

Уже через несколько месяцев Ричард отдал богу душу. Тюремщики с честнейшими глазами уверяли, что обнаружили утром бывшего короля мертвым, но люди не верили им уже тогда. Живой Ричард представлял для Генриха смертельную опасность. Он стал бы знаменем для всех, кто попробовал бы восстановить его на престоле, чтобы получить за это немало сладких пряников.

Такая попытка произошла еще при живом Ричарде, буквально в первые месяцы царствования Генриха. Составился заговор, во главе которого стоял близкий родственник Генриха из Йоркского дома. Я же говорю, дружная семейка. Заговорщики планировали пригласить новоявленного короля в Оксфорд на рыцарский турнир, да там и зарезать. Согласно хроникам, главу заговорщиков выдал Генриху собственный отец. А потому мне нисколько не верится, что Ричард умер естественной смертью, от тоски, по Марку Твену: «Здесь разорвалось сердце несчастного узника». Ему просто не полагалось оставаться в живых.

Тело Ричарда, выставленное на всеобщее обозрение, видимых повреждений не имело. Мало ли способов отправить человека на тот свет, не оставляя следов?

Стоит заметить, что простонародье, как это порой случалось не только в Англии, в смерть Ричарда не очень-то поверило. Долго ходили слухи, что убит был кто-то другой, похожий на него. Добрый король-батюшка с помощью верных друзей бежал и скитается теперь по стране переодетым.

В подобных случаях частенько как из-под земли выскакивают самозванцы, иногда в немалом количестве. У нас в России государей императоров Петров Федоровичей объявилось не менее сорока, и это еще по неполным подсчетам. В Англии фальшивого Ричарда не нашлось, и Генрих Четвертый просидел на престоле почти четырнадцать лет.

Личностью он оказался совершенно бесцветной, и его правление ровным счетом ничем не примечательно. Происходило все то, что случалось уже не раз: войны с мятежными баронами и шотландцами, подавление очередного восстания валлийцев, на сей раз под предводительством деятельного вождя охватившее весь Уэльс. Знаменит сей король одним, и то с необходимой приставкой «печально». Именно при Генрихе Четвертом в 1401 г. был принят статут «De Heretico Comburendo», что в переводе с латинского означает «О сожжении еретиков».

Этот статут был в первую очередь направлен против лоллардов. Других еретиков в тогдашней Англии просто не было. В нем говорилось, что всякий человек, упорствовавший в ереси, подлежал наказанию, неизвестному прежде в королевстве – сожжению на костре. Приговор выносил исключительно церковный суд. Обвиняемый не мог подавать апелляцию светским властям. Порой певцы прав и свобод любят подчеркивать, что в Англии не было инквизиции. Да, не было – как организованной структуры. Ее функции выполняла церковь, вооруженная этим статутом.

Упомяну и о другом событии, если можно так выразиться, с обратным знаком. Впервые в истории Англии высокопоставленный церковный иерарх был предан светскому суду и приговорен к смерти. Речь идет о Ричарде Скроупе, архиепископе Йоркском. Когда против короля выступили мятежные лорды – некоторые из них помогли ему раньше занять престол, – Скроуп неосмотрительно к ним примкнул. Он явно рассчитывал на то, что в случае чего по традиции будет подвергнут суду церковному, а эта каста своих не выдавала, что бы они ни наворотили.

Однако король поступил по-другому. Он явно желал указать церковным иерархам их место в новой системе отношений.

Между прочим, Скроуп вместе с архиепископом Кентерберийским участвовал в коронации Генриха. Но чего стоит услуга, которая уже оказана?

Именно Генрих Четвертый и был тем самым королем, которого хватил удар во время молитвы в Вестминстерском аббатстве, перед гробницей святого Эдуарда Исповедника. Он свалился, был перенесен в трапезную, там через пару часов и скончался, не приходя в сознание.

Чарльз Диккенс, относившийся к нему без малейшего респекта, прокомментировал это с присущим ему юмором: «Существовало предсказание, что Генрих умрет в Иерусалиме, каковой, вестимо, не есть Вестминстер. Но поскольку трапезная аббатства издавна называлась Иерусалимской палатой, народ говорил, что это один черт, и был вполне удовлетворен свершившимся».

Новым королем под имением Генриха Пятого стал законный сын покойного, официальный наследник престола. Все вроде как произошло по закону, однако по новому, отменившему старинное правило наследования. Так что теперь для каждого обладателя доли королевской крови теоретически существовала возможность занять престол, если сложатся подходящие обстоятельства и отыщется достаточное количество солдат.

Со смертью бездетного Ричарда Второго династия Плантагенетов пресеклась. Остались ее дальние родственники, но они уже не играли никакой роли, влиятельной силы не составляли. На шахматной доске прочно утвердились два ферзя – роды Ланкастеров и Йорков. Их представители имели примерно равные права на трон. Оба семейства происходили по прямой линии от младших сыновей короля, совершенно законных, никаких бастардов. Ни один из них не собирался добровольно отойти в сторонку и уступить сопернику. Такое просто-напросто не в человеческой природе.

Пока что на троне довольно прочно утвердились Ланкастеры. Однако Йорки, как кошка за мышкой, зорко следили за родственничками и готовы были вступить в игру при первом удобном случае.

Внутри страны Генрих Пятый не совершил ничего достойного внимания, но заслуженно прославился как полководец. Еще будучи принцем Уэльским, он командовал армией, подавившей тот самый мятеж Глендовера, охвативший весь Уэльс. Потом довольно быстро разбил мятежных лордов Перси. Это многочисленное знатное семейство обитало на границе с Шотландией. Благодаря тамошней вольной жизни, не стесненной никакими законами, оно в грош не ставило королевскую власть.

Чуть позже я подробно расскажу об этой очень интересной области Англии и отморозках, обитавших там.

Потом Генрих провел три крупные военных кампании во Франции в рамках бесконечной как песня табунщика Столетней войны. Такое впечатление, что противники порой вели ее исключительно по привычке. Деды воевали, отцы воевали, традиция, однако.

Именно Генрих блестяще выиграл одно из самых знаменитых сражений Столетней войны – битву при Азенкуре, состоявшуюся 25 октября 1415 г. Итог впечатляющий: десятитысячная английская армия самым форменным образом расколошматила двадцатитысячное французское войско. Главную роль в этом сыграли как раз простолюдины. Английские лучники из крестьян буквально выкосили ливнем стрел блестящую французскую рыцарскую конницу. Английские потери составили 1600 человек, французские – 5000.

Сделаю филологическое отступление для эрудитов. В последнее время появилось несколько публикаций, авторы которых пишут «Азенкур» как «Аженкур», уверяя, что по правилам французской грамматики так правильнее. Истине это никоим образом не соответствует. Французы всегда писали «Азенкур» через «з». Деревня Аженкур во Франции существовала с незапамятных времен, но располагалась далеко от Азенкура и к событиям Столетней войны никогда никакого отношения не имела.

Чуть позже союзник Генриха, герцог Бургундский, взял Париж и передал его англичанам. Это был пик английских успехов во Франции.

Чувствуя себя победителем – к чему у него были, надо признать, все основания, – Генрих выставил французскому королю Карлу Шестому пакет серьезных требований. Он заявил, что тот должен признать законным наследником французского престола именно его, а не дофина Карла, отдать Англии герцогство Нормандское, только что занятое Генрихом. Наконец, на сладкое, французская принцесса Екатерина должна была стать женой Генриха и получить в приданое два миллиона золотых крон.

Карл все это подписал без особых дискуссий. Задачу Генриху облегчило то, что Карл, в чем не сомневается ни один историк, был сумасшедшим на всю голову. В редкие периоды просветления, или ремиссии, как выражаются психиатры, он не становился ни умнее, ни деятельнее. Называя вещи своими именами, скажу, что Генрих просто-напросто загнал слабоумного дурачка в угол и помахал у него под носом кулаком в латной перчатке. Такова обыкновенная дипломатическая практика, без особых изменений сохранившаяся до наших дней.

Неизвестно, как сложилась бы судьба Франции, осталась бы она вообще самостоятельным государством, проживи Генрих еще хотя бы лет десять. Ему было всего тридцать четыре года.

Конечно, продолжительность жизни была тогда гораздо меньше. В романах XIII в. можно прочесть пассажи вроде: «Вошел человек с совершенно седыми волосами и бородой, старик пятидесяти лет». Нынешние пятидесятилетние дядьки, прочитав такое, искренне похохочут. Иные из них тут же натянут джинсы и футболочку, сядут за руль и покатят на свидание с двадцатилетней студенткой.

Автор этих строк, написав сие, специально сходил к зеркалу и лишний раз удовлетворенно убедился, что в его шестьдесят три седины в волосах и бороде не более половины.

И все же для тех времен тридцать четыре года – относительная молодость. Но Генрих подхватил какуюто заразу, скорее всего, дизентерию, в ту войну наносившую особенный урон обеим враждующим сторонам, и вскоре умер.

Вскоре произошло событие, поначалу не оцененное по достоинству заинтересованными лицами. Вдова Генриха Екатерина, женщина исключительно красивая и молодая – всего двадцать один год, – отнюдь не собиралась уходить в монастырь и хоронить себя в четырех стенах. Наоборот, она намеревалась отдать должное радостям жизни и недвусмысленно дала понять вельможам, окружающим ее, что хочет замуж – здесь, в Англии, и не за иностранца.

Ситуация возникла щекотливая и доселе невиданная. Любой потенциальный муж при таких условиях был бы вассалом королевы, а таких браков прежде не случалось.

Парламент срочно собрался на внеочередное заседание и чуть ли не год ломал голову насчет того, какой по этому поводу сочинить закон. В конце концов он был принят, причем достаточно жесткий. Во-первых, вдовствующая королева имела право вновь выйти замуж только с согласия правящего короля, которому должно быть не менее четырнадцати лет. Сыну Екатерины, провозглашенному государем Генрихом Шестым, шел лишь седьмой годочек. Во-вторых, по происхождению супруг Екатерины не должен был ей уступать, то есть быть человеком королевской крови, иначе брак не допускался как «оскорбительный для королевской короны». В-третьих, даже если кандидат полностью соответствовал второму пункту, после венчания все его владения полагалось конфисковать в казну.

Суров был закон не по-детски, но так и остался пустой бумажкой. Что-что, а уж подобные пустяковины не в состоянии остановить влюбленную женщину. Екатерина отмахнулась от знатных ухажеров, круживших вокруг нее, влюбилась по уши в молодого валлийского дворянина по имени Оуэн Тюдор и вскоре с ним обвенчалась. Брак считался тайным, но о нем знали буквально все. Тем более что от второго мужа Екатерина родила четверых детей, а уж такое дело в секрете не удержать. Парламент это как-то проглотил, мало того, новым указом признал детей Екатерины полноправными членами королевского семейства, крайне многочисленного к тому времени.

И Ланкастеры, и Йорки с высоты могущества и происхождения отнеслись к новоявленным родственничкам благодушно, даже откровенно пренебрежительно. Никакой сильной партии за молодыми Тюдорами не стояло, они были сами по себе. А потому их оставили в покое. Пусть живут как хотят, мало ли в Англии людей с королевской кровью, ровным счетом ничего собой не представляющих.

Кто бы мог подумать, что через полсотни лет именно Тюдор станет и основателем новой династии, и могильщиком Ланкастеров и Йорков, кого в переносном, а кого и в самом прямом смысле.

Смело можно сказать, что Генрих Шестой был самым невезучим из всех английских королей. В этом убеждает даже беглое знакомство с его биографией. Как выражались Стругацкие о другом герое, «за что бы он ни брался, все проваливалось».

Он стал единственным из английских королей, кто был по всем правилам коронован и французской короной, но именно при нем Англия лишилась практически всех владений во Франции. Невзгоды пошли чередой. Сначала умер герцог Бедфорд, лучший английский полководец того времени. Потом пришлось сдать Париж французам. Появилась Орлеанская дева, Жанна д’Арк, нанесла англичанам ряд чувствительных поражений, вынудила их оставить некоторые области и стратегически важные города. С Англией порвал ее многолетний и сильный союзник – герцог Бургундский. Англичане потеряли Нормандию.

Наконец,15 апреля 1450 г. они потерпели сокрушительное поражение в полузабытой, но решающей в истории Столетней войны битве под Форминьи. После чего Англия из всех владений на континенте сохранила только город Кале еще на сто восемь лет. Потом французы и его отняли.

В 1450 г. в Англии полыхнуло очередное крупное восстание, вызванное в том числе и постоянным повышением налогов из-за военных расходов. Мятежники снова ненадолго стали хозяевами Лондона.

Предводителем восстания стал некий Джек Кэд, личность, во многом так и оставшаяся загадочной. Достоверно известно, что он воевал во Франции, не исключено, что получил хорошее образование. Не зря один из его врагов, лорд Сэквилл, сказал потом: «Каково бы ни было происхождение Кэда, его познания дают ему полное право называться джентльменом».

Образование играло тогда огромную роль в жизни человека и давало ему нешуточные права. К примеру, было время, когда от наказания за любое уголовное, но не политическое преступление автоматически освобождался всякий англичанин, имевший право быть рукоположенным в священники, то есть умевший читать и писать, даже при отсутствии у него духовного образования. Легко представить, сколько всего наворотили образованные люди, надежно защищенные от уголовного суда.

Не зря со временем закон был изменен. Теперь этой привилегией можно было воспользоваться один-единственный раз. Чтобы избежать рецидивов, каждому грамотею, попавшемуся на какой-то уголовной статье, ставилось на палец особое клеймо. Судьи предупреждали его о том, что в следующий раз он уже не отвертится от наказания и получит по всей строгости.

Происхождение Кэда так и осталось неизвестным. Сам он упрямо твердил, что зовут его Джон Мортимер. Была такая весьма знатная англо-шотландская фамилия. Так этот человек и подписывался, когда возникала такая необходимость.

Некоторые историки считают, что именно претензии Кэда на знатное происхождение обеспечили ему поддержку многих рыцарей и мелкопоместных дворян графства Кент, в чьих руках было управление на местах. Случилась вещь, для восстаний уникальная. Жители многих деревень примкнули к мятежникам Кэда не в результате агитации, а потому, что получили приказ это сделать от властей графства. Высказывается предположение, что за спиной Кэда стояли сообщники, так и оставшиеся неизвестными, располагавшие и военными специалистами, и значительными суммами. Неподалеку от Лондона, в Блэкхите, мятежники построили самый настоящий укрепленный лагерь по всем правилам тогдашней фортификации, со рвами и оборонительными сооружениями. Для такого дела одного энтузиазма мало. Необходимы и опытные люди, и деньги.

Мятежники разбили отряд королевских войск, посланный против них. После этого они через посредников передали королю «Перечень жалоб и требований народа Кента», состоящий из полутора десятков пунктов.

На сей раз там не было ничего о правах и вольностях вилланов. Чистейшей воды финансы и экономика. Мол, короля окружают продажные фавориты, которые без зазрения совести грабят государственную казну и покрывают свое воровство непосильными налогами, накладываемыми на народ. Защитить свои права в суде можно только с помощью взяток и обмана. Приближенные короля не платят долгов, сделанных ими во время поездок по стране. Честные люди несправедливо обвиняются в измене, чтобы знатные бароны и дворцовая челядь могли на законном основании присвоить их земли и собственность. Народ стонет от произвола слуг короля, алчущих безгранично увеличить свое богатство. Система налогообложения несправедлива и разорительна для народа.

Особых славословий в адрес короля как отца и заступника народа на сей раз не было. Правда, вновь всплыл вопрос о дурных советчиках, которых король должен был удалить и заменить лояльными лордами.

Как всегда и случается, восстание стало раскручиваться уже без малейшей агитации со стороны мятежников. Люди собирались в отряды и приходили в лагерь Кэда. Другие ограничивались тем, что на свой манер наводили справедливость на местах. Так в Уилтшире взбунтовавшиеся вилланы вытащили из церкви и убили епископа Солсберийского, жестоко их притеснявшего.

После получения известий о разгроме королевского отряда и убийстве его командира сэра Стаффорда среди знати, пребывавшей в Лондоне, началась настоящая паника. Воспоминания о мятеже Уота Тайлера еще не успели изгладиться из памяти этих людей. Тем более что лондонские низы, как и в прошлый раз, откровенно сочувствовали мятежникам. Столичные олигархи, тогдашние промышленные тузы, категорически выступили против плана дать мятежникам бой в городе. Они опасались, что понесут немалые убытки, а их мастерские окажутся сожжены и разрушены.

Король со свитой и всеми войсками, остававшимися при нем, деликатно выражаясь, отошел на заранее подготовленные оборонительные позиции, в хорошо укрепленный замок Кенильворт. Многие бароны, состоявшие при нем, разъехались по своим неприступным замкам.

Перед воинством Кэда распахнулись городские ворота. Он вступил в столицу, но свой штаб устроил и основную часть войска разместил не там. Руководитель восстания, видимо, решил, что в случае чего воевать на кривых и перепутанных лондонских улочках будет крайне трудно. Поэтому главные силы Кэд оставил в пригороде Саутворк, откуда можно было контролировать основные подходы к Лондону.

Повстанцы тут же по примеру Тайлера начали искать главных народных обидчиков, по каким-то причинам не сбежавших вместе с королем и оставшихся в Лондоне. В число таковых входили баснословно богатый купец Маллас, имевший какое-то отношение к сбору налогов, главный шериф Кент Кроумер и лорд-казначей Сэй-энд-Сел. Как позже напишет о другом персонаже в мушкетерской трилогии Александр Дюма, «он был министром финансов, а министров финансов никогда не любят».

Маллас ухитрился где-то спрятаться так надежно, что бунтовщики его не нашли и со злости разгромили и разграбили роскошный особняк, принадлежавший ему. Кроумера повстанцы изловили, судили всем народом и лишили головы. Сэй-энд-Сел прятался в Тауэре. Комендант лорд Скейлс наплевал на классовую солидарность и выдал его мятежникам в обмен на обещание Кэда не штурмовать крепость.

В отношении лорда-канцлера, персоны значительной, повстанцы решили все же соблюсти юридические формальности и отвели его к мировым судьям. Завязался долгий юридический спор. Лорд ссылался на Великую хартию вольностей, где было написано, что обвиняемого должны судить двенадцать присяжных его сословия. А поскольку он пэр, то требует суда пэров и никакого другого не признает.

Ну откуда же было взять в Лондоне пэров, если они все до единого сбежали вместе с королем? Узнав, что юридическому диспуту конца не видно, толпа, собравшаяся у здания суда, потеряла терпение, отволокла лорда-канцлера в пригород Смитфилд, где при Тайлере окончил счеты с жизнью его тогдашний предшественник, и уже без всякого суда обезглавила.

Этим все казни и ограничились. Кроме особняка Малласа ни один дом в Лондоне не пострадал.

Возможно, именно оттого, что мятежники вели себя мирно, городская верхушка решила, не дожидаясь указаний короля, немного повоевать. Кое-какие силы у нее для этого имелись. Это были сильный гарнизон Тауэра под командованием лорда Скейлса, рота лучников, только что вернувшаяся из Франции, еще несколько мелких подразделений и вооруженная челядь городских олигархов. Они вполне могли захватить мост через Темзу, после чего отряды Кэда в силу тамошней географии оказались бы заперты в Саутворке. А там, смотришь, и король подоспеет на подмогу.

С наступлением сумерек началось. Впервые в истории Англии на ее территории грохотали пушки и стелился клубами пороховой дым.

Пушки, военную новинку того времени, Скейлс привез из Тауэра. Это самое «вундерваффе» было еще крайне примитивным: железная труба на массивной подставке-колоде вместе колес, прицельной точности никакой, ядра каменные. Особого ущерба в живой силе мятежники не понесли, разве что самые невезучие из них угодили под летящие каменюки, но психологический эффект был нешуточный.

В рядах повстанцев какое-то время царила жуткая паника. Впрочем, она быстро прекратилась, и началась привычная драка холодным оружием. Внезапная атака особого успеха не принесла. Один конец моста лондонцы захватили, другой остался в руках мятежников. Они контролировали проход и проезд в столицу.

Городские власти начали переговоры. С их стороны дело вели несколько высокопоставленных церковных иерархов. Они изучили перечень жалоб и требований, пообещали всячески посодействовать в удовлетворении их королем, а взамен потребовали, чтобы мятежники разошлись по домам и разоружились.

Кэд был не так прост. Он согласился распустить своих людей только в том случае, если каждый из них получит письменную амнистию, составленную и подписанную по всем правилам.

Ему были вручены две такие хартии, одна лично для него, другая для всех его людей. Однако Кэд обратил внимание, что на них не было королевской печати, а значит, законность этих грамот в любой момент можно было опровергнуть. Поэтому он вполне резонно потребовал и для себя, и для каждого повстанца отдельного документа, подписанного королем и засвидетельствованного парламентом. Церковники ответили, что на созыв парламента уйдет несколько месяцев, что, в общем-то, было чистой правдой. Они мягонько намекнули Кэду, что король собирает огромную армию, так что разговор потом будет другой.

Дальнейший ход событий объяснению поддается плохо. Коли уж Кэд являлся образованным человеком, то должен был хорошо знать, какая судьба постигла в свое время обладателей вольных хартий, скрепленных по всем правилам королевскими печатями. Тем не менее – быть может, в нем еще сохранялась вера в доброго короля – не только принял хартии без печатей, но и передал церковникам поименный список всех мятежников. Они обещали ему, что со временем для каждого из них выпишут персональный документ. Кэд как-то не подумал, что своими руками передает властям имена всех государственных изменников. Долго искать никого не придется. Можно будет брать по спискам.

Уже на следующий день он издал приказ о роспуске своей армии. Большинство мятежников тут же разошлись по домам в самом радостном настроении. Они наивно полагали, что добились своего.

Кэд со своим штабом и небольшим отрядом зачем-то остался в Саутворке. Там он очень быстро ознакомился с королевским посланием, гласившим, что хартия прощения, выданная вождю бунтовщиков, его вовсе и не касается. Она, видите ли, выписана на имя благородного дворянина, а он – обыкновенный простолюдин по имени Джек Кэд. Простенько и изящно, но подло, конечно.

В этом послании еще объявлялось, что король дарует прощение исключительно людям благородным: дворянам, рыцарям, джентри и мелким сквайрам. Вилланы и мастеровые там не упоминались вовсе.

Вот тут уж никаких неясностей не осталось. Кэд со своим отрядом ушел из Лондона, но потратил целый день на безуспешный штурм замка Куинсборо, расположенного в городе Рочестер. Это было совершенно нелепо. В попытках найти рациональное объяснение данного факта, кто-то из историков выдвинул версию, что Кэд оставил владельцу замка на хранение казну мятежников, а тот, не будь дурак, узнав о происходящем, отказался ее возвращать.

Вскоре вышел очередной указ короля, которым Кэд объявлялся вне закона. За его голову была обещана награда в тысячу марок серебром и по пять за каждого рядового мятежника. После этого отряд разошелся, и каждый бунтовщик стал спасаться поодиночке. Спустя некоторое время одинокого, обтрепавшегося и голодного Кэда выследил и убил оруженосец из Сассекса по имени Александр Иден, долго охотившийся за наградой. Тело Кэда было разрублено на части и разослано по четырем городам.

В отличие от восстания Уота Тайлера, на сей раз не последовало сколько-нибудь массовой резни. Дело не в душевном благородстве короля или его тяге к милосердию, а в том, что в стране тогда бушевала очередная серьезная заварушка с подачи Ланкастеров и Йорков. У короля хватало других забот. Он думал только об одном – как бы усидеть на троне. Поэтому четвертованы были только два мятежника, а повешены – двадцать шесть. Никакого сравнения с кровавой жатвой, последовавшей после убийства Тайлера.

Осталась любопытная версия, которой придерживаются некоторые историки. За Кэдом якобы стоял герцог Йоркский, стремившийся перехватить трон у Генриха Шестого. Точных доказательств нет, но в этой версии не имеется и ничего необычного. По крайней мере, она объясняет, откуда у мятежников взялись специалисты по военной фортификации и немаленькие деньги.

Мне остается добавить, что Генрих Шестой поставил печальный рекорд для английских королей. Он оказался единственным, кто лишался престола дважды. Его свергли, посадили в темницу, восстановили, потом вновь скинули, уже окончательно. Этот самодержец, как и некоторые его предшественники, очень быстро умер в заключении. Конечно же, тюремщики снова с честными глазами уверяли, что от тоски по утраченному престолу, от разбитого сердца.

Люди плохо верили им уже тогда, а современные историки не сомневаются в том, что Генрих был убит. В те времена свергнутые короли, представлявшие нешуточную опасность для преемников, как-то не заживались в темнице. Уже в 1910 г. по распоряжению тогдашнего английского короля Эдуарда Седьмого была проведена эксгумация останков Генриха. Некоторых костей скелета не хватало, вдобавок на остатках волос сохранились следы крови.

Со смертью Генриха династия Ланкастеров пресеклась, на троне оказался представитель Йорков. Но еще задолго до этого в Англии началась гражданская война между Ланкастерами и Йорками, получившая в истории название Война роз. Эмблемой Ланкастеров была алая роза, Йорков – белая. Она потрясала страну в течение тридцати с лишним лет.

Собственно говоря, называть эту войну гражданской будет не вполне правильно. Таковая, где бы она ни полыхала, всегда происходит от того, что население страны раскалывается на два непримиримых лагеря.

Война роз кое в чем значительно отличалась от этого стандарта. Большая часть населения ни к одной из сторон не примыкала, предпочитала заниматься своими обычными делами. Между собой воевали исключительно отряды Ланкастеров и Йорков. При этом было совершенно не принято нападать на чьи-то поместья и замки только потому, что их владелец принадлежал к лагерю противника.

Кроме того, во время войны благородные господа то и дело перебегали из одного лагеря в другой, некоторые не по одному разу. К этому тогда все относились совершенно спокойно, как к делу для господ вполне житейскому. Те персоны, от которых очередной благородный лорд уходил, вовсе не клеймили его предателем, а те, к кому он примыкал, принимали его без вопросов. Все так поступают.

На этом основании некоторые умники делают вывод, что Война роз была чисто дворянской, абсолютно не затронувшей всю остальную Англию. А вот это уже истине нисколько не соответствует. Немалый ущерб понесли люди посторонние, крестьяне и горожане. Многие из них, подвернувшиеся под горячую руку, расстались не только со всем своим добром, но и с жизнью.

Все дело в специфике тогдашних войн, общей для всей Европы. Во-первых, если враждующие стороны находили место, подходящее для очередной битвы, то никто не выяснял, дикая ли это пустошь или крестьянские поля, на которых растет хлеб. Потом противники дрались, вытаптывали посевы, ненароком поджигали деревни и городки только потому, что они оказывались в зоне боевых действий. Мнением тамошних жителей, понятно, никто не интересовался.

Во-вторых, интендантства тогда не существовало и в зародыше, так что войска жили исключительно самоснабжением. В полном соответствии с незатейливыми нравами той эпохи вояки не только беззастенчиво уводили у крестьян скот для солдатского котла, но и выгребали вообще все съестное. Платить за него считалось прямо-таки дурным тоном и настоящим извращением. Солдаты прекрасно знали, что война все спишет, сгребали за пазуху любое добро, которое туда помещалось, и напропалую охальничали с женским полом, пренебрегали такими пустяками, как доброе согласие дамы. Так что мирному населению сплошь и рядом жилось крайне уныло.

В ходе Войны роз какое-то время на английском троне официально восседал Генрих Шестой, но соотечественники его либо привычно свергали, либо полностью игнорировали по причине совершеннейшей слабости. Сидит, да и пусть себе. Кому он мешает?

Несколько раз Генрих собирал кое-какое войско и пытался все же вступить в игру, но постоянно терпел поражения. Мало того, в ходе очередной проигранной битвы, состоявшейся 14 апреля 1471 г. у селения Барнет, расположенного в нескольких милях севернее Лондона, погиб единственный наследник Генриха, принц Уэльский Эдуард.

Престол перешел к Йоркской династии, которую никак нельзя назвать особенно везучей. Все ее представители продержались на троне всего-то четырнадцать лет. Первый из них, Эдуард Четвертый, какое-то время правил в качестве самопровозглашенного короля и коронован был значительно позже. Только один из них умер своей смертью, второй был свергнут еще маленьким, не успев короноваться и умер в Тауэре, третий убит в бою с очередным претендентом.

Но давайте по порядку. Царствование Эдуарда Четвертого после его коронации оказалось, в общем-то, довольно благополучным, особенно на фоне тех его предшественников и последователей, которым не повезло значительно больше. Баронских мятежей почти не случилось. Причина тут чисто техническая. За время Войны роз было форменным образом выбито подавляющее большинство старого, родовитого дворянства. Точных данных на сей счет нет, но, как предполагают исследователи, от трех четвертей до девяноста процентов. Так что нынешние английские дворянские роды, в том числе титулованные, в большинстве своем берут начало во временах, наступивших уже после Войны роз.

Теперь, в противоположность прежним годам, уже не было ярких, сильных, решительных вельмож, способных поднять серьезный мятеж, а те, которые еще оставались в живых, сидели смирно. Против короля активно интриговал разве что его сводный брат герцог Кларенс, но оказался в Тауэре, откуда по старой доброй традиции живым не вышел. Потом была сочинена не лишенная романтики легенда о том, что его утопили в бочке с мальвазией, отличным и дорогим вином. Историки эту легенду отвергают и предполагают, что возникла она оттого, что Кларенс был известен всей Англии как запойный пьяница, вот народная молва ему и смерть подобрала соответственную.

Эдуард провел во Франции успешную военную кампанию. Территориальных приобретений он не добился, но, словно заправский рэкетир, выбил из французского короля солидную ежегодную субсидию, называя вещи своими именами – дань.

К слову сказать, деньги на эту кампанию король собрал довольно оригинальным способом. В повышении налогов его изрядно ограничивал парламент, в те времена отнюдь не карманный. Эдуард отправил своих посланцев в дома самых богатых жителей Лондона. Эти люди вели себя крайне вежливо, объясняли хозяевам, что король страшно нуждается в деньгах, а потому просит своих верных подданных помочь, одолжить ему некоторую сумму, причем весьма солидную.

Лондонские олигархи прекрасно понимали, что это не просьба, а приказ. Денежек, отданных взаймы, они никогда больше не увидят. Так оно и оказалось. Однако ссориться с королем никому не хотелось, и богатеи, кряхтя, развязывали кошельки. На поход во Францию этого хватило.

Однако Эдуард внес немаленький вклад в английскую культуру, Этот большой любитель книжной словесности покровительствовал и помогал деньгами английскому первопечатнику Уильяму Кэкстону. За четырнадцать лет работы тот издал книги девяноста девяти названий, а вскоре в Англии появились и другие типографии. Число книг резко увеличилось. По сравнению с рукописными они стали стоить гораздо дешевле.

Эдуард заботился и о развитии экономики, немало сделал для торговли и ремесел. Именно при нем в Англии началось производство шелка, прежде ввозившегося из-за границы. Эдуард создал и то, что на Руси именовалось ямской гоньбой, то есть сеть почтовых станций, где всегда были наготове свежие лошади. Тут мы опередили англичан чуть ли не на триста лет. В первую очередь эти станции обслуживали королевских курьеров, развозивших по стране важные бумаги. Меняя лошадей, они преодолевали миль сто в сутки – неслыханная по тем временам скорость.

После смерти Эдуарда королем под тем же именем и шестым номером стал его двенадцатилетний сын. Ввиду малолетства нового государя регентом по завещанию покойного короля был назначен его дядя, герцог Ричард Глостер из Йоркского дома. Официально короноваться мальчонка не успел. Буквально через три месяца он вместе с младшим братом оказался в Тауэре, после чего никто живыми принцев не видел.

На трон под именем Ричарда Третьего взошел герцог Глостер. Это произошло отнюдь не в результате переворота, мятежа, вооруженного выступления, как можно подумать, зная английскую историю. Все было совершенно законно. Парламент на специальном заседании признал юного Эдуарда и его брата незаконнорожденными. Выяснилось, что еще до женитьбы на Элизабет, их матери, Эдуард Пятый уже был обручен с графиней Элеонорой Батлер, а по некоторым сведениям и женат на ней. Это обстоятельство делало его второй брак незаконным, а обоих сыновей – бастардами. Вдобавок Элизабет королевской кровью похвастать не могла. До брака с королем она уже была замужем и имела двух детей.

Парламенту были предъявлены и доказательства, и свидетели незаконности второго королевского брака. После чего был принят официальный акт, который объявлял двух юных принцев незаконными сыновьями Эдуарда Пятого, а королем Англии провозглашал Ричарда.

Этот человек правил Англией неполных три года и, как мы увидим позже, оказался не самым худшим королем. Но частенько случается, что правителя, каким бы хорошим и законным он ни был, одолевает нахрапистый претендент, пусть даже его права на власть являются и вовсе ничтожными. Именно это с Ричардом и произошло.

Об английской короне всерьез возмечтал Генрих Тюдор, обосновавшийся во Франции, подальше от английских политических сложностей. Они и в самом деле сплошь и рядом были крайне опасны и для здоровья, и для самой жизни.

Сравнивать их права на престол просто смешно. Ричард был братом короля Эдуарда Четвертого и правнуком Эдмунда, сына Эдуарда Третьего Плантагенета. Родословная Генриха будет пожиже. Его бабушка – французская принцесса. Отец Генриха, правда, был женат на Маргарет Бофорт, имевшей отношение к Ланкастерскому дому. Однако ее дед Джон Бофорт был незаконным сыном одного из Ланкастеров. Отец его признал много позже рождения, что по законам того времени оставляло Джона бастардом.

Одним словом, прав на английский трон у Генриха Тюдора не было совсем. Вообще-то в жилах у него текла четверть французской королевской крови, но французы это как-то проигнорировали, у них своих претендентов на трон хватало, к тому же Генрих подпадал под закон «Негоже лилиям прясть». Так что во Франции ему ничегошеньки не светило.

А вот в Англии кое-какие перспективы замаячили. Как у всякого короля, у Ричарда хватало врагов и недоброжелателей. Они стали стекаться во Францию к Генриху, ничуть не собираясь копаться в генеалогии и под микроскопом изучать его права на трон. Тут действовали другие соображения. Есть вожак и шанс на победу, а законы – дело десятое. Хотя родная сестра Генриха, герцогиня Бургундская, считала права своего братца на трон ничтожными, о чем говорила ему в лицо.

Генрих ухитрился собрать кое-какое войско и отплыл в Англию. Он стал третьим и последним в истории Англии претендентом, пересекшим Ла-Манш и свергнувшим короля, сидевшего на троне.

Ричард выступил ему навстречу. Противники сошлись у города Босуорт в графстве Лейстер 22 августа 1485 г. Соотношение сил давало Ричарду все шансы на победу. У него было примерно тринадцать тысяч солдат, а у Генриха – не более шести. Однако битва была Ричардом проиграна в результате предательства, что в истории не раз случалось.

В обеих армиях имелись пушки, так что сражению предшествовала короткая артподготовка. Человеческих жертв ввиду примитивности тогдашних орудий не было, разве что грохот перепугал немало лошадей.

Потом противники сошлись. Значительную часть войска Ричарда составляли отряды крупных феодалов, герцога Нортумберленда и лорда Стенли. Когда началась ожесточенная сеча, Нортумберленд не двинулся с места. Так же поступил и Стенли. Приближенные стали уговаривать Ричарда бежать, запереться в Лондоне и организовать сопротивление, но король, человек гордый и смелый, категорически отказался. Он решил выиграть бой, убив Генриха. В Средневековье любая армия, потерявшая предводителя, тут же разбегалась. Это считалось вполне приемлемым для рыцарской чести, во всех других случаях категорически не допускавшей отступления: «Если знамя падет, каждый вправе искать спасения в бегстве».

Ричард бросился в атаку во главе всего только восьмидесяти рыцарей. Ему удалось зарубить секирой знаменосца, и знамя Тюдора рухнуло. Но добраться до самого Генриха он уже не смог, был окружен многочисленным противником. Под ним убили коня. Легенда гласит, что именно тогда Ричард прокричал знаменитое «Полкоролевства за коня!». Но верится в это плохо. Во время жаркой битвы не до красивых исторических фраз.

Вдобавок в тыл главным силам Ричарда ударил лорд Стенли. Мотив предательства лежит на поверхности. Этот тип был женат на матери Генриха и явно рассчитывал получить от пасынка больше сладких пряников, чем от Ричарда.

Нортумберленд изменил по той же причине.

Ричард, дравшийся пешим, был убит. Торжествующие победители изрядно истыкали его тело мечом и кинжалами, что категорически противоречило правилам рыцарской чести, голым бросили поперек лошадиной шеи и отвезли в Лестер, где на два дня выставили в местном аббатстве напоказ народу, чтобы никаких сомнений в смерти короля ни у кого не осталось. Только на третьи сутки Генрих разрешил монахам похоронить его без каких бы то ни было церемоний, полагавшихся покойному монарху, только со скромной заупокойной молитвой. Через несколько лет он все же смилостивился настолько, что приказал поставить над могилой памятник, хотя и довольно скромный.

Могила не сохранилась. Аббатство было разрушено полсотни лет спустя, когда по всему королевству шли погромы церквей и монастырей. Останки Ричарда задевались неведомо куда.

С его смертью окончательно пресеклась династия Плантагенетов, о судьбе которой в свое время делал предсказание Ричард Львиное Сердце: «От дьявола мы произошли, и к дьяволу уйдем». Правда, лично я крепко сомневаюсь в том, что к дьяволу отправились все Плантагенеты, и уж вовсе не верю, что такая участь постигла Ричарда Третьего.

Согласно легенде, после битвы золотую «походную» корону Ричарда нашел в кустах ежевики тот же лорд Стенли и торжественно возложил ее на голову пасынка.

Генрих занял Лондон и очень быстро был коронован по всем правилам. Если ты располагаешь сильным войском, то такое провернуть нетрудно. Сопротивления он не встретил. Во-первых, во времена Войны роз погибло, как я уже говорил, немалое число самых ярких и сильных личностей. Во-вторых, что гораздо более существенно, не было живого знамени, вокруг которого могли бы сплотиться враги Генриха. Единственный сын и наследник Ричарда Третьего умер еще ребенком. Скончалась и его супруга, королева Анна.

Первым делом Генрих с ловкостью профессионального шулера выкинул грязный и подлый фокус. Он издал указ, в котором первым днем своего правления назвал двадцать первое августа, то есть день, предшествовавший битве при Босуорте. Отсюда проистекало, что всякий человек, дравшийся против Генриха при Босуорте, становился государственным изменником, подлежавшим смертной казни. С несколькими лордами такая беда и приключилась, а их владения Генрих непринужденно забрал себе. Дескать, у меня целее будет.

Поскольку ни одно доброе дело не остается безнаказанным, на плаху отправился и отчим короля, тот самый лорд Стенли, который, собственно, и обеспечил Генриху победу при Босуорте. Вероятнее всего, венценосец рассудил не без резона, что мерзавец, предавший одного короля, при благоприятных для себя обстоятельствах может предать и другого. Поместья Стенли тоже отошли к королю.

Вслед за тем Генрих велел написать и широко огласить перед подданными всех сословий особый билль о прегрешениях и злодеяниях покойного Ричарда. Все, что ставилось тому в вину, было притянуто за уши и ни малейших доказательств не имело. Но историю, напомню, пишут победители, и смельчака, рискнувшего выступить в защиту памяти Ричарда, не нашлось. Новый король не обвинял его разве что в переходе улицы на красный свет, но исключительно потому, что светофоров тогда еще не было. Иначе, есть у меня подозрения, прозвучало бы и это.

Репрессии, правда, коснулись лишь некоторых вельмож. Рядовым солдатам Генрих великодушно объявил амнистию, явно опасаясь очередного народного возмущения. Не так уж прочно он пока еще сидел на троне.

Чтобы утвердиться на этом месте, король созвал парламент и потребовал признать за ним корону не только по праву завоевания, но и по праву наследования. Так цинично он и написал в послании парламенту: «…как по справедливому наследованию титула, так и согласно несомненному решению Господню, проявившемуся в том, что мне была дарована победа на поле боя над моим врагом».

Парламент был – покорнее некуда. Некоторые пэры, заседавшие в палате лордов, только что получили этот титул от Генриха, так что были крупно ему обязаны. А все остальные уже наблюдали крутой нрав нового короля и имели все основания полагать, что любой из них может быть обвинен в государственной измене. О парламентской неприкосновенности англичане тогда и не слышали, а расскажи им кто – они не поверили бы в этакий разврат. Пользуясь цирковыми терминами, вполне можно было бы написать: «Сегодня и ежедневно – на манеже король Генрих с труппой дрессированных парламентариев!»

И тем не менее даже этот, с позволения сказать, парламент не решился признать за Генрихом право наследования. Получилось бы чересчур уж вопиющее нарушение старинных законов. Все прекрасно понимали, что ни о каком справедливом наследовании титула и речи не идет. Так что парламентский акт был составлен довольно уклончиво: «…во имя богатства, процветания и безопасности нашего королевства Англии, и особенно для умиротворения подданных того же (королевства. – А. Б.), дабы избегать всякой неопределенности и сомнений, да будет предписано, установлено и принято властью этого действующего Парламента: что наследование корон королевств Англии и Франции, со всеми королевскими прерогативами и титулами к ним прилагающимися, а также всех прочих сеньорий, принадлежащих королю за морем, со всем, что к ним по зрелом размышлении следует или относится – существует, остается и пребывает в благороднейшей персоне нашего нынешнего верховного господина, короля Генриха Седьмого, и в наследниках от его плоти, законно появившихся, и так будет продолжаться Божьей милостью бессрочно, и никак иначе».

Одним словом, парламент просто констатировал факт, и не более того. Вдобавок в этом акте воцарение Генриха прямо именовалось Завоеванием – с большой буквы. Некоторые авторы считали, что таким документом парламент в меру своих сил все же выразил неудовольствие Генрихом в той форме, на которую оказался способен.

Вскоре Генрих женился на Елизавете Йоркской, родной сестре «принцев из Тауэра», явно в расчете на то, что уж в его-то детях будет королевская кровь, какой не хватало ему самому. Согласно тому же акту о незаконности рождения Елизавета признавалась столь же неполноправной королевской дочерью, как и ее братья – сыновьями. Чтобы поправить положение, Генрих протащил через парламент новое постановление, отменявшее акт о незаконном происхождении. Было объявлено, что всякий человек, у кого есть на руках копия этого документа, обязан немедленно сдать ее властям под страхом тюремного заключения. Это было выполнено столь скрупулезно, что акт до историков не дошел даже в изложении. Его главный инициатор, епископ Стиллингтон, оказался за решеткой, где вскоре и умер.

В дальнейшем Генрих устроил форменную резню членов Ланкастерского и Йоркского домов, а также представителей других знатных семей. Он методично уничтожал всех людей, в которых текла королевская кровь. Ведь это значило, они были опасными соперниками Генриха, хотя никто из них так ни разу и не предпринял ни малейших попыток завладеть престолом, подослать убийц или всыпать яд в бокал. Чаще всего все обстояло по закону. Носители королевской крови один за другим обвинялись в государственной измене и отправлялись на плаху. Хотя кое-кто из них был попросту убит в тюрьме без суда.

А вы, мои уважаемые читатели, возмущаетесь «басманным правосудием». По крайней мере, Басманный суд никого не приговаривал к смертной казни.

Для пущей надежности был казнен даже незаконный сын Ричарда, бастард Джон, не имевший ровным счетом никаких прав на престол. Различия между мужчинами и женщинами не делались. Уже позже, при Генрихе VIII, среди прочих на плаху угодила и семидесятилетняя старуха графиня Солсбери, на свое несчастье обладавшая некоторой долей королевской крови, не такой уж большой, но превышавшей капелюшечку Генриха.

Между прочим, эта старуха, нрава, должно быть, отнюдь не голубиного, оказала палачам все сопротивление, на какое только была способна. Сначала она долго бегала по узкому пространству между эшафотом и толпой зевак, так что не скоро была поймана. Ее тащили на эшафот и удерживали на плахе силой. Она отчаянно уворачивалась, так что заплечных дел мастеру удалось отрубить ей голову только с одиннадцатого удара. С характером была бабушка.

Несколько человек, правда, в этой резне уцелели, но дело завершил сын Генриха, носивший то же имя и следующий, восьмой номер. Он окончательно зачистил Англию от всех, кто мог претендовать на трон.

Генрих Седьмой, конечно, сволочь первостатейная, но резня, устроенная им и завершенная сыном, определенные позитивные результаты все же имела. Никогда больше за последующие столетия – за одним-единственным исключением – в Англии не появлялись претенденты на трон, пытавшиеся его завоевать военной силой как обладатели королевской крови. Таких персон попросту не осталось.

У трона пару раз случались, как бы это выразиться, серьезные инциденты, но уже совершенно другого плана. Двое королей впоследствии лишились престола, а один из них еще и головы, но это уже никак не было связано с деятельностью соперников-претендентов. Причины были иными.

Самое интересное, что эта резня вовсе не скрывалась. В одном школьном учебнике по истории Англии, изданном во второй половины двадцатого века, с этаким простодушным цинизмом говорится: «Тюдоры в своей внутренней политике сознательно и целенаправленно стремились избавить себя от соперников, особенно из рода Йорков, которые были еще живы к моменту коронации Генриха Седьмого. И они преуспели в этом, хотя кое-какая работа досталась и на долю Генриха Восьмого».

Лет через двадцать после смерти Ричарда стала формироваться черная легенда о нем, оказавшаяся крайне живучей. В точности как подобная история об Иване Грозном. Роль английского Карамзина сыграл человек незауряднейший – Томас Мор, по основной профессии юрист, окончивший Оксфордский университет. Крайне разносторонний ученый-книжник. Он интересовался античностью, древнегреческой литературой и философией, музыкой, историей, математикой, астрономией, зоологией. Вдобавок написал по-латыни первый не только в английской, но и в европейской литературе фантастический роман «Утопия», напечатанный в 1516 г. Полное название этого произведения по тогдашнему обыкновению было длиннейшим: «Золотая книга, столь же полезная, как и забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия». В этом романе Томас Мор излагал свои мысли об идеальном общественном устройстве, которое могло гарантировать счастье всем без исключения.

Самое занятное, что Мор форменным образом предсказал некоторые практики уже советского периода. В его Утопии в деревнях никто постоянно не жил, но часть горожан регулярно туда переселялась на два года, чтобы заниматься сельским хозяйством. Это весьма напоминает один из идиотских прожектов Хрущева – чтобы колхозники жили в многоэтажках без всяких приусадебных участков, а на поля ездили бы точно так же, как рабочие на завод. Если урожай в Утопии случался особенно богатым, то на помощь сельчанам выезжали бригады горожан. Вот вам привычные советские командировки на картошку.

Многие называют Томаса Мора первым великим гуманистом Англии. Вряд ли имеет смысл спорить с этим определением, но вот труды Мора по созданию черной легенды о Ричарде Третьем вызывают у меня лишь печальное отторжение. В своей «Истории Ричарда Третьего» Мор изобразил не человека, а прямо-таки чудовище – горбатого злодея, стоявшего за всеми политическими убийствами и казнями своей эпохи.

По Мору выходит, что именно Ричард подговорил короля Эдуарда казнить герцога Кларенса, чему нет ни малейших исторических подтверждений. Он отравил свою жену, как считают историки, умершую от туберкулеза, который тогдашние медики совершенно не умели лечить.

Но главное, под пером Мора Ричард предстал как законченный палач, как раз и отдавший приказ убить в Тауэре двух малолетних принцев. Эта история была изложена в духе классического черного триллера. Ричард, для которого эти мальчишки представляли смертельную опасность как претенденты на его трон, послал в Тауэр своего ближайшего сподвижника, некоего сэра Джона Тиррела. Тот с помощью еще трех негодяев задушил детей подушками, а трупы закопал где-то под лестницей там же, в Тауэре, в чем сам чистосердечно признался.

Позже, в конце XVI в., появилась пьеса Уильяма Шекспира «Ричард Третий», в которой бессмертный бард, следуя версии Мора, еще более очернил этот образ вселенского злодея. Шекспировский Ричард опять-таки предстает перед нами жутким монстром, который не просто льет кровь направо и налево, но еще и упивается этими злодеяниями. Он произносит длиннейшие монологи, в которых превозносит до небес собственное коварство, интриги и преступления.

Как выразился герой одного романа о журналисте, написавшем разгромную статью о гениальном ученом, «это особенно вредно, потому что талантливо». Эти слова можно применить и к Шекспиру, озабоченному не показом исторической правды, а эффектными сценами, изображающими чудовище всех времен и народов. Были у него и другие побуждения.

Во всем нужно знать меру, и в искусстве тоже. Гитлер, конечно же, величайший преступник всех времен и народов, но нелепо выглядела бы пьеса, в которой фюрер в кругу своих ближайших подельников сатанински хохочет и кричит:

– Я самый плохой! Я самый злой! Я самый агрессивный! Я буду воевать с кем захочу! Я перережу всех евреев! Я загоню всех славян за Урал! Всех недочеловеков истреблю! Весь мир завоюю!

Это был бы уже перебор.

Между тем именно в таком ключе был изображен шекспировский Ричард, творивший злодейства ради них самих и увенчавший свою карьеру палача и тирана убийством юных племянников. Этот человек не имел ничего общего с горбатым демоном, вышедшим из-под пера Шекспира, заляпанным кровью с головы до ног.

Тут стоит упомянуть один немаловажный нюанс. Томас Мор был одним из честнейших и порядочных людей своего времени, что доказал и жизнью, и смертью, когда пошел на плаху, но не отрекся от собственных убеждений. Вот он никогда в жизни не взялся бы за политический заказ, «Историю Ричарда Третьего» написал исключительно по велению души.

А вот Уильям наш Шекспир, бесспорный талант и даже гений, оказался кое в чем полной противоположностью Мору. Некоторые его пьесы, в том числе и «Ричард Третий», как раз и есть чистейшей воды политический заказ, точнее, недвусмысленные попытки угодить королеве Елизавете Тюдор. Представителей этой династии Шекспир всячески возвеличивает, приписывает им невероятные достоинства и неслыханное благородство, а вот Ричарда Третьего в соответствии с политической ситуацией того времени поливает грязью.

Упрекать великого драматурга за это не стоит. Он был сыном своего времени и жил по его законам. В ту эпоху очень многие писатели и поэты, настоящие таланты, не какие-нибудь графоманы, издавали свои труды, снабдив их обширным хвалебным, да что там, льстивым предисловием, посвящением кому-то из знатных вельмож. Согласно сложившейся практике этот господин за такой почет отстегивал им неплохие денежки. Гонораров в те времена творческим людям не платили, а жить на что-то нужно было.

Актерам во времена Шекспира тоже жилось нелегко. Чтобы получить право играть, завести театр, следовало «приписаться» к какому-нибудь знатному вельможе, официально наименоваться, скажем, труппой герцога Камберленда и, подобно лакеям, носить ливреи цветов этого вельможи. Только в этом случае они получали кое-какое положение в обществе, крайне невысокое, впрочем. Ну а добиться титула «труппа его величества» было и вовсе подарком судьбы. Кстати, Англия стала первой европейской страной, в которой в 1560 г. была введена предварительная цензура пьес.

Актеры, не имевшие покровителя и поручителя в лице знатной особы или города, объявлялись бродягами, а отношение к таковым тогда было далеко не самое весьма гуманное, вплоть до клеймения, тюрьмы, а то и виселицы. Так что писать «правильно» Шекспира заставляла сама жизнь, весьма нелегкая, и не нам его упрекать. Но как бы там ни было, талант Шекспира сыграл огромную роль в создании черной легенды о Ричарде Третьем.

Но если присмотреться к реальности…

Начнем с того, что Ричард за неполных три года царствования и даже раньше, когда был регентом при малолетнем короле, сделал немало полезного для всех без исключения сословий. Прежде всего стоит сказать, что он покончил с неприглядной практикой, сохранившейся со времен Войны роз. Тогда, после очередного поворота в пользу той или иной стороны, происходили массовые конфискации земель у проигравших персон. Эти мероприятия не имели под собой никакой законной основы, просто кому-то, обладавшему на тот момент силой, эти земли приглянулись.

Это касалось не только непосредственных участников конфликта. Начался форменный разгул, как сказали бы мы сегодня, рейдерства. Было придумано и пущено в ход множество трюков и противозаконных уверток, позволявших при известной ловкости отжать поместья и у знатных лордов, и у мелких сквайров.

Ричард провел через парламент несколько актов, позволивших эти безобразия прекратить. Он установил систему, при которой всякий человек, какого бы он ни был сословия, пусть самого простого, мог получить в суде, в том числе и в самом высшем, надежную защиту своих прав. Этот король провел реформу судов, в том числе и присяжных. Мировые судьи получили право освобождать людей, арестованных, под залог. Теперь до вынесения обвинительного приговора запрещалось изымать имущество лиц, задержанных по подозрению в совершении тяжкого преступления, что широко практиковалось прежде.

Ричард отменил и процедуру, красиво именовавшуюся «беневоленции», а на деле представлявшую собой откровенное вымогательство. Суть ее сводилась к тому, что короли вежливо просили подданных совершенно добровольно выдать им немалые займы, которые никогда и никому не возвращал. Ричард провел несколько законов, работавших на поддержку английской торговли. Он заботился об образовании, выделял университетам немалые деньги и первым среди европейских королей ввел стипендии неимущим студентам.

Разумеется, его противники твердили, что все это король делает, выражаясь современным языком, в поисках дешевой популярности. Этот расхожий штамп частенько использовался и против государственных деятелей более позднего времени, например Л. П. Берии, ставшем жертвой очередной черной легенды. Очень распространенный прием.

Что до казней, то их во времена Ричарда случилось на удивление мало. Если тогда кто-то и лишался головы, то всегда за какую-то конкретную вину, чаще всего – за участие в очередном баронском мятеже. Но достоверно известно, что многие вожди таких мятежей при Ричарде отделывались легким испугом и подпадали под амнистию. Это в обстоятельствах, при которых какой-нибудь другой король сносил головы направо и налево, не особенно и разбираясь в степени вины того или иного человека.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что когда автор хроники города Йорка узнал о гибели Ричарда под Босуортом, он написал с нескрываемым сожалением: «В сей несчастливый день наш добрый король Ричард был побежден в бою и убит, отчего наступило в городе великое горевание». Очень похоже, что горожане Ричарда любили и вовсе не видели в нем кровавого тирана и притеснителя. Между прочим, это написано во времена торжества Генриха Тюдора, когда выражать симпатии Ричарду стало крайне опасно.

Томасу Мору в год смерти Ричарда было всего пять лет. Сам он очевидцем тех времен не был, при написании «Истории Ричарда Третьего» полагался главным образом на рассказы своего учителя, архиепископа Кентерберийского Джона Мортона. Вот тот-то как раз был не просто очевидцем событий, но и их активным участником. По неким своим причинам он, еще будучи епископом, стал, пожалуй, самым злейшим врагом Ричарда, влезал во все заговоры и интриги против него. За это, в отличие от незадачливого лорда Стенли, Мортон был вознагражден щедро, стал главой английской церкви.

Давно подмечено, что самые ядовитые сплетни и слухи о Ричарде, в том числе и тот, который объявлял его убийцей принцев, распространялись из тех мест, где после очередного неудачного заговора отсиживался Мортон. В отличие от Ричарда, его в Англии очень не любили. Так называемая «Лондонская хроника» отозвалась на его смерть без тени симпатии: «В наше время нет ни одного человека, который бы хотел сравниться с ним, ибо прожил он свою жизнь, вызвав к себе великое презрение и великую ненависть народа». Кстати, и на континенте слухи о том, что в смерти принцев виноват Ричард, стали распространяться только после того, как туда в конце концов бежал Мортон.

Надо сказать, что книга Мора не лишена существенных недостатков, которые ее несколько обесценивают. Он не единожды допускал преизрядные ляпы в отношении довольно заметных фигур времен царствования Ричарда. Так, комендантом Тауэра был не Роберт Брекенбери, как отчего-то полагал Мор, а сэр Джон Говард.

Короче говоря, еще четыреста лет назад, вскоре после того как династия Тюдоров пресеклась и их можно было больше не опасаться, стала довольно широко распространяться версия, что убийца принцев из Тауэра – не Ричард, а Генрих. Прямых доказательств в пользу той или иной версии нет, только косвенные. Но их массив гораздо чаще свидетельствует в пользу невиновности Ричарда и, соответственно, виновности Генриха.

Начнем с того, что Ричард вовсе не был горбатым. Столь существенную деталь, уникальную для английских королей, непременно отметили бы хронисты, но они этого не сделали, в том числе и те, которые относились к Ричарду скверно. Легенда о горбе возникла только через полсотни лет после смерти Ричарда. На самом деле у него в силу какого-то физического недостатка одно плечо было чуть выше другого, да и только, что видно на портрете.

Шекспир сделал злодея горбатым в полном соответствии с законами тогдашней драматургии. Отрицательному герою в те времена прямо-таки полагалось иметь самую что ни на есть отвратительную внешность, так что горб в эти каноны вписывался как нельзя лучше.

Авторитет Шекспира был велик. Поэтому горбатый Ричард появился на страницах книг и в фильмах. В отличном романе Роберта Стивенсона «Черная стрела» этот король Ричард так и изображен: жестокий горбун, вешающий людей направо и налево. Устами автора он выражается о себе так: «Я – единственный урод во всей армии, все остальные сложены хорошо».

И детективные романы, и жизнь учат нас простой вещи. Если убийство произошло не в состоянии аффекта, не в случайной пьяной драке, а, как гласит закон, «с заранее обдуманным намерением», то всегда должен быть мотив. Хулители Ричарда полагают, что таковой лежал на поверхности. Юные принцы, даже лишенные парламентским актом прав на корону, представляли для него смертельную опасность как возможные соперники.

Но ведь дело обстояло вовсе не так. Прежде всего надо сказать, что устранение принцев никаких проблем Ричарда не решало. Оставалось еще не менее двадцати человек королевской крови примерно с теми же правами на престол, каким обладали принцы. Ричард никогда никого из них пальцем не тронул. Зато Генрих их методично вырезал, а тех, кого по каким-то причинам не успел, извел его сынок. Равным образом и живые принцы представляли для Генриха нешуточную угрозу.

Если Ричард действительно был убийцей этих детей, то крайне странным выглядит поведение вдовствующей королевы, матери принцев Елизаветы Вудвилл. Весь последний год жизни Ричарда она получала от него солидную пенсию, регулярно бывала на дворцовых приемах, вообще поддерживала с Ричардом самые дружелюбные отношения вплоть до его смерти. Либо Елизавета была бездушной стервой, способной ради собственного благополучия улыбаться убийце своих детей и принимать от него деньги. Либо она совершенно точно знала, что Ричард в смерти ее сыновей совершенно не виноват. К тому же нельзя исключать, что принцы все-таки пережили Ричарда.

Вам, уважаемые читатели, угодно знать, как поступил с Елизаветой Вудвилл Генрих Седьмой? Извольте. Через полтора года после своей коронации он конфисковал все ее земли, а саму эту женщину насильно заточил в монастырь, где она и провела остаток жизни. Некоторых ее родственников этот тип казнил. Они тоже на свою беду обладали кое-какими правами на трон.

Самое поразительное во всей этой истории то, что в длиннющем манифесте о злодеяниях Ричарда, доведенном до всеобщего сведения вскоре после коронации Генриха, о его приказе убить принцев не упоминается вообще! Ни словечком. Отчего-то Генрих так и не использовал против Ричарда сей убойный козырь ни тогда, когда только собирался захватить престол, ни позже.

Сэр Джон Тиррел и в самом деле признался в том, что по приказу Ричарда задушил обоих принцев и укрыл их тела за каменной кладкой под лестницей в Белой башне Тауэра. Но и с этим все обстоит крайне туманно. Во-первых, письменного признания Тиррела не существует. Во всяком случае никто его не видел. Во-вторых, оно было сделано много лет спустя, в 1502 г., когда Тиррел оказался под следствием по совершенно другому делу, за которое и был казнен.

Первый письменный источник, сообщающий о признании Тиррела, появился только после его смерти. Этот текст принадлежит перу Полидора Вергилия, занимавшего хлебную должность придворного историографа Генриха. Читателю предоставляется самому судить, выполнял человек на такой должности политические заказы своего короля или, руководствуясь честностью и высоким душевным благородством, писал не то, что государю требовалось? Вопрос, конечно, интересный.

Крайне любопытна судьба трагедии Шекспира «Ричард Третий». В отличие от многих других его пьес, эту, после того как сошли с исторической арены Тюдоры, попросту перестали ставить. Шекспироведы откровенно удивляются такому факту, но объяснить его не могут. Только в самом конце XVII в. пьеса вернулась на театральные подмостки, но не целиком, а в виде этакого отрывочка. Актер и драматург Колли Сиббер составил нарезку из кусочков «Ричарда Третьего» и еще четырех шекспировских пьес, включил туда и сцены собственного сочинения. Представления не имею, каковы были художественные достоинства компиляции Сиббера, но на сцене ее играли ни много ни мало последующие сто пятьдесят лет. В полном, классическом, шекспировском варианте ее поставил только в 1845 г. режиссер Сэмюел Фелпс. Шекспир к тому времени давно уже почитался как великий драматург, но зрители отчего-то приняли пьесу крайне холодно. Еще сорок с лишним лет в ходу была только компиляция Сиббера. «Ричард Третий» вернулся на сцену только в 1886 г. и с тех пор уже не покидал ее.

Очень загадочна и судьба останков юных принцев. Генрих Седьмой, согласно канонической версии, прекрасно знал из показаний Тиррела точное место погребения – под лестницей в Белой башне. Однако он не сделал никаких попыток их отыскать и похоронить с честью ради улучшения своего имиджа.

Гораздо позже, уже при короле Карле Втором Стюарте, чисто случайно при очередном ремонте в Тауэре рабочие нашли под лестницей ящик с двумя детскими скелетами и обрывками бархатных тканей. По распоряжению Карла они были торжественно захоронены в Вестминстерском аббатстве, традиционном месте погребения английских королей.

В 1933 г. с разрешения короля Георга Пятого ученые вскрыли гробницу. Они пришли к выводу, что скелеты принадлежат двум подросткам, вероятно, мальчикам, по возрасту примерно соответствующим принцам. Причину смерти определить не удалось.

В недавние времена шли разговоры о том, что надо бы сделать генетический анализ, но этого так и не было сделано.

Попытки реабилитировать добрую память Ричарда начались вскоре после пресечения династии Тюдоров. В этом принимали участие не мелкие недоучки, а довольно солидные историки и писатели. Уже в 1617 г. вышла книга У. Корнуоллиса «Панегирик Ричарду Третьему», отвергавшая версию о Ричарде как об убийце племянников. Еще черед два года появилась «История Ричарда Третьего» Джорджа Бака, потомка одного из придворных Ричарда. Основываясь на большом количестве рукописей из архива Тауэра, он изрядно критиковал книгу Мора, обнаружил в ней те несообразности, о которых я говорил выше. Оказалось еще, что двое из трех злодеев, якобы задушивших принцев по приказу Тиррела, существуют исключительно на страницах книги Томаса Мора, а вот в исторической реальности не прослеживаются совершенно.

В том же ключе была написана книга Фрэнсиса Бэкона «История Генриха Седьмого», увидевшая свет в 1622 г. К сожалению, изрядная часть документов, на которые автор опирался, до нашего времени не дошла.

У. Уинстенли в книге «Английские знаменитости», изданной в 1684 г., назвал обвинения в адрес Ричарда клеветой на этого достойного государя.

В восемнадцатом столетии известный писатель, основоположник английского готического романа Гораций Уолпол свою книгу так и назвал: «Исторические сомнения в отношении жизни и характера Ричарда Третьего». Он считал, что версия о Ричарде-убийце «создана предвзятостью и вымыслами. Многие из преступлений, приписываемых Ричарду, кажутся неправдоподобными и, что еще важнее, противоречащими его интересам».

Биографии Ричарда, идущие вразрез с общепринятой точкой зрения, выходили и в XIX в. (Мэркхем), и в XX (Н. Халстед и К. Лэмб). Однако общепринятую точку зрения, как много раз случалось на протяжении человеческой истории, опровергнуть крайне трудно. По этой причине иные авторы вынуждены были проделывать прямо-таки чудеса словесной эквилибристики. Тэннер в «Истории конституционной Англии» написал примерно следующее: парламент Ричарда Третьего был самым либеральным и прогрессивным из всех известных. Очень жаль, что преступления этого короля вошли в противоречие с его очевидным стремлением ко всеобщему благоденствию.

А были ли преступления?

Видный английский историк и шекспировед сэр Джон Джулиус Норвич изрек прямо-таки восхитительную тираду: «Скорее всего, он отравил свою супругу и почти наверняка женился бы на племяннице, если бы не опасался негативной реакции общества». До кучи этот автор обвинил Ричарда не только в гибели принцев в Тауэре, но и в подстрекательстве к убийству Генриха Шестого и герцога Кларенса, хотя никаких исторических подтверждений этому нет. Ричард якобы самолично лишил жизни сына Генриха Шестого принца Уэльского, на самом деле погибшего в сражении.

«Скорее всего» – аргумент, конечно, сильный, чего уж там. Во времена угара перестройки, когда люди частенько принимали на веру любой шизофренический вздор, примерно звучали обвинения Сталина в организации убийства Кирова. В пользу таковых выдвигался один-единственный железный аргумент: больше некому.

Сразу вспоминается Элиза Дулитл, героиня знаменитой пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион». У ее тетки сначала украли шляпку, а спустя некоторое время ее кто-то убил. «Кто шляпку спер, тот и тетку пришил», – заявила барышня по этому поводу.

Наверное, тут нужно добавить, что в Англии уже лет семьдесят существует «Общество Ричарда Третьего», стремящееся восстановить доброе имя короля, ставшего жертвой черной легенды. Своей цели оно добивается самыми мирными средствами – публикацией статей и чтением лекций – и насчитывает около двух с половиной тысяч членов, среди которых есть и профессиональные историки.

Случилось так, что в 1980 г. деятельность этого общества стала предметом дискуссий в британском парламенте. Тогда там рассматривался любопытный закон, по которому можно подать в суд, если в кино, телепередачах и печатных изданиях образ человека, умершего на момент предъявления иска, был представлен ложным, клеветническим образом. Парламентариям было известно, что общество намерено воспользоваться этим законом, чтобы подать иск, и не один, о восстановлении доброго имени Ричарда Третьего, что вызвало бы длинные и запутанные судебные разбирательства. После долгого обсуждения парламент внес в закон изменение, неофициально названное поправкой Ричарда Третьего: подобные иски принимались только в отношении лиц, «умерших сравнительно недавно».

Именно это общество дважды в течение десятилетия добивалось от Вестминстерского аббатства, чтобы оно обратилось с ходатайством к королеве о позволении еще раз вскрыть гробницу и обследовать скелеты тех детей, которые могли быть принцами из Тауэра. Тогдашние методы исследований уже позволяли безошибочно определить и возраст, и пол. В аббатстве это предложение обсуждалось долго, мнения разделились, но в конце концов ходатайство подано не было.

После этого поражения члены Общества немного утешились, когда в 1984 г. на британском телевидении вышла программа «Процесс Ричарда Третьего». Историки и ученые других специальностей, участвовавшие в ней, откровенно склонялись к мнению, что Ричард в убийстве племянников невиновен. Со всей определенностью они не высказались. Ученые порой бывают большими дипломатами. Широко известна и уклончивость британцев в тех случаях, когда нужно дать четкий неоднозначный ответ.

– Как здоровье вашей супруги, сэр?

– Боюсь, сэр, она умерла.

Вердикт прозвучал так: «Скорее нет, чем да».

Ладно, хватит о Ричарде Третьем. Давайте поговорим о Генрихе Седьмом.

В первые годы своего царствования он старался налогов не повышать. Нет, вовсе не из благородства души. Откуда оно у Генриха?!

Этот король попросту опасался новых народных мятежей и отыгрывался на иностранных купцах. Сначала он повысил ввозные пошлины на все без исключения товары, что, в общем-то, не сам придумал. Однако потом Генрих ввел оригинальное нововведение уже собственного изобретения. Если в течение определенного срока иностранные товары оказывались непроданными, то их конфисковали в казну. Владельцы этого добра могли выкупить его по полной стоимости, но их денежки опять-таки шли королю. Легко догадаться, какой была в таких условиях купеческая прибыль, точнее, полное ее отсутствие.

Жаловаться было некуда. Постоянных посольств тогда не существовало, не говоря уж о торговых атташе, а функции министра внешней торговли в те патриархальные времена исполнял сам король.

Потом Генрих предпринял кое-какие шаги по развитию парламентской демократии. Заключались они исключительно в смене вывески. Прежде нижняя палата парламента представляла общины, именуемые бедными и покорными. Генрих повелел называть их высокомудрыми, высокочтимыми, достойными и осмотрительными. Тем эксперименты с демократией и завершились. Как-то так незаметно оказалось, что парламент стал занимать в управлении государством примерно такое же место, как Общество попечения о бездомных животных, если бы оно тогда существовало.

При Генрихе Седьмом страной стал управлять постоянно действующий Тайный совет, членов которого назначал исключительно король. Пять его членов составили так называемую Звездную палату, то есть высший королевский суд. Его прозвали так потому, что заседали эти люди в палате Вестминстерского дворца, потолок которой был расписан звездами. К смертной казни Звездная палата никого приговорить не могла – демократия на марше! – а вот к тюремному заключению или конфискации имущества, это пожалуйста.

Именно Генрих Седьмой первым из английских королей создал сильный отряд телохранителей. Его предшественники как-то обходились без такового. Он восстановил уничтоженную было Ричардом практику добровольных дарений королю крупных сумм. Под это дело было даже подведено вполне понятное теоретическое обоснование. Если у кого-то много денег и он спокойно тратит их на личные нужды, то уж тем более может добровольно, с песней поделиться со своим любимым королем. И вы знаете, людям приходилось это делать. В народе эта теория получила название «вилы Мортона», потому что ее придумал наш старый знакомый, тот самый епископ, в прошлом юрист.

Когда Генрих все же ввел новые налоги на войну с Шотландией, он получил восстание в Корнуолле. С ним в конце концов король справился, но трудов это потребовало немалых.

Кстати, очень легко определить среди нынешних жителей Корнуолла потомков древних бриттов, коренного населения полуострова. Их фамилии чаще всего начинаются с Тре-, Пол- или Пен-. Все эти слова являются кельтскими и означают соответственно «деревня», «заводь» и «вершина холма». «Пен» имеет еще значение «голова».

Именно при Генрихе Седьмом впервые в европейской истории появились самозванцы, выдававшие себя за принцев крови, сразу двое. История интересная, но я касаться ее не буду. Намерен написать отдельную книгу о самозванцах, не тех, которые, в общем, широко известны, а о полузабытых. Смею думать, чтение будет интереснейшее.

И наконец, именно при Генрихе изменилось титулование английских королей. Прежде к ним обращались «ваша милость», теперь – «ваше величество».

А вот теперь пора, наверное, сказать самое главное. Генрих Седьмой, сам по себе не особенно и примечательная личность, стал, без всяких преувеличений, этапной фигурой в истории Англии, последним, если можно так выразиться, стандартным королем.

Его преемник самым решительным образом изменил историю английской церкви, да и самой страны. Именно он повернул королевство на тот путь, продвижение по которому через двести лет превратило его в империю, над которой никогда не заходило солнце.

В истории Англии четко прослеживаются три этапа на пути к Великой Британии. Первый из них как раз и пришелся на правление Генриха Восьмого.