Эдит чувствовала себя новой луной, которая постепенно наполняется светом.

В какой-то момент нарастания осознанности она поняла, что в комнате есть и другие люди. Их лица были знакомыми, хоть она и не могла сказать, как именно. Они за нею отлично ухаживали, уж это она понимала. Волосы младшей медсестры, разговорчивой и неутомимой, были острижены коротко, как у новобранца. Ее лицо отличалось выразительностью, а лавандовые глаза сияли. Старшая медсестра почти ничего не говорила и была такой крупной, что от ее шагов сотрясался пол.

Почему она в постели? Эдит не могла вспомнить. Она точно не знала, где находится, хотя этот вопрос ее не очень беспокоил. На самом деле ее ничего не беспокоило. Совсем ничего.

Молодая медсестра покормила ее теплым молоком, смешанным с овсяной кашей, и вытерла подбородок. Старшая медсестра расчесала ей волосы – грубовато, но с добротой. Эдит позволила щетке тянуть ее голову. Ей нравилось ощущение движения туда-сюда. Она на мгновение закрыла глаза, а когда открыла их снова, в комнате стало тихо и лампы едва горели.

Возникло ощущение, будто кто-то сидит у нее на руке. Это было совсем не больно. Что-то вроде постоянного давления. Каждый раз, когда она пыталась поменять позу, конечности сопротивлялись. Уж не парализовало ли ее? Нет, она не чувствовала оцепенения. Только безразличие.

Прошли часы, прежде чем Эдит решила посмотреть, кто сидит у нее на руке, и велеть ему убираться, потому что рука начала болеть. Она повернула голову…

Третья медсестра, одетая в аккуратную накрахмаленную униформу, сидела у нее на плече, как в дамском седле. Напевая бессмысленную мелодию, медсестра достала клеймо для скота из ведра с красными углями. Она высунула язык и прикоснулась розовым кончиком к светящемуся железу. Зашипел пар, и медсестра отстранилась, бормоча и шлепая сухими губами.

А медсестра хоть понимает, что Эдит очнулась? Она попыталась спросить, почему та сидит на ней, но выдавила из себя лишь хрип, и этого хватило, только чтобы привлечь внимание медсестры. Та улыбнулась и погладила «больную» по руке. Это не понравилось Эдит. Она чувствовала, как волоски на коже становятся дыбом, как кровь пульсирует в пальцах. Она чувствовала вес собственной руки, и по какой-то причине – не получалось точно вспомнить какой – это ощущение ее печалило.

– На счет «три», – сказала медсестра, а затем прижала клеймо к мягкой коже ее плеча.

Боль была такая, словно Эдит пропихнули в отверстие для пуговицы.

Она проснулась с ужасным вздохом.

Миг спустя Волета оказалась рядом, схватила ее за руку и принялась заверять, что все хорошо. Она в постели, отдыхает, и худшее уже позади.

Эдит сразу же вспомнила о чувстве собственного достоинства. Она села, вежливо отказываясь от какой-либо помощи. Плечо пульсировало, но в целом она чувствовала себя здоровой.

– Который сейчас час?

– Немного раньше полуночи. Ты дремлешь уже два дня. Я не знаю, чем Сфинкс накачал тебя, но эта штука была посильнее рома.

Эдит потерла лицо:

– Капитан вернулся?

– Нет, – сказала Волета, слезая с кровати. Ей вдруг стало неловко, из-за того что сидела так близко к старпому. – Вы действительно не много пропустили. Байрон приходил каждые несколько часов, чтобы посмотреть на вас.

– Байрон осматривал меня? – Эдит поморщилась.

– Под наблюдением, конечно. Он измерял температуру, оттягивал веки и немного держал запястье. Однажды он принес пузырек с чем-то от Сфинкса, потому что вы стонали во сне. Мы вылили его вам в рот, и, похоже, это помогло. Вообще-то, он был великолепен. Я думаю, вы должны быть с ним повежливее.

Эдит была слишком ошеломлена, чтобы закатить глаза.

– Где Ирен?

– Она легла спать несколько часов назад. Мы по очереди наблюдали за вами. Есть хотите?

– Нет. – Она спустила ноги с кровати.

Воздух внезапно поредел. На мгновение Эдит решила, что падает в обморок, и, справляясь с головокружением, сделала несколько глубоких вдохов. Чуть придя в себя, она встала с кровати, держась за столбик, и отошла, ступая широко, но не очень-то уверенно.

Волета с беспокойством наблюдала за тем, как старпом бредет по комнате, пошатываясь, и вздохнула с облегчением, когда Эдит, не упав, подошла к скамейке возле туалетного столика.

Рассматривая отражение в зеркале, Эдит никак не могла отождествить увиденное с собой. Ее новая рука была безыскусной, как корыто. Изящество со всеми завитушками исчезло, на смену ему пришли громоздкие пластины и наплечник, который ни за что не поместится в рукав. Новый движитель был вполовину массивнее предыдущего.

– Совсем другая, верно? – проговорила Волета, чье отражение появилось в зеркале позади Эдит.

– Он сказал, что моя прежняя рука была предназначена для дипломатии и легких потасовок, а не для постоянных драк, для которых я ее применяла. Эта модель покрепче, – сказала Эдит, стукнув по руке. Та зазвенела тихо и гулко, как чугунная сковорода. – Никогда в жизни не мечтала о платьях, так что не стану по ним тосковать. Но я спрашиваю себя, взглянет ли хоть кто-то теперь мне в глаза, или они будут слишком заняты, таращась на… этот паровоз.

– Чушь. Не вижу ничего такого, что не смог бы исправить хороший шарф. – Девушка одернула ночную рубашку старпома, поправляя воротник. Один рукав рубашки отрезали, чтобы освободить место для механической руки, и платье висело криво вокруг шеи и груди. – Возможно, стоит попросить Сфинкса обновить ваш гардероб.

– Он сказал, что взял тебя под крыло. Можешь не притворяться. – Молодая женщина все еще смотрела на отражение Эдит, особенно на ее волосы, которые приподняла и собрала, изучая эффект с сосредоточенной гримасой. – Я не понимаю, почему ты на это пошла. Я не пыталась лишить тебя чего-либо. Я только хотела защитить тебя.

– Я на это пошла, потому что мы не можем продолжать делать врагами всех, кого встречаем, сэр. Ничем хорошим для нас это не закончится. Кроме того, я чувствовала себя узницей, а мне это не нравится.

– Почему ты продолжаешь называть меня «сэр», если не собираешься делать ничего, о чем я прошу?

Волета перевела взгляд с волос старпома на ее лицо в зеркале:

– Я знаю, что это конфликт интересов, но, думаю, до сих пор мы с ним очень хорошо справлялись. Вы отличный старпом, и я с нетерпением жду возможности выполнять ваши приказы на протяжении еще очень долгого времени.

– Однажды я привезу тебя к себе домой и познакомлю с отцом. Пусть увидит, что я не была самой не по годам развитой девушкой в целом мире.

Кто-то тихо постучался, а потом в приоткрытую дверь сунулись рога. Олень держал глаза закрытыми.

– Ты одета и выглядишь прилично? – шепотом спросил он.

– Самую малость, – сказала Эдит, поворачиваясь на скамеечке. – Входи, Байрон.

Просунув голову чуть дальше, олень вежливо уставился в угол комнаты, а не на женщин в ночных рубашках.

– Рад видеть, что ты проснулась.

– Да, можешь пойти и сказать Сфинксу, что он меня еще не убил.

– Я здесь не для этого. Сфинкс отправился за Сенлином. Он скоро поднимется сюда на лифте. Я рассчитываю, что ваш капитан вернется в течение часа.

Эдит закрыла глаза, чтобы лучше насладиться чувством облегчения.

– О, ради всего святого! Ну когда же ему возвращаться, как не посреди ночи! – сказала Волета, прижимая кулаки к бедрам. – Байрон, не мог бы ты приготовить чай? Я постараюсь разбудить Ирен. Мистер Уинтерс, не мне об этом говорить, сэр, но, возможно, пришло время принять ванну?

Эдит понюхала свои волосы, сделала суровое лицо, а затем с проблеском прежнего боевого духа заявила:

– Ладно, все пошли вон.

Ирен не уснула, лишь ненадолго отключилась, упав на кровать. У нее даже не хватило сил раздеться.

Уход за старпомом, пребывающим под воздействием обезболивающего, оказался легким делом, а вот то, что заменяло Волете нервное хождение из угла в угол, действительно утомило Ирен. Девушка неустанно гонялась за белкой по комнате. Она взбиралась на каминную доску и шла по ней, как по балке. Она совершала самые претенциозные кувырки, подвергая опасности каждую лампу, вазу и зеркало в комнате.

После двух дней мельтешения Ирен пожалела, что отговорила Волету от общения со Сфинксом. Но по крайней мере, она знала, что девочка в безопасности.

Едва задремав, Ирен проснулась, совершенно уверенная в том, что в комнате кто-то есть. Спокойная, словно ранняя пташка, она села и включила лампу у изголовья.

У дверей комнаты стоял Сфинкс: длинная тень под всплеском отраженного света.

– Чего ты хочешь? – спросил он звенящим шепотом.

– Чего я хочу? – повторила Ирен, вставая.

– Я слышал, ты сказал Волете, что хочешь поговорить со мной. Вот и я. Что тебе надо? – Сфинкс пересек древний ковер, длинная мантия волочилась следом, как кисть, полная чернил.

Ирен сделала все возможное, чтобы не казаться ни грозной, ни унылой, что было трудно, принимая во внимание обычное выражение ее лица. Получившаяся гримаса была не совсем любезной, но на лучшее рассчитывать не приходилось.

– Со мной что-то не так. Я хочу, чтобы ты это исправил.

– Сядь на кровать, пожалуйста. – Амазонка повиновалась, и Сфинкс подошел так близко, что плащ коснулся ее коленей. – Итак, – продолжил он, ощупывая железы под челюстью. Его руки встревожили Ирен. Они были слишком маленькими, словно детскими, но твердыми как камень. – Скажи мне, что нужно, выражаясь твоими словами, исправить.

Ирен прищурилась, глядя на свое лицо, растянутое поперек зеркальной маски:

– Ты врач?

Сфинкс помолчал.

– Нет, я намного лучше этого. Ты хорошо спишь?

Ирен сразу же решила, что будет отвечать на вопросы Сфинкса без раздумий. Она хотела быть честной, она хотела казаться честной.

– Иногда. Мне снятся плохие сны.

– Тебя чаще обычного бросает в жар или ты стала больше потеть?

– Да.

– Сколько тебе лет?

– Наверное, пятьдесят пять. Я не знаю.

– Все в порядке. Дни рождения – ужасная вещь. Я ни одного не праздновал вот уже по меньшей мере век. – Сфинкс повернул голову амазонки и заглянул ей в ухо. – Что еще?

– Я не могу управлять своим настроением. Я злюсь, а потом мне становится очень грустно.

– Ты обычно эмоциональна? – Сфинкс оттянул ей веко и осмотрел сосудистую сеть.

Ирен шмыгнула носом:

– Нет.

Сфинкс встал:

– Открой рот. Высунь язык. Хорошо. Теперь скажи: «А-а-а». Очень хорошо. Отлично. Позволь спросить, когда ты начала себя так чувствовать? Когда вы покинули порт Голла, может быть?

Ирен наклонила голову:

– Думаю, да.

– До этого у тебя было много друзей? Ты регулярно с кем-то общалась или у тебя были крепкие семейные узы?

– Я играла с детьми Финна Голла.

– Часто? Всякий раз, когда тебе хотелось?

– Нет. Только когда он позволял. Время от времени.

– В качестве награды? Звучит не очень по-дружески. Неужели больше никого не было?

– Нет, пока Сенлин не начал учить меня.

– Он тебе все еще нравится? Даже сейчас? Даже зная о слабости, которую он скрывал от тебя?

Ирен так прищурилась, что ее узкие глаза почти исчезли с лица.

– У всех есть слабости. Не у всех есть сильные стороны.

– Видимо, да. Ладно, у меня есть для тебя диагноз. Это не похоже на колотую рану или какую-нибудь локальную травму, боль от которой разливается во все стороны. На самом деле это нечто противоположное. Я думаю, все дело в климактерии.

Ирен растерянно моргнула. Какой еще «бактерии»? Впрочем, нет, Сфинкс произнес другое слово.

– Что это значит?

Сфинкс подался назад, его тень на оклеенной обоями стене сжалась. Он выглядел почти дружелюбно.

– Климактерий – то, что происходит по окончании детородного возраста. У некоторых из-за него случаются перепады настроения. Он может прерывать цикл сна или приводить к внезапному изменению температуры тела. Это вполне естественно, хоть часто и неприятно.

– Но я теряю самообладание. Я никогда раньше не теряла самообладания. Это все… климактерий?

– Нет, моя дорогая, я думаю, это все от потрясения. Ты ведь была головорезом Голла, верно? Его личным молотком, что было физически утомительно, однако не требовало долгих раздумий о других или о собственной совести, об эмоциональной привязанности. Теперь все изменилось. У тебя есть друзья. Не заемные, но настоящие. И хоть это весьма чудесно, оно вместе с тем и ужасно сложно. Ты впервые столкнулась с чувствами, которые нельзя ни придушить, ни отправить в нокаут. Тебе наконец-то есть что терять, и это пугает.

– Нет, со мной что-то еще не так, – сказала Ирен в глубоком разочаровании. Она хотела задушить этого человека-тень, расплющить о стену. – Я чувствую себя по-другому. Я не могу это объяснить. Я потянула мышцу в спине, делая приседания.

Сфинкс издал смешок, похожий на бренчание ключей тюремщика. Он похлопал Ирен по щеке, покрытой шрамами, и амазонка нахмурилась.

– Ты просто стареешь, моя дорогая. С этим ничего не поделаешь, увы.

– Как это ничего? Я согласна на новую спину! Новую руку! Дай мне ступню. Дай большой палец. Я возьму что угодно.

Большой овал Сфинксова лица повернулся туда-сюда – он величественно помотал головой:

– С тобой все в порядке. Физически ты в прекрасной форме. Может, еще лет десять будешь размахивать кулаками, если тебе этого хочется. А теперь прошу меня извинить. Мне надо проверить, как дела у вашего капитана.

Амазонка опустила голову. Она не могла вспомнить, когда чувствовала себя более подавленной.

– Выше нос, Ирен. Тебе еще предстоит сыграть свою роль, и это будет интересным испытанием для тебя. Действовать придется не кулаками, а сердцем.

Волета обнаружила Ирен сидящей на краю кровати, уткнув локти в колени и обратив лицо к ковру. Амазонка выглядела неподвижной и задумчивой, как статуя в парке.

– Ты проснулась. Мистер Уинтерс уже на ногах. Байрон говорит – капитан возвращается домой. Все будет отлично. – Когда Ирен не подняла головы и никоим образом не показала, что слышит чудесные новости, веселость Волеты сменилась тревогой. – С тобой все в порядке?

– Ты знаешь, что такое климактерий?

Волета пересекла комнату на цыпочках, словно могла таким образом смягчить деликатный момент.

– Знаю.

– А я не знала, – тихо проговорила Ирен. Она подняла взгляд, и ее лицо словно окаменело. – У меня никого не будет. Я останусь одна.

– О нет, Ирен. Пожалуйста, не говорит так. Бедняжка… – Волета обняла плечи амазонки, похожие на гору. – Я тебя люблю. Капитан тебя любит; Уинтерс тебя любит, и ты знаешь, как сильно Адам тебя обожал. Он следовал за тобою повсюду, как верный пес. Уверена, он ужасно по тебе скучает. Но я обещаю, что никогда тебя не брошу. Мы с тобой просто неразлейвода.

Амазонка вздохнула так глубоко, что Волета пошатнулась.

– Я тоже тебя люблю, – выдохнула Ирен.