Эдит отчасти ожидала предательства.

И даже подозревала, что она это заслужила. Не как преступник заслуживает наказания, но как засидевшийся гость, который испытывает на прочность все правила приличия и гостеприимства, заслуживает того, чтобы смущенный хозяин попросил его удалиться.

Она привыкла к лучшей жизни и лучшей компании, чем те, на которые имела право. И хотя они помогли забыть низменное существование, которое она вела под командованием Билли Ли, хотя они позволили ей притвориться, будто она может заслуживать восхищения и, возможно, даже привязанности, предательство Сенлина положило конец спектаклю.

Впрочем, справедливо ли было назвать это предательством? Разумно ли ожидать, что преданный и решительный муж откажется от воссоединения с женой в знак уважения к другу, навязанному судьбой?

Поскольку Эдит очень хорошо понимала Сенлина, она поспешила нацепить маску «отважной пиратки», когда он посмотрел в ее сторону и выражение его лица лишь подчеркнуло волевое решение.

– Прости, что я не уделил должного внимания твоим словам, – сказал он, – о том, что Сфинкс коварен и склонен к манипуляции. Ты была права – он чудовище.

Она едва не просияла от облегчения, когда Сенлин повернулся к Сфинксу и пылко продолжил:

– Хладнокровный искуситель! Предлагая ложный выбор, ведете себя так, словно вручили мне ключи от Башни. Мое воссоединение с женой никоим образом не зависит от вашей способности мучить нас. Не надо притворяться, что у меня есть в этом вопросе право голоса. Я не стану соучастником злодейства. Если я приму эти нелепые условия и брошу друзей ради жены, она увидит во мне бессердечного, бесчестного незнакомца. Если так вы обращаетесь с гостями, пожалуйста, укажите нам на дверь.

Сфинкс не спешил с ответом. Позади Сенлина, согревая ему спину, потрескивал и посвистывал говорливый огонь в камине. Фердинанд выпустил длинные струи пара из клапанов по обе стороны луноподобной физиономии.

Наконец Сфинкс сухо рассмеялся:

– Нет, ты совсем не похож на Ли. «Внучка Зодчего» при тебе?

Возмущение Сенлина перешло в растерянность.

– Прошу прощения?

– Картина Огьера с тобой или ты оставил ее на корабле? – Сфинкс начал двигаться взад-вперед по комнате. Его беспокойная «ходьба» действовала на нервы, но все-таки выглядела захватывающе. Сенлин предположил, что у Сфинкса миниатюрные ступни или жеманная походка; так или иначе, двигался он очень плавно.

– Вы имеете в виду «Девочку с бумажным корабликом»? Да, она со мной.

– Поищи цифру в правом нижнем углу картины.

Сомневаясь, что он мог упустить такую деталь, Сенлин развернул картину и изучил искомое место. К его огорчению, посреди мазков кисти и впрямь обнаружилась спрятанная цифра.

– Только поглядите… кажется, это тройка. Что она означает?

– Серийный номер. Всего их шестьдесят четыре штуки. По одной на каждый кольцевой удел. Это подарки Зодчего.

Сенлин вспомнил, как когда-то считал количество кольцевых уделов величайшей загадкой из всех. Теперь он узнал ответ на этот вопрос, но воспринял его с весьма слабым интересом.

– Кто такой Зодчий? Архитектор Башни? Ее строитель?

– Он бы никогда не назвал себя таковым. Большую часть того, что лежит внизу, построили ходы. А что касается архитекторов, их были тысячи, и десятки тысяч прочих мастеров и ремесленников. Зодчий считал себя кем-то вроде бригадира. – Сфинкс остановился под сенью иссохшего ясеня; свет из линзы, иссеченный листьями на узкие лучи, рисовал на его черном одеянии своеобразную галактику.

От количества пришедших в голову вопросов относительно того, что двигало Зодчим и почему он создал для человечества такое высокое обиталище, сложив уделы штабелем, Сенлин почувствовал себя инквизитором, но вместе с тем он не сомневался, что терпение Сфинкса имеет пределы, – и к тому же были другие, более конкретные вопросы, которые требовали ответа.

– Почему столько людей подделывают эту картину?

– В каком смысле?

– Я видел пять копий, запертых в клетке в Золотом зоопарке. И был еще Огьер – или самозванец, называвший себя Огьером, обезумевший от попыток воссоздать картину по памяти и эскизам.

– Пять, пять, пять… – пробормотал Сфинкс. – Уже пять.

– Возможно, самозванец нарисовал для него копии, – предположил Сенлин.

Ему показалось интересным, что Сфинкс так расстроился, узнав, сколько экземпляров картины есть у Марата. Это, по крайней мере, подтверждало подозрения Сенлина о том, что он обладает информацией, ценной для Сфинкса.

– Нет, я уверен, это не подделки. И даже не копии. Хотя они очень похожи, они совершенно уникальны; они являются частью серии. – Сфинкс вышел из звездного света и вернулся к огню.

– И на всех изображена девочка? В этом есть что-то маниакальное. И я не понимаю, почему все так стремятся обладать этими картинами. Есть ведь более великие произведения искусства, из-за которых можно препираться, – сказал Сенлин, отодвигаясь в сторону, чтобы освободить место у камина для этого странного человека, похожего на знак препинания.

– В основе отношения к этим картинам лежит всеобщая договоренность, потому-то люди и воспринимают их небезразлично. Поначалу Зодчий встречался с каждым, кто к нему приходил, выслушивал каждую жалобу и просьбу – он был довольно общительным, в особенности когда впал в маразм, – но это было просто неосуществимо. Людей оказалось слишком много, чтобы держать двери открытыми. Уже тогда существовали те, кто причинил бы ему вред, дай только возможность. Так и появились картины. Зодчий выдал каждому уделу по одной – с наказом, что только человек с картиной сможет с ним встретиться. Они были чем-то вроде символа.

– И их нельзя было подделать?

– Нет. Таков гений Огьера и гениальная задумка, лежащая в основе серии. Они абсолютно незаменимы и неповторимы.

– Ну, я удивлен, что он не предвидел последствий собственной скупости в раздаче пропусков политически влиятельным людям и волшебникам от науки. Конечно, люди вроде комиссара Паунда забрали картины себе. Разве Зодчий не понимал, что он узаконивает – если не делает совершенно необходимым – правление тиранов?

– Нельзя возлагать на Зодчего ответственность за несправедливости, совершенные правительствами, которые он не назначал. Он был инженером, а не политиком. Он никогда не хотел иметь ничего общего с политикой.

– Значит, его больше нет среди нас?

– Нет, нет, нет. – Большое пятно света от зеркального лица Сфинкса медленно проползло по стене, когда он повернулся. – Зодчий давно скончался. Я продолжаю его труд, как могу, но во многих кольцевых уделах забыли и про него, и про его внучку, и про обещания, которые когда-то дали.

– Раз уж вы продолжаете его труд, можно предположить, что вы могли бы рассмотреть мое предложение. У меня ведь, в конце концов, его символ. – Сенлин помахал картиной, которую опять свернул, после чего вернул в нагрудный карман.

– Это больше, чем просто символ, мистер Сенлин, – сказал Сфинкс. – Но да, давайте ради продолжения беседы притворимся, что у вас есть право ко мне обратиться, – и что же вы предлагаете?

– У меня есть основания полагать, что кое-кто затеял революцию, которая, если она состоится, может нарушить равновесие. Я – впрочем, не я один, а мы все – не понаслышке знаем об этом заговоре, и, думаю, вам это будет интересно.

– Вы говорите о Люке Марате.

– Да. Я знаю, сколько у него людей, сколько оружия. Я знаю, что он фактически захватил целый кольцевой удел и прорвался на Черную тропу. Я разговаривал с ним и узнал его кредо. Я смотрел ему в глаза и оценил его решимость.

– Хорошо, продолжайте. Расскажите мне все.

Сенлин подавил желание улыбнуться – он почувствовал, что ему удалось поймать Сфинкса на крючок.

– Нет, сперва мы должны прийти к соглашению. Я расскажу вам все, что знаю, но сначала вы должны рассмотреть наши скромные просьбы. Наш корабль нуждается в ремонте…

Сфинкс перебил его, взмахнув затянутой в перчатку рукой:

– Давайте не будем преуменьшать факты. Ваш корабль нуждается в надгробной речи.

– Он был способен летать, прежде чем ваша железная пиявка съела паруса.

– И это все?

– Во-вторых, я прошу предоставить рекомендательное письмо, которое гарантирует нам благоприятный прием в Пелфии, а также любые имеющиеся у вас сведения о местонахождении Марии. И наконец, я прошу вернуть мистеру Уинтерсу ее руку вместе с запасом горючего, как только конечность отремонтируют.

– Как-то дороговато для обмена на информацию, которой я, вероятно, уже владею. Одно только восстановление вашего корабля будет стоить целое состояние.

– В настоящее время наше финансовое положение не особенно благополучно, – сказал Сенлин, хотя подтекст был ясен: они на мели. – У нас в некотором роде денежное затишье. – И еще они были не особенно хорошими пиратами. – Я готов рассмотреть встречное предложение.

– Ах, замечательно. Детали. Моя любимая часть. – Сфинкс хлопнул в ладоши и не разъял их, словно поймал муху. – Байрон, неси свой стол.

Олень ненадолго вышел из комнаты и вернулся с неглубоким ящиком, подвешенным к шее на ремне. Он был бы похож на продавщицу апельсинов, не будь так исполнен благоговения, словно лакей, несущий корону. На висячем столе помещалась черная пишущая машинка и два лотка для бумаги; в одном были чистые листы, другой ждал наполнения. Байрон заправил бумагу в валик, вознес над клавишами длинные, грациозные пальцы и стал ждать диктовки.

Сфинкс заговорил, и Байрон принялся так быстро печатать, что воздух вокруг зазвенел от заданного им ритма.

Сенлин не оставил условия Сфинкса без комментариев. Он выдвинул собственные, к которым Сфинкс добавил новые оговорки, которые потребовали от Сенлина противодействия, которое спровоцировало ответ Сфинкса. В ходе этой перепалки на свет рождался контракт.

Сфинкс настаивал, чтобы ему разрешили допрашивать всех членов команды по отдельности, без свидетелей и в свое удовольствие, пока он не убедится, что узнал все о якобы разгорающейся революции.

Допустимо, но лишь при условии, что во время этих бесед он не попытается принудить допрашиваемых к какому-либо хирургическому или механическому изменению их персон.

Допустимо, но с пониманием того, что воздухоплаватели «Каменного облака» вольны сами заинтересоваться дарами Сфинкса, и в этом случае капитан и старпом не будут возражать или вмешиваться.

Допустимо, но при условии, что капитан или старпом смогут просмотреть любые получившиеся в итоге контракты до их подписания.

Допустимо, но…

Сначала Сенлин чувствовал себя относительно умным. Он отстаивал свои интересы перед превосходящим интеллектом, который, очевидно, был более опытен в юридических документах. Он держался, хотя не мог представить себе суд, который мог бы претендовать на какую-либо юрисдикцию над Сфинксом. В распоряжении этого человека была армия механических зверей! Но это не имело значения, потому что на данный момент Сенлин отстаивал свои интересы.

Почти наверняка.

Конечно, без компромиссов не обойтись. Лишь владение картиной придавало его словам хоть какой-то вес, но, если бы Сфинкс решил забрать артефакт, Сенлин не смог бы сопротивляться. Фердинанд разрешил бы любой спор в одно мгновение.

Таким образом, Сенлин признал, что корабль нуждается в капитальном ремонте, довольно дорогом, и было бы разумно для него и команды сделать Сфинксу одолжение в ответ. Сенлин не мог отказаться. Ему было совершенно ясно, что этот человек – не какой-нибудь возвышенный филантроп. Сфинкс был бизнесменом.

Эдит наблюдала, как Сенлин сдает позиции, с тревогой и толикой гнева. Она пыталась его предупредить, но Том был слишком занят, изображая храбрость, и не прислушался. А как спорить с мужчиной, за которым повсюду следует призрак жены?

Когда Сенлин внезапно согласился, что он, не переставая с энтузиазмом искать воссоединения с женой, чуточку пошпионит для Сфинкса, Эдит не смогла сдержать стон.

Байрон перестал печатать как безумный. Сфинкс и Сенлин умолкли и посмотрели на нее, ожидая каких-то слов. И ей действительно захотелось что-нибудь сказать, но она не знала, что именно. Она не хотела быть той, кто лишит Сенлина возможности разыскать жену.

Эдит все еще размышляла, а двое мужчин уже возобновили переговоры, перебивая друг друга: их слова путались, когда Сенлин признавал, протестовал и снова уступал, пока наконец все не кончилось, страницы не были сложены аккуратной стопкой и подписаны все до единой.

Конец.

Эдит с трудом в это верила и спрашивала себя, понимает ли Сенлин, что именно произошло. Теперь они все работали на Сфинкса. И виновата в этом она. Она привезла их сюда. Она могла отказаться. Вместо этого она закончила грязную работу капитана Ли за него. Она завербовала друзей.

Все это время Волета развлекалась. Сперва она наблюдала, как Байрон тарабанит по клавишам пишущей машинки, словно бьет в барабан. До чего же он высокомерный! Один раз бедолага-олень встретился взглядом с Волетой, вздрогнул и больше не смотрел в ее сторону. Ей очень хотелось изучить ходячий локомотив, но тот стоял за спиной, и она не смела крутиться, пока Ирен держала ее за руку. Все еще держала. Это было абсолютно нелепо, и, как только ей удастся вставить словечко – судя по тому, как увлеклись капитан и Сфинкс, надо чуток подождать, – она заявит решительный протест, изобразив пукающий звук или бросив ботинок. «Я на такое не подписывалась!»

И в эту тяжелую минуту Волета решила залезть на дерево. Это было милое дерево – такое, на котором приятно полежать, и листья на нем напоминали густую щетину у нее на голове.

Впрочем, нет, не совсем так. Это было старое, почтенное дерево. Листья его были тонкими, на ветках выделялись наросты. Она не должна на него залезать. Она может его повредить. Лучше пусть себе гниет спокойненько. Хотя Волете пришло в голову, что дерево всю жизнь наблюдало, как в камине горят его собратья. О, это наверняка была самая настоящая пытка!

Возможно, оно не просто растет тут само по себе; возможно, ему одиноко. Разве уважающее себя дерево не готово рискнуть потертой корой, одним-двумя потерянными листочками ради того, чтобы им с любовью насладился хороший древолаз? Ну конечно готово. И вообще, нет ничего лучше для дерева, чем когда на него кто-нибудь залезает.

Волета посмотрела на амазонку и улыбнулась, как будто проделала ловкий трюк, поймав цветок зубами.

Ирен нахмурилась.

Затем Сфинкс привлек внимание громкой фразой:

– Итак, что мы будем делать с вашей зависимостью от белого крома, капитан Томас Мадд Сенлин?

– Простите? – удивился Сенлин.

Адам думал о дневнике капитана Джорама Браге. Тот подспудно сопровождал размышления на любую тему. После пира на корабле он не переставал мечтать о реках серебра и золотых берегах где-то на вершине Башни.

Но потом Сфинкс объявил, что капитан Томас Сенлин подсел на крошку, и Адам целиком и полностью сосредоточился на происходящем в комнате.

Те зависимые, с которыми довелось пересечься в Новом Вавилоне, его не заботили. Они были неудачниками, которым уже не помочь. Финн Голл охотно нанимал крошкоманов, потому как они ради денег готовы были на что угодно. Вопросов не задавали. Не пытались постоять за себя. Крошка делала их мечтательными, рассеянными и странными. Капитан, с точки зрения Адама, был не таким.

Ну… не совсем.

Адам вздохнул с облегчением, когда Сенлин принялся защищать свое имя от «фальшивых обвинений безликого параноика», утверждающего, будто он все время находится под воздействием белого крома. Ничего подобного! Он трезв, и мысли его прямы, как Башня. Но Сфинкса протесты Сенлина не убедили. Он обратил внимание капитана на четырнадцатую страницу третьего раздела их контракта, где было предусмотрено, что «все договорные обязательства надлежит исполнять в состоянии абсолютной и неоспоримой трезвости». Капитан немедленно согласился подвергнуть ясность своих мыслей какому угодно испытанию.

– Замечательно, – провозгласил Сфинкс. – Принесите мне, пожалуйста, книгу из библиотеки.

– Нет проблем. Мне нравится просматривать чужие книги. Они многое говорят о человеке.

Эдит во второй раз застонала.

– Она бездонная, Том! – не сдержавшись, воскликнула она. – У этой библиотеки нет дна.

– Бездонная, говоришь? Ну, как бы там ни было, я согласился принести книгу – и, клянусь, я ее принесу. – Сенлин снова повернулся к Сфинксу. – Но мы так и не решили вопрос с контрактом мистера Уинтерса. Поскольку я делаю вам одолжение, возможно, вы могли бы ответить тем же и освободить Эдит от кабальной сделки, к которой вы ее принудили, пока она была на грани жизни и смерти.

Сфинкс выровнял стопку листов с контрактом, постучав ею о каминную полку.

– Нет, – сказал он.