XXVIII. Зора Рах Нам Псаррион

Убаюканное легкими ветерками, слишком нежными, чтобы потревожить его поверхность, зачарованное озеро Равари дремало под луной в сладком напоенном ароматами теплом воздухе в предрассветный час. По глади озера плавали волшебные кораблики светлячков. К озеру спускались леса, а над ними в лунном свете возвышались огромные таинственные горы. В ночной дали вырисовывались пики Коштры Пиврарки и девственные снега Ромшира и Коштры Белорны. Было тихо, не было слышно ни порхания птиц, ни шороха крадущихся зверей, только песня соловья в оливковой роще возле павильона царицы у восточного берега летела к звездам. Его песня была не похожа на обычные трели в земле смертных, а словно заклинала духов воздуха, придавала колдовские чары единению священной ночи с бессмертными богами, доводя до совершенства и саму ночь, и ее голоса и огни.

Занавеси на входе в павильон раздвинулись, пропуская царицу, воспитанницу богов. Она остановилась на пороге, как видение, глядя на лордов Демонланда, Спитфайра и Брандока Даха, которые лежали, завернувшись в плащи, вместе с Гро, Зиггом и Астаром на росистом откосе над озером.

– Спят, – прошептала она. – Так же, как и он внутри вкушает сон перед рассветом. Мне кажется, что только в благородной груди сладкий сон может нежиться перед великими событиями.

Как лилия, как лунный луч, проникший сквозь крону замершего в ночи дерева, она стояла, подняв голову к звездам. Воздух был пронизан серебряным сиянием луны. И она стала тихим голосом возносить молитву вечным богам, называя их священными именами: сероглазой Палладе, Аполлону, быстроногой охотнице Артемиде, Афродите, царице небес Гере, Аресу, Гермесу и чернокосой Потрясательнице земли. Она не побоялась обратиться к Тому, кто обитает за занавешенным порогом между Ахероном и Летой и подчиняет своей воле дьяволов преисподней, и к великому Отцу всего сущего, для кого время от начала до наших дней – всего лишь капля в океане вечности. Она искренне молилась священным богам, прося их, чтобы по их милости полет гиппогрифа на сей раз не стал крушением, как когда его оседлал невежда себе на погибель, а вознес героя с чистой совестью и непоколебимой решимостью к заветной цели, как доселе не бывало.

На востоке за снежной стеной Ромшира открылись врата дня. Спящие проснулись и встали. Из павильона донесся шум. Они повернулись, широко раскрыли глаза и увидели, как из-за занавесей вышел только что вылупившийся, неуверенный и бледный, как предрассветное небо, крылатый конь. Джасс шел рядом, положив руку на сапфировую гриву. Гордо и уверенно он приветствовал царицу и друзей. Они не произнесли ни слова, лишь по очереди пожали ему руку. Настал час. Едва день, восстав с восточных снежных полей, прогнал с небес ночь, дикий скакун окреп и почувствовал неудержимое стремление взлететь. Он сиял, словно свет рвался у него изнутри, принюхивался к утренней свежести, ржал, топча траву задними копытами и раздирая ее когтями передних ног. Джасс погладил его по шее, проверил, крепка ли узда, которую он еще в павильоне надел на коня, убедился в прочности застежек на своей броне, расстегнул ножны большого меча. И тут взошло солнце.

Царица сказала:

– Помни, что только когда ты увидишь своего брата в настоящем образе, это не будет иллюзией. Всему остальному не верь. Всемогущие боги да охранят и утешат тебя.

Тут гиппогриф, словно обезумев от яркого света, рванулся, как дикий конь, распростер радужные крылья, встал на дыбы и взлетел. Но лорд Джасс успел вспрыгнуть на него, и железной хваткой сжал коленями бока. Земля стремительно отдалялась. Озеро и острова стали маленькими, царица и спутники сначала были, как игрушки, потом превратились в точки, потом их совсем не стало видно. Крылатый конь поднимался ввысь по спиралям, земля и небо качались, как чаши с вином. Перед Джассом раскрылись бесконечные просторы воздуха, и приняли его в горнее одиночество. Вдруг небо перед ними закрыла белоснежная пушистая туча. Ее белизна становилась все ярче, пока они не вошли в нее, а когда они к ней прикоснулись, сияние пропало, их окружил серый туман, он густел и темнел, и в нем становилось все холоднее, пока они не вынырнули из него с противоположной стороны в синеву и золото света. Некоторое время конь летал без определенного направления, только все время выше. Потом, наконец, подчинился мастерству наездника и послушно понес Джасса на запад. Они в последний раз оставили далеко внизу озеро Равари и помчались в отступающую к западным пещерам ночь, словно догоняя ее. Становилось все темнее и темнее, пока в зловещих сумерках, а потом во мраке не скрылись пики вокруг озера Равари, и вся земля Зимьямвии с ее долинами, вьющимися реками, горами и зачарованными лесами. В верхних слоях воздуха ожили зловещие видения: столкновения великих войск, драконы, дикие звери, кровавые и огненные полосы, пылающие кометы, и прочие бесчисленные провозвестники бед. И стало так холодно, что руки и ноги Джасса онемели, а усы обледенели.

И наконец, перед ними встал до сих пор скрытый от глаз пик Зоры Рах, огромный, одинокий, черный и скованный холодом. Они летели все выше, а он словно продолжал расти, возвышаясь в стылой пустоте над ледниками Псарриона. Джасс, не отрываясь, смотрел на гору, ветер бил ему по глазам, пока не полились слезы, но было слишком далеко, чтобы можно было хоть что-нибудь рассмотреть. Он ждал, что увидит медную крепость, огненный венец, охрану, но Зора, как темная царица ада, считала ниже своего достоинства показываться самонадеянным взглядам смертных и скрывала свою страшную красоту под пеленой грозовых туч. Они все летели, а серый туман сгущался, пока не закрыл небо над ними. Джасс сунул руки под плечи гиппогрифу, туда, откуда росли крылья, пытаясь хоть так немного согреться. Было так холодно, что глазные яблоки замерзали, но боль от этого не шла ни в какое сравнение с более жутким чувством, какого он доселе не испытывал: смертельным ужасом одиночества в пустом пространстве, сжимавшим сердце.

Наконец, они смогли приземлиться на черную обсидиановую скалу несколько ниже тучи, которая окутала вершину. Гиппогриф съежился на крутом склоне и повернул голову к Джассу. Джасс почувствовал, что его конь дрожит. Он прижал уши, в глазах был страх.

– Бедняга, – проговорил Джасс. – В трудный путь я тебя завлек, а ты ведь только что вылупился.

И лорд сошел с коня. В тот же миг гиппогриф его покинул. С отчаянным ржанием он взмахнул крыльями и скрылся внизу в тумане, помчавшись на восток, в мир жизни и солнечного света.

А лорд Джасс остался один в царстве страха, мороза и жуткой печали, под черными предвершинными скалами Зоры Рах.

Настроив, как говорила ему царица, весь свой разум на единственную цель, и собрав все силы, он повернулся лицом к застывшему утесу. Он взбирался на него, туман сгущался, он мог видеть лишь на десять шагов впереди и вокруг себя. То, что он видел, было так страшно, что менее решительный, наверное, заколебался бы и сошел с пути: отвратительные злые духи и адские горгоны, грозящие смертью. Но Джасс, сцепив зубы, полез прямо на них и прошел сквозь них, они были бесплотны. Поднялся жуткий крик:

– Кто из смертных смеет тревожить наш покой? Покончим с ним! Позвать сюда василисков! Зовите Золотого василиска, который сжигает все, что видит! Зовите Звездного василиска, он погубит все живое! Зовите Кровавого василиска, от прикосновения губ которого остаются лишь кости!

От этих голосов кровь в жилах стыла, но Джасс продолжал взбираться, говоря себе:

– Все лишь иллюзия, кроме того, о ком она говорила.

И все пропало, осталась ночь и тишина, и холод, а скалы становились все круче, и лед все опаснее. Лезть было трудно, как на стены Эмшира, которые они преодолели с Брандоком Дахом два года назад, где он встретил и убил чудовищную мантикору. Несколько часов в холодной и черной ночи длился медленный подъем. На Джасса навалилась страшная усталость, он уже еле шевелил членами и был близок к смерти, когда, наконец, попал в засыпанный снегом желоб, где смог пересидеть до наступления дня. Он не спал, боялся, что холод его убьет, пытался шевелиться, топать ногами и растирать руки и ноги. А усталость его была такова, что о смерти он думал, как о желанном избавлении от мук.

На смену холодной ночи пришло холодное утро. Туман из черного стал серым, над ним открылись заснеженные скалы, мрачные, молчащие и мертвые. Джасс усилием воли заставил замерзшие члены двигаться, чтобы продолжать подъем, и увидел страшную картину: молодой негр в шлеме и доспехах из темной стали, с выпученными глазами и белозубым оскалом держал за шею коленопреклоненную юную красавицу, которая с мольбой хватала его за ноги, а он размахивал шестифутовым копьем, готовясь лишить ее жизни. Увидев лорда Джасса, дева жалобно возопила, зовя его по имени:

– Сжалься, лорд Джасс из Демонланда, победивший ночь, остановись на мгновенье на своем пути и избавь бедную несчастную деву от жестокого тирана! Ты побеждал королевства, неужели тебе не хватит храбрости, чтобы одолеть его? Докажи, что ты благороден, и будь благословен навеки!

Из самого его сердца вырвался стон, и он схватился за рукоять меча, с желанием исправить зло, но при этом движении вспомнил о дьявольских кознях этого места, и о своем брате, и прошел мимо. Он успел увидеть, как жестокий убийца ударил копьем нежную деву и проткнул ей вены на шее, она упала и умерла, залитая кровью. Джасс быстро дошел до конца желоба и, оглянувшись, увидел, как негр и дева превращаются в двух свивающихся змей. Он был потрясен и одновременно радовался, что избежал злой силы, которая могла его заманить.

Туман опять темнел, и сильнее давил ужас, обитавший в воздухе вокруг этой горы. Джасс в великой усталости смог присесть на снежный ком, когда увидел, как некто ползет по скале, цепляясь ногтями за камни и снег, оставляя за собой кровавый след. И услышал хриплый голос, умоляющий его не идти дальше, а поднять несчастного и отнести его к подножью горы. На мгновение Джасс заколебался между жалостью и долгом, но пошел вперед. Тогда голос закричал:

– Остановись, я твой брат, кого ты ищешь! Король колдовским искусством дал мне другое обличье, чтобы обмануть тебя. Ради любви ко мне, помоги!

Голос напоминал голос Голдри, но был слабее. И лорд Джасс снова вспомнил слова царицы Софонисбы, предупреждавшей его, что только настоящему образу брата можно верить. И он подумал, что это опять иллюзия, и сказал:

– Если ты в самом деле мой дорогой брат, прими свой образ.

– Не могу, пока ты не спустишь меня на землю! – закричал голос Голдри Блажко. – Если ты этого не сделаешь, будешь проклят навеки!

Сердце лорда Джасса разрывалось от жалости, сомнений и потрясения при звуках родного голоса, но он ответил:

– Брат, если это действительно ты, то потерпи, пока я преодолею эту гору и войду в медную башню, которую видел во сне, чтобы убедиться, что ты не там, а здесь. Тогда я вернусь и спасу тебя. Но пока я не увижу тебя в настоящем обличье, я не должен ничему верить. Я добрался сюда с дальнего края земли, чтобы тебя освободить, и не стану ставить на сомнительную карту, стольким уже пожертвовав и столько опасностей преодолев ради тебя.

Ему было очень тяжело, но он снова упрямо взялся рукой за скользкую черную скалу. Жуткий голос завопил:

– Радуйтесь, этот смертный сошел с ума! Радуйтесь, он не настоящий друг, он бросил брата в беде!

Но Джасс уже карабкался дальше, а оглянувшись, увидел ужасного змея. И он возрадовался, если только можно радоваться на вершине отчаяния.

Силы у него почти иссякли, когда подошел к концу еще один день, и он преодолевал последние скалы под пиком Зоры. С рожденья он жадно пил из источника жизни, радости и славы, и был счастлив, а теперь душу его охватил еще больший ужас, чем за день перед восхождением на Зору, когда он летел через тьму в стылой пустоте со зловещими видениями.

Когда он дошел до огненного круга у вершины, то был уже выше страха и желания жить. Он вступил в огонь, как на порог собственного дома. Синие языки чародейского пламени гасли у него под ногами. Бронзовые врата были распахнуты. Он вошел в них, поднялся по медной лестнице и оказался на верхнем ярусе башни из своего сна. Как во сне, он увидел того, ради которого перешел границу жизни и смерти: лорда Голдри Блажко, одиноко сидевшего на неосвященных высотах Зоры. Он был в точности таким, как Джасс его увидел в ту давнюю ночь в Коштре Белорне. Он полусидел на медной скамье, опираясь на локоть, подняв голову и устремив взгляд в пустые глубины пространства, куда не доходил звездный свет, как будто в ожидании конца времени.

Он не повернулся в ответ на приветствие брата. Джасс подошел к нему и встал рядом. Лорд Голдри Блажко даже не моргнул. Джасс заговорил и тронул его руку. Рука была твердой и влажной, как земля. Холод, исходивший от нее, проник в тело Джасса и ударил его в сердце. Джасс сказал себе:

– Он мертв.

Сумасшедший ужас охватил его. Он стал озираться вокруг. Туча поднялась с пика и зависла над голыми камнями, присыпанными снегом. Холодный воздух казался дыханием могилы. Огромная туча, снег, лед, молчание, одиночество, бесцветность. Здесь, в горах мертвых, открылось дно мира, где была единственная истина: Ничто.

Чтобы прогнать ужас из души, Джасс стал перебирать в памяти картины своей счастливой жизни на земле: то, что он больше всего любил; самых дорогих его сердцу мужей и жен; битвы и победы юных лет, праздники в Гейлинге, золотые полдни под соснами Западного Пограничья; выезды на утреннюю охоту на плоскогорьях Миланда; день, когда он впервые оседлал коня, это было весной на поляне с цветущими примулами, его загорелые ножки были тогда не длинней теперешнего предплечья, лошадь шла рысью, отец придерживал его за ногу и показал старый дуб, где жили белки.

Он пригнулся, словно заслоняясь от удара. Ему казалось, что внутри него рождается крик:

– Ты ничто! Все твои желания, воспоминания, любовь и мечты – ничто. Мертвая вошь – что-то, а ты – ничто. Все есть ничто: земля, небо и море, и все, что в них. Не утешайся иллюзией, что когда тебя не станет, все проживет свой срок, а потом звезды и месяцы вернутся, люди постареют и умрут, новые мужи и жены будут жить и любить, и тоже умрут и будут забыты. Ибо ты превратишься в угасшее пламя, и тебе будет все равно. Все земное и небесное, прошлое и будущее, пространство и время, бытие и небытие для тебя станут ничем. Ибо ты сам навсегда превратишься в ничто.

И лорд Джасс громко закричал в агонии:

– Если меня швырнут в Тартар, отдадут черным адским фуриям, чтобы меня ослепили и окунули в кипящее озеро, все равно останется надежда. Но ужасное Ничто не оставляет ни надежды, ни жизни, ни смерти, ни сна, ни пробуждения! Навсегда.

Неизвестно, сколько времени лорд Джасс пребывал в такой черной безысходности, но поднять голову его заставили звуки плача и стенаний. Он увидел плакальщиц в траурных одеждах, идущих друг за другом по медному полу. Они оплакивали смерть лорда Голдри Блажко, перечисляли все его славные подвиги, возносили хвалу его красоте и доблести, благородству и силе. Протяжные женские голоса вызволили душу лорда Джасса из всеуничтожающей пустоты, и сердце его смягчилось, даже слезы выступили. Он почувствовал, как кто-то прикоснулся к его руке, и увидел, как из-под тени траурного капюшона на него смотрят кроткие глаза, увлажненные слезами. Женский голос проговорил:

– Сегодня поминают лорда Голдри Блажко, который умер год назад. Мы такие же заключенные, как и он, и мы его оплакиваем, и будем поминать каждый год, пока наша жалкая жизнь не пресеклась. А по тебе, славный лорд, мы поплачем еще горестнее, ибо твои великие труды увенчались ничем, твое честолюбие неудовлетворено. Но очнись, успокойся на время, ибо, где бы ты ни был, конец пути определяет судьба, и на дороге смерти королей нет.

Лорд Джасс почувствовал, как сердце в нем умирает от горя и отчаяния, и не противился, когда она взяла его за руку и свела по медной лестнице во внутренний покой, где воздух был напоен ароматами, и мерцали светильники. Ему показалось, что тревоги жизни отдаляются от него, превращаются в невнятный ропот, а от ужаса пустоты остается лишь пустое воображение. В благовонном покое его чувства притупились. Он обернулся к своей проводнице, а она вдруг сбросила траурный плащ. Она стояла перед ним, раскинув руки, ее обнаженное тело обещало любовь и наслаждения.

Он чуть не прижал к груди это воплощение очарования. Но судьба, или великие боги, или собственная сила духа вновь пробудили в его одурманенном мозгу осознание великой цели. Он резко отвернулся, бросившись прочь от очередной приманки, которая должна была его уничтожить, и поднялся на крышу башни, где его брат сидел, как мертвый. Джасс схватил его за руку:

– Скажи мне слово, родич! Это я, Джасс. Перед тобой Джасс, твой брат.

Но Голдри не пошевелился и не ответил.

Джасс посмотрел на руку, лежащую в его руке. На ней были точно такие же ногти, как у него, и волоски на тыльной стороне. Он отпустил руку, и она безвольно повисла.

– Нет сомнения, – сказал Джасс, – что ты неким образом окоченел, и твой дух и рассудок заморожены в тебе.

Говоря так, он пристальнее всмотрелся в глаза Голдри, еще раз потрогал его руку и плечо. Никакого движения. Он схватил Голдри за руку и рукав, и попробовал заставить его подняться со скамьи, тряся его и громко выкрикивая его имя:

– Скажи хоть слово брату, который прошел весь мир, чтобы тебя найти!

Но Голдри был мертвым грузом в руках брата. Джасс сказал:

– Если ты мертв, то и я не жив. Но пока я не узнаю точно, что ты мертв, я не считаю тебя покойником.

Он сел на скамью рядом с братом, взял его руку в свою и осмотрелся. Вокруг была полная тишина. Спустилась ночь. Спокойное сияние луны и бледный свет мерцающих звезд сливались с неверными огнями, окружающими вершину. Ад больше не засылал к нему своих выходцев, и после того как он во внутреннем покое стряхнул с себя чары последней иллюзии, он не видел никого, кроме брата своего Голдри. Сердце справилось с ужасами, от них остался только холод, который может на мгновение прервать дыхание, как у пловца, нырнувшего в ледяное море зимой.

Спокойно и упорно сидел лорд Джасс возле брата, вторую ночь без сна, потому что не смел заснуть в этом проклятом месте. Но он радовался, что нашел брата, пусть без признаков речи, зрения и слуха. Он не думал о своей страшной усталости. Он подкрепился амброзией, которую ему дала в путь царица, потому что справедливо считал, что для выполнения следующей задачи понадобится вся телесная сила.

Когда настал день, он поднялся, взял брата на спину и понес его через медные врата и через пламенный заслон, а потом стал медленно спускаться по северному гребню над ледниками Псарриона. Весь день и всю ночь, и следующий день они провели на горе, сам Джасс был утомлен до полусмерти, когда за час или два перед концом второго дня достиг морены. Но, несмотря на усталость, сердце его ликовало, ибо он совершил великий подвиг. Ночь он провел со своей ношей в роще земляничных деревьев под крутым подножьем горы, примерно в десяти милях от западного берега Равари.

Как только Джасс спустился с закоченевшим братом с горы, тот стал оттаивать, и скоро смог двигаться и ходить, но не говорил ни слова, и взгляд его был застывшим, словно он смотрел куда-то вдаль сквозь то, что его окружало. Джасс упрямо шел вперед, и к вечеру последнего дня пути его встретили Спитфайр и Брандок Дах, которые две ночи ждали с лодкой в условленном месте. В душе они очень встревожились и боялись, что лорда Голдри Блажко нельзя будет исцелить, что из плена удалось вернуть лишь бренное тело без души.

Они переплыли озеро и поспешили с Голдри к Софонисбе. Она встретила их на лужайке у павильона. Царица словно знала заранее, что произошло с Голдри, и какое средство требуется для исцеления, так что сразу взяла лорда Джасса за руку и сказала:

– Тебе предстоит сделать еще кое-что, чтобы полностью его освободить. Ты выдержал ужасы, которые не под силу обычному смертному, и увенчает твой подвиг то, без чего все бесполезно, так же как сам твой подвиг был бы бесполезен без того, что есть в тебе. Во мне есть лишь одно, и я отдаю его тебе с чистой душой.

Говоря так, она заставила лорда Джасса наклониться так, чтобы она могла поцеловать его в губы. Она подарила ему нежный и спокойный поцелуй, и произнесла:

– Передай его милорду брату твоему.

Когда Джасс передал брату ее поцелуй, она сказала:

– Теперь возьмите его, милорды. Я стерла страшную память из его сердца. Возблагодарите за него великих богов.

После этого лорд Голдри Блажко, очнувшись от тяжелого сна, увидел их и прелестную царицу, и красоту прохладного озера. И радость переполняла их сердца весь следующий день.