XVI. Миссия леди Сривы

Срива быстро пошла в покои своего отца, застала мать дремлющей за шитьем в кресле с двумя свечами по бокам, и сказала:

– Госпожа матушка, есть корона королевы, которая ждет, чтобы ее подобрали. Если вы с отцом не пошевелитесь, она упадет в колени чужестранки. Где отец? Все еще в пиршественном зале? Надо немедленно призвать его сюда.

– Тьфу! – воскликнула Зенамбрия. – Как ты меня напугала. Говори медленнее, дочь моя. Из твоей бурной речи я ничего не поняла. Что у тебя за дело?

– Дело государственной важности. Ты не пойдешь за отцом? Ладно, я его приведу. А ты скоро все услышишь, матушка, – и она направилась к двери.

Мать закричала, что возвращаться в зал спустя много времени после того, как все женщины оттуда ушли, по меньшей мере неприлично, но она не слушала. Видя, что дочь не остановишь, леди Зенамбрия подумала, что лучше пойти самой, и в скором времени вернулась с Корсусом.

Корсус сел в кресло напротив жены, и его дочь рассказала ему все, что узнала.

– Они дважды или трижды проходили мимо, – сказала она, – так близко, как ты сейчас от меня. Отец мой, она опиралась на руку своего кудрявого философа, словно они родственники. Ясно, они не думали, что кто-то может их подслушать. Говорила она вот что.

Тут Срива передала все речи леди Презмиры о походе на Демонланд, и о задуманной встрече с Королем, и о плане Презмиры поручить Корунду возглавить поход, и о письмах, которые утром отправят в Бесовию, чтобы срочно отозвать его из Орпиша.

Герцог слушал, не шевелясь, тяжело дыша, наклонившись вперед, опершись локтем одной руки о колено, а другой рукой теребя седые усы. Он бродил хмурым взглядом по покою, и его обвислые щеки, раскрасневшиеся на пиру, постепенно приобретали более темный оттенок.

Зенамбрия сказала:

– Увы, разве я тебе не говорила давным-давно, милорд, что Корунд зря взял молодую жену. Вот от этого и весь позор. Жаль, что такой славный муж, уже не в расцвете сил, оказался на краю света, а она так скоро нарушает обет и покушается на его честь. Я очень надеюсь, что он вернется домой и отомстит ей. Я уверена, что Корунд достаточно горд, чтобы не покупать успех такой позорной ценой.

– Твоя речь, жена, – сказал Корсус, – подтверждает поговорку, что волос долог, а ум короток. Ты дура.

Некоторое время он молчал, потом перевел взгляд на Сриву. Она полусидела, полустояла, опираясь белоснежными руками о стол, схватившись за его край и сверкая драгоценными кольцами. Его хмурый взгляд слегка посветлел, остановившись на ней.

– Иди сюда, – сказал он. – Садись мне на колени, вот так.

Когда она устроилась на его колене, он сказал:

– Красивый наряд на тебе сегодня, мартышка. Красный, как подобает веселому настроению.

Он обнял ее одной рукой, его широкая ладонь у нее под грудью была похожа на щит.

– Ты очень хорошо пахнешь.

– Это лист малабатрума, – ответила она.

– Я рада, что тебе нравится, милорд, – сказала Зенамбрия. – Моя служанка заявляет, что когда его варят в вине, получаются непревзойденные духи.

Корсус внимательно смотрел на Сриву, и через некоторое время спросил:

– А как ты оказалась на террасе ночью?

Она опустила глаза и ответила:

– Лаксус просил меня выйти туда на встречу с ним.

– Хм! – фыркнул Корсус. – Тогда странно, зачем он тебя уже час ждет у себя в личном дворике.

– Он меня не так понял, – сказала Срива. – Так ему и надо.

– Значит, так. А ты сегодня занялась политикой, – сказал Корсус. – И унюхала поход на Демонланд. Похоже на то. Но мне кажется, Король пошлет Кориниуса.

– Кориниуса? – переспросила Срива. – Вряд ли. Туда должен будет отправиться Корунд, если только ты не доложишь Королю об этом деле сегодня. Потому что, о отец мой, леди лиса лично посетит его завтра.

– Да ну! – воскликнул Корсус. – Ты еще девчонка, и ничего не понимаешь. У нее нет права крови просто так входить к Королю, и ей не хватит решимости. Нет, на первом плане не Корунд, а Кориниус. Поэтому Король воздержался от передачи ему Пиксиленда, который должен был стать его владением, и швырнул эту игрушку Лаксусу.

– Но это чудовищно, – сказала Зенамбрия. – Отдать Кориниусу Демонланд, что намного больше, чем корона Пиксиленда. Новичок получит все мясо, а тебе достанутся кости и обрезки, потому что ты стар?

– Придержи язык, женщина, – сказал Корсус, глядя на нее, как на скисшее питье. – Почему тебе недостает ума использовать дочь как наживку и насадить его на крючок?

– Прости меня, муж мой, – сказала Зенамбрия.

Леди Срива рассмеялась, обхватив бычью шею отца и играя его усами.

– Успокойся, госпожа матушка, – сказала она. – Я сама могу выбирать в Карсэ. Сейчас, например, я думаю про лорда Кориниуса. Настоящий воин, вдобавок, бреет усы, а это, по моему опыту, гораздо приятнее, чем твоя щетина, отец.

– Ну ладно, – сказал Корсус, целуя ее. – Как бы там ни было, сегодня же отправлюсь к Королю, чтобы решить дело. Тем временем, миледи, – обратился он к Зенамбрии, – отправляйся прямо в спальню и крепко запри дверь, а я для пущей безопасности запру ее снаружи. Сегодня народ слишком развеселился. Очень может статься, что тебя обидят пьяные гуляки, пока я занимаюсь государственными делами.

Зенамбрия пожелала ему спокойной ночи и хотела взять с собой дочь, но Корсус запретил, сказав:

– Я постараюсь пристроить ее получше.

Когда леди Зенамбрия оказалась запертой в спальне, и они остались одни, Корсус достал из дубового шкафчика большую серебряную флягу и два резных бокала. Он наполнил их до краев искрящимся желтым вином и заставил Сриву выпить с ним до дна, да не один раз, а дважды. Потом подвинул кресло к столу, положил на него руки и уронил на них голову.

Срива ходила взад-вперед, нетерпеливо ожидая, когда отец сменит позу и прервет молчание. Конечно, вино зажгло ей кровь, и в этом тихом покое она вспомнила горячие поцелуи Кориниуса на своих устах, силу его рук, когда он держал ее в железных объятиях. Наступила полночь. Она думала о свидании, назначенном через час, и ей казалось, что у нее кости тают.

– Отец, – сказала она, наконец. – Пробило полночь. Ты идешь? А то будет поздно.

Герцог поднял голову и посмотрел на нее.

– Нет, – произнес он, и еще раз: – Нет. Какой смысл? Я старею, дочь моя, и скоро зачахну. Мир – для молодых: для Кориниуса, для Лаксуса, для тебя. А больше всего для Корунда, кто хоть и стар, но имеет кучу сыновей и жену, самую крепкую лестницу, чтобы взбираться на троны.

– Но ты только что сказал… – начала Срива.

– А, рядом была твоя мать. Она раньше времени впала в детство, я и говорю с ней, как с ребенком. Корунд плохо сделал, женившись на молодой? Ха! Да это оплот и бастион его удачи! Видела хоть кого-нибудь, кто бы так возвысился? Был у меня советником, когда я вел старые войны с вампирами, а теперь забрался намного выше, хотя я на девять лет старше. Смотри, он уже король, и скоро будет (пусть под властью Горайса) фактическим повелителем всей страны, если эта женщина доведет свою игру до конца. Неужели Король не отдаст ей сверх Бесовии Демонланд и весь мир в придачу за такую плату? Клянусь адом, я бы не отказался, если бы мне предложили.

Он встал и потянулся к вину, отводя взгляд от дочери.

– Корунд, – продолжал он, наливая себе, – лопнул бы от смеха, если бы слышал болтовню твоей матери. Никаких сомнений быть не может, что последним походом он обязан своей жене. Он вернется домой и наверняка придет к ней с горячей любовью и благодарностью за то, что она для него отвоевала здесь. Поверь мне, не каждая знатная леди завоевывает благосклонность Короля.

Окно было открыто, и пока они какое-то время молчали, снаружи под ним раздались звуки лютни, и негромкий мужской голос с бархатными нотками пропел:

Леди Срива узнала под своим окном голос Лаксуса. Сердце у нее забилось, но дух приключений влек ее скорее не к нему, и даже не к Кориниусу, а на странные и гибельные тропы, о которых она доселе не мечтала. Отец ее герцог направился к ней, сшибая стулья по пути, и сказал:

– Корунд и куча его сыновей! Корунд и его молодая королева! Если он заклинает белую розу, почему бы нам не поколдовать с алой? Она не менее красива, дьявол меня забери, и источает сладчайшее благоухание.

Она пристально смотрела на него, щеки ее раскраснелись. Он взял ее за руки.

– Неужели эта чужестранка со своим бледнолицым ухажером получат превосходство над нами? – сказал он. – Длинные бороды, хоть белые, хоть черные, для нас бельмо в глазу. Для нас неприемлемо, чтобы именно эта женщина с чужими манерами… А ты не боишься выступить на поле боя против нее?

Срива уперлась лбом в его плечо и сказала очень тихо:

– Если до этого дойдет, я тебе докажу.

– Уже дошло, – сказал Корсус. – Ты сама сказала, что Презмира будет добиваться аудиенции утром. Но женщины лучше всего действуют ночью.

– А если Лаксус тебя услышит? – сказала она.

Он ответил:

– Чепуха, он тебя не обвинит; а если узнает, мы это уладим. Твоя дура-мать болтает о чести. Это школьное понятие. Если не так, объясни мне, откуда бьет источник чести, как не от Короля из королей? Если он тебя примет, ты будешь в чести, и все, кто с тобой связан. Я еще не знаю, как можно считать бесчестным того или ту, кому честь оказывает Король.

Она рассмеялась, оборачиваясь к окну, не отнимая рук.

– Ого, ты напоил меня крепким зельем! От этого меня качает сильнее, чем от многих твоих наставлений, отец мой, которые я, сказать правду, не запомнила, потому что не очень в них верила.

Герцог Корсус обнял ее за плечи. Он смотрел на нее сверху, потому что она была ниже ростом.

– Великие боги, – сказал он. – Аромат алой розы, хоть она и меньше, пьянит сильнее, чем запах белой. А почему бы и нет? Пусть хоть игра, выходка сорвиголовы? Плащ с капюшоном, маска, если хочешь, и мое кольцо в доказательство, что я тебя послал. Я провожу тебя через двор до лестницы.

Она ничего не сказала, только улыбнулась, когда он накинул ей на плечи большой бархатный плащ.

– Ха, – заметил он, – дочь бывает лучше, чем десять сыновей.

Тем временем Король Горайс сидел в своем личном покое и писал на пергаменте, разложенном на столе из полированного мармолита. Возле его левого локтя горел серебряный светильник. Окно в ночь было открыто. Король отложил в сторону корону, которая поблескивала под светильником. Кончив писать и отложив перо, он перечитал написанное:

Король взял с большой золотой чернильницы воск и свечу, приложил к воску рубиновую голову змея Уробороса и произнес:

– Рубин – самый благоприятный камень для сердца, ума, храбрости и памяти. Так утверждают.

Воск еще не успел затвердеть на королевском послании Корсусу, когда в дверь кто-то осторожно постучал. Король разрешил войти, перед ним встал начальник караула и доложил, что снаружи ждет кто-то, прося немедленной аудиенции.

– Он показал мне знак, о милорд Король, кольцо с черным опалом, вырезанным в форме бычьей головы с раздутыми ноздрями. Я узнал перстень-печатку милорда Корсуса, который он носит на левом большом пальце. Только поэтому я посмел передать поручение вашему величеству в такой неподходящий час. Если я виноват, нижайше прошу меня простить.

– Ты узнал этого человека? – спросил Король.

Начальник стражи ответил:

– Я не мог его узнать, великий господин, он в маске и большом плаще. Он малого роста и говорил шепотом.

– Пусть войдет, – сказал Король, а когда Срива вошла, в маске, завернувшись в плащ и протягивая руку с кольцом, добавил: – Подозрительно ты выглядишь, но этот знак открывает тебе двери. Сними с себя все лишнее и покажись.

Но она, продолжая говорить шепотом, стала умолять его об аудиенции наедине. Так что Король отослал начальника стражи.

– Повелитель, – спросил воин, – мне встать за дверью?

– Нет, – сказал Король. – Освободи прихожую, выставь стражу дальше, и пусть меня никто не беспокоит.

А Сриве он сказал:

– Если твоя миссия не честнее, чем твой вид, тебе предстоит плохая ночь. Движением пальца я могу превратить тебя в мандрагору, если ты уже не что-то подобное.

Когда они остались одни, леди Срива сбросила маску и откинула капюшон. Ее темно-каштановые волосы были собраны в две тяжелые сетки на голове, подколотые надо лбом и ушами серебряными шпильками с гранатами цвета горящих углей. Король посмотрел на нее из-под бровей глубоко посаженными глазами, ни движением век, ни выражением худого лица не выдав своих мыслей по поводу ее появления.

Она, дрожа, произнесла:

– О милорд Король, надеюсь, ты простишь мне несвоевременное вторжение. Я не хотела нарушать твой покой и удивляюсь собственной смелости.

Король жестом пригласил ее сесть в кресло у стола по правую руку от себя. Потом сказал:

– Не надо бояться, леди. То, что я тебя принял, уже означает, что ты желанная гостья.

Жар отцовского вина заиграл в ней, как костерок под порывом ветра. Ее сердце забилось чаще. Сидя рядом с Королем Горайсом XII, в кольце света светильников, она собралась с духом и сказала:

– О Король, я очень боялась идти к тебе, но я пришла с просьбой. Для тебя это мелочь, милорд, а для меня, ничтожной твоей служанки, это огромная милость. Но теперь, когда я здесь, я не смею просить.

Он сверкнул глазами из-под нахмуренных бровей, и она пришла в смятение. Рядом с ней лежала зловещая железная корона, сверкая драгоценностями на устрашающих поднятых клешнях, медные змеи извивались на подлокотниках кресел, пламя светильников отражалось в блестящей столешнице из зеленого камня с красными и черными прожилками, напоминавшими окровавленные лезвия мечей.

Однако она нашла в себе силы и произнесла:

– Будь я достойным лордом у тебя на службе, как мой отец, или как другие, которых ты чествовал сегодня, о Король, все было бы иначе. Но я тоже хочу тебе служить, и я пришла спросить, как.

Сначала Король ничего не сказал, потом вдруг улыбнулся:

– Я очень признателен тебе, леди. Чтобы угодить мне, оставайся такой же, как раньше. Развлекайся и веселись, не забивай себе голову полночными вопросами, а то похудеешь от излишней осмотрительности.

– Разве я похудела? О Король, суди сам.

Говоря так, леди Срива встала и медленно подняла руки в стороны и вверх. Бархатный плащ распахнулся и повис складками на ее руках, как крылья птицы, собирающейся взлететь. Белая кожа плеч, рук, шеи и полуобнаженной груди, казалось, светилась. Огромный камень гиацинт на золотой цепочке на шее висел над ямкой между грудей, мерцая в такт с ее дыханием.

– Ты грозил, милорд, превратить меня в мандрагору, – сказала она. – Может быть, ты превратишь меня в мужа?

В каменном выражении смуглого лица и в глазах, горящих в глубоких орбитах, она ничего не могла прочесть.

– Я бы тогда лучше служила тебе, милорд, чем красивая женщина. Я бы пришла и сказала: «О Король, хватит терпеть собаку Джасса. Дай мне меч, о Король, я покорю для тебя Демонланд и растопчу его».

Она снова опустилась в кресло, бархатный плащ упал на его спинку. Король задумчиво провел пальцем по торчащим клешням на короне.

– Это и есть твоя просьба? – сказал он, наконец. – Поход в Демонланд?

Она кивнула головой.

– Надо отплывать сегодня? – спросил Король, продолжая наблюдать за ней.

Она усмехнулась с глупым видом.

– Я только хочу знать, – сказал он, – какая муха срочности тебя укусила и заставила прийти так странно и неожиданно, да еще после полуночи.

Она минуту помедлила, потом набралась храбрости и сказала:

– Иначе первым к тебе пришел бы кто-то другой, о Король. Поверь мне, я знаю о приготовлениях и о том, что утром к тебе явится другой, просить о том же. Какие бы связи там ни были, я уверена, что мои сведения верны.

– Другой? – спросил Король.

Она ответила:

– Милорд, я не называю имен. Но есть опасные просители, сладкими словами они играют на струнах, которые нам чужды.

Она наклонила голову к столу, словно всматриваясь в глубину сквозь поверхность. Ее корсаж и платье из алой парчи напоминали чашечку большого цветка, а руки и плечи – лепестки. Потом она посмотрела вверх.

– Ты улыбаешься, миледи Срива, – заметил Король.

– Я улыбаюсь своим мыслям, – ответила она. – Ты будешь смеяться, они совсем не о том, о чем мы говорили. Наверное, мысли женщины не более постоянны, чем флюгер, который подвластен всем ветрам.

– Позволь мне услышать твои мысли, – сказал Король, наклоняясь к ней и лениво протягивая тонкую волосатую руку вдоль края стола.

– Вот что, Король, – сказала она. – Я вдруг вспомнила слова леди Презмиры, когда она вышла замуж за Корунда и поселилась здесь в Карсэ. Она сказала, что правая половина ее тела принадлежит Колдунии, а левая – Пиксиленду. У нас тут народ радовался, что именно правую сторону она отдает Колдунии, на что она ответила, что сердце находится с левой стороны.

– А у тебя где сердце? – спросил Король.

Она не посмела поднять на него глаза, так что не увидела шутливого огонька, который, как летняя молния, на мгновение осветил его темное лицо, когда она назвала имя Презмиры.

Его рука упала с края стола, и Срива почувствовала, как она коснулась ее колена. Она задрожала, как парус, когда он вдруг теряет ветер. Она сидела, не двигаясь, потом очень тихо произнесла:

– Есть одно слово, милорд Король. Если ты его скажешь, оно, как луч, выведет на свет мой ответ.

Но он придвинулся к ней и сказал:

– Неужели ты думаешь, что я стану с тобой торговаться? Я сначала узнаю ответ в темноте.

– Милорд, – прошептала она. – Я бы не пришла к тебе в самое глухое время ночи, если бы не знала, что ты великий и благородный Король, а не жадный охотник до женщин.

Ее теплое тело источало пряный аромат, который кружил голову: духи из малабатрума, растертого в вине, эссенция желтых лилий из садов Афродиты. Король притянул ее к себе. Она обняла его руками за шею и прошептала возле его уха:

– Милорд, я не смогу заснуть, пока ты не скажешь мне, что войско должно отплыть, и полководцем назначен Корсус.

Король взял ее в объятия, как ребенка, и впился ей в губы долгим поцелуем. Потом вскочил на ноги, посадил ее на стол под светильник, как куклу, снова откинулся в кресле и стал ее рассматривать со странной настораживающей улыбкой.

Вдруг он помрачнел, приблизил свое лицо с черной квадратной бородой к ее лицу, скривил губы и сказал:

– Девочка, кто прислал тебя?

Он смотрел на нее жутким взглядом горгоны, так что у нее вся кровь отлила от лица, и она ответила еле слышно:

– Меня послал отец, о Король, и это правда.

– Он был пьян?

– Думаю, да, милорд, был, – ответила она.

– Пусть он теперь всю жизнь, как сокровище, хранит ту чашу, из которой напился. Ибо, будучи трезвым, он бы добивался моей милости только исполнением долга, а другие пути стоили бы ему жизни.

Срива расплакалась, говоря:

– О Король, сжалься.

Но Король ходил по покою, как хищный лев.

– Он боялся, что я вместо него назначу Корунда? Интриги не заставят меня изменить мнение, так ему не добиться своей цели. Пусть придет и говорит сам. Иначе пусть отправляется вон из Карсэ и не попадается мне на глаза. Пусть убирается к дьяволам.

В конце концов Король остановился возле Сривы, которая все еще стояла у стола и жалостно плакала, закрыв лицо руками. В слезах она была еще красивее. Он какое-то время смотрел на нее, потом сел в кресло, одной рукой притянул ее к себе на колено, а другой отнял ее руки от лица.

– Успокойся, – сказал он. – Ты не виновата. Хватит плакать. Подай мне письмо со стола.

Она повернулась и протянула руку за пергаментом.

– Ты узнаешь мою печать? – спросил он.

Она кивнула.

– Читай, – приказал он.

Она встала под светильником и стала читать написанное. Король подошел к ней сзади, нагнулся и, жарко дыша ей в ухо, сказал:

– Видишь, я уже выбрал полководца. Разрешаю тебе узнать сейчас, ибо не намерен отпускать тебя до утра. Но не думай, что даже твоя красота, как бы она ни привлекала меня, может заставить меня изменить политику.

Она бессильно откинулась ему на грудь, и он покрыл поцелуями ее шею, глаза и плечи. Ее губы жадно ответили ему. Его руки обжигали ее тело, как горячие угли.

На мгновение вспомнив о Кориниусе, который, наверное, бесится у двери пустого покоя, леди Срива почувствовала глубокое удовлетворение.