XIV. Озеро Равари

На следующий день царица Софонисба пришла к лорду Джассу и лорду Брандоку Даху и позвала их за собой. Миварш последовал за ними, чтобы служить им. Они пошли по лугу и вошли в проход, подобный тому, каким они явились сюда. Он вел вниз.

– Вы, наверное, дивитесь тому, что внутри великой горы есть дневной свет, – сказала она. – Но это скрытая работа Природы. Ибо солнечные лучи, весь день бьющие в Коштру Белорну и ее снежные одеяния, растворяются в снегу, как вода, просачиваются сквозь скалы в тайных местах, и снова сияют в палатах, где мы живем, и освещают проходы, по которым мы входим и выходим. Как и на земле, у нас внутри горы цветные закатные огни сменяют ясный день, за закатом следует лунный свет, потом темнота, потом рассвет, потом снова ясный день.

Они шли вниз и вниз, пока вдруг, через много часов, не вышли в ослепительный день, оказавшись вне пещеры. Перед ними на чистый белый песок накатывались мелкие волны сапфирового озера, большого, с каменистыми островами, заросшими роскошными деревьями и цветами. Озеро словно покоилось в многоруких объятиях горных отрогов, по краям его в берега врезались извилистые заливы. Скалы на берегах были покрыты лесом либо цветами и зеленой травой, доходящей до самой воды, некоторые были увенчаны коронами из живописных утесов. Был полдень, по небу плыли облака, внизу бежали тени. Воздух был напоен ароматом. Над озером кружились белые птицы, иногда синей молнией проносился зимородок. Они стояли на западном берегу озера, под отрогом Коштры Белорны, на котором росли сосны, а между ними на полянах цвели примулы. На севере были две больших горы, и между ними виднелась узкая долина, доходившая до Врат Зимьямвии. Они, похоже, были больше, чем показались демонам с шести– или семимильного расстояния и шестнадцатифутовой высоты над озером. И отсюда все было невероятно красиво: Коштра Пиврарка, как распростершая крылья орлица, Коштра Белорна, как спящая богиня, прекрасная, как утренняя звезда. Удивительно ярко сверкали под солнцем снега; неземными, почти призрачными казались горы в летней дымке. В нижних долинах росли серые оливы с мягкими очертаниями, выше по склонам стояли дубы и березы, в более прогретых солнцем горных складках до самых морен цвели кремовые рододендроны. Дальше начинались ледники и снега.

Царица увидела, что лорд Джасс перевел взгляд с Коштры Пиврарки влево, на округлый гребень Гольо, а с него на одинокий пик, до которого было много миль. Он угрюмо возвышался над множеством мелких гребней, торчавших над озером. Его южное плечо с рядами скал плавной линией шло к крутой вершине, а на севере крутым был весь склон. Снега на голых скалах было мало, только в расселинах. Редкой своей красотой пик чуть что не превосходил саму Коштру Белорну, но был страшен, как обиталище древней ночи, даже полдень не мог полностью рассеять мрак, окутывающий его.

– Вон там гора большая и величественная, – сказал лорд Брандок Дах. – Когда мы были на вершине, ее скрывали тучи. Она похожа на огромного спящего зверя.

Но царица продолжала смотреть на лорда Джасса, который не отрывал взгляда от этого пика. Наконец, он повернулся к ней, сжимая руками пряжки нагрудника. Она сказала:

– Это то, о чем я подумала?

Он глубоко вздохнул:

– Такой я увидел ее вначале. Точно как отсюда. Но мы слишком далеко, чтобы разглядеть медную башню или узнать, что она там. – И он обратился к Брандоку Даху: – Нам остается взойти на ту гору.

– Этого вы не сможете, – сказала царица.

– Время покажет, – сказал Брандок Дах.

– Слушайте, – сказала она. – Та гора не имеет земного имени, ибо до сего часа ни один землянин, кроме вас и меня, ее не видел. Но боги дали ей имя, и назвали его благословенным духам, которые обитают здесь, и несчастным душам, которые страдают в плену на ее холодной вершине. Это Зора Рах нам Псаррион, она высится отдельно от всех над молчащими снежниками, которые питают ледники Псарриона, самой одинокой и таинственной горы на земле, проклятой и самой зловещей. О милорды, – продолжала она, – даже не думайте взобраться на Зору. Она овеяна чарами, вы дойдете лишь до края снежника у ее подножья, и там вас ждет гибель.

Джасс улыбнулся:

– О царица Софонисба, ты мало знаешь нас, если думаешь, что этим остановишь.

– Я говорю это не потому, что надеюсь остановить, – сказала царица. – Но потому, что хочу показать вам иной путь и рассказать о нем, ибо хорошо знаю, что вы не сдадитесь. Я бы не посмела сказать о нем никому, кроме демона, чтобы небеса не заставили меня отвечать за его смерть. Но вам я могу дать опасный совет, если правда то, что в древности над Демонландом видели гиппогрифа.

– Гиппогрифа? – воскликнул лорд Брандок Дах. – Да это же символ нашего величия! Тысячи лет назад гиппогрифы гнездились на Невердейл Хаусе, и до сих пор на скалах есть отпечатки их копыт и когтей. На гиппогрифе ездил наш с Джассом прапредок.

– Только тот из смертных, кто снова оседлает гиппогрифа, сможет одолеть Зору Рах. И только муж с сильными руками может освободить из рабства того, о ком речь.

– О царица, – сказал Джасс. – Мне кое-что известно о чарах и божественной философии, но я низко кланяюсь тебе, обладающей знанием, которое здесь переходит из поколения в поколение и позволяет общаться с мертвыми. Как найти такого скакуна? Их мало, они летают высоко над миром, и родятся только раз в три тысячи лет.

На что она ответила:

– У меня есть яйцо. Во всех других странах оно давно стало бы мертвым и сухим, но не в земле Зимьямвии, священной для высокородных усопших. Вот как родится такой скакун. Если ты действительно превосходишь всех смертных мощью тела и храбростью души, то поспи в этой земле с яйцом на груди, огонь твоего желания согреет яйцо, и вылупится гиппогриф. Сначала его крылья будут слабы, как у бабочки, вышедшей из кокона. Потом один лишь ты сможешь оседлать его, и если окажешься достаточно сильным мужем, чтобы подчинить его своей воле, он отнесет тебя в самые отдаленные края, по желанию твоего сердца. Но если ты недостаточно велик и могуч, берегись этого скакуна и садись только на земных коней. Если в твоей душе тщета, если ты дрогнешь, если цель твоя – холодный расчет, если ты забудешься и возжелаешь больше славы, чем заслуживаешь, то он сбросит тебя, и ты разобьешься.

– У тебя оно есть, о царица? – вскричал лорд Джасс.

– Милорд, я нашла его больше ста лет назад, – ответила она, – когда бродила по скалам над этим зачарованным озером Равари. Я его спрятала, потому что боги объяснили мне, что я нашла, и предсказали, что некто с земли придет, в конце концов, к Коштре Белорне. Я в глубине души подумала, что у того, кто придет, должно быть неисполненное желание, и он должен быть могуч, чтобы суметь оседлать такого скакуна.

Они до вечера оставались на одном месте на берегу зачарованного озера, но говорили мало. Потом встали и пошли вместе с ней в павильон, построенный в роще цветущих деревьев. Прежде, чем настало время спать, она принесла им яйцо гиппогрифа, большое, размером почти с землянина, но легкое, шероховатое, и золотого цвета. И она спросила:

– Кому из вас, милорды?

Джасс ответил:

– Ему, если главное – мощь и храбрость. Или мне, потому что именно моего брата надо освободить из зловещего плена.

Царица дала яйцо лорду Джассу. Он обнял его руками, сказал ей «доброй ночи», и добавил:

– Сегодня мне не понадобится снотворное.

Ночь дышала амброзией. Крепкий и спокойный сон, ласковее всех снов на земле, смежил им глаза в павильоне у зачарованного озера.

Но Миварш не спал. Озеро Равари его мало радовало, ему была безразлична его красота, но он думал о неких непристойных телах, которые всю вторую половину дня грелись в золотых солнечных лучах на берегу. Он спросил о них одну из ласточек царицы, но птичка посмеялась над ним и сказала, что это крокодилы, стражи озера, ручные и не опасные для благословенных, которые приходят сюда купаться.

– Но если в озеро полезет такой, как ты, они тебя одним глотком проглотят.

Это его очень огорчило. Душа его не находила покоя с того дня, как он покинул Бесовию, он всем сердцем желал вернуться домой, хотя его дом был ограблен и сожжен, а родичи скорее всего встретят его как врага. Еще он думал, что если Джасс и Брандок Дах улетят на гиппогрифе на ту холодную вершину, где страдают в плену души великих, он останется один и никогда не доберется в страну живых через холодные горы, мимо мантикор и крокодила, который живет возле Бхавинана.

Он пролежал без сна час или два, тихо всхлипывая, пока ровно в полночь в его мозгу не встали во всей огненной ясности слова царицы о том, что великий огонь желания согреет яйцо, и оно проклюнется, а тот, кто высидит его, оседлает скакуна, и гиппогриф понесет его в мечту души. Миварш встал, его руки стали влажными от страха и страсти. Ему казалось, что его желание сильнее стремлений остальных спящих. И он сказал сам себе:

– Я подойду, возьму яйцо у этого заморского дьявола и сам обниму его. Моей вины перед ним не будет, ибо разве она не сказала, что яйцо может оказаться гибельным? Ведь каждый гребет жар под свой пирог.

Миварш, крадучись, подошел к Джассу. Тот крепко спал, положив могучие руки на яйцо. Луч луны через окно осветил лицо Джасса, уподобив его лицу бога. Миварш наклонился и осторожно высвободил яйцо из его рук, беспрерывно бормоча молитвы. Крепкий сон Джасса унес его душу далеко от земли, от благословенного озера, в печальные высоты, где на замерзшей вершине Зоры одиноко и терпеливо ждал Голдри. Миварш взял яйцо и отнес его в свою постель. Яйцо было почти горячим и трещало в его объятиях, как будто его толкали изнутри.

Миварш заснул, крепко обнимая яйцо, как самое дорогое существо. Перед рассветом оно раскололось. Миварш проснулся и увидел перед собой шею странного скакуна. Вслед за шеей в бледном свете утра появилась голова с глазами, как изменчивые звезды. Гиппогриф раздул ноздри и расправил крылья. Его перья, как хвост павлина, белые с красными глазками, на ощупь были твердыми, как стальные лезвия. Гиппогриф выпрямлялся, бес оказался у него на спине и, дрожа, цеплялся за гриву обеими руками. Он хотел было слезть, но гиппогриф заржал, встал на дыбы, Миварш испугался, что сейчас упадет, и крепче прижался к нему. Гиппогриф бил серебряными копытами, хлопал крыльями, греб передними лапами, как львица, рвал траву когтями. Надежды Миварша сменились страхом, он громко завопил. Крылатый конь взмыл в воздух и полетел.

Проснувшись от шума крыльев и вопля, демоны выбежали из павильона и увидели, как новорожденное чудо улетает на темный запад, то ныряя и взмывая вверх, то бросаясь в стороны, как бекас. Через несколько мгновений с его спины свалился всадник, и вода в озере всплеснулась от упавшего тела.

Крылатый конь исчез в высоте. По дремлющей воде разошлись круги, рябь исказила темное отражение Зоры Раха.

– Бедняга Миварш! – воскликнул лорд Брандок Дах. – А я его водил за собой столько долгих лиг!

Он сбросил плащ, взял в зубы кинжал и поплыл, широко взмахивая руками, к тому месту, куда упал Миварш. Но никого не нашел, только увидел поблизости на берегу большого крокодила с раздувшимся брюхом и виноватым взглядом. Крокодил не стал ждать, а поковылял в воду и нырнул. Брандок Дах поплыл назад.

Лорд Джасс стоял, будто громом пораженный. В отчаянии он повернулся к царице, которая как раз вышла в сад, завернувшись в плащ из лебединого пуха, и высоко подняв голову, сказал:

– О царица Софонисба, вот он, тайный цвет надежды и падение на дно наших дней! Мы не успели почувствовать свежесть утра.

– Милорд, – сказала она, – лишь мошки оживают с солнцем и умирают в росе. Если ты в самом деле велик, не ломай руки в отчаянии. Пусть печальная кончина твоего бедного слуги послужит памятником глупости. Землю не разорить одним ливнем. Идем, вернись со мной в Коштру Белорну.

Он посмотрел на величественный пик Зоры, темный на фоне пробуждающегося востока, и сказал:

– Госпожа, тебе немногим больше половины моих лет, а по другому счету ты в семь раз меня старше. Воля моя непоколебима, и нечего принимать меня за глупца. Вернемся в Коштру Белорну.

Они спокойно вернулись в гору тем же путем, каким пришли. И царица сказала:

– Милорды Джасс и Брандок Дах, на свете мало таких коней, которые донесли бы вас до Зоры Рах нам Псаррион, и хоть вы могучи, как полубоги, вы не сможете оседлать их, если не возьмете прямо из яйца. Они летают так высоко, и они так осторожны, что вам их не поймать, хоть бы вы прождали десять земных жизней. Я пошлю своих ласточек, может быть где-нибудь в мире есть еще такое яйцо.

Она разослала птичек на север, запад, юг и восток, и все они, кроме одной, вернулись в свое время на усталых крыльях и без вестей.

– Ко мне вернулись все, кроме Арабеллы, – произнесла царица. – В мире многие опасности подстерегают их: хищные птицы, охотники, убивающие ради забавы. Но будем надеяться, что она, в конце концов, вернется.

Но тут заговорил лорд Джасс:

– О царица Софонисба, не в моей природе надеяться и ждать. Когда я вижу цель перед собой, я должен действовать быстро, решительно и уверенно. Я никогда не ждал, пока земляника сгниет под крапивой. Я попытаюсь взойти на Зору.

Никакими мольбами не смогла она отговорить его, а лорд Брандок Дах его всячески поддержал.

Их не было две ночи и два дня, царица в глубоком беспокойстве ждала их в павильоне у зачарованного озера. На третий вечер в павильон вернулся Брандок Дах, смертельно бледный, с едва живым Джассом на руках.

– Ничего не говори, – сказала царица. – Есть лишь одно средство: забвение. Я употреблю все чары, которые знаю, чтобы наслать его на вас обоих. Я уже отчаялась увидеть вас живыми, вы так безрассудно бросились в запретный край.

Брандок Дах улыбнулся, но выглядел он ужасно.

– Не вини нас, царица. Кто целится в полдневное солнце, обычно понимает, что не сможет попасть, но уверен, что его стрела все-таки полетит выше куста.

Его голос прервался, белки глаз закатились, он схватил царицу за руку, как испуганный ребенок. Потом с огромным усилием ему удалось овладеть собой.

– Молю, побудь со мной немного, – попросил он. – Пару раз плотно поем и выпью, и это пройдет. Но взгляни на Джасса: как ты думаешь, он мертв?

Прошло много дней, потянулись месяцы, а лорд Джасс все лежал, как на смертном ложе, в павильоне у озера, на попечении своего друга и царицы. Наконец, когда в земных краях кончилась зима и почти прошла весна, вернулась ласточка со стертыми крыльями, которую они уже не ждали. Она скользнула на грудь своей госпожи, полумертвая от усталости. Царица приласкала ее, напоила нектаром, и птичка собралась с силами и сказала:

– О царица Софонисба, воспитанница богов, по твоему поручению я побывала на востоке и на юге, на западе и на севере, летала в жару и в мороз, побывала на полюсах и везде вокруг, и наконец, залетела в Демонланд, где высится хребет Невердейл. Там между гор есть озеро, которое демоны называют Дьюл Тарн. Оно очень глубокое; смертные, живущие на его берегах, считают его бездонным. Но у него есть дно, и на дне лежит яйцо гиппогрифа, я его видела, когда летела над ним на огромной высоте.

– В Демонланде! – воскликнула царица. – Оно единственное. Вам надо вернуться домой и достать его.

Брандок Дах сказал:

– Домой в Демонланд? После того, как мы прошли весь свет, чтобы найти путь, и совсем обессилели?

Но когда об этом услышал лорд Джасс, то встрепенулся, и его слабость стала отступать, так что через несколько недель здоровье к нему полностью вернулось. К тому времени прошел ровно год с тех пор, как демоны вошли в Коштру Белорну.