XXXIII
Уже второй час шла суббота. Сидя за столом перед чистой страницей дневника, Эмиль пытался вспомнить пророческую песню Гамаюн. Наконец он вывел на бумаге: «04 февраля. Суббота» – опустился на две строчки и написал: «Когда вернется птица черная» – и отложил ручку. Неожиданно он вскочил со стула, метнулся в кухню и вернулся оттуда с графином воды. Эмиль вооружился стетоскопом, бросил в воду конька и дождался, пока тот оживет:
– Привет, Мефистофель!
– Привет.
– Нужна твоя помощь.
– Чем смогу, помогу.
– Отлично! Ты запомнил песню Гамаюн?
– Да.
– Это просто прекрасно! Можешь продиктовать? Я хочу разобраться.
– Ммм… – сомневался конек.
– Что такое?
– Понимаешь ли, я, конечно, могу продиктовать, но…
– Что? Если можешь, давай. Или ты боишься чего-то?
– Ну… Пророчество содержит некоторые инструкции. И если ты попытаешься им следовать, будут большие проблемы. Понимаешь? Очень большие проблемы у нас обоих.
– Разве ты не должен мне помогать?
– Должен. Но тут есть некоторое противоречие. Даже не знаю, как поступить…
– Ты просто поможешь мне записать то, что я и так слышал. И на этом все. Дальше – моя ответственность. Я и сам могу вспомнить, но это займет много времени. Давай, побудь моим диктофоном, пожалуйста.
Конек подумал и согласился. Эмиль записал в дневнике:
«Счастье встретишь ты долгожданное, когда птица вернется черная. Когда тот, кем ты стал, разоковится (раскрепостится, раскабалится). Когда тот, кем ты был, воротится. Он обнимет дочь кудрявую, и пройдут печали разные. Для того чтобы сбыться этому, предпринять должен ты усилие. Путешествие в светлый Ирий в сад. Ко горам Рипейским сплавати. Там есть терем Марены Свароговны, где все время идет гуляние. Там играют гусли всякие и звенит струна золоченая. Будешь биться в засов на дереве, распахнутся двери железные. Ты в палату войдешь Маренушки. У Марены идет развеселый да пир. У Марены все гости приезжие. Из далекого царства из темного: в ряд сидят там Горыня с Дубынею и Усыня с Кащеем да Виевичемъ, сурью пьют, гречной кашей закусывают. Будешь кланяться в ножки Маренушке и окажешь гостям уважение. Разрешили чтоб с другом встретиться и домой чтоб вернуться позволили. Ты отыщешь друга старого, он тебе растолкует истину…»
– Все! – молвил конек. – Больше об этом не спрашивай. Я просто пересказал то, что ты и сам слышал, и все! Больше ни слова об этом.
– Да что в этом такого? Чушь какая-то. Вот что это за Ирий?
– Нет!
– Марена Свароговна?
– Нет!
– Тот, кем ты стал, разоковится. Что за слово?
Зазвонил телефон. Эмиль вздрогнул.
– Черт! Напугал. Половина второго ночи. Кто звонит так поздно?
Времянкин снял стетоскоп и взглянул на коммуникатор: номер не определился.
– Я и забыл, что у меня есть телефон. – Эмиль поднес трубку к уху: – Алле.
На том конце молчали. Слышалось лишь чье-то дыхание.
– Алле, – повторил он.
– Эмиль, – послышался голос Яна.
Мальчика прошиб холодный пот.
– Да. Привет.
– Ты дома?
– Ммм… Да. А в чем дело?
– Выйди на улицу, есть разговор.
– Сейчас? До завтра не потерпит? Я уже засыпал.
– Я жду тебя в машине. Давай, в темпе. Не вынуждай посылать за тобой.
Соединение прервалось.
– Блин! – Эмиль отложил коммуникатор, слез со стула и начал одеваться. – Зачем я подошел к телефону? Черт, черт, черт! Надо идти. – Времянкин взглянул на конька. – Ты пойдешь со мной!
Вергилий, кажется, еще что-то говорил, активно пуская пузыри, но Эмиль не слышал его. Он вынул булавку из графина, стряхнул с нее воду, вытер остатки влаги об майку и приколол затвердевшего конька к груди.
Оказавшись на улице, Эмиль огляделся. Густил снег, застилая двор чистым. Метрах в двадцати от подъезда мигнули фары припаркованного у бордюра седана. «Кли-к», – раздался щелчок замка двери. В салоне автомобиля включился свет. Спереди сидели Двое, как всегда невозмутимые, в неизменных темных очках. Мужчина занимал водительское место, женщина сидела рядом. За ее креслом угадывался силуэт Яна. В этот раз вместо кепки его неокрепший газон прикрывала широкополая шляпа а-ля Чикаго сороковых. Несмотря на распахнутую дверь, никто из них не собирался покидать салон. Эмиль воспринял это как приглашение и направился к машине. Обстоятельства не предвещали ничего хорошего. Логическим завершением этой ночи могли бы служить тазик с цементом и дно реки. Времянкин тем не менее решительно приближался к автомобилю. Полный спокойствия, он забрался в салон и закрыл за собой дверь. Свет плавно погас. Машина завелась. Заиграла музыка: шестая часть Реквиема Моцарта «Recordare». Автомобиль тронулся с места.
– Классная тачка! – бодро произнес Эмиль и шмыгнул носом.
Салон автомобиля оказался настолько просторным, что сзади разместилось два дивана, установленных друг напротив друга. Времянкин сел спиной по направлению к движению, чтобы не пришлось выворачивать шею при разговоре с Яном. Он пощупал обивку. Мягкая кожа поскрипывала под его ладонью.
– Куда мы едем? – поинтересовался мальчик, когда машина вырулила со двора.
– Прокатимся, – холодно ответил Ян.
– Что-то случилось? – изображал неведение Эмиль.
Ян приподнял деревянную крышку подлокотника и вынул из потайного бара коньячный бокал и хрустальный куб с бесцветной жидкостью. Он наполнил снифтер до середины и убрал графин обратно в бар. Запахло можжевельником. Автомобиль тем временем выехал на проспект. Свет придорожных фонарей ритмично хлестал Яна по правой щеке.
– Ты любишь Моцарта? – тихим подхриповатым голосом спросил Ян.
– Наверное. Ты приехал, чтобы узнать, люблю ли я Моцарта?
– Однажды семилетний Моцарт давал концерт во Франкфурте-на-Майне. После выступления к нему подошел четырнадцатилетний мальчик. Он похвалил его игру, сказав, что ему не научиться такому мастерству никогда, поскольку это очень сложно. Юный Вольфганг удивился и спросил его, пробовал ли тот писать ноты. Собеседник ответил, что нет, так как ему в голову приходят лишь стихи. Тогда Моцарт парировал: «Наверное, очень трудно писать стихи?» Мальчик ответил, что, напротив, очень легко. Собеседником Моцарта оказался Гете. – Ян улыбнулся и отпил джина. – Два гения. Позже оба вступили в тайное общество «Баварских иллюминатов». Но это уже другая история.
– К чему ты это рассказал?
– Не знаю. А ты как думаешь?
– Ну, ты даешь, Ян! – Времянкин усмехнулся. – Это удивительно! Ты же актер. Самый настоящий. Упиваешься собственным голосом под Моцарта. Шляпа эта, меховой воротник на пальто, шейный платок, трость даже. Оказывается, в тебе всю жизнь дремала эксцентричная личность.
– Ну и?..
– Ты мог просто попросить Двоих, они бы забацали тебе коктейль. Еще и со льдом. Вытащили бы из-за пазухи, делов-то. Нет, ты смакуешь всю эту белиберду, окружаешь себя атрибутами роскоши. Весь такой успешный. Наверное, в этом нет ничего плохого. Многие состоятельные люди так поступают. Кичатся достатком. Заодно напоминают себе, кто они есть. Я только сейчас понял, это истинный ты. Раньше казался другим лишь потому, что элементарно не мог себе позволить желать чего-то. Вел заурядную жизнь учителя музыки. И, вероятно, очень страдал от этого, раз решил так круто измениться. Ты, кажется, стал тем, кем хотел быть. Поздравляю!
– Пошел ты, Эмиль! Пошел ты на хрен! – завелся Ян. Весь его холодный образ вмиг развеялся.
– Во что мы превратились? Два старпера, потерявших себя, – обреченно произнес мальчик.
Звучала седьмая часть реквиема: «Confutatis».
– Мы не потеряли, мы сознательно избавились. И правильно сделали. Просыпаешься, чувствуешь себя говном. Приходишь на работу, чувствуешь себя говном. В задницу такую жизнь! Вечно на третьих ролях. Отживаешь свое время на задворках. Баста! Задрало, на хер! Это война. Против всех. Bellum omnium contra omnes. Здесь надо рвать и метать. Сносить все на своем пути. Только так. Ты прав, я презираю прежнего себя. Жалкий кадавр! Он не достоин никакого уважения!
– Мне он нравился.
– Еще бы! Он всех устраивал. Милый идиот. Только у меня нет такой задачи. Я здесь не для чьего-то удовольствия. Меня интересуют только мои желания.
– Что ж, у тебя есть все, чтобы их реализовать.
Автомобиль въехал в темный тоннель. Лица собеседников скрылись под масками мрака.
– Почему ты не пришел на занятие? – неожиданно спросил Эмиль.
– Ммм… Я приходил, – осторожно возразил Ян.
– Странно, я тебя не застал, – уверенно врал мальчик.
Автомобиль выехал из тоннеля. Ян уставился на ученика взглядом, полным недоверия.
– Что? – невозмутимо спросил Времянкин и сдул челку со лба.
– Эмиль, ты общался с сыщиком после его визита в класс?
– Ты про обладателя незабываемого баса? Кажется, его фамилия Веселов.
– Так ты говорил с ним?
– Только тогда. А в чем дело-то?
– Да нет. Ничего. – Ян отпил из бокала. – И что, ты ждал меня в классе? – немного подумав, продолжил он.
– Класс был закрыт.
– Хм… Если так, то я прошу прощения.
– Что-то случилось? – на голубом глазу интересовался Эмиль.
Ян посмотрел в окно. Заиграла Lacrimosa.
– Не понимаю пока, – ответил он.
Зловещая атмосфера достигла пика. Сердце Эмиля колотилось. Вранье всегда требует много энергии: нужно контролировать свое тело, жесты, мимику, голос, нужно вести себя неестественно. Времянкин справлялся, если не считать едва заметного в темноте румянца на щеках и чуть более частого, чем обычно, моргания. Эмиль потер глаза и зевнул.
– Бывает… – подытожил он. – Ты посмотрел концовку «Теллуры»?
– Да. Мне понравилось. Концовка вышла замечательной. Похоже, ты оседлал Пегаса.
– Ух ты! Даже так?
– Ты играть-то ее пробовал?
– Пока нет.
– Потому что я не смог. – Ян сделал еще глоток.
– Ты знаешь мои возможности. Скажи сам. Я сыграю это?
– Придется. Проблема только в том, что я какое-то время не смогу появляться в школе. Ты должен будешь готовиться к конкурсу без меня.
Эмиль посмотрел на мелькающие за окном столбы.
– Это плохо, – заключил он. – Под твоим руководством я могу достичь лучшего результата. Это факт.
– Правда, что ли? – усмехнулся учитель.
Опустив взгляд в бокал, он отпил еще джина.
– Абсолютно.
– Чего это ты вдруг расщедрился? Ты не забыл, что я беззастенчиво присваиваю твою музыку?
– Мне все равно, – ответил Эмиль.
– Неужели?
– Так и есть. Знаешь, первое время после превращения я рассуждал примерно как ты сейчас: мои желания – это единственное, что имеет значение. Теперь я думаю, что иногда неплохо бы сделать что-то и для других. Я признателен тебе за помощь. И я дарю тебе «Теллуру» – пусть она сделает тебя счастливым.
– Ничего себе! Неожиданно! Теперь мне неловко.
– Если ты не собираешься поступить со мной как Сальери с Моцартом, то все в порядке.
Ян рассмеялся:
– Вот в чем дело? Бедный Сальери. Приличный композитор стал жертвой художественного вымысла. Ты ведь в курсе, что он не убивал Моцарта? Его вообще никто не убивал. Он умер от болезни. Сальери полностью оправдали, правда спустя много лет после его смерти. История заказчика реквиема куда прозаичнее. Некий граф заказал мессу по усопшей жене, а после выдавал произведение за свое. Он проделывал это регулярно с разными композиторами. Обычный пройдоха.
Ян снова рассмеялся.
– Я рад, что мы это обговорили. Можем двигаться дальше. Так ведь? – уточнил Эмиль.
– Безусловно! – без паузы отреагировал Ян и поднес ко рту бокал. – Безусловно, – задумчиво повторил он и допил остатки джина.
– А что, если мы будем заниматься у тебя? – неожиданно предложил Эмиль.
– Ха! У меня? – Ян преувеличенно интонировал. Он заметно захмелел. Его взгляд подолгу фокусировался.
– У тебя ведь есть инструмент? – не сбавлял темп ученик.
– Да у меня просто шикарный инструмент! Невероятный просто-напросто. Темно-синий. Рояль.
– Почему темно-синий?
– А хрен его знает, так захотелось. Звук у него несколько удивительный. Тебе понравится. А уж какая у меня акустика… Мммм… В концертном зале Чайковского звук хуже в разы! Здорово, здорово, ничего не скажешь.
– Отлично! Комната для меня найдется?
– Конечно. Поселю тебя в прекрасной комнате в викторианском стиле на третьем этаже. С видом на сосновый лес, елки-палки, – сказал Ян и засмеялся.
– Значит, решено?
– Решено. Что, прямо сейчас поедем?
– Мне нужна зубная щетка. Но, думаю, твои помощники справятся с этой задачей.
– Легко. Вообще без проблем. – Ян щелкнул пальцами и выронил из рук пустой снифтер. – И щетку, и чистую одежду, и что хочешь, – говорил он, пока нащупывал на полу упавший сосуд.
– Тогда едем, – решительно заявил Времянкин.
– Вот это дело!
Ян вытянул руку и коснулся плеча женщины. Она чуть повернула голову.
– Вы все слышали. Едем домой.
Спустя еще несколько частей моцартовского реквиема автомобиль съехал с дороги и остановился у кромки леса перед высоким валежником, уткнувшись в него включенными фарами. Двое выбрались наружу и быстро разобрали завал из крупных веток и сучьев, открыв путь в лес. Плотно сомкнутый строй деревьев здесь словно расступился. Мужчина вернулся в автомобиль, заехал на лесную тропу и остановился. Он дождался, пока его напарница завалила проезд и вернулась в салон. Автомобиль медленно, хрустя ветками, двинулся в глубь дремучего леса. Ян уже клевал носом. Шляпа свалилась с его головы. Эмиль внимательно следил за происходящим. Проехав еще пару километров по лесу, автомобиль остановился. Мужчина заглушил мотор. Двое вышли и, как образцовые лакеи, открыли пассажирские двери. Времянкин понял, что пора выходить.
– Просыпайся, Ян! Мы приехали.
Эмиль легонько толкнул педагога в плечо. Тот качнулся и захрапел. Тогда амбал нагнулся к нему и, просунув одну ладонь под колени Яна, а другую за спину, взял его на руки и без тени усилий на лице вытащил обмякшего хозяина из машины. Эмиль выбрался на мороз. Вместе они прошли еще метров триста по неглубокому снегу и оказались на краю просторного дола.
В центре низины стоял настоящий готический замок из темного кирпича. Высокий каменный забор с бойницами и цилиндрическими башнями по углам наталкивал на мысль о средневековой рыцарской крепости. Как и положено крепости, стены забора окружал широкий ров, заполненный замерзшей водой. Ров можно было бы и не заметить под слоем снега, если бы не мост, ведущий к воротам замка, – единственный путь внутрь. Стены укрепления и возвышающаяся над ними конусообразная башня донжона были искусно подсвечены. Зубцы стен, изящные балконы, узорные решетки на окнах, башни и шпили придавали и без того зловещей ночи еще больше пугающей таинственности. Глухую тишину леса нарушил громкий всхрап. Словно где-то рядом пронесся взрослый кабан. Эмиль посмотрел на Яна. Тот свернулся калачиком на ручищах мужчины и мирно спал. Женщина начала спускаться по ступеням вживленной в склон лестницы к мосту. Эмиль последовал за ней. Мужчина с Яном на руках замыкал тройку.
– Странно, – нарушил молчание Времянкин. – Если я не ошибаюсь, крепости, как правило, строились на возвышениях. А тут низина. Это бессмысленно. Если бы сейчас были Средние века, и кто-нибудь, к примеру, решил бы захватить этот замок, и вам, предположим, пришлось бы обороняться, то… Все решили бы лучники. Они бы закидали вашу крепость стрелами. Или стреляли бы прицельно, как снайперы, с верхушек деревьев, – рассуждал он. – Хотя, признаю, выглядит это впечатляюще. Если не думать об обороне, то все просто замечательно. Это вы соорудили?
Ответа не последовало.
– Нет слов. Сколько всего хорошего вы могли бы сделать. Ну да ладно.
Пройдя через мост, они оказались у деревянных ворот. Тяжелые двери сами собой поехали внутрь, скрипя могучими петлями. Не дожидаясь, пока ворота полностью раскроются, женщина проникла через входную арку во двор. Остальные последовали за ней. Они оказались в мощеном цвингере, перед еще одной высокой стеной. Прямо напротив входа стоял метровый глиняный горшок, заполненный черной жидкостью. Над поверхностью маслянистого вещества плясали яркие языки пламени. Женщина вынула из настенного крепления факел, окунула накрученный фитиль в горшок и запалила пропитанную паклю. Держа факел перед собой, она зашагала вдоль округлой стены вправо. Эмиль семенил за ней, мужчина чуть позади. Узкий коридор привел их к развилке. Свернули влево. Снова разветвление. На сей раз пошли вправо. После очередного поворота сомнений не осталось – это был мудреный лабиринт со множеством глухих тупиков. Поначалу Времянкин пытался запомнить последовательность поворотов, но быстро смирился с тем, что не сможет сделать этого: закутков было слишком много и все они внешне почти не отличались друг от друга. Стоит принять во внимание кромешную тьму, скрывавшую все, чего не касался огненный бутон факела. Каблуки Эмиля стучали по плоским булыжникам. Звук его шагов повторялся, отражаясь от толстых стен.
Прошло минут десять, прежде чем эта странная компания вышла из лабиринта. Они оказались в небольшом замковом саду с колодцем в центре и изящными топиари вокруг. Рядом с садом размещалось несколько одноэтажных построек с черепичными крышами. Над невысокими сооружениями возвышался донжон с конусообразной башенкой. Вдоль стены закручивалась каменная лестница, поднимавшаяся к узкому входу.
Женщина уверенно преодолевала ступени. Эмиль шел за ней. Во время подъема перед лицом мальчика раскачивался ее упругий зад. Он пристально разглядывал ягодицы дамы, обтянутые плотной джинсой. Времянкин обернулся, чтобы выяснить куда в этот момент смотрит мужчина. Он до конца не понимал природу отношений Двоих и, вероятно, опасался вызвать ревность громилы. Тот словно ждал, когда мальчик обернется. По всем признакам, он смотрел Эмилю прямо в глаза. Хотя из-за темных стекол очков утверждать это наверняка было бы трудно. Поджав губы, Времянкин отвернулся и сосредоточился на ступенях под ногами.
В округлом холле горели свечи. Тусклый свет не позволял в полной мере разглядеть просторное помещение – большая часть пространства скрывалась в темноте. Но кое-что понять было можно. С порога посетителей встречали редкие экспонаты древности. Мозаичный пол с дивным орнаментом, покрытый тонким восточным ковром, огромные фрагменты колонн в духе новодворцового периода минойской цивилизации, бессистемно лежащие у стены, фигурные жирандоли с плафонами из баккара, резная консоль а-ля франс для корреспонденции и висевшее недалеко от входа серебряное зеркало, в котором Эмиль не отражался по причине своего роста. Эклектичный набор благородной старины ассоциировался с музейной выставкой. Задрав голову, Времянкин не смог разглядеть потолка, он увидел лишь скопившуюся под крышей темень.
– А! – отправил мальчик вверх.
Двое среагировали на выкрик Эмиля как сторожевые псы. Они резко повернули головы и уставились на мальчика. Тот смотрел вверх. Двое, следуя взгляду Эмиля, тоже задрали головы. Не обнаружив ничего интересного, мужчина с Яном на руках направился к изогнутой лестнице, которая вела к длинному балкону второго этажа. Времянкин отвлекся от сгустившейся черноты на мерный стук шагов мужчины. Эмиль смотрел на уходящую фигуру, пока та не скрылась во мраке одного из коридоров, ведущего с балкона в глубь замка. Мальчик взглянул на женщину: она по-прежнему рассматривала темноту над головой.
– Я крикнул, чтобы понять, когда отразится звук. Хотелось определить высоту потолка, – пояснил Эмиль. – Сколько там? Метров десять? – спросил он.
Женщина не ответила. Она смотрела вверх, будто там что-то происходило.
– Интересно, какой у тебя голос… Ничего, что я на «ты»? Не сочти за неуважение. Хотя… Знаешь, это неправильно. О таких вещах обычно договариваются. Давай все-таки на «вы»? Давайте то есть. – Эмиль смачно зевнул.
Женщина наконец обратила на него внимание.
– Ой, что-то спать хочется. Нам здесь долго еще стоять? Мы чего-то ждем?
Женщина еще раз взглянула вверх и двинулась к лестнице, Времянкин поковылял за ней. Она отвела мальчика в роскошную комнату, расположенную на третьем этаже. Драпированные шотландкой стены, декор и меблировка сплошь из ценных пород дерева, благородный текстиль, всевозможные антикварные аксессуары. Как и обещал Ян, викторианский стиль в лучших традициях. В этой комнате вполне мог бы жить какой-нибудь виконт британского пэрства. Эмиль прошел к резной кровати с пышным матрасом, забрался на нее, подпрыгнул на попе, оценив мягкость спального места, и спрыгнул на пол. Женщина следила за ним с порога.
– Вы будете меня сторожить? – спросил Времянкин.
Не дождавшись ответа, мальчик пожал плечом и направился в ванную комнату, вход в которую располагался здесь же.
– Я в душ, – на всякий случай уточнил Эмиль и уединился в мыльне.
Первым делом он пустил воду в раковину и включил душ. Затем он начал осматриваться. Небольшая комната, отделанная салатовым перламутром, с умывальником, унитазом и деревянной купелью. Струи воды громко колотили по дну ванны. Эмиль подошел к двери, аккуратно вынул ключ из замочной скважины и принялся подглядывать за женщиной. Она неподвижно стояла на прежнем месте, упершись во что-то взглядом. Времянкин понаблюдал за ней какое-то время и плюнул на это дело. Он начал сбрасывать с себя одежду, попутно оглядывая имеющиеся в комнате банные принадлежности. Здесь было все, к чему он привык: шампуни, пасты, щетки, мочалки и чистые полотенца. Эмиль полез под душ.
Женщина стояла все там же, когда мальчик вышел из напаренной ванной. Одной рукой он придерживал махровое полотенце, в которое обернулся, как древний грек в хитон. Другой прижимал к животу свою одежду. Он быстро освободился от нее, свалив на кресло. Затем скинул с себя полотенце и, оказавшись полностью голым, забрался под одеяло. Эмиль обнаружил рядом с изголовьем кровати свисавший с потолка плетеный шнур с кисточкой. Мальчик потянул за него, и свет в комнате погас. Эмиль включил свет и посмотрел на женщину.
– Я из любопытства дернул, извиняюсь. Я не знал, что это выключатель, – оправдывался он. – С другой стороны, я не могу спать при свете. Вы как? Ничего, если я выключу?
В ответ – тишина.
– Спокойной ночи.
Времянкин выключил свет, положил голову на подушку и быстро уснул.
