XVIII
Проснувшись, Времянкин принялся делать зарядку. Во время отжиманий и растягиваний он вспоминал события, которые ему хотелось бы обсудить с коньком: «Ян – душитель. Десять, одиннадцать. Для Вергилия это будет не новость. Интересно, что он скажет. Семнадцать. И, главное, дочь. Пожалуй, это все. Двадцать два. Двадцать три. Про ожерелье расскажу, только если спросит. Не стоит затягивать разговор. Дваадцать шееесть. У меня много дел на сегодня. Двадцать деееевять. Мнооогооо дееееел. Тридцать». Мальчик упал на пол, запыхавшись от упражнений.
Эмиль закрылся в ванной, включил душ, обеспечив тем самым шумовую завесу, и оживил конька, набрав в стакан воды.
– Привет, Мефисто!
– Привет!
– Как поживаешь?
– Нормально, как обычно. А ты?
– Я? Не знаю даже. Как-то одно на другое наслаивается… Постоянно появляются новые сложности. Нескончаемое фортиссимо.
– А как ты хотел? Это жизнь.
– Я думал, что смогу все контролировать, думал, будет проще.
– Ну, что там у тебя?
– Ян задушил Меланию, поэтому она исчезла тогда. Полагаю, тебе это известно.
– Угу.
– И он завладел Сумой. Теперь Двое служат ему.
– Да.
– Новость о смерти Мелании разнеслась по всему миру. Убийца не был установлен. Я бы никогда не подумал на Яна. Он сам сообщил. Притащился ко мне домой в сопровождении Двоих, угрожал.
– М-да.
– Он сильно изменился. Это уже не тот тихоня, что был раньше. Стал таким уверенным в себе, решительным. И у него появилась параноидальная мысль, что я хочу от него избавиться. Он решил надавить на меня, запугать, чтобы я не рыпался, так сказать, и делал все, что он посчитает нужным.
– Чего он хочет?
– Хочет, чтобы мы стали знаменитыми на весь мир и запомнились в веках. Благодаря Двоим он обрел достаток, но прославить его, как творца, они не могут. Ему нужен я, чтобы реализоваться.
– А чего хочешь ты?
– Я? То есть?
– Кажется, ваши с Яном стремления совпадают?
– Да, но…
– Разве не ради этого все затевалось? Ты хотел успеха, и Ян заинтересован в твоем успехе.
– Цели у нас схожие, да, но средства… Я не готов идти по головам. Это жестоко.
– У него в руках сильный артефакт, он, при желании, сможет принудить тебя к сотрудничеству. И тогда все станет только хуже. Учитывая, что у вас общие интересы, тебе стоит пойти на его условия. Вот мой совет – и голову сохранишь, и коня, и славу обретешь.
– Я рассудил примерно так же, но меня мучает совесть. И страх.
– А что делать? Путь обмана, он такой.
– Я обманщик, да?
– Ты же выдаешь себя за семилетнего ради выгоды?
– Ну да. Немного смухлевал, есть такое, и продолжаю это делать. А ты предлагаешь запереться в квартире? Или разорвать договор с Василисой? Раз уж мне выпал такой жребий, предпочитаю развиваться. Мир не изменится от маленькой лжи. Я один не займу много места. Ты, наверное, осуждаешь меня?
– Моя вселенная безразлична. Волшебство это преимущество. Как ни крути.
– Ясно.
– Что еще расскажешь?
– Прилетал ворон, принес послание. То есть сначала я отправил послание, написал: «Кто там?» Вчера пришел ответ: «Твоя дочь». Что это может означать?
– Что у тебя есть дочь.
– И что делать?
– Зависит от того, чего ты хочешь. Хочешь увидеться с дочерью – продолжи переписку, назначь встречу. Не хочешь увидеться – ничего не делай.
– Как-то легко у тебя все получается. Я ведь не знаю, к чему это может привести. И я выгляжу как семилетний, если ты не заметил. Какой из меня отец? Это серьезные вещи. Мой мир и так шаткий – хороши советы!
– Моя задача помогать тебе в достижении цели. Если ты не знаешь, чего ты хочешь, – у тебя нет цели, а значит, я не могу помочь. Пойми, чего ты хочешь.
– Ясно. Что ж, ты мне очень помог, но нам пора закругляться. Скоро проснется Алена…
– Да, конечно.
– Я солью воду, ты не против?
– Давай.
– До встречи.
Времянкин слил жидкость из стакана, просушил булавку полотенцем и полез в душ.
После завтрака Эмиль засел за биологию. К обеду осилил несколько тем из учебника и остановился на «Царстве бактерий». Последняя тема настолько заинтересовала мальчика, что он решил зарисовать все формы бактерий в цвете.
Получившиеся рисунки Эмиль планировал сдать в качестве экзаменационных работ по ИЗО. После обеда эта идея больше не казалась ему такой уж хорошей. Эмиль решил подстраховаться и сделать еще пару рисунков. Начал с «отдыхающего бизона» – копии наскального изображения из пещеры Альтамира. Полихромная каменная живопись эпохи верхнего палеолита впечатлила Времянкина, когда он штудировал учебник истории за пятый класс.
«Рисунки сделаны пятнадцать-десять тысяч лет до нашей эры. Обнаружены только в девятнадцатом веке. Затерявшееся послание предков. Интересно, как зовут мою дочь? Как она выглядит? Какой у нее характер? Почему она ищет меня? Хочет познакомиться? Любит? Она меня даже не знает. Я не могу быть отцом. Я заколдованный дуралей. Возможно, гуманнее будет прервать эту связь. А вдруг она в беде? Вдруг ей нужна моя помощь?.. Так! Чего я хочу? Я хочу… Увидеть ее. Я напишу ей», – на этой мысли Времянкин закончил рисовать бизона и принялся за портрет Родиона. Фотография племянника стояла в рамке на столе, прямо перед ним. Этот снимок всегда нравился Эмилю. Родион сидел на стуле в меланхоличной позе, словно статуя Джулиано Медичи рук Микеланджело, и задумчиво смотрел в сторону.
«Напишу: «Время и место?» Поймет ли она, что я предлагаю встречу? Надеюсь, она живет не за тридевять земель», – размышлял Эмиль. Он закончил рисовать и оставил сохнуть пропитанные краской листы. До начала занятия с Яном оставалось еще два часа. Времянкин отрезал от чистой тетрадной страницы тонкую полоску бумаги, взял ручку и мелко вывел: «Как тебя найти?» Переодевшись к выходу, Эмиль взял записку, скотч, манок, горсть орехов, обулся и вышел из дома.
Перед репетицией мальчик успел зайти в парк. Оказавшись на прежнем месте, он позвал ворона и отправил сообщение своему корреспонденту.
На подходе к кабинету Яна Эмиль услышал доносящуюся оттуда музыку. Три четверти. Минималистическая «Гимнопедия № 1» Эрика Сати. Времянкин любил играть ее в детстве из-за размеренного темпа и чувственной мелодии. Он сразу заметил ошибки в исполнении. Буксующий темп и чрезмерная атака левой руки, но в правой руке, как показалось Эмилю, присутствовало чувство. Времянкин постучал в дверь и вошел. За инструментом сидели Двое. Они играли в четыре руки. Слева сидел мужчина, а справа – женщина. Ян стоял у окна, смотрел на двор и слушал музыку.
– Раз, два, три. Раз, два, три, – считал он вслух. – Удерживаем темп, не спешим. Вот так. Выразите свою печаль. Расскажите, каково это, быть вами. Стоп!
Двое остановились. Ян повернулся к ним и увидел Эмиля.
– Ты слышал?
– Да. Это прогресс.
– Дохлый номер.
Ян подошел к фортепиано и обратился к Двоим:
– Освободите место. Сделайте нам кофе, фрукты, как обычно, и посидите у двери.
Двое поднялись с банкетки и направились к столу. Времянкин внимательно следил за их действиями. Мужчина и женщина делали все как и раньше: скатерть, блюда с яствами, чашки – и все без эмоций, механически.
– Я тоже никак не привыкну, – улыбнулся учитель.
– Да, – согласился Эмиль.
Но его интересовала не способность Двоих творить чудеса, он услышал что-то в их неуклюжей «Гимнопедии». Во всем сыгранном фрагменте было всего лишь несколько нот, пронизанных чувством, но этого хватило, чтобы усомниться в бесчеловечности Двоих. Эмиль хотел разглядеть в их движениях подтверждение своим догадкам. Хотел увидеть нечто иррациональное, нарушающее схему. Он присмотрелся к женщине и заметил едва уловимое движение ее правой стопы. Она слегка приподнимала и опускала носок, но делала это в определенном темпе. «Да у нее вальс в голове. Раз, два, три. Раз, два, три. Она явно считает в уме. Что-то прячется у них внутри, что-то независимое от воли хозяина, что-то личное, свое. И это невыразимое что-то однажды вырвется наружу. Возможно, музыка так действует на них», – эта мысль показалась Эмилю настоящим откровением, но он решил не делиться ею с Яном.
– Начнем? – торопился Эмиль.
– Рвешься в бой? Похвально.
– Хочу показать «Марс». Внес кое-какие изменения.
– Да? – насторожился Ян. – Моя версия тебя не устроила?
– Ты проделал отличную работу! Я лишь кое-что подправил, тебе понравится. И еще кое-что…
– Что?
– Я сыграю.
– Ну давай. Я пока выпью кофе.
Двое закончили накрывать на стол и заняли места у двери. Времянкин расположился за инструментом, расставил перед собой ноты и начал играть.
Зловещее крещендо во вступлении подготавливало к масштабному событию. Затем форте – тревога сменялась отчаянием. Фортиссимо – вселенский катаклизм оборачивался личной трагедией. Пиано – осколки разрушений, разлетающиеся в космосе. Передышка перед очередным ударом, и снова космос взбудоражен! Семь минут невероятного эмоционального напряжения. Ян слушал Эмиля, закрыв глаза. Мышцы его лица реагировали на смены настроений. Он так и не притронулся к кофе.
Увлекшись игрой ученика, Ян не заметил, что женщина, обычно бесстрастно глядящая прямо перед собой, чуть повернула голову в сторону фортепиано. Она слушала музыку.
Закончив «Марс», Эмиль плавно перешел к «Венере», следующей композиции из «Планет» Холста. Ян открыл глаза.
– Вот! После «Марса» надо перейти на «Венеру» – необходимо очищение, – комментировал Времянкин, не отрываясь от игры.
После нескольких аккордов Ян снова закрыл глаза. «Венера» несла покой. Своей умиротворенностью она сметала хаос, затеянный «Марсом». «Венера» распространяла любовь и исцеляла. Она давала надежду на мир. Учитель не стал останавливать ученика в его стремлении к катарсису. Кроме того, Эмиль демонстрировал прекрасную форму. В его игре не было ничего формального. Каждая нота имела огромный вес, сопоставимый с тяжестью планет, о которых он повествовал.
За окном, искрясь в темноте, падал снег. Город затихал. Земля, кружась, неслась по треку. Сонная вселенная переваривала бесконечность. В кабинете Яна происходил сеанс подключения к эфиру.
Прозвучала кода. Не сказав ни слова, Ян стремительно вышел из кабинета. Времянкин слез со скамейки, подошел к двери и выглянул в коридор – никого не было видно. Эмиль решил, что Ян успел зайти в уборную, которая располагалась в конце коридора. Мальчик вернулся в класс, прошел к столу и взял чашку с кофе. Он пил уже остывший напиток и поглядывал на Двоих. Те неподвижно сидели на своих местах. Эмиль заметил что-то блестящее на щеке женщины. Он отложил кофе и не спеша приблизился к ней. Приглядевшись, Времянкин понял, что это слеза. Мокрый след тянулся из-под темных очков. Мальчик поднес ладошку к ее лицу и стер каплю с теплой кожи. Женщина сидела как неживая, и ни один ее мускул не дрогнул. Эмиль вернулся к кофе.
– Ты выбила мне зуб. Помнишь? Это было больно, но я не злюсь. Ты выполняла указание. Такова твоя природа – живешь чужим умом. Незавидная у вас судьба. Сочувствую. Неужели вам никогда не хотелось вырваться из подчинения? Вами вечно командуют недостойные люди, либо они становятся недостойными, заполучив вас. Бесконечная череда закомплексованных идиотов. Давно вы существуете? Не надоело так жить? Свои желания у вас есть? Ты меня слышишь? Ау.
В этот момент вернулся Ян.
– Продолжим, – сухо объявил он и щелкнул гортанью.
Из дневника Эмиля
19 января. Четверг
Уже который день чувствую какую-то злость. Не сильную, но стабильную. Она засела где-то внутри и зудит. Мне это не нравится, надо успокоиться. Расстраивает то, что у меня уже столько помарок в жизни, а я едва успел стартовать. Красивой картина уже не выйдет. Эти мрачные пятна будут забирать все внимание. Бааам!!! Ошибка. Бааааам!!! Ошибка. Бааам!!! Бааам!!! Бааам!!! Это делает меня угрюмым. Жизнь – Бааам!!!
В этот день ровно семь лет назад пропал Эрик. Эх, дружище…
Кажется, Яну понравилось. Согласился на все мои правки. Сказал: «Пусть будет так», – и все. Его версия претерпела существенные изменения, думаю, Яна это задело. Конечно, кому такое понравится? Я бесцеремонно вломился в его замыслы. Беззастенчиво, за пару дней, искромсал партитуру, на которую он потратил уйму времени. Навязал свои решения. Ян был вне себя, это было заметно. Но, вместо того чтобы высказаться, он то поджимал губы, то кривил рот. Словно в устах его уже собрались слова и навалились на выход, но Ян сдерживал их и отводил глаза. О чем он там думал, мне неведомо. Полагаю, он понял, что мой вариант лучше, и поджал свое эго. Он будет значиться автором транскрипции. Над нотами, рядом с именем Холста, будет стоять его имя. Пусть даже в скобках.
Если честно, я не против, чтобы мое имя не было указано. Хочу как можно меньше ассоциироваться с Яном.
Вот что интересно: мое мнение в вопросах творчества, похоже, становится важным для Яна. Если так будет продолжаться, в какой-то момент он попадет в зависимость от моих одобрений, от моих идей. Я уже проходил подобное. Во всех коллективах, в которых мне доводилось участвовать, – будь то студенческие объединения или концертирующие группы – было такое. Все пляшут под чью-то дудку, кто-то всегда задает тон. Берет на себя роль мерилы. Принимает и отметает идеи. Лидер. В определенный момент без его оценки ничего не может сдвинуться с места. Возможно, это мой единственный рычаг воздействия на Яна – подавить его как творца. Так завоевывается авторитет среди музыкантов. Ты просто показываешь свой уровень, и все вопросы снимаются. Не важно, что ты за человек. Успешен ты или прозябаешь. В момент исполнения все уходит на второй план.
Завтра концерт во Дворце культуры. Буду играть конкурсную программу.
Через неделю экзамены.
Спать.
На следующее утро Эмиль, Алена и Родион, как обычно, завтракали вместе. Времянкин слушал, как ест его племянник и не мог думать ни о чем другом. Смачное пережевывание еды в среднем темпе и резкое втягивание горячего чая на слабую долю приковывали к себе внимание дяди.
– Это удивительно! Я как будто с диким зверьком за столом. Почему ты так громко ешь? – задал вопрос Эмиль, когда Родион смаковал теплый блин со сгущенным молоком.
– Че?
– Посмотри, весь стол в крошках. Вокруг твоей тарелки какие-то капли, сахар рассыпан. Нельзя аккуратней?
– Нарываешься? – возмутился Родион.
– Что за слова такие, Родион? – вмешалась Алена.
– А че он?
– Во-первых, не «че», а – что. Во-вторых, я тебе уже миллион раз говорила, чтобы ты закрывал рот, когда жуешь. Чай не втягивают, а вливают.
– Мам, чай горячий.
– Ну что ты в самом деле, сынок? Такой умный мальчик и такой невоспитанный. Что про твою маму люди скажут?
– Скажут, что ты красивая.
Родион улыбнулся. Алена потрепала сына по волосам.
– Ладно, можешь и дальше чавкать.
– Могу не чавкать, если тебе не нравится, но не потому, что он сказал.
Эмиль усмехнулся.
– Че ты ржешь? – незамедлительно отреагировал племянник.
– Родион! – прикрикнула Алена.
– Мам, вот спорим, что ты больше никогда не услышишь, как я чавкаю.
– Спорим! – согласилась Алена.
– На что спорим?
– Не знаю. На что?
– На вишневый пирог. Нет, на ручку с прицелом. Или нет. В кино пойдем. Все! Спор?
– А если проиграешь?
– Этого не будет! Уж поверь. Я позабочусь.
– А вдруг? Прочитаешь Жюля Верна, идет?
– Мммм. Идет!
– Спор.
Родион аккуратно откусил блин и начал демонстративно тщательно пережевывать его с закрытым ртом.
– Вот, – одобрила Алена.
Родион почти беззвучно отпил чай.
– Можешь ведь.
– Вот интересно… – начал Родион.
– Прожуй сначала, – перебила его мама. – Это бесполезно.
Алена махнула рукой. Родион продолжил:
– Раньше меня не раздражало чужое чавканье, потому что я и сам так делал. А теперь, когда я изменился, меня будет выводить из себя любое причмокивание, правильно? Получается, еще минуту назад я пребывал в полной гармонии, а теперь все, кто жует с открытым ртом, мне противны. Бесит, когда хрюкают и хлюпают. Это омерзительно. Гадкая чавкотня оскорбляет мой слух и разум. Моя новая религия – закрытый рот. Она воинственная и не потерпит рядом с собой хлюпающих языками. Язычников.
– Ну ладно. Мы поняли, фантазер, – улыбнулась Алена. – Теперь, говорит, когда я изменился… Смешной ты у меня.
– Это интересная мысль, – одобрил Эмиль. – Не думал, что скажу такое. Особенно после ручки с прицелом. Но! Что-то в твоих словах есть. Здравое зерно.
– В твоих оценках не нуждаюсь.
– Мне не нужно разрешение, чтобы давать оценки. Смотрю я на твое отношение к жизни и вспоминаю слова твоей бабушки: «Эти мозги достались не той голове».
– Да, она так говорила, – подтвердила Алена. – Чаще тебе, – добавила она, повернувшись к брату.
– Согласен. Но он должен быть лучше меня. Он умный парень. Мне просто обидно, что он так… беспечен.
– Че? – опять завелся Родион.
– Не «че», а что! В миллион первый раз… – монотонно добавила Алена.
– Чем ты занят? Чем занят твой мозг? Что ты замышляешь? Что-нибудь грандиозное, а не просто слизня в стену покидать. Чего ты хочешь? – спросил Эмиль у племянника.
– Тебя не касается. А со слизнями, если ты не в курсе, уже давно никто не играет.
– Ты – это то, о чем ты думаешь.
– Бредятина.
– Ребята, перестаньте, уже невозможно слушать! Эмиль остановись, пожалуйста.
– Мам, как он мог знать бабушку, если она умерла еще до моего рождения? Его тогда не было.
– Хм…
Алена не знала что ответить и уставилась на брата.
– Давай, умник, выкручивайся сам.
– Я думаю, стоит ему рассказать, – неожиданно предложил Эмиль.
– Уверен?
– Да, так будет лучше.
– Че рассказать, мам? То есть, что рассказать?
– Вечером все узнаешь, а сейчас тебе пора собираться.
– Доем только.
Родион затолкал в рот остатки блина и, громко втянув чай, начал причмокивать.
– Сегодня же начнешь читать Жюля Верна. Марш в школу! – приказала Алена.
Тяжело вздохнув, Родион вышел из кухни.
