XV
Из дневника Эмиля
15 января. Воскресенье
Конец недели выдался очень насыщенным: пять встреч с журналистами, студийная фотосъемка для журнала, а сегодня я выступил в посольстве Южной Кореи. И это все за четыре дня. При этом звонки продолжают поступать. Звонили даже из моего вуза. Предлагают место на курсе Гроссмана и стипендию. Ха-ха. Похоже, Лев прослышал обо мне. Голова кругом идет. Неужели началось?
Утомился немного. Хорошо, что за нами присылают автомобиль и после отвозят домой. Это удобно – в пути можно читать. Из посольства ехали в мягком просторном салоне дорогого авто. Вернулись час назад. Все было очень здорово! Ездили втроем. Алена нарядила нас с Родионом в новенькие, купленные по случаю костюмы. Себе сшила черное вечернее платье. За ночь смастерила. На приеме выглядела замечательно! Нас хорошо встретили, надарили подарков. Правда, я не знаю, что там. Завтра посмотрю. Сейчас все спят. Не хочется шуршать пакетами… Не стану я сейчас смотреть. Не дави на меня! Все! Хватит, я сказал!
Самоограничение – это свобода, признак сильной личности. Нельзя давать волю слабости. Тем более пакетов на месте не оказалось. Вероятно, Алена их куда-нибудь переложила. Не буду искать. Это уж наверняка. М-дааа… Интересный у нас междусобойчик. Я рад, что мы снова встретились.
Сыграл свою конкурсную программу и еще пять джазовых вещей, по старой памяти. Принимали очень тепло. Интернациональная аудитория, состоящая из дипломатов разных стран и их семей. Попрактиковал свой английский. После выступления получил несколько приглашений от иностранцев посетить их государства с концертами. Теперь я нарасхват. Хо-хо. Дух захватывает!
Родион уснул по дороге домой. Так и не понял, понравилось ему или нет. Другие дети на приеме общались между собой, а он простоял весь вечер возле мамы. В общем, не знаю. Каникулы закончились еще четыре дня назад. Завтра ему в школу.
Алена освободила наш понедельник для текущих дел. Они с Аркадием повезут эксперта смотреть жемчуг. А мне за завтрашний день предстоит дочитать учебник истории и перейти к географии.
Кстати, мне нравится, как написан учебник. Деликатно и без эмоций. Приятно воскресить в памяти этапы развития человечества. Вообще-то это впечатляет. Признаюсь, никогда не испытывал особого интереса к истории, особенно к древнейшей. После учебы я к ней практически не возвращался. Прошлое для меня не существовало. То есть некоторые представления об основных исторических вехах у меня конечно же были, но общей картине мира требовалась серьезная реставрация. И сейчас, заново знакомясь с прошлым людей, я начинаю пересматривать свое отношение к самой жизни, к ее непрерывному движению. Прогресс! Конечно, учебник это лишь беглое знакомство с поворотными событиями истории, но я уже отметил для себя интересные темы для внешкольного чтения. Хочется больше знать о нюансах.
Любопытно… Что, если бы все люди на Земле были такими же, как я? С таким же темпераментом, образом мышления, физическими и умственными способностями. Далеко бы продвинулось человечество в этом случае? Думаю, до простейших жилищ мы бы доросли. Не пещеры, а из дерева что-нибудь. Изба, например. Животноводство и прочие промыслы, думаю – да, всевозможные ремесла – да. Ну, плуг бы я смог изобрести, наверное. Сеял бы, выращивал что-нибудь. Подъемный механизм, возможно, придумал бы, корабли бы построил. Что-то из камня мог бы соорудить, я думаю, не сразу, а со временем, после получения необходимого опыта. Письменность. Развлекались бы обрядами промыслового культа. А, скажем, фортепиано создал бы? А электричество открыл бы? Компьютер? Реактивный двигатель? Пенициллин? А законы природы смог бы описать? Физика? Химия? Биология? Психология? Математика? Астрономия? Человечество со многим разобралось к настоящему моменту. Порой путем невероятных усилий отдельных его представителей. А сколько еще неизведанного, сколько неусовершенствованного? И кто будет двигать человечество вперед? Кто будет заботиться о нем, думать о его безопасности?
Что я делаю? Дурю народ. Нашел лазейку, чтобы сыграть не по правилам. Я плохой человек. Противопоставляю себя людям, вместо того чтобы стремиться облегчить им жизнь. Даже на своем поприще я мог бы привносить в мир гармонию, делиться ею с моими сопланетянами.
«Пифагор нашел основное соотношение между музыкальной гармонией и математикой. История об этом дошла до нас только легендой, как народная сказка, но суть его остается точной. Звук, или основной тон, образует вибрация одной натянутой струны. Звуки, которые звучат гармонично с ним, получаются, если разделить струну на равное количество частей: точно на две части, точно на три части, точно на четыре части и т. д. Если точка, где вибрация меньше всего, не попадает на одну из этих точек, звук дисгармоничен.
Таким образом, сдвигая «точку невибрации» по струне, мы распознаем звуки, которые гармоничны. Итак, прижатая на середине струна дает нам обертон, который на октаву выше основного тона. Переместившись еще на 1/3 длины струны, поднимитесь на квинту выше, еще на 1/4 – на кварту и одновременно отдалитесь на две октавы от основного тона. Поднимитесь еще на 1/5 (правда, Пифагор этого сделать не предлагал) – получите звучание терции.
Пифагор доказал, что аккорды, которые звучат гармонично – для западного уха, – соответствуют точному делению струны на целые числа. Пифагорейцам открытие показалось настоящим колдовством: настолько было удивительным и убедительным согласие между природой и числами. На базе обертоновой структуры звука они вместе пришли к выводу, что все законы природы строятся на этом же принципе.
Например, чтобы вычислить орбиты небесных тел, которые, по их мнению, вращались вокруг Земли, надо связать их с музыкальными интервалами. Иначе говоря, греки утверждали, что все закономерности природы музыкальны, а движения небесных тел они назвали музыкой сфер».
Хорошо, что все люди разные!
Родион вернулся из школы примерно в час дня. Алены дома не было. Она ушла на встречу с оценщиком еще утром. К приходу племянника Эмиль приготовил обед. Мальчики сидели за столом на кухне, ели глазунью. Родион пил сладкий чай, а Времянкин кофе без сахара.
– Ты со мной не разговариваешь? – начал дядя.
– Разговариваю. Почему? Просто говорить не о чем, вот и все.
– Тебе понравилось в посольстве?
– Пойдет.
– Подарок уже смотрел?
– Мама не разрешила. Сказала, что только после того, как исправлю тройку. По «Окружающему миру».
– Могу помочь тебе с уроками, если хочешь.
– Чего? Если ты играешь на рояле, это еще не значит, что ты самый умный.
– Не значит, но я уже прошел четвертый класс.
– Обойдусь без сопливых. Не забывай, кто здесь старше.
– Понятно.
– Что тебе понятно?
– Что ты не можешь принять от меня помощь потому, что я младше. Это, видимо, ущемляет твое достоинство.
– Че?
– Тебя раздражает моя целеустремленность, я думаю. Бесит даже. Мои успехи в школе и прочее, я прав?
– Мне пофиг. Что ты пьешь? Кофе? Мама разрешила тебе пить кофе?
– Я не спрашивал.
– Но она знает?
– Знает.
– Ладно. Тогда я тоже буду.
– Налить тебе?
– Пссс.
Родион слез со стула, вынул из сушилки чистую кружку и поставил ее на скатерть. Затем снял с нагревателя прозрачный кофейник с горячим напитком и дрожащей рукой, занес стеклянный носик над глиняной чашкой.
– Не обожгись, – предупредил Эмиль.
– Следи-ка лучше за собой, а то нарвешься.
Племянник резким движением наполнил кружку, перелив жидкость через край.
– Блин! – вскрикнул он.
Парень неосторожно дернул рукой и опрокинул глиняный сосуд. Разлитый кофе быстро добрался до края стола, у которого располагался Родион. Мальчик отпрыгнул назад и расплескал жидкость из кофейника прямо на себя. Его пальцы разжались, колба полетела вниз и разбилась о кафельный пол. Остатки кофе вылились на ноги Родиона, а кофейник разлетелся мелкими осколками по всей кухне. Эмиль спрыгнул со стула. Племянник сделал шаг назад, чтобы выйти из горячей лужи и, зажмурившись, замер.
– Стой, где стоишь! – скомандовал Времянкин. – Не наступи на стекло.
– Горячо, блин, – выдавил Родион.
Его изогнутая поза напоминала склонившуюся над водой плакучую иву. По безвольным кистям рук на пол стекали темные капли. Из левого глаза Родиона вырвалась слеза, под носом надулся сопливый пузырь.
– Снимай мокрую одежду. Быстро! Я сейчас.
Эмиль выбежал из кухни, а через мгновение вернулся с веником в руке. Он принялся сметать осколки в кучу. Пострадавший тем временем снял с себя рубашку, брюки и носки. Расчистив племяннику путь, Времянкин достал из холодильника два пакета замороженных овощей и вручил их Родиону.
– Вот, приложи к обожженным местам. Я пока приберусь здесь.
В трусах и майке, с двумя пакетами ледяного горошка разнесчастный паренек поспешил в свою комнату.
Закончив с уборкой, Эмиль пошел проведать племянника. Дверь в покои Родиона была прикрыта. Времянкин постучался и вошел. Он вдруг понял, что не заходил в эту комнату уже много лет – с тех самых пор, как окончил школу и уехал из города. Эмиль бывал в этой квартире несколько раз за прошедшие годы, когда навещал сестру с племянником, но в эту комнату он не заходил. Не специально, а просто потому, что гости обычно ограничиваются прихожей, залом, кухней и санузлом. И сейчас, после нескольких месяцев проживания в квартире, данная часть помещения оставалась за пределами привычного маршрута Эмиля.
Когда-то много лет назад эта комната была его местом обитания. В ней он провел семнадцать лет своей жизни. Детство и юность. Когда Времянкин был здесь в последний раз, комната казалась ему слишком тесной. Сейчас же она выглядела довольно просторной. Он с трудом узнавал свое прежнее жилище. Мебель была другая и стояла по-другому, другие обои и шторы. Место у стены, где раньше располагалось фоно, пустовало. Эмиль прошел туда и остановился. Родион, облаченный в темный спортивный костюм, лежал на заправленной кровати, уткнувшись лицом в подушку. Не пригодившийся горошек размораживался на покрывале.
– Родион, ты как? – беспокоился дядя.
– Отстань! Это все из-за тебя!
– Что я сделал?
– Ты лез все время и говорил под руку.
Эмиль подошел к занавескам и раздвинул их. В комнату проник яркий свет.
– Эй, ты че делаешь? Закрой! – мгновенно отреагировал Родион, оторвавшись от подушки.
Времянкин узнал балконную дверь. Деревянная, отделанная рейкой дверь с окном. И еще большое окно в стене, справа от двери. Те же стекла, с навечно присохшими каплями старой краски, те же рамы с алюминиевыми ручками. Из тех же щелей сквозило. Под свежим слоем эмали проглядывались старые трещинки и шляпки гвоздей, хорошо изученные Эмилем еще в детстве. Он встал на балконный порожек, ухватился за штапик дверного окна, приподнялся на носочки и заглянул в лоджию. Его интересовала внешняя обшивка дверного проема. Когда-то давно, жарким летним днем, он оставил здесь свидетельство своего пребывания. Выжженное при помощи лупы и солнечного света имя – Эмиль. Оно и сейчас было там, слегка потускневшее, но отчетливое. Мальчик заметил, что ниже, под его именем, выжжено что-то еще, чего он раньше не видел. Чуть подтянувшись, Времянкин смог разглядеть надпись. На сосновом наличнике красовалось еще одно имя – Родион. «Идет по моим стопам», – подумал Эмиль.
– Оглох, что ли?! Быстро закрой! – заводился племянник.
– Я хочу рассказать тебе кое-что… Это тайна. Большой секрет. Поэтому…
Эти слова Эмиля, негромко произнесенные в стекло, легли конденсатом на холодную поверхность. Времянкин спрыгнул с порожка на пол. Только он повернулся к Родиону, как ему в голову прилетел взмокший пакет подтаявшего горошка. Эмиль успел зажмуриться. От столкновения со лбом мальчика пакет порвался, и горошины разлетелись по всей комнате.
– Ты спятил?! – возмутился дядя.
Родион вскочил с кровати, приблизился к мальчику, резким движением обхватил его шею, выставил вперед ногу и опрокинул через нее родственника.
– С ума сошел?! – прокряхтел Эмиль, оказавшись на полу лицом вниз.
Родион навалился на него сверху и начал заламывать руку. Дядя трепыхался, пытаясь вырваться из-под пресса, но племянник был сильнее. Несколько месяцев ежедневных зарядок не помогли Времянкину в этой неравной схватке.
– Отпусти!
– Проси прощения.
– Отпусти, я сказал!
– Сначала проси прощения.
Холодные, мокрые горошины, разбросанные по полу, впивались в щеку и висок Эмиля.
– Ну все уже, хватит. Мне уже больно. Ты победил, я извиняюсь.
– Погромче, я не расслышал.
– Извини… меня…
– Так-то.
Задернув шторы, Родион вернулся к кровати и лег. Времянкин поднялся с пола, смахнул с лица прилипшие горошины, встал напротив племянника и гневно направил на него указательный палец.
– Ты… Плохой… Мальчик.
– Да, да. Не забывай об этом.
Эмиль стремительно покинул комнату, захлопнув за собой дверь. В этот момент вернулась Алена. Она остановилась на пороге и прислонилась спиной к входной двери. Ее отрешенный взгляд заставил брата насторожиться.
– Ты в порядке, сестренка?
Алена уронила на пол ключи, посмотрела на них и заплакала. По румяным ланитам покатились черные от туши слезы.
– Алена, что случилось? – встревожился брат.
Она медленно сползла по двери, села на джутовый коврик, закрыла лицо руками и уткнулась в колени. Эмиль подошел ближе и погладил сестру по волосам.
– Аленушка, что произошло?
– Почему, ну почему у меня всегда так? Стоит понадеяться на что-то, и на тебе. Почему не может быть все хорошо? Прямо фатум какой-то тяготеет надо мной. Как я устала от этого, кто бы знал…
– Объясни толком, в чем дело?
Алена шмыгнула носом.
– Мы с Аркадием и оценщиком приехали в банк.
– Так.
– Нам открыли ячейку, а там… А там – ничего.
– Как это?
– Только серебряная нитка от ожерелья. И все.
– А жемчуга?
– Они растаяли и превратились в лужицы.
– Не понял.
– Как ледышки в тепле, но это же был не лед! Я ведь не сумасшедшая. Короче говоря, все, плакало мое богатство. Мне было так стыдно перед оценщиком. Он специально приехал из столицы. Когда мы открыли ящик… Ужас! Я начала выяснять у сотрудников банка, куда, мол, делись жемчужины. А они – у нас все записано, к ячейке никто не подходил. Что положили, то и забирайте. Забрала. Серебряную вереницу толщиной с пряжу. И цена ей всего ничего.
Эмиль подумал, что это какая-то игра Мороза, смысл которой еще предстоит понять.
– И что потом?
– Аркадий сел в машину и уехал, и я поняла, что больше его не увижу. Так вот. Спасибо тебе, братец. Отличный подарок! Ты, как всегда, заботишься о своей сестре.
– Ты переволновалась. Давай, я помогу тебе снять сапоги.
Алена распрямила левую ногу. Эмиль взялся за носок и голенище замшевого ботфорта и потянул на себя. Сапог сполз. Мальчик аккуратно поставил его в угол.
– Сколько раз я просила тебя поговорить с Василисой? Всего-то навсего лет пять убрать. Я тоже хочу как ты – эксплуатировать молодость. Хочу, чтобы меня любили. Не владычицей же морской прошу меня сделать.
Алена распрямила правую ногу. Эмиль взялся за второй сапог.
– Послушай, при всем моем желании… Я даже не знаю, как с ней связаться, понимаешь? У нее нет телефона, почты. Она живет в воде. Все не так просто.
– Все не просто. Название моей жизни.
– У всех так.
– У тебя иначе.
– У меня свои сложности.
– Понятно, – обреченно выдохнула сестра и поднялась с пола.
– Ну, чего ты дуешься?
Алена сняла пальто, повесила его на плечики и с удрученным видом закрылась в ванной комнате. Из-за двери послышался звук льющейся воды. Эмиль постоял немного в прихожей, потом обулся, накинул куртку, поднял с пола ключи и вышел из квартиры.
Времянкин вдруг испытал острую потребность в уединении. Ему было необходимо собраться с мыслями. Он брел по улице, зараженный грустью сестры, и не заметил, как дошел до своей школы. Учебный день уже закончился, поэтому в здании было немноголюдно. Охранник Валера впустил мальчика и открыл для него актовый зал. Здесь еще сохранились следы отгремевшего праздника. Новогоднее убранство помещения действовало на Эмиля умиротворяюще. Прохладная безмятежность пропитывала атмосферу зала. Мальчик расправил плечи, бросил куртку на ближайшее кресло, поднялся на сцену, включил закулисный свет и сел за инструмент.
Он любил играть, когда сталкивался со сложностями. Музыкальная упорядоченность помогала Эмилю разобраться с бардаком в голове. Гармония снимала напряжение, а ритм делал дыхание ровным.
Времянкин играл в течение нескольких часов, пока не пришел охранник. Какое-то время Валера слушал музыку, сидя в темноте, в последнем ряду. А когда Эмиль взял паузу, чтобы передохнуть, Валера напомнил мальчику о времени. Шел десятый час. Эмиль надел куртку и вместе с охранником направился к выходу.
– Я переживаю, что ты поздно возвращаешься домой. Ребенку небезопасно ходить по улице в такое время.
– Все в порядке, тут недалеко.
– Ты понимаешь, есть такие индивиды… Ну, плохо они к людям. Кругом видят только плохое. Как моя Славовна говорит: «Злой всегда мыслит злое». А зло имеет такое свойство – тихо лежать не может.
– Славовна?
– Супруга.
– А.
– Буквально сегодня в новостях рассказывали о девочке. Не видел, случайно?
– Нет. А что там?
– Целый день об этом передают. В Петербурге нашли девочку твоего возраста. Не знаю, можно ли тебе такое говорить…
– Что там?
– Выловили в реке… Мертвую… Задушенную.
В голове мальчика тут же возник образ Мелании. Ведь ее исчезновение так и не получило объяснения.
– Давай-ка я все-таки провожу тебя до дома.
– А что еще известно об этой девочке? Имя называли?
– Хм… Возможно, но я не запомнил.
Эмиль и Валера остановились у дверей.
– Подожди-ка, я накину куртку, прогуляюсь с тобой.
– Не нужно, мне триста метров пройти, а вам, наверное, нельзя пост оставлять. Хотите, я сообщу вам, как доберусь?
– Да? Давай так. Доберешься, позвони. Я буду ждать.
Времянкин вышел на мороз и бодрым шагом направился к дому. Валера следил за мальчиком через стеклянную дверь школы.
Густой снег монотонно падал с ночного неба. Свежая перина поскрипывала под подошвами ботинок мальчика. Свет фонарей размывался от талых снежинок, застрявших в его ресницах. Эмиль шел, задрав воротник куртки, спрятав руки в карманы.
Он выровнял шаг, чтобы скрип снега удерживался в одном темпе. Скрип. Скрип. Скрип. Скрип. К этому ритму добавились звуки, доносящиеся с близлежащего проспекта. Проезжающие по нему автомобили создавали ощущение шума прибоя. Шууууух. Шуууууух. Скрип. Скрип. Шуух. Скрип. Пам. Шуууууух. Скрип. Скрип. Шуух. Скрип. Скрип.
«Почему мне кажется, что это Мелания? Если это она, то мой тайный помощник явно перестарался. Мне вернули конька, но цена слишком высока. И, боюсь, она еще не оплачена. Неужели Мелания? Надеюсь, что нет. Только не это», – думал Эмиль.
Во дворе дома Времянкин вдруг заметил, что скрипы изменились. Звук словно дублировался эхом, и ритм нарушался. Эмиль остановился, возникла тишина. Он снова пошел. Эффект эха повторился. Эмиль остановился во второй раз. Но скрипы не прекратились. Мальчик резко обернулся и увидел две приближающиеся фигуры. В темноте не было видно лиц, но Эмиль узнал эти силуэты. Огромный мужчина и женщина с каре. Поблескивающие в ночи стекла солнцезащитных очков и грушевидные кожаные куртки. Это были они – Двое из Сумы. Времянкин рванул к подъезду. Добравшись до железной двери, он дотянулся до кнопки домофона и приложил к ней ключ. Замок открылся. Мальчик вбежал в дом, захлопнул дверь и помчался вверх по лестнице. Он остановился между четвертым и пятым этажом, отдышался и, взявшись за подоконник, подтянулся к окну. Эмиль оглядел двор. У крыльца никого не было, и в подъезде стояла тишина. Мальчик продолжил подъем. «Твою мать!» – подумал Времянкин.
