XXII

Лондон, октябрь 1884 года

В длинном и узком саду кенсингтонского дома росло восемь грушевых деревьев. Они были высажены по четыре с каждой стороны от когда-то засыпанной гравием тропинки, и гравий до сих пор кое-где похрустывал под ногами, хотя большая часть тропинки заросла травой. По дому вот уже несколько недель сновали плотники и маляры, и теперь только сад выглядел таким, каким был при тетке Грэйс. Он густо зарос травой и крапивой, а на стене флигеля с маленьким витражным окошечком в двери остался восьмидесятилетний скелет покрывавшего ее когда-то плюща. Грэйс провела все лето, занимаясь тысячью разных не терпящих отлагательства дел и стараясь не смотреть вверх на ветви деревьев, где пугающе крупные вороны свили свои гнезда на опасно близком расстоянии от голов проходящих под ними людей. Таниэль, обычно очень деятельный во всех других случаях, странным образом не желал ни в чем принимать участия. Даже в холодные дни он, как правило, сидел в саду со своим японским словарем, прижав камнем страницы и предпочитая не заходить в дом, когда же Грэйс заговаривала с ним на эту тему, он что-то бормотал себе под нос и находил для себя какое-нибудь иное занятие.

Нельзя сказать, чтобы он специально что-то выдумывал в свое оправдание, но надо было столько всего успеть сделать, и общение с рабочими добавляло сложностей: их сковывал традиционный для их сословия ужас от необходимости напрямую разговаривать с благородной дамой. Дом был набит всяким барахлом, скопившимся здесь за долгую жизнь ее тетки, и несколько недель ушло только на то, чтобы разобрать весь этот хлам. Затем надо было заменить сгнившие половые доски, подумать об оснащении лаборатории и провести газовые трубы, поскольку ее тетка пользовалась мазутом. Шаг за шагом дом обновлялся, становился чище и светлее, но Таниэль по-прежнему проводил время в саду и ни в чем не принимал участия. Они могли приходить сюда только днем по субботам, поскольку отец категорически запретил ей бывать здесь одной, а Таниэль всю неделю был занят на службе и посещал репетиции по воскресеньям, но, даже появляясь здесь так ненадолго, он умудрялся тянуть время. За две субботы до свадьбы внезапно похолодало, и сад побелел. Ветер крутил в воздухе снежную пыль, заволакивая ею деревья. Грэйс работала в лаборатории, согреваясь поставленными с двух сторон и отрегулированными на синее пламя бунзеновскими горелками, так как понимала, что не имеет смысла зажигать для Таниэля камин наверху. Она с равным успехом могла бы попробовать заманить в комнаты оленя.

Услыхав треск льда на открывающихся воротах, она подняла глаза. Лаборатория была, наконец, закончена, и Грэйс решила отметить это событие, пригласив на ее символическое открытие Мори. Она не видела его со времени их первой встречи, но, придя на почту, чтобы отправить ему телеграмму, обнаружила, что там ее дожидается телеграмма от него, подтверждающая, что да, суббота, без четверти два – удобное для него время. Она все же послала свою телеграмму, поскольку что-то в его тексте подсказывало ей, что он попросту забыл, что еще не получил приглашения.

Ее часы показывали, что до его прихода оставался еще час, но все же, услыхав скрип ворот, она забралась ногами на скамейку и открыла окно. Окно было необычного вида: основная его часть было из матового стекла, но чуть в стороне от центра стекольщик поместил круг из яркого витража, составленного из полуфигуры ангела и фамильных гербов, – все это, скорее всего, были обломки, оставшиеся при ремонте какого-нибудь собора. Часть проникавших сквозь окно солнечных лучей была приглушенной, размытой, другая же часть сияла ярким витражным светом, отбрасывая на ее руку разноцветные зайчики. Таниэль был в саду один.

– Он точно собирается прийти? – спросила Грэйс.

– Он придет к назначенному времени, – успокоил ее Таниэль. Он подошел к окну, коротко помахал ей рукой и, взявшись за старую стремянку, подтащил ее к ближайшему грушевому дереву.

– Вам не кажется, что он согласился на этот визит через силу?

– Нет, с чего бы?

– В прошлый раз у меня сложилось стойкое ощущение, что я ему не нравлюсь.

– Зачем тогда было его приглашать? – засмеялся Таниэль.

– Потому что я могу ошибаться, и мне очень интересно, что он скажет об эксперименте. Он может мне в этом помочь. Что… вы делаете?

– Я хочу тут немного поработать.

– В самом деле? – спросила она с любопытством.

Он поднял корзину, которую до этого пристроил возле дерева, и наклонил ее, чтобы показать Грэйс ее содержимое. Корзина была наполнена грушами из настоящего золота или, по крайней мере, позолоченными.

– Они у него валялись на чердаке на полу, и я решил их стащить.

– А он не рассердится? – спросила она, подумав о том, сколько утащила у Мацумото одежды, которую так и не вернула. Она собиралась это сделать, но перед концом триместра у нее не было времени, и она успокаивала себя тем, что все равно увидится с ним в Лондоне. Однако после бала в Форин-офисе он сразу же отправился в Париж, даже не попрощавшись. Его друзья часто жаловались, что он поступает с ними так же. Он любил окружать себя приятелями, но относился к ним, как к красивым шторам, от которых можно отказаться, переехав в другое место, или купить себе новые, когда они начнут надоедать.

– Если бы он был недоволен, он сказал бы мне об этом еще до того, как я их нашел, – махнул рукой Таниэль, взбираясь на лестницу.

Подвешивая груши на ветки на магнитных крючках, он продолжал с ней болтать, но она видела, что все его внимание сосредоточено на деревьях и он постепенно передвигается вглубь сада, дальше от окна. Его, по-видимому, не смущало, что приходилось хвататься за ветки, покрытые мхом, в котором таились острые сломанные сучья. Ей хотелось присоединиться к Таниэлю, но она понимала, что будет опасаться занозить руки и что для нее это будет неприятная работа. Грэйс закрыла окно и спустилась со скамейки на лабораторный пол, чтобы продолжить делать наклейки на ящики с химикатами.

– На самом деле не так уж и холодно, – услышала она спустя некоторое время, ветер доносил его голос от ворот. Значит, Мори уже здесь.

– Вы просто не чувствуете холода, вам и от свечки жарко.

Его голос показался Грэйс странным при первой встрече, но теперь, когда она его не видела, голос производил совсем уж фантастическое впечатление. Создавалось ощущение, что он тремя футами выше и на три тона светлее, чем сам Мори. Раньше в его речи ей слышался характерный северный акцент, и он, возможно, еще иногда проскальзывал, но в целом у него теперь было вполне литературное произношение. Ей было интересно, специально ли он следит за своей речью, или перемена произошла непроизвольно.

– Будьте осторожны. Если вы их не прикрепите как следует, они попадают.

– Почему?

– Сейчас осень.

– Откуда им это известно?

– Внутренние термометры, – ответил Мори.

– Я-то думал, все дело в крошечных эльфах.

– Таким был мой первоначальный план, но оказалось, что их трудно поймать.

– Грэйс в подвале, – рассмеявшись, сказал Таниэль.

Грэйс отложила ручку и переплела пальцы. Ее удивляло, насколько уверенно Таниэль держится и шутит с Мори. Она бы тоже так хотела. Она была практически уверена, что Мори, независимо от своего отношения к ней, охотно поможет ей с экспериментами, хотя бы ради того, чтобы избежать скучного общения с ней в будущем, однако было бы лучше, если бы ей удалось убедить его в значимости собственных исследований.

Она не слышала его шагов на лестнице, о его приходе возвестила поворачивающаяся дверная ручка.

Он вошел медленно, как соседский кот; Грэйс не знала, была ли в этом настороженность. В любом случае он передвигался довольно странно: то стремительно, то очень медленно, она заметила эту его особенность еще при первой их встрече на Филигранной улице. Если бы ей надо было объяснить эту странность, она бы сказала, что этот человек помнит о том, что в прошлом был стариком, но время от времени осознает, что все еще молод и нет причин ходить с осторожностью, заботясь о том, чтобы не переломать старые кости. В черных глазах Мори цветными точками отражались стеклышки витражного окна. Его волосы были теперь темнее, чем тогда, в июне.

– Мистер Мори, здравствуйте, проходите, пожалуйста.

– Здравствуйте, мисс Кэрроу, – сказал он.

– Я работала над экспериментом, который должен был доказать существование эфира, – Грэйс перешла к делу без долгих предисловий, так как терпеть не могла пустых разговоров и на ходу подбирала слова, чтобы оформить свою мысль. – Он существует, и, значит, должен быть способ, как его увидеть, то есть, конечно, я имею в виду не увидеть, а зафиксировать эффект, но до сих пор мне это никак не удавалось. Таниэль некоторое время назад рассказал мне о вас и о том, как вы помните будущее. Я хотела бы у вас спросить, может быть, вы знаете, как это сделать.

– Это как-то связано с электричеством, и… я думаю, сахарная пудра могла бы помочь.

– Надеюсь, вы можете привести какие-то цифры или какие-нибудь факты, не столь расплывчатые, – засмеялась Грэйс.

– Простите. Это за рамками моих возможностей.

– За рамками ваших возможностей? Как такое может быть?

Мори отошел немного в сторону.

– Видите ли, я знаю, насколько захватывающим может быть изучение света, как много в нем не разгаданных наукой тайн, но сам я использую свет, чтобы не споткнуться в темноте, а эфир – чтобы не наткнуться на нежелательные события. Он существует, и он полезен, но, изучая его, я через десять минут засну со скуки. Я люблю механизмы, и я не тот человек, которого стоит спрашивать о математике.

– Но вы ведь теперь можете все понять и во всем разобраться.

– Я никогда этого не пойму. Физические исследования сосредоточены на описании вещей, которые вы не можете понять с помощью интуиции, поэтому вы описываете их в цифрах, в то время как я просто вижу их перед собой, – Мори обводил взглядом комнату, не глядя на Грэйс; комната ему, по-видимому, нравилась, и он придвинулся поближе к горелкам. – Для меня это все равно что слушать, как лишенные зрения и осязания люди подробнейшим образом доказывают существование и описывают вероятный облик слона, в то время как мне слоны вообще не слишком интересны. Мне очень жаль, – сказал он, и видно было, что он действительно сожалеет. Он достал из саквояжа книгу и вручил ее Грэйс:

– Надеюсь, это будет полезно.

Это был сборник волшебных сказок. Грэйс, чувствуя раздражение, медленно перелистала книгу. Во всех этих сказках всегда был некто слишком прозаичный, лишенный способности слышать разговоры деревьев и видеть эльфов, сидящих на ветках, тот, кого деревья молчаливо исключали из своего гармоничного мира. Грэйс никогда не думала о себе в таком контексте.

– Ну что ж, видимо, я должна вас поблагодарить.

Мори кивнул и повернулся к выходу.

– Мори, постойте! Я надеялась, что вы захотите помочь. Думаю, вы могли бы, если б хотели.

– Мне очень жаль, – снова произнес он, не отрицая сказанного ею. – Но я вам не нужен. Вы скоро сами найдете решение.

– Я думаю, что на самом деле вам это весьма интересно, но я украла у вас любимую игрушку, и поэтому вы решили проучить меня, – тихо проговорила Грэйс, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно.

Мори поднял голову и впервые посмотрел ей прямо в глаза; его взгляд не был сердитым, скорее слегка удивленным. Грэйс внезапно почувствовала себя так, как будто швырнула камень в снайпера, пусть не очень метко, но настоящий камень.

– Пожалуйста, забудьте об этом и пойдите мне навстречу, вы лучше всех знаете: в мире есть другие игрушки. Это очень важная работа.

– Вы украли мою любимую игрушку, – медленно повторил он, делая упор на слове «игрушка», – а теперь вы пригласили меня сюда поиграть с новой игрушкой, чья душа представляет собой способную рассуждать машину, ездящую по рельсам. Но мне не нравится игрушечная железная дорога, она слишком скучная и рождает желание устроить крушение, просто ради разнообразия.

Грэйс сглотнула слюну.

– Простите, я заслужила отповедь за свою высокомерную метафору. Еще раз извините, я хотела пошутить.

– У вас наверху нет фортепьяно, – сказал Мори, теперь его голос звучал как обычно.

– Надо… сперва поменять полы.

– Но на вид пол новый.

– Вы правы, – смутившись, согласилась она.

– Понятно. Ну что же, я, пожалуй, пойду, мне уже делают заказы к Рождеству.

– Ах, нет… – бормотала она, следуя за ним, поскольку Мори начал подниматься по ступенькам, не дожидаясь ее ответа.

Немного замешкавшись, Грэйс последовала за ним, уверенная, что должна проводить гостя. Ей редко приходилось сталкиваться с по-настоящему враждебным отношением к себе, поэтому, только идя за ним, она постепенно пришла к осознанию, что он не просто наказывает ее за первоначально высокомерный тон, нет: это была откровенная угроза.

– А из их семечек вырастут потом новые грушевые деревья? – окликнул его, стоя на лестнице, Таниэль.

Грэйс больно было дышать. Ей хотелось затащить Таниэля в дом.

– Нет, я не смог уместить в них механизм, необходимый для целого дерева, – ответил Мори. Он взял из корзины следующую грушу и взобрался на нижнюю развилку ствола, чтобы подать ее Таниэлю. На золотой поверхности плода полосками отразились их пальцы.

– Я пойду домой. До вечера.

– Вы так быстро уходите.

– Я ничем не смог помочь.

– А… Ничего страшного. Я тут еще побуду, мне надо дождаться, пока придет человек, который будет класть ковровое покрытие.

– Через десять минут.

– Почему бы вам тогда не подождать его вместе с нами?

– Нет, мне надо идти.

– Мори, – начал Таниэль.

– Нет-нет, я не могу, я оставил хлеб в духовке, – ответил Мори, уже спустившись с дерева на землю. Он вышел на улицу через покрытые ржавчиной ворота и растворился среди прохожих и экипажей.

Таниэль начал спускаться вниз, и Грэйс подошла к лестнице. Стоя на траве, Таниэль стряхивал с рук веточки и мох; от него пахло листьями.

– Я ему не нравлюсь, – натянуто объяснила Грэйс. – Весь его визит в лабораторию занял около сорока секунд.

– Он всегда ведет себя немного странно, не принимайте это близко к сердцу, – со вздохом сказал Таниэль.

– Думаю, тут нет ничего удивительного. Ему будет вас ужасно не хватать.

Таниэль провел руками по волосам, вытащил из них листик и, бросив его вниз, следил, как он плавно опускается на землю.

– Он с этим в конце концов смирится.

– Каким образом? Этого ничто не предвещает; он и так знает ответы на все вопросы, и, если его нельзя убедить сейчас, это невозможно будет сделать и в будущем.

Таниэль, по-видимому, собрался возразить, но в это время налетел порыв ветра и сорвал грушу с дерева. Таниэль, охнув, наклонился, выискивая ее среди высокой травы, но неожиданно остановился. Грэйс не успела спросить его, в чем дело: она увидела, как из травы прямо на глазах тянется вверх вдоль ствола тонкий золотой стебель. Обвив дерево, он выпустил маленькие веточки и новые вьющиеся стебли, прилепившиеся к стволу и старым, выпирающим из земли корням груши. На веточках с легкими щелчками стали распускаться крошечные листочки; они все-таки отличались от настоящих и разворачивались, подобно бумаге, пока не приобрели форму, характерную для плюща. Они оба, замерев, следили за происходящим; плющ рос медленнее, уже не так быстро тянулся вверх, а затем остановился на высоте человеческого роста, его листья блестели в холодном дневном свете.

– Неплохо! – рассмеялся Таниэль.

Грэйс прикоснулась к его руке. Другие груши тоже стали падать на землю, и золотой плющ постепенно обвил стволы всех деревьев. Вытягиваясь на несколько последних дюймов, лианы поскрипывали и звенели, от этого звука у Грэйс заныли зубы. В золоте отражались небо и листва, и казалось, что это взбаламученная вода взбегает вверх по стволам деревьев вместо того, чтобы стекать вниз. Вне всякого сомнения, это было восхитительное зрелище, но Грэйс предпочла бы не видеть его.

– Его имя, – сказала она, – оно ведь означает «лес»? «Чаща», нечто вроде этого? – от общения с Мацумото у нее в памяти сохранились некоторые обрывки японского.

– В прошлом… да, возможно, так и было, пока в это не вмешалась аристократическая манера написания. Почему вы спрашиваете?

Грэйс пожала плечами. Маловероятно, чтобы он был сведущ в восточной поэзии.

– Я не знаю. Он вызывает во мне тревогу. Мне показалось, что только что он мне угрожал. Говорил что-то о том, что я – способная рассуждать машина, и о своей нелюбви к поездам. Все это звучало как выражение копившейся годами ненависти. Как будто он готов переехать меня паровозом.

– Если бы он хотел, он бы уже давно это сделал, – резонно заметил Таниэль. – Кроме того, если вы ему действительно настолько противны, он бы попросту не допустил нашей с вами встречи.

– Зачем тогда он это сказал?

– Может быть, чтобы вы его больше не приглашали. Простите. Вечером я ему выскажу все, что об этом думаю.

– Нет, пожалуйста, не надо. Я не хочу, чтобы он на меня еще больше рассердился.

Он посмотрел на нее с высоты своего роста, улыбаясь одними глазами.

– Значит, он может изменить свое отношение к вам только на еще худшее, но никак не наоборот?

– Думаю, он может поддаться искушению, – ответила Грэйс без тени юмора.

Таниэль, казалось, не уловил раздражения в ее тоне. У ворот остановилась повозка.

– Это укладчики ковров.

– Вы не могли бы присмотреть, чтобы они как следует уложили ковер в столовой? – спросила Грэйс, назвав наобум первую же комнату в задней части дома. – Моя мать собирается приехать посмотреть на нее, и мне хотелось бы, чтобы там все было в порядке.

Таниэль посмотрел на нее, как будто не до конца понимая, чего она от него хочет, однако он всегда буквально выполнял все, о чем она его просила.

Как только он вместе с рабочим ушел в направлении столовой, Грэйс загородила дорогу второму, более молодому работнику. Он явно удивился, но не выказал беспокойства, и Грэйс приступила к осуществлению задуманного.

– Вы ведь делаете разные полы, не только с ковровым покрытием?

– Да, мэм. В основном из твердых пород дерева, часто дубовые. Вы хотите заказать? – спросил он с надеждой.

– Видите ли, мой муж интересовался, не могли бы вы сделать нам одолжение. Видите эти деревья? Они нам надоели, но будет жалко просто сжечь грушевое дерево. Если вы их спилите, они – ваши, мы отдаем их бесплатно.

– Вы уверены, мэм? Со всем этим золотом…

– Завтра утром к нам приходит садовник, так что я с удовольствием приплачу, если вы сможете сделать это быстро. Или, может быть, грушевое дерево теперь уже не в моде?

– Ах, нет, оно многим нравится, – быстро ответил он. – Если вы не передумаете, мэм, я буду чертовски рад. То есть, я имел в виду…

– Не волнуйтесь. Я замужем за человеком родом почти что из Йоркшира, вам вряд ли удастся превзойти его в умении чертыхаться.

Разговаривая с рабочими, они с Таниэлем обычно давали понять, что уже женаты: фразы вроде «…потому что мой муж так считает» или, еще лучше: «…потому что моя жена так хочет» звучали куда солиднее, чем «мистер Стиплтон» или «мисс Кэрроу». Грэйс носила подаренное ей при помолвке кольцо камнем внутрь, так что был виден только золотой ободок.

Молодой человек рассмеялся и пошел к своей повозке за пилами. Грэйс вошла в дом и, заварив, как умела, чай, отнесла его в столовую, где мастер под наблюдением Таниэля демонстративно перемеривал довольно замысловатую по своей форме комнату.

Она думала, что Таниэль при первой возможности сбежит обратно в сад и ей придется придумывать какую-нибудь уловку, чтобы удержать его в столовой, однако укладчик ковров оказался родом из Линкольншира, и у них с Таниэлем нашлись общие темы для разговора. К моменту, когда пол в столовой был со всем тщанием затянут ковром и Таниэль смог оттуда уйти, все деревья были уже срублены. Срезанные ветки были аккуратно сложены рядом с дровяным сараем, и на месте грушевых деревьев остались только очень желтые и свежие пни да кучи листьев на траве. Среди них поблескивали крошечные золотые лоскутки. В саду стало теперь просторнее и светлее. Таниэль остановился, как будто уперся в стену.

– Что? – только и смог он произнести вначале.

– Плотник спросил, нельзя ли ему взять немного обрезков грушевого дерева. Я предложила ему забрать все. Это ведь ничего, правда?

– Где механизмы?

– Вон там, в корзине.

Плотник осторожно распутал стебли плюща, некоторые из них переплелись между собой, как лианы, но по большей части они не были повреждены.

– Я, пожалуй, верну это ему, – сказал Таниэль. Некоторое время он разглядывал то, что лежало в корзине. – Я только отнесу это обратно и вернусь через полчаса.

Он поднял корзину и пошел к воротам по пустому, залитому светом саду, глядя прямо перед собой. Грэйс смотрела, как он повернул налево, в сторону Найтсбриджа, только теперь осознав, что расстроила его намного сильнее, чем предполагала.