XX

Закрутившись в водовороте событий, Таниэль совершенно позабыл о сделанном ему Салливаном предложении. Только освобождая карманы перед предстоящей утренней стиркой, он обнаружил визитную карточку Салливана. Первая репетиция должна была состояться вечером в воскресенье, через два дня.

В назначенный день он прямо из Уайтхолла отправился в театр «Савой», придя туда заранее, чтобы было время ознакомиться с партитурой. Он бывал здесь и раньше, но только во время представлений, когда театр был заполнен публикой. Пустой зал походил на пещеру. Таниэль слегка отступил назад, чтобы видеть балконы. Они располагались двумя ярусами, охватывая подковой арку просцениума. В пахнущей мастикой и пылью оркестровой яме уже ожидала репетиции пара скрипачей. Таниэль уселся перед новым роялем и поднял крышку. Клавиши рояля были из настоящей слоновой кости. Таниэль некоторое время сидел, глядя на свое бледное отражение в них.

Наконец он притронулся к одной из клавиш. Таниэль ощутил гул струны, с которой она соединялась, и звук наполнил до того тихую оркестровую яму. Ноты уже стояли на пюпитре. Он тихонько проиграл первую строчку. Заискрились легчайшие оттенки. Что-то в его сознании, годами пребывавшее в вывихнутом состоянии, вдруг встало на свое природное место, заставив его вздрогнуть от неожиданности. Откинувшись назад, Таниэль начал просматривать ноты, затем, найдя более сложный отрывок, сыграл его, но он был слишком мал и не мог служить в качестве настоящей проверки, поэтому Таниэль попробовал несколько строчек из моцартовского концерта, извлеченных из позабытого хранилища где-то в глубине его памяти. Они сохранили свою свежесть.

Так было и со всем остальным. Таллис без педалей, Гендель, даже та его ужасная пьеса для органа, которая, казалось, была сочинена для исполнителя с тремя руками. Он думал, что все это ушло, но выяснилось, что он просто на годы запер себя в нескольких маленьких каморках, думая, что все здание разрушено. Это было не так. Там были лабиринты из коридоров и дверей и масса пыли, но, когда раздвинулись портьеры и упали драпировки, обнаружилось, что все сохранилось в прежнем виде и даже не потускнело. Он снял руки с клавиш и сидел, положив их на колени, мысленно осваивая новые пространства.

Кто-то легонько, малиново побренчал по двум верхним клавишам. Ему улыбался мистер Салливан.

– Как вам партитура? Боже мой, с вами все в порядке?

– Я… это пыль, я думаю, у меня на нее реакция. С партитурой удобно работать. Спасибо.

– Отлично, отлично, – он наклонился к Таниэлю. – Я надеюсь хорошо все это отрепетировать к октябрю, до того, как сюда прибудет один важный гость. Примерно к двадцатым числам. Как вы думаете, у нас получится?

Таниэль утвердительно кивнул.

– А кто приезжает?

– Министр из Японии, мистер Ито. Он приедет для какого-то официального мероприятия в Уайтхолле, но здешний японский посол упомянул в разговоре с ним оперетту, и он сказал, что хотел бы ее посмотреть, и, конечно, получил приглашение. Это будет особенное представление в японской выставочной деревне, – он смущенно улыбнулся. – Я поначалу довольно легкомысленно отнесся к визиту азиатского министра, но оказалось, что это очень важная шишка. Вам приходилось о нем что-нибудь слышать? Вы ведь, кажется, работаете в Форин-офисе?

– Ито – их министр внутренних дел.

– Понятно. Понятно, – сказал Салливан с обеспокоенным видом. – Буду безмерно благодарен, если вы проявите осторожность и не прищемите себе пальцы дверью за неделю до спектакля.

Таниэль кивнул, думая, что во всем этом слишком много потрясающих совпадений, и решив спросить у Мори, не он ли устроил все таким образом, что его друг будет смотреть интересный спектакль поблизости от дома, где они могут случайно столкнуться друг с другом и Мори при этом не надо будет просить его о встрече. Такая застенчивость была очень характерна для Мори.

Раздался пронзительный серебристый телефонный звонок. Таниэль вздрогнул, вызвав улыбку у Салливана, который поспешил к источнику звука. Телефонный аппарат был привинчен к стене оркестровой ямы.

– Мистер Гилберт не хочет приходить сюда каждый день, поэтому он провел телефонную линию между сценой и своей квартирой, – пояснил Салливан, беря в руку телефонную трубку. – Да, да, слышу вас. Играем!

Таниэль почувствовал стеснение в груди. Играть вместе с целым оркестром профессионалов было совсем не то же самое, что воспроизвести самому несколько давно выученных вещей, но пути к отступлению уже не было. Салливан повесил телефонную трубку на крюк таким образом, чтобы принимающее устройство было направлено в сторону оркестровой ямы; Таниэль взял аккорд, и струнные инструменты рассыпались знакомым водопадом из диезов и бемолей. В них были все оттенки морских брызг, почти как у Катцу, когда он жужжал на высоких нотах. При мысли о маленьком осьминоге Таниэль как будто погрузился в домашнюю атмосферу. Юный скрипач рядом с ним выглядел потерянным, у него что-то не ладилось, и Таниэль тихонько напел ему отрывок в правильной тональности. Пока они настраивали инструменты, в оркестровую яму впорхнула Осэй в своем цветастом кимоно. Таниэль вначале удивился, увидев ее здесь, но потом вспомнил, что сам впервые встретил Гилберта в выставочной деревне.

Осэй пришла, чтобы обсудить с Салливаном костюмы, которые, по ее словам, должны были быть трехслойными, чтобы выглядеть подлинно японскими. Салливан выглядел растерянным, не вполне понимая ее акцент, так что ей пришлось повторить свою речь дважды. Смущенный, он согласился на все ее предложения, несмотря на энергичный протест, доносящийся из телефонной трубки: Гилберт, видимо, настаивал на том, чтобы не тратить лишних денег. Если Салливан и слышал его крики, то не посчитал нужным на них ответить. Осэй направилась к выходу, но остановилась, когда мимо нее прошмыгнул кто-то в японской одежде.

– Юки-кун, что ты здесь делаешь? Поди-ка сюда!

– Хозяин велел мне передать записку для мистера Салливана, – тон у Юки был, как всегда, сердитый.

Он отдал записку изумленному Салливану и, возвращаясь к Осэй, окинул Таниэля враждебным взглядом. Таниэль попытался улыбнуться, но Юки демонстративно не заметил его улыбку. У него был вид военнопленного. Он по-прежнему высоко закатывал рукава, а за пояс у него был заткнут маленький кинжал с обмотанной лентой рукояткой. Осэй пришлось силком увести его с собой. Глядя вслед этим двоим, вскоре растворившимся в сумрачных коридорах за сценой, Таниэль размышлял о вежливом способе запретить Юки носить нож.

– О! – воскликнул Салливан. – Отлично! Слушайте все: Форин-офис подтверждает дату визита мистера Ито. Наша премьера состоится двадцать восьмого октября в японской выставочной деревне в Гайд-парке. Вам придется выступать осенью под открытым небом, но зато после спектакля будет фейерверк и всех угостят вином, – произнеся эту бодрую речь, он сурово посмотрел вниз. – Похоже, это будет важное дипломатическое сборище. И если выяснится, что кто-либо из вас подрядился на это время работать в другом месте, этот человек будет немедленно обезглавлен! – В ответ на его заявление по оркестровой яме прокатилась волна смеха. – О, не правда ли, это прелестно, – проворчал он. – Вы, как видно, думаете, что я шучу.