XVI

Снизу послышался грохот. Оба ее брата были дома. Шесть часов – время ужина для слуг, поэтому ни дворецкого, ни Элис не было поблизости и некому было их утихомирить. Грэйс вздохнула и снова проверила колоду игральных карт.

Сегодняшним утром она выходила в город в сопровождении Элис и купила две одинаковые колоды. После того, как она вынула из одной туза пик и вложила его в другую, Грэйс вернула подмененную колоду в ее упаковку и снова запечатала. Это был очень простой тест, но, перебрав в воскресенье в уме все возможные варианты, она пришла к выводу, что он самый подходящий. Если взять что-нибудь посложнее, приятель Таниэля почует неладное. Результаты испытания должны проявиться очень наглядно. Если этот человек вынет из колоды лишнего туза до начала игры, это во многом подтвердит предположения Таниэля. Если же он этого не сделает, значит, он, скорее всего, мошенник. Он ведь часовщик, а Грэйс никогда не приходилось встречать человека с техническим складом ума, который, заметив ошибку, проигнорирует ее. Зная о наличии лишней карты, он обязательно вынет ее из колоды. У него не будет причин этого не сделать.

Стрелка висящего рядом с зеркалом барометра дрожала вокруг отметки «дождь», столбик ртути опустился вниз. Грэйс посмотрела на него, потом выглянула через открытую дверь в коридор. Там было пусто, Элис только что спустилась в кухню. Они договорились выйти из дому через двадцать минут. Грэйс сунула подмененную колоду в карман летнего пальто и перекинула его через руку. Интересно будет посмотреть, как часовщик отреагирует на ее слишком ранний и к тому же без сопровождения, приход.

Грэйс спустилась по лестнице и оказалась на пути мчащихся мимо нее братьев. Они были немногим младше нее – девятнадцать и двадцать один, – но, стоило им оказаться дома в отпуске, как они немедленно впадали в детство.

– С дороги, с дороги! – кричал Джеймс, в руках у него был мяч для игры в регби.

– Вы что, играете в регби в доме? – спросила она, вжимаясь в стену.

– Да, у нас не хватает игроков. Будешь играть? – улыбаясь, спросил Уильям. Он был самый младший, и Грэйс подозревала, что мяч принадлежит ему. Когда Грэйс была маленькая, об этой игре еще никто не слыхал, но Уильям уже играл в нее в Итоне, когда она как раз приобретала популярность, и с тех пор стал говорить о ней в почтительном тоне, которого, помимо регби, удостаивались лишь женщины и ружья. С тех пор как Грэйс побывала с ним в Хэмпстеде, она пыталась убедить их поменять регби на крикет. В крикете есть, по крайней мере, правила: никому не позволено наступать на голову другого игрока, объясняя это увлеченностью игрой.

– Нет, – ответила она, заглядывая поверх их голов в гостиную. – Это вы разбили вон ту вазу?

– А, возможно. Джеймс! Сюда!

Грэйс решила, что ее это не касается. У нее есть свои дела.

Горячий воздух снаружи был густым и липким как мед. Марево колыхалось вдоль мраморных фронтонов городских домов. Грэйс шла по улице, перекинув через руку летнее пальто, из кармана которого острым углом выпирала карточная колода. Липкая от жары кожа зудела, и Грэйс то и дело потирала запястья, стряхивая облепивших их мошек. Они сегодня были повсюду, рассыпавшись в воздухе темными точками, как на зернистой фотобумаге.

Белгравия осталась у нее за спиной, и небо впереди закрыла грозовая туча. Великолепно.

Когда Грэйс свернула на Филигранную улицу, дождь уже стоял стеной, и вид у нее был, как будто ее только что вытащили из Темзы. Она думала, что придется, дрожа от холода, ждать на крыльце и жалобно звать хозяев, чтобы ее впустили внутрь, но дверь под номером двадцать семь распахнулась, как только она подошла к ступенькам перед входом. В дверях, улыбаясь, стоял Таниэль.

– Извините, ради бога, дождь… – Грэйс смотрела, как вода падает сверху на выставленные в ряд на нижней ступени бутылки. Ей приходилось видеть дома, где слуги так же выставляют их на улицу, но никто не объяснил ей, для чего это делается. Горлышки у бутылок были слишком узкими для эффективного сбора дождевой воды.

– Я знаю, мы видели тучи из окна мастерской. Мори заваривает чай. Заходите, здесь тепло, мы затопили камин…

Мори. Имя было ей почему-то знакомо, но она не могла вспомнить, где его слышала.

Сделав паузу, Таниэль с облегчением посмотрел ей через плечо:

– С вами никого нет?

– Да, – подтвердила Грэйс, – извините. Я собиралась прийти в сопровождении горничной, но мои братья стали играть в регби прямо в доме, и я решила, что с меня достаточно, поэтому ушла, никого не дожидаясь.

– Регби? Но почему?

– Бог весть, – ответила Грэйс. Таниэль посторонился, пропуская ее внутрь. Достав из кармана сверток с картами, она повесила мокрое пальто на вешалку в прихожей.

– Они военные и, когда не гоняются по Африке за неграми, начинают гоняться друг за другом.

Таниэль проводил ее в аккуратно прибранную гостиную, маленькую, но теплую, с фортепьяно в углу и низким китайским столиком перед камином. Кресло было отодвинуто к окну. Таниэль видел, что она заметила странную расстановку мебели.

– Ничего, если мы будем сидеть на полу?..

– Да, конечно, в этом есть что-то богемное. К тому же я замерзла.

Грэйс уселась на ковер спиной к огню, и Таниэль опустился на колени напротив нее, прямой, как пианист. Она подумала, что, возможно, так оно и есть, хотя он отрицал это во время их разговора на балу.

– Можно принести вам одеяло? – спросил он.

– Спасибо, не надо, – ответила Грэйс, кашляя.

– Вы посинели от холода.

– Я согреюсь через минуту, – она заметила висящий на ручке кресла сложенный серый джемпер вроде тех, что носят моряки и рабочие. – А впрочем, вы не будете возражать, если я позаимствую вот это?

– А… он не мой, но я уверен, что Мори не будет против, – Таниэль передал ей джемпер. Натянув его, Грэйс увидела, что он в точности подходит ей по размеру. Он был связан из дорогой мягкой шерсти, и от него пахло лимоном.

От двери послышалось позвякивание фарфоровых чашек, и они оба обернулись.

Таниэль не говорил ей о том, как выглядит Мори, и она представляла себе угрюмого мужчину в традиционной одежде примерно того же возраста, как отец Мацумото. Он был совсем другим. Одет по-европейски, с короткими крашеными волосами и очень молод на вид. Склонившись над столиком и расставляя на нем чайные принадлежности, он вежливо улыбнулся Грэйс. От улыбки у него вокруг глаз собрались морщинки, выдав его настоящий возраст, но, как только улыбка растаяла, кожа на его лице разгладилась. Грэйс улыбнулась ему в ответ, стесняясь своего вымокшего вида.

– Мистер Мори, я так рада с вами познакомиться, – сказала она, протягивая ему руку через стол. – Грэйс Кэрроу. Простите, я утащила ваш джемпер. И извините, что я пришла раньше времени.

Она внимательно следила за его реакцией.

– Ничего страшного. – Он пожал ее руку с силой, неожиданной для таких тонких пальцев, и опустился на колени рядом с Таниэлем. Кажется, он действительно не имел ничего против ее слишком раннего появления, хотя умение скрывать свои чувства одинаково свойственно восточным людям и ясновидящим.

– Где ваша компаньонка? – Его выговор был в точности как у Таниэля, по-видимому, Мори выучился у него говорить по-английски.

– К сожалению, мне пришлось уйти без нее.

Он посмотрел на нее так, как будто ее мысли и цели были написаны у нее на лбу и ему не составляло труда их читать.

– Вы уверены, что для вас правильно находиться здесь без сопровождающих?

– Но она ведь уже здесь, – возразил Таниэль.

– Да, конечно, – сказал наконец Мори и протянул ей блюдо с аппетитными на вид разноцветными пирожными. Грэйс таких никогда не видела, но взяла себе одно из любопытства. Они были бисквитные, с кремом, и Грэйс не могла вспомнить, когда в последний раз пробовала что-либо столь же вкусное.

– О боже… где вы их достали? Они просто потрясающие!

– Он сам их печет, – сказал Таниэль.

Грэйс выразила свое восхищение и взяла еще одно пирожное, но затем остановилась. Она с удовольствием проглотила бы с полдюжины, но рядом с Мори она казалась себе тяжеловесной и испытывала все возрастающую неловкость.

– Итак, если вы не против, можно мне спросить, почему вы выбрали Лондон? – поинтересовалась она.

– Здесь делают лучшие в мире часы. – Чем больше он говорил, тем более странное впечатление производил его голос. Он был слишком низким для его хрупкой фигурки, и, хотя даже у Мацумото сквозь его отточенное уроками ораторского искусства оксфордское произношение иногда пробивались свойственные японскому языку шипящие, в речи Мори отсутствовал даже малейший намек на акцент.

– Ах да, конечно. – Она замолчала, затем вытащила из кармана свои часы с ласточкой. – Постойте, ведь это вы сделали, правда?

Он пальцем подцепил их за цепочку и подтянул к глазам:

– Да. Я продал их Уильяму Кэрроу. Это ваш брат?

– Это его подарок. Они великолепны, – добавила она, открыв крышку и продемонстрировав Таниэлю птичку на ее внутренней поверхности. – Мне сразу показалось, что я раньше слышала ваше имя. Только почему-то я воображала, что вы итальянец. Ой, я же принесла с собой карты, – воскликнула она, чувствуя, что он не станет протестовать против предположения, что он мог оказаться итальянцем. Грэйс не думала, что общение с Мори окажется для нее таким трудным. При том, что его английский был безупречным по сравнению с Мацумото, он казался в гораздо большей степени иностранцем. Даже в том, как он сидел, чувствовалась особая выучка, так же, как и в особом внимании ко всем чайным манипуляциям. Протягивая ей чашку, он проследил, чтобы своим синим китайским рисунком она была повернута к Грэйс; то же самое было выполнено и с чашкой Таниэля. Он делал это за разговором, видимо, не рассчитывая, что они заметят, что все его действия подчиняются определенному ритуалу. Но Грэйс заметила. Этот фарфор заслуживал почтительного отношения, она узнала стиль. Их дом в Белгравии был набит предметами, напоминающими о прежнем пристрастии ее матери к посещению аукционов. Это был цзиндэчжэньский фарфор, до сих пор без единой трещинки, несмотря на более чем трехсотлетний возраст. Мацумото упоминал пару раз о пропасти, разделяющей поколения у него на родине, но она не представляла себе, насколько он был прав.

– Во что будем играть? – спросил Таниэль.

– В покер? – предложила Грэйс. – Вы знаете, как играть?

– Да, хоть я и уверен, что проиграю, – Таниэль посмотрел на Мори. – Мне рассказывали люди из британского посольства в Токио, что в карточной игре вы опасный соперник.

– То есть вы обсуждаете в дипломатической переписке мою скромную персону? Могу я спросить зачем?

– Чтобы узнать, стоит ли играть с вами на деньги. У вас есть спички?

– Не такой уж я ужасный, – сказал Мори, однако достал из жилетного кармана спички и щелчком подвинул к нему коробок.

– Неужели? А я слыхал, что вы выиграли дом в Осаке.

– Кому нужен дом в Осаке! – ответил он, и внезапно в его безупречном английском прорезался чужеземный акцент. – Тогда ведь пришлось бы жить в Осаке.

– Что же в этом плохого?

– Она похожа… на Бирмингем.

– Тем не менее мы будем играть на спички, – сказал Таниэль. Грэйс улыбнулась. Мори виновато улыбнулся ей в ответ. У него были естественные, спокойные манеры человека, не привыкшего часто бывать в обществе и принимать гостей. Грэйс через стол подвинула к нему колоду. Она заранее положила джокеров сверху, а лишнего туза – вниз, замаскировав его несколькими другими картами, так, чтобы Мори не смог найти его случайно.

– Будьте любезны, окажите нам честь, – обратилась Грэйс к Мори, протягивая ему карты.

– М-м, – он взял бумажный сверток и развязал на нем шнурок. Затем аккуратно, слой за слоем, он развернул бумагу и высвободил коробочку с картами, а потом столь же неторопливо и тщательно сложил бумагу. Грэйс приходилось наблюдать, как Мацумото делает то же самое, тут, по крайней мере, между этими двумя было сходство, хотя Грэйс и не понимала, для чего им это надо. Педантизм Мори вызывал легкое раздражение, но Грэйс подумала, что такой человек непременно вынул бы лишнего туза из колоды, если бы знал о нем.

– Каждому по десятку для начала? – спросил Таниэль, пересчитывая спички.

Мори выложил на стол первого джокера, затем тщательно накрыл его вторым.

– Жадина, – сказала Грэйс, стараясь не показывать, как внимательно она следит за всеми движениями Мори.

– Я уже лет сто не садился за карты, – добродушно проворчал Таниэль. – В последний раз это было, когда я проиграл сестре.

– Ах, да, напомните, пожалуйста, как ее зовут.

– Аннабел. Она живет в Шотландии.

Мори сдвинул три четверти колоды так, что открылся туз пик, вынул его и положил поверх джокеров. Затем, переложив со стола на пол все три карты, начал тасовать колоду.

Если это и был трюк, Грэйс не могла понять, как он его проделал. Всю первую партию она размышляла об этом, но не нашла ответа. Мори играл мастерски, почти не глядя в свои карты. Выиграв, он открыл их, продемонстрировав набор из карт среднего достоинства. Из выигранных спичек он соорудил домик, при этом вид у него был такой, как будто он всецело поглощен этим занятием. Ему явно было скучно, но он из вежливости старался не показывать виду. Грэйс заметила, что Таниэль также наблюдает за Мори, и их глаза встретились у часовщика за спиной. Она слегка кивнула; по Таниэлю было видно, что он с трудом сдерживает свои эмоции. Грэйс не могла понять, в чем дело, так как он болтал с ними с непринужденным видом, и, в то же время для нее было ясно, что лишь немалым усилием воли он сохраняет внешнее спокойствие; она подозревала, что за этим скрывается не просто боязнь оказаться объектом слежки или обычная тревожность.

– Вы великолепны, – обратилась она к Мори.

– В юности у меня было слишком много свободного времени и вдобавок много братьев.

У Мори была очень твердая рука: он уже возвел трубу на крыше спичечного домика.

– Я сделаю еще чаю, – предложил Таниэль.

– Может, если вы не против, поиграем во что-нибудь еще? С фишками? – отвлекся от своего занятия Мори.

– У меня наверху есть триктрак.

– Но почему? Вы отлично играете, – возразила Грэйс.

– Это будет нечестно по отношению к вам обоим.

– Вы очень откровенны.

– Но это правда. Не сердитесь на меня, – вздохнул он.

Идя на кухню, Таниэль обошел что-то на своем пути. Вскоре это что-то появилось в виде механического осьминога в натуральную величину. Он вскарабкался к Мори на колени, по-видимому, некоторое время изучал предметы на столе, а затем занялся разрушением спичечного домика.

– Ой, что это? – воскликнула пораженная Грэйс.

– Это Катцу, – Мори слегка приподнял осьминога, и тот обвил свои щупальцы вокруг его рук.

– Ка…

– Катцу. Это означает Виктор, победитель. В честь королевы.

– О боже, это потрясающе. Можно мне посмотреть?

– Да, только осторожно, он тяжелый. Если хотите, можете посмотреть, что у него внутри, – Мори поднял осьминога и передал его ей через стол. Центр тяжести находился у осьминога посередине, как и у его живых собратьев, но при этом весил он намного больше.

– Замочек у него на спине.

Катцу замер, когда Грэйс отодвинула задвижку позади его головы. Внутри она увидела мерцающие наслоения деталей, соединенных миниатюрными алмазиками. Познания Грэйс в механике позволяли ей проследить за сцеплениями зубцов, но затем перед ее взглядом открылись сотни крошечных шестеренок, и она ощутила себя великаншей, заглянувшей в бесконечную глубину шахты.

– Боже мой! Это произвольно взаимодействующие шестеренки? Как вам удалось этого добиться?

– Вращающиеся магниты, – ответил Мори, не удивившись ее вопросу. – Потому здесь и используется изоляция, в противном случае он бы сломался, как только оказался бы рядом с электрогенератором в мастерской.

– Это… Мне в жизни не приходилось видеть ничего подобного. Этот механизм на годы опережает обычную счетную машину, – она подняла глаза к потолку, – на десятилетия!

– Нет, ну что вы. Современные часовые механизмы намного совершеннее, чем это представляется большинству людей. Никто ничего не патентует, иначе фабрики вытеснят часовщиков с рынка.

– Да, я понимаю, – Грэйс защелкнула крышку на спине осьминога и приподняла его, чтобы посмотреть, как он двигается; Катцу в ответ замахал на нее тремя щупальцами. Он был само совершенство. Грэйс пощекотала его, и он свернулся в клубок. Как бы далеко ни зашел скрытый от посторонних глаз прогресс в часовом деле, ему было далеко до уровня этой игрушки. Счетная машина едва подошла к умножению на двенадцать, и в мире не существовало механизмов, способных имитировать живые организмы. Грэйс внимательно наблюдала за Мори и решила, что в какой-то момент бросит осьминога на пол. Мори посмотрел на нее со странным выражением.

– Осторожно, – сказал он.

Грэйс аккуратно опустила Катцу на пол, после чего он прополз под столом, снова забрался к Мори на колени и продолжил разбрасывание спичек. Лицо Мори разгладилось.

– Поразительно! – сказала Грэйс.

– Спасибо. Возьмите еще пирожное, они не могут долго лежать.

Солнце наконец снова вышло из-за туч, и в теплом вечернем свете твердая глазурь на пирожных переливалась разнообразными оттенками голубого, зеленого и розового, подобно скоплению разноцветных морских анемонов. Грэйс взяла себе одно и съела почти половину, когда заметила, что Мори не ест.

– А вы сами почему не едите? – спросила она, вновь почувствовав свою неуклюжесть. Она была почти уверена, что, если они с Мори встанут рядом, окажется, что они примерно одинакового роста и комплекции, но он каким-то удивительным образом занимал меньше места в пространстве.

– По правде говоря, я их не очень люблю. Я пеку их для мистера Стиплтона. Он умеет видеть в музыке цвета и говорит, что, если сыграть эти цвета точно в таком порядке на фортепьяно, получится мелодия «Зеленых рукавов», – ответил Мори, кивком указав на тщательное расположение пирожных на блюде.

Грэйс внимательно осмотрела пирожные, но пришла к выводу, что вряд ли следует понимать это утверждение буквально, – это, видимо, метафора, часто используемая увлеченными музыкой людьми в общении с теми, кто от музыки далек. Ей приходилось слышать подобные рассуждения от одного из друзей Мацумото, поющего в хоре. Это был довольно странный молодой человек.

– Какая бы ни была мелодия, вам следует печь их почаще. Они очень соблазнительны.

Мори поднял голову, и на миг у него в глазах промелькнула глубоко запрятанная неприязнь, но почти сразу ее сменило непроницаемое выражение, и они услышали шаги возвращающегося с чаем Таниэля. Его руки были заняты подносом, под мышкой он нес коробку с триктраком, и ему пришлось локтем осторожно прикрыть за собой дверь. Грэйс смотрела на него: ей нравилась его спокойная манера, но, поняв, что Мори наблюдает за ней, она отвела глаза.

Как бы мастерски ни играл Мори в карты, его таланты явно не распространялись на игру с фишками. Им всем примерно в равной степени везло или же, наоборот, не везло, и, хотя умения здесь требовалось гораздо меньше, чем удачи, Мори, казалось, получал от этой игры гораздо больше удовольствия.

Солнце уже село, когда Таниэль пошел провожать Грэйс, чтобы найти для нее кэб. На темной кривой улочке мостовые пахли дождем, и, хотя Грэйс вернула джемпер Мори, ей не было холодно. Между склонившимися друг к другу фронтонами были натянуты веревки с бельем. В почти полной тишине слышно было только шипение газовых фонарей и пение невидимых цикад. Некоторое время они шли молча.

– Он, без всякого сомнения, гений, – сказала наконец Грэйс. – Нигде в мире не смогут создать ничего подобного осьминогу. Я вложила в колоду лишнего туза, и он сразу его обнаружил; это означает, что либо кто-нибудь из нашей прислуги сказал ему об этом, либо вы правы в своих предположениях о нем, – она посмотрела на него, – и, следовательно, ему ни к чему играть в эти игры. Я слыхала, что у сумасшедших гениев бывают свои развлечения, но дурачить клерка из Форин-офиса ради собственного удовольствия – это… нелепо.

Таниэль долго молчал. Она видела, как он набрал в легкие воздух, прежде чем заговорить.

– Полгода назад некто оставил часы в моей квартире в Пимлико. В них сработал предупредительный сигнал за несколько секунд до взрыва бомбы в Скотланд-Ярде. Они спасли мне жизнь. Я отдавал их на экспертизу. Сигнал в часах был установлен именно на этот день, час и минуту. Я живу в этом доме, потому что так меня попросили об этом в полиции. Не исключено, что именно он изготовил бомбу. Он мог бы рассказать мне об этом, чтобы объяснить действие часов, которые, возможно, предназначались для кого-то другого. Большая ложь, чтобы скрыть большую ошибку.

– Изготовитель бомбы. Значит, надо действовать безотлагательно, – Грэйс слегка задумалась. – Хорошо. Итак, если это мошенничество, значит, он подкупил кого-то у меня дома. Только таким способом он мог узнать о лишней карте. И о том, в каком платье я была вчера. Думаю, прежде чем делать какие-либо выводы, мне надо поговорить со своей горничной. Как только я что-нибудь узнаю, я немедленно пошлю вам телеграмму.

– Постарайтесь сделать это как можно быстрее. Завтра здесь будет полиция.

– Обязательно, – Грэйс взяла его за руку, и он было попытался высвободиться, но затем слегка наклонился к ней, и она сжала его пальцы. – Похоже, вы доверили мне очень серьезные вещи, – тихо сказала она.

– Вы – ученый.

– Уже нет.

– Вы так и не рассказали мне почему.

– Видите ли, я оставила университет.

– Но вы говорили о доме вашей тетки, или…

– А. Он… да, – сказала Грэйс, удивленная тем, что он помнит. – Она завещала мне дом, но только как часть приданого с тем, чтобы передать его моему будущему супругу, потому что традиционно женщины в нашей семье глупы и мой отец не станет записывать дом на мое имя. Если я хочу получить дом вместе с его очень большим, идеально подходящим для лаборатории подвалом, мне нужно выйти замуж. Там завещаны еще и деньги, но опять не на мое имя. Все на самом деле очень просто, – на этом месте Грэйс хотела остановиться, но Таниэль слушал ее очень внимательно, с неподдельным сочувствием, и она продолжила: – но вряд ли что-нибудь из этого выйдет. Основным кандидатом был Фрэнсис Фэншоу, вы об этом знаете, но он вдовец с пятилетним сыном. Вполне объяснимо, что он не хочет, чтобы его ребенок бегал вокруг мачехи, у которой подвал набит вредоносными химикатами.

– В таком случае вы должны ограбить банк и тайно заниматься своими исследованиями где-нибудь на чердаке, – произнес Таниэль с не свойственной ему настойчивостью.

У Грэйс появилось ощущение, что она ступила на тонкий лед.

– У вас такой тон, как будто вам очень близок предмет нашего разговора.

– Я ничего не понимаю в науке.

– Но при этом вы знаете что-то еще.

Он, судя по его виду, не хотел говорить, но потом решился:

– Раньше я играл на фортепьяно. Но после того, как погиб муж моей сестры, мне пришлось ей помогать, а, видите ли, музыка – не слишком доходное дело. Тем не менее мой совет вам искренен, – продолжал он, не дав ей выразить сочувствие, – что бы вам ни пришлось для этого сделать, это будет лучше, чем сдаться. Если хотите, вы можете публиковаться под моим именем. Я могу отсылать ваши статьи в журналы, и никто ничего не узнает.

– Правда? – Грэйс посмотрела ему в глаза.

– Вам совсем не обязательно было приходить сюда сегодня. Если бы я мог устроить для вас лабораторию, я бы обязательно это сделал.

Некоторое время они шли молча.

– Знаете, – наконец сказала Грэйс, – вы и в самом деле можете. Тут подойдет любой неженатый мужчина. Мне нужна лаборатория. Хотите получить дом в Кенсингтоне?

Он усмехнулся.

– Ваша семья найдет что сказать по этому поводу.

– Нет, ну что вы. Неравный брак очень легко устроить, если в полночь прогуляться по Гайд-парку. Немедленное бесчестье и принятие неотложных мер гарантированы. Одна из барышень Саттертуэйт проделала это несколько лет назад, чтобы выйти замуж за француза-католика. Когда на табличке написано: «По траве не ходить», всегда найдется кто-нибудь, кто немедленно прыгнет на газон.

Таниэль смотрел вдаль, в глубину длинной улицы, окаймленной светящимися точками фонарей и тянущейся до темных ворот Гайд-парка.

– Нет, я не могу.

– Это была лишь мимолетная мысль, – промямлила Грэйс. – Не стоит воспринимать ее слишком серьезно.

– Нет, я имел в виду, что в парке небезопасно. Тут недалеко есть паб.

– Что?! – встрепенулась Грэйс.

Таниэль выдохнул.

– У моей сестры два мальчика. Она еле сводит концы с концами на свою военную пенсию и деньги, которые я ей отсылаю, а это даже сейчас очень немного. Они посещают воскресную школу при церкви, и, мне кажется, это все, что сестра может себе позволить. Если бы я мог…

– Они могли бы поступить в Хэрроу, – сказала Грэйс, и Таниэль отвел глаза в сторону, как будто опасаясь дать волю воображению. Она видела его настороженность, но не знала, как его успокоить. Деньги не имеют значения, когда знаешь, что они всегда будут, – сказала бы она, но это было настолько банально, что истинный смысл фразы требовал пояснения.

– Думаю, мне следует детально объяснить, какие последствия может повлечь за собой такой шаг, а уж потом вы решите, – в конце концов сказала она.

Таниэль кивнул и придержал дверь паба, пропуская ее вперед. Их встретили клубы табачного дыма, носившиеся в воздухе обрывки разговоров и смех.