Глава 10

Наступило воскресенье. Наполеонов прибыл в дом подруги с утра пораньше, можно сказать, как раз к завтраку, которым он остался недоволен.

– Что это он у вас сегодня такой скудный? – поинтересовался следователь ехидно.

– Шур! Ты что, забыл?! – спросила Мирослава. – Мы же сегодня едем к тете Вике на Синичник.

– И будем там клевать семечки, – хмыкнул Наполеонов.

– Не только, – не осталась она в долгу, – может, тебе еще кусочек сала дадут.

– Сырого?

– Ну, не вареного же.

Морис бестрепетно прервал их состязание в остроумии одной фразой:

– Пора ехать.

Ехать решили на «БМВ». Шура решил, что за своей «девяткой» он вернется позже, а то и вовсе останется ночевать у Мирославы.

Во дворе теткиного дома их встретил молодой муж Виктории Волгиной Игорь Коломейцев – симпатичный мужчина с орлиным носом, шапкой густых каштановых волос и приветливыми глазами цвета чайной розы.

Мирослава чмокнула Игоря в щеку:

– Привет, дядюшка.

– Привет, племянница, – ответил он, приобняв ее шутливо за талию.

С Морисом и Шурой Коломейцев обменялся рукопожатиями и пригласил всю троицу в дом, где в гостиной уже был накрыт стол, на котором стояли не только блюдца с семечками, но и, как обещала Мирослава, тарелки с салом…

Чего только там не было! От витающих над столом ароматов кружилась голова.

При виде этого изобилия Шура заметно повеселел.

В гостиной присутствовали обе тетки Мирославы – хозяйка дома, писательница Виктория Петровна Волгина и ее родная сестра Зоя Петровна Романенко, мать двоюродного брата Мирославы – Виктора Романенко.

Муж Зои Богдан Романенко был кадровым офицером и погиб в одной из горячих точек.

Больше замуж она не выходила, одна растила сына Виктора, который пошел по стопам отца и по большей части пропадал в этих самых горячих точках или же валялся в госпиталях, посылая матери и сестре письма, полные оптимизма.

Тетю Викторию Морис уже знал хорошо, а с тетей Зоей, или Заей, как называли ее близкие, ему доводилось встречаться не слишком часто.

Сестры были внешне похожи друг на друга и все же разительно отличались.

Зоя была строгой, подтянутой, ее серо-зеленые глаза казались более темными, чем у сестры и племянницы.

Зая была почти всегда серьезной. Даже когда улыбалась…

А Виктория искрилась эмоциями, говорила живо, смеялась заразительно и притягивала к себе, как магнит.

Мирослава любила обеих своих теток, но общаться ей было легче с Викторией.

После того как собравшиеся утолили первый голод, Виктория сказала:

– Как меня раздражают штампы… То мужчины с желудками, то женщины с ушами.

Шура фыркнул.

– Да, да, Шурочка. – Виктория посмотрела на него притворно строго.

И, вздохнув, продолжила:

– Вот, например, фраза о том, что женщина любит ушами, впервые появилась в «Портрете Дориана Грея» Оскара Уайльда. Потом все стали ее повторять и внушать девочкам с детства. Хотя мне кажется, что мужчины больше, чем женщины, задействуют свои уши. Как легко они клюют даже на грубую лесть! А в похвалах просто купаются.

– Дорогая, мужчины все разные, – мягко возразил супруге Игорь.

– Но и женщины тоже! – парировала она. – На меня вообще слова не действуют.

– Это точно, – с притворным сожалением согласился муж.

– Я также не люблю, когда мужчины много говорят, – заметила Мирослава.

– Хочется сказать: закрой рот! – подхватила тетка.

– Если это не свидетель обвинения, – с иронией заметил Наполеонов.

Мирослава наградила его насмешливым взглядом.

А Виктория продолжила:

– Я всегда смотрю только на то, что мужчина делает для меня. А на дифирамбы чихать я хотела! Я и без всяких мужчин знаю, что я – шедевр природы.

Морис едва заметно улыбнулся и заметил про себя, что тетка и племянница в этом весьма схожи.

– Тетя, – с шутливой опаской проговорила Мирослава, – у тебя – мания величия?

– Ничуть, – усмехнулась Виктория и посмотрела на своего молодого мужа, который сидел с невозмутимым видом и тянул через соломинку… шампанское…

– Между прочим, – сказал Шура, – я читал, что отец Оскара Уайльда был известным ирландским хирургом. И сделал по тем временам уникальную операцию шведскому королю, удалив катаракту, за что был жалован орденом Полярной Звезды.

– А я не так давно перечитала «Портрет Дориана Грея», – призналась Мирослава.

– И что?

– В юности воспринималось иначе.

– Острее, – согласился Морис.

– Это потому, – сказала тетя Зая, – что в то время у нас не было такого обилия книг и мы были менее требовательны.

– С возрастом человек в любом случае становится более искушенным, – непринужденно заметил Игорь.

Судя по взглядам и кивкам присутствующих, все с ним согласились.

– Вообще-то, насколько я помню, Оскар Уайльд недолюбливал женщин, – проговорила Зоя.

– Мягко сказано, – улыбнулась Мирослава и процитировала из «Портрета Дориана Грея»: «Они живут одними чувствами, только ими и заняты». «Женщины – декоративный пол».

– Некоторые из них таковы до сих пор, – ядовито заметил Наполеонов.

– Например? – быстро спросила Виктория.

– Он не о присутствующих, – заступилась за друга Мирослава, – все его примеры из уголовных дел.

– Типа того, – пробурчал Шура.

– Может быть, Оскар Уайльд оттого скептически относился к женщинам, что ему самому были желаннее «ломатели изгороди», – проговорил молчавший до этого Морис.

Все взгляды устремились к нему.

И, отвечая на молчаливое требование разъяснений, он рассказал:

– В окружении юного короля Франции Людовика XV были пажи нетрадиционной ориентации. Чтобы они не ввели в грех короля, первого королевского пажа герцога де ла Тремоля, который большую часть свободного времени проводил за вышивкой, спешно женили и отправили в провинцию. Вместе с ним и некоторых его приятелей.

На вопрос короля, в чем их обвиняют, ответили, что они ломали изгородь в парке.

Неизвестно, догадался ли юный король об истинной причине опалы пажей, но при дворе в разговорах геев стали называть «ломателями изгородей».

Все улыбнулись, и разговор плавно перетек сначала на кормушки для синиц; ведь именно Синичник был условным поводом для сегодняшней встречи за столом.

Потом стали говорить о новинках литературы, и Игорь упомянул о том, что к выходу готовится новый роман Виктории. Но его содержание писательница пересказывать наотрез отказалась, даже не намекнула, о чем он.

Впрочем, присутствующие и не настаивали: купят книгу и прочитают.

К тому же утешительным призом для каждого стал небольшой, но очень красиво оформленный сборник стихов Виктории Волгиной. Писательница уже много лет сотрудничала с молодой художницей Лидией Заречной, и их творческий союз был очень гармоничен. Казалось, что стихи перетекают в иллюстрации, а рисунок буквально источает поэтические строки.

– Тетя, прочитай что-нибудь про осень, – попросила Мирослава.

И все подхватили ее просьбу.

Коломейцев молча улыбался, но по сиянию его глаз было видно, как он гордится своей женой.

Виктория Волгина не относилась к тем людям, которые заставляют себя упрашивать.

Говоря «нет», она имела в виду именно «нет», а произнося «да», подразумевала «да».

Поэтому она кивнула и стала читать:

 

Луна в тумане светит,

И иней на траве…

Как будто в зыбком свете

Иголкой по канве,

Стараясь очень, очень,

Наряд чудесный шьет

Своей сестрице осень…

Зима вот-вот придет.

Она наряд накинет,

Останется одна…

Луна, туман и иней…

И далеко весна…

 

Воцарилась тишина. Казалось, что слушатели погрузились в атмосферу стихотворения и все еще пребывали там.

– Еще, тетя, – через несколько мгновений попросила Мирослава.

Виктория кивнула и продолжила:

 

Осень сбросила наряд…

Обнаженная до пят!

Ни листочка, ни цветочка,

Только облака летят…

И звезда одна, как точка.

Лето кончилось. Опять

Коротки деньки, а ночки

Длинные тому на радость,

Кто сберег тепло и сладость

Зрелой, искренней любви.

Бог его благослови!

 

Из груди Зои невольно вырвался еле слышный вздох, Шура что-то усердно рассматривал на скатерти, Морис украдкой взглянул на Мирославу, которая вся обратилась в слух и впитывала мелодию стиха. А Игорь взял руку жены и нежно прижал ее к губам.

– А я ведь приехала к тебе не с пустыми руками, – обратилась к тетке Мирослава, когда гости встали из-за стола и разбрелись кто куда.

– Интересно, – оживилась Виктория, – что за гостинец ты мне привезла?

Мирослава достала из кармана небольшой пакетик и вытащила из него нитку рябиновых бус.

– О! – воскликнула Виктория. – Как красиво! Где ты купила это чудо?

– Тетя, – притворно-укоризненно вздохнула племянница, – тебе даже на мгновенье не пришло в голову, что я сделала это сама?

Тетка тихо рассмеялась:

– Для этого я слишком хорошо тебя знаю.

– Увы, – улыбнулась Мирослава, – это Ксюшина работа.

– Ксюшина?

– Ну, да, я же тебе рассказывала про Клавдию Ивановну Рукавишникову, помнишь?

– Конечно, помню, у меня склероза нет.

– Но у тебя может быть девичья память, – шутливо поддела тетку Мирослава.

Виктория делано-кокетливо отмахнулась:

– Ты смущаешь меня, мое дитя.

Дитя радостно хихикнуло и сообщило:

– Ксюша – ее внучка.

– Да, да… Большая девочка?

– Ну, можно сказать, что уже девица-красавица. Скоро пятнадцать лет.

– И впрямь уже барышня, – согласилась Виктория. – Тем более что сегодняшние девчонки растут прямо как на дрожжах.

– Между прочим, Ксюша – твоя страстная поклонница! – сообщила Мирослава.

– Да что ты говоришь?! – всплеснула руками Виктория. – И что же ты до сих пор молчала?

– Случая не было… Да к тому же, признаюсь честно, сама только недавно об этом узнала.

– Я подарю ей свои книжки?

– Думаю, что это очень обрадует ее. Тем более если ты автограф свой поставишь.

– Я даже пожелание ей напишу. Подожди минутку.

Мирослава согласно кивнула и присела на диван, рассматривая икебану в тонкой изящной вазочке на журнальном столике.

Тетка появилась минут через двадцать с увесистым пакетом книг.

– Вот, – сказала она, – на последней книге я сделала дарственную надпись, на некоторых короткие пожелания, а на других просто поставила автограф. Пойдет?

– Тетя! Ты просто фея! – Мирослава обняла тетку и чмокнула в щеку. – Ты не представляешь, как Ксюша обрадуется.

– Почему же не представляю, – мягко улыбнулась Виктория, – очень даже представляю, не забывай о моем развитом воображении.

– Ты – гений, тетя, – на полном серьезе проговорила Мирослава.

И Виктория поняла, что племянница имела в виду не только ее литературный талант, но и душевные качества.

Она поблагодарила ее теплым нежным взглядом.

Было уже темно, когда Мирослава, Морис и Шура покинули гостеприимный дом Игоря и Виктории.

Тетя Зая решила остаться ночевать у сестры.

Когда через два дня Мирослава вручила пакет забежавшей в дом Ксюше, то та просто-напросто лишилась дара речи от радости.

И лишь через несколько минут, придя в себя, принялась жарко благодарить Волгину, смущаясь и запинаясь.

Мирослава улыбнулась, приобняла девочку и сказала:

– Ксень, мы обе с тетей Викой безмерно рады, что угодили тебе. А теперь беги и разбирай свои сокровища.

* * *

У шофера Бельтюковых Глеба Земского был выходной.

Все последние дни Глеб, мягко говоря, был не в духе.

Да и чему, собственно, радоваться? Хозяин – в реанимации. Его дочь – на кладбище.

Хотя с дочерью не все так однозначно… С одной стороны, где-то в глубине души Глеб был рад, что Евгении больше нет и никто не выдаст постыдную тайну его любимой Аленушке.

С другой стороны, даже отпетому злодею не пожелал бы он такого конца.

А Женя ведь была совсем еще молодой, ей бы жить и жить, солнышку радоваться и деток рожать на радость Валентину Гавриловичу. Миллиардер сам не раз говорил в минуты хорошего расположения, что просто грезит о внуках. И чем больше у него их будет, тем лучше.

«Одно плохо, – думал Глеб, – что у богатых руки связаны их деньгами и под венец они идут не с любимым человеком, а с тем, кто поспособствует их дальнейшему обогащению».

– Несчастные люди! – искренне пожалел он их.

С Аленой они договорились пойти сегодня в «Белоснежку».

Не ахти какое престижное кафе, но девушке очень нравилось, что весь обслуживающий персонал там наряжен гномами..

Она даже спросила Глеба как-то на полном серьезе:

– Как ты думаешь, Глебушка, а гномы где-нибудь еще сохранились?

Он расхохотался:

– Аленка, ты что, Толкина обчиталась?

Невеста обиделась, Алена на самом деле зачитывалась «Властелином колец» и другими произведениями Толкина, но не считала, что это может быть поводом для упражнений жениха в остротах.

Глеб и сам решил, что переборщил:

– Ладно, Аленка, хватит обижаться. Посуди сама, откуда мне, прагматику, что-то знать о каких-то там гномах?

Девушка приняла его извинения, так как ссориться с женихом ей вовсе не хотелось. Она искренне любила Глеба Земского и собиралась прожить с ним всю оставшуюся жизнь.

Ей очень хотелось поговорить с ним об их будущей совместной жизни, например о детях. Но от мамы и подруг она слышала, что такие разговоры могут отпугнуть мужчину. Поэтому все свои мечты и фантазии девушка до поры до времени благоразумно держала при себе.

Мирослава тоже думала о Глебе Земском…

Она невольно вспоминала слова Екатерины Мишлевской о том, что убить Евгению Бельтюкову мог кто-то из обслуги.

Сама она не слишком-то верила в это, но сбрасывать со счетов нельзя было ни одну из версий.

Ей захотелось узнать о Земском как можно больше. Она посчитала, что имеет смысл узнать мнение о Глебе кого-то постороннего, не из тех, с кем он вынужден общаться постоянно.

Кто бы это мог быть? Например, кто-то из других водителей.

Конечно, велика вероятность, что из ее затеи ничего не выйдет. Но попытка, как говорится, – не пытка.

И Мирослава решила навестить автосервис своей подруги Людмилы Стефанович, или Люси, как называли ее друзья.

Сервисом Люси владела на пару с отцом Павлом Степановичем. По поводу почти полного совпадения своего имени и фамилии он всегда шутил:

– Видал, сосун, два в одном.

Дядю Пашу Мирослава знала с детства, немало часов они с Люсей, Шурой и Виктором провели в его гостеприимном гараже, где для них всегда имелись чай в пивных кружках и гора конфет «Мишка косолапый».

Едва Мирослава вошла в контору Стефановича, которая была стилизирована под его любимый гараж, как дядя Паша схватил ее в охапку и прижал к своей могучей груди. Потом отстранился, внимательно оглядел с головы до ног, пригладил свои пышные пшеничные усы и пробасил:

– Все хорошеешь?

– А то, – весело отозвалась Мирослава.

– Молодец! – похвалил он. – Садись, чай пить будем.

Мирослава не заставила просить себя дважды, села за массивный дубовый стол. И тотчас перед ней появились пивная кружка с крепко заваренным чаем и горка конфет «Мишка косолапый».

Она взяла одну конфетку, развернула фантик, знакомый с детства, осторожно разгладила его на столе и откусила половину конфеты.

– Вкусно!

– А то!

– Дядь Паша, я чего пришла-то, – начала Мирослава.

– Как чего, – перебил он веселым голосом, – соскучилась, вот и пришла.

– Это, конечно, так, – поспешила она согласиться, – но и по делу тоже.

– Это по какому же такому делу? – спросил он и подмигнул. – Опять вместо Шурки бандитов ловишь?

– Не совсем вместо, – улыбнулась Мирослава, – я так, дядя Паша, на подхвате у родной полиции, ты же знаешь. – И она тоже подмигнула ему в ответ.

Стефанович покатился со смеху:

– Что ж, говорят, скромность украшает человека.

– Но не приносит ему денег, – парировала появившаяся на пороге Люси.

– Явилась, доча, – добродушно проворчал Павел Степанович и грохнул на стол еще одну кружку с чаем.

– Ой, батя, спасибо, – обрадовалась Люся, – забегалась я, во рту с утра маковой росинки не было. – Конфетные обертки шустро, одна за другой зашуршали в ее пальцах.

– Маковой росинки во рту у нее не было, – кивнул Стефанович, – не считая сковородки с картошкой и грибами.

– Не целой сковородки, – поправила отца, улыбаясь, Люси, – если помнишь, мы ее вдвоем оприходовали.

– Помню, помню, а еще помню два ломтя хлеба с маслом и какао.

– Ну, батя!

– Что, батя?

– Хватит уже все тайны посторонним выбалтывать.

– А кто тут посторонний? – искренне удивился отец.

– Ладно, ладно, – отмахнулась Люси и обратилась к Мирославе: – Ты чего, подруга, пришла?

– В гости она пришла! – всплеснул руками Павел Степанович.

– Ага, в гости, – ехидно улыбнулась Люси, – с утра пораньше! Держи карман шире!

– Ладно, хватит спорить, – сказала Мирослава, – пришла я по делу. Но и соскучилась страшно.

При слове «страшно» отец и дочь переглянулись и рассмеялись.

– Ничего смешного. – Мирослава сделала вид, что обиделась, но и сама рассмеялась.

Потом сказала:

– Пришла же я к вам, мои дорогие, чтобы спросить, говорит ли вам что-нибудь такое имя – Глеб Матвеевич Земской?

– Мне лично ничего, – пожала плечами Люси.

– Я тоже, кажется, не слышал.

– А кто это? – спросила подруга. – И почему мы должны его знать?

– Не должны, но я надеялась…

– Не темни!

– Глеб Матвеевич Земской – шофер Валентина Гавриловича Бельтюкова.

– Того миллиардера, – присвистнула Люси, – дочь которого задушили?

– Да, его самого.

– Нет, мы не занимались обслуживанием его автомобиля. Такого клиента мы бы запомнили.

– Жаль…

– А мне ничуть!

– Почему?

– Не люблю буржуев! – сердито проговорила Люси.

– Буржуи неплохие деньги платят, – заметила Мирослава.

– Пусть свои грязные бумажки в другом месте оставляют.

– Веспасиан сказал, что деньги не пахнут, – подначила ее Волгина.

– Вот пусть они с Веспасианом их и нюхают у себя в уборной.

– Ну, ладно, не груби, доча, – пробасил отец Люси.

– Я и не грублю, а глаголю истину.

– Устами младенца, – проговорила Мирослава и погладила руку подруги, – может, ты и права. Но ведь и сама ты теперь в некотором роде буржуйка. – Мирослава обвела жестом помещение конторы.

– А ничуть! – не согласилась Люси. – Мы с батей все своими руками и на своем горбу. У нас все до единой копеечки честным трудом заработано.

– Это да, – согласился Стефанович, – мы у народа не крали, все, что есть, заработали своими руками и своей головой.

– Все! Сдаюсь! – Мирослава шутливо подняла руки вверх.

– То-то же! – торжествующе воскликнула Люси.

– Ну, вас же двое, – подмигнула Стефановичу Мирослава, – а я – одна.

– Нет, нас трое! – Люси вскочила из-за стола и повисла на шее подруги, – а вообще нас много, правда, батя?

– А то! – согласился тот. – Весь трудовой народ должен быть заодно.

– Жалко, Витьки нет, – расхохоталась Люси, – а то бы он подвел итог нашей дискуссии: «Голодранци всих краин до кучи гоп!»

Все расхохотались.

Но тут же взгрустнули – брата Мирославы и друга Люси и Шуры Виктора Романенко им всем не хватало. А Стефанович любил его, как сына. Ведь малец рос на его глазах, да и Богдана, его отца, знал он неплохо, а Зою искренне уважал.

– Ладно, – сказала Мирослава, – чаю попили, конфет поели, поспорили, повеселились, погрустили, теперь и работать пора.

– Судя по твоим словам, – усмехнулась Люси, – жизнь у нас кипит, и куда теперь помчишься?

– Хочу заехать к Кеше. Может, он что-то знает о Земском.

– Может, – согласилась Люся. – Кешин хозяин у богатеев пользуется популярностью.

С Иннокентием Колосветовым Мирослава познакомилась, расследуя одно из своих дел.

Сначала он был даже подозреваемым, потом свидетелем, а по завершении дела стал другом, хотя поначалу Кеша планировал завести с детективом роман.

Но Мирослава пресекла его далеко идущие планы и предложила дружбу.

Взвесив все «за» и «против», Колосветов принял ее предложение и за все время их знакомства ни разу ее не подвел.

Так что Мирослава могла рассчитывать на его помощь и на этот раз…

Иннокентий Колосветов работал на прежнем месте – в автосервисе на улице Кругловой, 28, хотя оттуда его неоднократно пытались сманить, соблазняя более высокой зарплатой и прочими благами.

Но он только доброжелательно улыбался, благодарил и качал головой.

Мирослава позвонила ему ближе к обеду.

Он тотчас весело отозвался:

– Привет, Слава! Надеюсь, соскучилась?

– Очень, – не менее весело подтвердила она, – и даже хочу назначить тебе свидание.

– Всегда готов! – его голос был полон энтузиазма.

– Давай встретимся в твой обеденный перерыв?

– Где?

– Где тебе удобнее, мне ведь все равно…

– Если не возражаешь, то в «Старой мельнице».

– Хорошо, я подъеду к сервису.

Сидя в машине, Мирослава увидела, как Иннокентий вылетел из помещения, на ходу застегивая теплую куртку из жатой кожи коричневого цвета, которая очень ему шла.

Он вообще был симпатичным малым не очень высокого роста, но пропорционального сложения, с густыми волосами и карими глазами, в глубине которых плясали смешинки.

Единственное, что, на взгляд Мирославы, слегка портило общую картину – это большой рот парня.

Но когда он улыбался – этот недостаток превращался в достоинство, настолько искренней и солнечной была его улыбка.

Увидев машину Мирославы, он улыбнулся так, что пасмурный день сразу показался ей солнечным.

Волгина знала, что девушки от Иннокентия буквально млели, а он все медлил, не торопясь выбрать себе подругу, словно выжидал чего-то…

Мирослава распахнула дверцу, и Колосветов опустился на сиденье рядом с ней.

Они обменялись приветствиями, и Мирослава тронула автомобиль с места.

До кофейни они ехали молча, Мирослава просто смотрела на него в зеркало, а он улыбался ей.

Узнавать причину, по которой она назначила ему встречу, Иннокентий не торопился. Зачем? Сама скажет, когда сочтет нужным.

Они вошли в кофейню и погрузились в атмосферу тепла и уюта.

«Старая мельница» не отпугивала ценами, охотно принимала в своих стенах и обеспеченных гостей, и не очень…

Горящие на столе свечи и отблески пламени, дрожащие на стенах, дарили посетителям иллюзию того, что они хотя бы на короткий миг убежали от суеты и забот в оазис тишины и покоя.

Казалось, что даже время в «Старой кофейне» течет не спеша…

Иннокентий заказал себе пирожки с ливером и булочки с маслом, мармеладом и кофе, а Мирослава – язычки и тоже кофе, хотя и не была его любительницей.

После того как ими был проглочен последний кусочек и выпит последний глоток, Мирослава спросила небрежно:

– Кеш, ты случайно не знаешь Глеба Земского?

– Земского? – насторожился он. – Это не о водителе ли Бельтюкова ты спрашиваешь?

– О нем самом, – кивнула она.

– Да, мы с ним знакомы. Лимузин Бельтюковых обслуживается у нас.

– Не скромничай, – улыбнулась она, – небось ты им и занимаешься?

– Ну, бывает, что и я… – отозвался он уклончиво.

– «Бывает» надо понимать как «чаще всего»? – уточнила она.

В ответ он только наклонил голову.

– Кеш, мне нужна твоя помощь, – проговорила она серьезно.

– Чем могу, помогу.

– Ты, конечно, слышал, что была задушена Евгения Бельтюкова.

Он кивнул и спросил удивленно:

– Но не думаешь же ты, что ее задушил Глеб?

– Почему нет?

– На фиг она ему сдалась! – вырвалось у Иннокентия. – Прости, – тут же проговорил он.

– Почему ты так уверен в его невиновности?

– Потому, что Глеба весьма устраивала его служба у Бельтюкова. Миллиардер обращался с обслугой вежливо и платил хорошо.

– Кто тебе это сказал?

– Да сам Глеб и сказал!

– А какие отношения были у Глеба с Евгенией?

– Сама посуди, – улыбнулся он, – какие отношения могут быть у шофера с дочерью хозяина?

– Очень разные могут быть отношения, – ответила Мирослава, не отрывая взгляда от глаз собеседника.

– Да ладно тебе, – отмахнулся он, – про эти глупости больше пишут в дамских книжках, да в сериалах показывают.

– Не скажи, – не согласилась она.

– Ты подозреваешь, что у Глеба был с ней роман? – прямо спросил он.

– Роман – вряд ли. Но переспать с ним она вполне могла.

– Зачем?!

– Из любопытства или чтобы снять сексуальное возбуждение.

– Она что, нимфоманкой была?

– Сие мне неведомо…

– Но у тебя есть что-то… Сплетни или факты?

– Нечто среднее…

– Вообще-то у Земского есть невеста. Ты в курсе?

– В курсе.

– Отличная, между прочим, девчонка.

– Откуда знаешь?

– Видел. Он пару раз приезжал вместе с ней.

– Катал девушку на хозяйском лимузине? – усмехнулась Мирослава.

– Зря иронизируешь. Не вижу в этом ничего плохого.

– Детские игры.

– Ну, не все девушки такие самодостаточные, как некоторые, – заметил Иннокентий с намеком и широко улыбнулся.

– Ладно, – вздохнула она, – лучше скажи, у них серьезно?

– Насколько мне известно, уже решен вопрос со свадьбой.

– Вот видишь, – произнесла она многозначительно.

– Что я должен видеть? – удивился он.

– Если Земской собрался жениться, то Евгения могла быть ему опасна, вернее, ее язык.

– Это если у него что-то с ней было. В чем я очень даже сомневаюсь.

– Из-за его любви к невесте?

– И поэтому тоже.

– Слушай, секс и любовь…

– Не начинай, – отмахнулся он, – мне не нравится твой взгляд на эти вещи.

– Хорошо. Тогда скажи, если бы Алене стало известно о связях жениха на стороне, она простила бы ему эти шалости?

– Не знаю, – честно ответил он.

Она побарабанила пальцами по столу.

– Зато могу тебе сказать, что Глеб – парень порядочный и надежный.

– Порядочные тоже иногда оступаются…

– Согласен, – нехотя согласился он, – тем не менее порядочные ребята не душат девушек, даже если хотят их заставить замолчать.

– Ты прямо ручаешься за него? – тихо рассмеялась Мирослава.

– На сто процентов ручаться нельзя ни за кого, но на девяносто девять и девять десятых я бы за Глеба поручился.

– Понятно.

– Хочешь совет?

– С удовольствием послушаю…

– Поищи другого подозреваемого.

– Спасибо.

– Значит, советом не воспользуешься?

– Ну, что ты, Кеша, как маленький! Думаешь, что следствие только одну версию рассматривает?

– Ты меня успокоила, – сложил он руки на груди.

– Чем?

– Тем, что подозреваются все.

– Не то чтобы все…

– А Наполеонов тоже при деле? – спросил он, улыбаясь.

– Да, Шура ведет это дело.

– А ты, как всегда, выручаешь друга?

– Не совсем. Кеша, не паясничай, а то я в тебя чем-нибудь запущу.

– Премного благодарен. – Он шутливо наклонил голову и тут же напомнил: – Ты не ответила на вопрос.

– У меня – клиент, – сердито отозвалась она.

– Не сердись, – проговорил он примирительно, – я просто хотел сберечь твое время, не мог Глеб убить.

– Ладно. – Она подозвала официанта, и они расплатились каждый за себя.

Иннокентий уже знал, что дискутировать с Мирославой по поводу оплаты счета было делом не только бесполезным, но и в некотором роде небезопасным…

Они сели в машину и поехали в сторону автосервиса. Но на этот раз Иннокентий не стал молчать и всю дорогу рассказывал Мирославе свои новости.

С особенной гордостью он поведал, что стал крестным своей маленькой племянницы.

– Здорово! – согласилась Мирослава.

Уже выбираясь из автомобиля, он спросил, когда они встретятся снова.

– На новогодние праздники, у нас соберутся гости, и тебя я тоже приглашаю. Придешь?

– Приду, – ответил он твердо, – но когда именно?

– Я тебе позвоню ближе к праздникам и уточню.

– Не обманешь?

– Кеш, – проговорила она укоризненно, – разве я тебя когда-нибудь обманывала?

– Нет, ни разу, – признал он.

– Ну, вот.

– Хотя я предпочел бы, чтобы обманула.

– В смысле?! – удивилась она.

– В том смысле, чтобы поматросила и бросила, – рассмеялся он и быстро выскользнул из машины, уворачиваясь от ее шлепка.

Потом помахал ей и поспешил к воротам, а когда услышал шум отъезжающей «Волги», обернулся и смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом.

Приехав домой, Мирослава искренне удивилась, увидев рассевшегося на кухне Шуру.

– Что ты тут делаешь? – спросила она бесцеремонно.

– Я тут собираюсь обедать, – парировал он, сделав вид, что обижен до глубины души ее негостеприимством.

Морис, давно привыкший к их дружеским обменам любезностями, невозмутимо расставлял посуду на столе.

– Где ты была? – решил не отставать от Мирославы Шура.

– Ездила на встречу.

– К кому?

– К Иннокентию Колосветову.

– И зачем тебе понадобился принц-лягушка? – ляпнул Наполеонов.

– Почему это принц-лягушка? – недовольно переспросила Волгина.

– Потому что, когда я смотрю на его рот, представляю себе лягушку в болоте, которую кто-то поцеловал, и она превратилась в молодца.

– Глупая шутка!

– Прости, я не хотел.

– Кеша очень симпатичный и милый.

– Сдаюсь, сдаюсь! – Шура поднял обе руки вверх.

Но через мгновенье не удержался и съехидничал:

– В постели он тоже милый?

– Ты же знаешь, что я не сплю с парнями, если не хочу их потерять как друзей, – серьезно отозвалась она.

Наполеонов кивнул.

Оба они не заметили, как потемнели голубые глаза Миндаугаса.

Он видел Колосветова несколько раз и заметил, какими глазами тот смотрел на Мирославу. Морису не понравилось, что она назвала его милым.

– Так зачем ты к нему ходила? – не унимался Наполеонов.

– Не ходила, а ездила.

– Не увиливай от ответа. Или это секрет?

– Какой тут может быть секрет! – всплеснула она руками. – Хотела выяснить, не знает ли он Земского.

– И?

– Что – и? – усмехнулась она.

– Слав, перестань издеваться.

– Я не издеваюсь.

– Ага, каждое слово из тебя приходится вытягивать, а я еще голодный, слабосильный.

Шура ловко утащил из-под руки Мориса кусочек ветчины.

– Ты что, хочешь, чтобы тебе палец отрезали? – строго спросил Миндаугас.

– Нет, я есть хочу. Но ты не уходи от ответа. Знает Кеша Земского?

– Да, знает.

– Но не верит, что это он убил дочку миллиардера, – хмыкнул Наполеонов и добавил: – Если тебя это успокоит, то я тоже не верю.

– Верю, не верю, – передразнила Мирослава, – в любом случае мы должны как можно больше узнать о каждом обитателе дома Бельтюкова и иметь представление о царившей в нем атмосфере.

– Составила свое представление?

– Не совсем, но постепенно складывается определенная картина.

– Слава! Что бы я без тебя делал?

– Иронизируешь?

– Нет, честно-честно. – Он молитвенно сложил на груди руки и скосил глаза на Мориса.

Мирослава расхохоталась:

– Скажи лучше, Шура, что бы ты делал без Мориса?

– Голодал бы, – вздохнул Наполеонов и расцвел, как роза, когда Миндаугас пригласил всех за стол.

Развалившийся на диване Дон со снисхождением смотрел на Шуру. Он-то уже успел полакомиться тушеной куриной печенкой и мог позволить себе подремать часок-другой-третий.

* * *

Мирон долго метался без сна, а когда часы пробили полночь, он услышал шуршание ветра за окном и долго прислушивался к нему, воображая, что по стене бегают мыши, вернее, призраки мышей…

На этом Мирон провалился в сон, точно в яму, заполненную чем-то непонятным. Может быть, и не опасным для жизни, но пугающим и без того мечущуюся от переживаний душу.

Он увидел свет… Зыбкий, дрожащий, пробивающийся из-под двери.

Потом послышались шаркающие шаги.

В комнате стало прохладно…

И тут месяц выплыл из тьмы и прижался крутым лбом к стеклу с той стороны окна.

Казалось, он чего-то ждал, готовился стать чему-то немым свидетелем… Или соучастником?

И вдруг картинка переменилась. Мирон увидел себя в саду.

Ему всего семнадцать лет.

Вокруг все цветет, поют птицы, весело звенит вода в фонтане и томно вздыхает листва.

У Мирона в руках – учебник по истории. Он пытается осмыслить прочитанное и понять, что же хотел донести до него автор.

Тут он слышит быстрые шаги, а через миг из-за кустов цветущей бузины появляется его кузина.

Она идет к нему.

Нет, не идет, а плывет, не касаясь ногами земли…

Сердце Мирона сжимается от ужаса, он пытается закричать, но тщетно, из горла вырываются только булькающие звуки. Ему не хватает воздуха, он задыхается, прижимает к горлу руки.

Последнее, что он слышит перед тем, как проснуться, это звенящий смех Евгении, который постепенно переходит в демонический хохот.

Проснувшись, Мирон посмотрел в окно – никакого месяца и в помине не было, тьма кромешная.

Все остальное ему приснилось или… почудилось.

Только сейчас он сообразил, что сидит на кровати, обхватив руками горло.

Но никто его не душил и даже не пытался. Разве только он сам…

Мирон разжал пальцы и вытер со лба холодный пот.

Прошлепал босыми ногами через всю комнату, достал из мини-холодильника минералку, налил полный стакан и выпил залпом.

Снова лег в постель и натянул одеяло до подбородка.

– Что же ты наделала, Евгения, – тоскливо подумал он, засыпая, – взяла и ушла…

Инна Нерадько тоже долго не могла заснуть, ворочалась с боку на бок.

А перед тем как лечь, долго рассматривала любительскую фотографию Евгении Бельтюковой, на которой та в обнимку с Адамом Верещаком заходит в гостиницу.

Совсем недавно Инна думала: «Почему так: одним – все, а другим – ничего?»

Теперь же она совсем не завидовала Евгении – лучше быть небогатой, но живой.

* * *

Утром выпал снежок, забелил все кругом.

Мирослава решила съездить в больницу к Бельтюкову.

Конечно, она знала, что в реанимацию ее не пустят. Да и зачем, если Валентин Гаврилович так и не пришел в сознание, несмотря на все усилия врачей.

Так что объяснить, зачем она туда едет, Мирослава не смогла бы даже себе самой. Впрочем, она и не пыталась.

Морис хотел было поехать с ней, но она только молча помотала головой.

Миндаугас пожал плечами: мол, на нет и суда нет, и напустил на себя равнодушный вид, но в глубине души все-таки был недоволен.

И, пожалуй, только Дон понимал или, вернее, ощущал все оттенки его чувств.

Вот и сейчас, едва Мирослава выскользнула из столовой, кот подошел к Морису, приподнялся на задние лапы, одну переднюю поджал так, что создавалось впечатление, будто кот прижал ее к груди, а другой осторожно потрогал Мориса за ногу.

Миндаугас наклонился и подхватил утешителя на руки. Тот сразу замурлыкал, уткнувшись влажным носом ему в ухо.

А Мирослава в вестибюле больницы нос к носу столкнулась с Филиппом Яковлевичем.

– Как он? – спросила она.

Хотя могла бы и не спрашивать – вид у двоюродного брата миллиардера был удрученный.

– Врачи советуют готовиться к худшему, – не стал он скрывать от детектива печальную весть.

– Сочувствую, – обронила она еле слышно.

Он посмотрел на нее внимательно и спросил:

– Вы к Вале?

И, не дожидаясь ответа, добавил:

– Вас не пропустят.

– Я знаю…

Он не стал спрашивать, зачем же она тогда пришла, просто взял ее под руку и повел к выходу. А на крыльце то ли предложил, то ли попросил:

– Давайте куда-нибудь поедем, посидим. – И добавил сокрушенно: – Тошно мне.

Она едва коснулась его руки легким поглаживающим прикосновением:

– Хорошо, едем.

Он сел в свою машину, Мирослава в свою. И, не спросив, куда именно ехать, просто последовала за его автомобилем.

Машина Филиппа Яковлевича остановилась возле неприметного кафе «Заячья лапка».

Бельтюков выбрался из автомобиля, дождался Мирославу и спросил:

– Вы не возражаете? – Мужчина кивнул на кафе.

– Нет, не возражаю, если здесь кормят не одной капустой, – попыталась пошутить она.

Он кисло улыбнулся в ответ.

В «Заячьей лапке» не было изысков, но меню радовало приверженцев русской кухни. Здесь подавали борщи, рассольники, уху по-русски, каши с лещом, с тыквой, запеченную рыбу, овощные салаты, расстегаи, кулебяки, блины, кисели и прочие традиционные блюда.

Бельтюков заказал гречневую кашу с лещом, кулебяку с капустой и овсяный кисель. Мирослава решила последовать его примеру, исключив кулебяку.

Официанты в «Заячьей лапке» были вежливы и расторопны, поэтому все заказанное им принесли почти мгновенно.

Филипп Яковлевич ел молча и, казалось, полностью был погружен в свои мысли.

Мирослава не нарушала воцарившегося за столом молчания, исподволь наблюдая за полковником.

Было видно невооруженным глазом, что Бельтюков расстроен состоянием брата и искренне беспокоится за него. Но помочь ему он ничем не мог и, как человек прагматичный, понимал, что сейчас и дом, и бизнес, в котором он абсолютно ничего не понимал, лежат на нем. Одно спасение, что сотрудники – толковые и сами справляются с текущей работой.

Филипп Яковлевич надеялся на Мирона, но парень настолько скис, что от него не было никакого проку. Образно говоря, он напоминал полковнику ландыш, описанный в строках Батюшкова:

«Как ландыш под серпом убийственным жнеца

Склоняет голову и вянет,

Так я в болезни ждал безвременно конца

И думал: парки час настанет».

Мирон и впрямь выглядел не столько потрясенным, сколько больным.

Филипп Яковлевич племянника не одобрял. Да, все они горюют о кончине Евгении и переживают о Валентине. Но нельзя же распускаться до такой степени, тем более молодому и здоровому человеку!

Завершив чинно трапезу, вытерев губы салфеткой и отложив ее в сторону, полковник проговорил:

– Вы, наверное, думаете, что старик выжил из ума. Пригласил вас в кафе с просьбой выслушать его, а сам молчит как истукан. – Он извиняюще улыбнулся Мирославе.

– Ничего подобного я не думала, – так же вежливо улыбнулась она в ответ.

– Я хотел поговорить с вами о Вале, Валентине Гавриловиче, – поправился он.

Мирослава молча слушала.

– Я очень привязан к своему двоюродному брату, – продолжил после паузы полковник, – у меня никого нет роднее. Мы были с ним близки с раннего детства, в юности были лучшими друзьями. Все лето мы проводили вместе у бабушки, да и учились в одной школе.

Но потом я поступил в училище и стал офицером. Честно служил своей родине, не помышляя об ином поприще. А Валя окончил экономический факультет, работал в машиностроении. А потом, когда страна рухнула, быстро сориентировался и пошел в бизнес.

Бельтюков замолчал и задумался.

Затем продолжил:

– Брат быстро разбогател, и я понимал, что честно за столь короткий срок это сделать никто не может.

Он тяжело вздохнул.

– Но Валя разбогател. А я его любил, всегда любил, – подчеркнул он.

Мирослава кивнула, понимая терзавшие его противоречия.

– Отношение к брату у меня двойственное, – сказал полковник и попросил: – Попробуйте меня понять: я всю жизнь честно служил родине. А потом услышал, что не надо было клювом щелкать.

– От брата?

Филипп Яковлевич Бельтюков отрицательно покачал головой и продолжил:

– Но, с другой стороны, я очень любил его, и это мое чувство, несмотря на произошедшие с нами изменения, ни в коей мере не уменьшилось.

– Почему вы согласились жить у брата?

– Потому что на старости лет я оказался очень одиноким человеком. Вся моя семья погибла в авиакатастрофе двенадцать лет назад. Я не нашел в себе сил начать вить заново семейное гнездо, и после отставки мне негде было приклонить голову. Поэтому, не скрою, когда брат пригласил меня к себе, я сразу же ухватился за его предложение. У меня появилась возможность снова оказаться в семье, которая не была мне чужой. Вы понимаете меня? – Он посмотрел ей в глаза.

– Да, я понимаю вас, полковник, – ответила она, не отводя глаз.

Он как-то успокоенно кивнул, и Мирослава поняла, что ему стало легче.

– Филипп Яковлевич, – заговорила она, – психотерапевт из меня, конечно, никудышный, но вот детектив я неплохой.

– Хотите узнать, что у нас творится дома?

– Если можно.

– Отчего же нельзя? Тем более что никаких тайн мадридского двора раскрывать мне не придется. Наш дом теперь больше похож на театр теней. Все ходят как в воду опущенные. Обслуга притихла, Нерадько продолжает следить за домом, но больше напоминает не женщину, а заводную куклу, Мирон вообще скис. Только Вера держится молодцом, и Вася пропадает сутками в офисе. Если бы не эти два столпа, боюсь, наша семья и бизнес рухнули бы.

– Филипп Яковлевич, у вас не появились подозрения, кто бы мог расправиться с Евгенией?

– Я бы хотел сказать, что это сделал Верещак, но, если честно, я не знаю.

Мирослава же подумала, что она снова не узнала ничего нового…

* * *

Шура сидел на табурете в кухне. Рядом на полу сидел Дон. Оба они внимательно следили за тем, как Морис Миндаугас слегка отбил аккуратно нарезанные куски говядины, потом обвалял их в сухарях, обмакнул во взбитые яйца и положил на тотчас зашипевшую сковороду.

Оба наблюдателя одновременно облизнулись, а Наполеонов жалобно спросил:

– Скоро можно будет есть?

– Скоро, – усмехнулся Морис. – Вот только хозяйка домой вернется.

Шура вздохнул и попросил:

– Налей нам с напарником, – он кивнул на Дона, – хоть молока.

Морис молча налил молоко Шуре в бокал, Дону в блюдце.

Наполеонов получил еще и утешительный приз – пачку лимонного печенья.

Открыв ее, Наполеонов сразу повеселел и спросил Мориса:

– Ты чего такой грустный?

– Я не грустный…

– Я же вижу.

– Тебе показалось.

– Шалишь, следователю твоя душа открыта, как книга.

– Угу, как ночное небо звездочету.

– Типа того, – охотно согласился Шура.

– Шура, ты хорошо знаешь Мирославу? – спросил Морис осторожно.

– Как свои пять пальцев, – заверил его Наполеонов.

– Скажи, какие ей нравятся мужчины?

– Заботливые, трудолюбивые, хозяйственные, – начал он перечислять.

– По-моему, ты путаешь свои предпочтения с Мирославиными, – усмехнулся Морис.

– Ничего подобного! – возмутился Шура.

Морис отвернулся.

– Ага, не веришь?! Ты хоть знаешь, кто у нее в отрочестве был любимым героем? Можно сказать, девичьей мечтой! – Шура поднял вверх указательный палец.

– Нет, – заинтересовался Морис, – кто?

– Открываю тебе одному великую тайну. – Наполеонов подмигнул несколько озадаченному Миндаугасу. – Так вот, слушай! В то время, как другие девочки влюблялись в рыцарей, принцев, на худой конец в д’Артаньяна, Мирослава была влюблена в Балду!

– В какую еще балду? – не понял Морис.

– Не в какую, а в какого! Ты что, сказки Пушкина не читал?! Темнота европейская!

– Подожди, читал… О!

– Дошло наконец-то.

– И чем же ее так привлек Балда? – усмехнулся Морис недоверчиво.

– Очень даже многим, – многозначительно изрек Наполеонов.

– Например?

– Хорошо, ты вот ответь мне на простой вопрос: какой толк в повседневной жизни от принца или рыцаря?

– Ну…

– Вот именно, что ну. Принц только в мечтах хорош, в реале связь с ним только прибавляет обязанностей и напрочь лишает свободы. Вся жизнь с ним – как на витрине. Рыцарю дама интересна только до тех пор, пока она тешит его самолюбие, то есть позволяет себя спасать и совершать всякие бессмысленные, а подчас и откровенно глупые подвиги типа уничтожения пресмыкающихся.

– Кого?! – не выдержал Морис.

– Ну, драконов там всяких. Кстати, извели все-таки этих зверюшек.

– А Балда?

– Балда – парень хозяйственный. Все у него в руках спорится. И обед готовит, и детей нянчит, и деньги в дом приносит.

– Про деньги что-то не припоминаю…

– А оброк?!

– Ах да.

– Ну, вот, – сказал Шура, – с таким, как Балда, и в наше время как за каменной стеной.

Морис искренне расхохотался.

В это время вошла Мирослава.

– Чем это вы тут занимаетесь? – спросила она.

– Готовимся к приему пищи, – беззаботно отозвался Шура.

– Так ты, по-моему, уже принимаешь ее, – усмехнулась Мирослава, глядя на почти опустевший стакан молока и смятую пачку из-под печенья.

– Я же тебе объясняю, это только подготовительный процесс, – ответил Шура и обратился к Морису: – Ну, что, шеф, отбивные готовы?

– Готовы, готовы, – отозвался Морис.