Глава 8

Было слышно, как поскрипывают ветви деревьев, сопротивляясь порывам холодного ветра.

Мирон ворочался с боку на бок, не в силах сомкнуть глаз.

Он посмотрел в сторону окна и вскрикнул от неожиданности: с той стороны к стеклу прижалось мертвенно-бледное лицо. Его черты расплющились, образовав сплошной круг.

Мирон вскочил и только тут осознал, что это никакое не лицо, а полная, низко висящая луна.

Он налил себе полный стакан воды, залпом выпил его и снова лег в постель.

Ему хотелось, чтобы ночь прошла как можно скорее, но время, которое так быстро мчится в счастливые мгновенья, когда хочется его остановить, сейчас, казалось, совсем не двигалось, точно муха, угодившая в липкую ловушку.

За окном пошел дождь. Налетающий порывами ветер трепал льющиеся с небес струи, точно старый плащ с многочисленными прорехами. Дождь охал, стонал и шаркал по земле, как старческие ноги.

Незаметно для себя Мирон уснул.

Он слышал, как в коридоре прозвучали осторожные шаги, скрипнула дверь, но не мог разобрать, снится ему это или же происходит наяву.

Дверь приоткрылась… И он увидел скользнувшую в комнату белую фигуру, казавшуюся призрачной в зыбком свете луны. Он хотел закричать и не смог.

Ему стало трудно дышать. Страх полз по его телу тысячами мурашек и шевелил волосы.

Фигура приблизилась, молча провела рукой по телу Мирона и скользнула к нему в постель.

– Открой глаза, – приказал тихий, но требовательный голос.

И он повиновался. Это была Она! Евгения.

– Что ты здесь делаешь? – вырвалось у него.

– Почему ты разговариваешь таким сдавленым шепотом? – рассмеялась она тихо.

– Ведь ты… – прошептал он.

– Нет, я просто ушла в другой мир. Но там холодно и скучно. Ты ведь согреешь меня? – В ее пустых глазах зажглась надежда, и ему стало еще страшнее.

– Нет, нет! – закричал он и оттолкнул ее руки. – Уходи туда, откуда пришла.

– Я не хочу возвращаться туда одна, – проговорила она вкрадчиво, – ты нужен мне…

– Нет, нет! Убирайся! Ты не Женя!

– А кто же я, по-твоему? – засмеялась она.

– Призрак!

– Какой же я призрак? Обними меня, и ты почувствуешь мою плоть. Прижми меня к своему сердцу! Согрей меня!

– Уходи, ради бога! – закричал он.

– Бога? – снова засмеялась она. – Какого бога? Ты ведь не веришь ни в одного из них.

Мирон попытался вспомнить одну из молитв, которым в детстве учила его Нерадько. Но ни единого слова не пришло ему в голову, и он зарыдал.

Призрак тем временем обвил его шею руками и стал душить.

– Нет, нет, – хрипел и задыхался он, пытаясь разжать холодные руки. Но они были крепкими, как стальные обручи.

И в тот миг, когда ему показалось, что он уже умирает, Мирон проснулся в холодном поту.

Рядом никого не было.

Дождь перестал, и ветер, кажется, утих.

Мирон облегченно перевел дыхание, и тут его взгляд упал на дверь. Она была приоткрыта, хотя он точно помнил, что перед тем, как лечь спать, закрыл ее изнутри.

– О, господи! – вырвалось у него, и он без сил упал на подушки.

Инна в эту ночь спала беспокойно, во сне ее преследовали кошмары, но она не помнила, что же ей снилось.

Проснувшись, она позвала хриплым голосом:

– Мама!

Никто не отозвался. Поднявшись с постели, девушка прошлась по ковру босыми ногами и, выйдя за дверь, еще раз позвала:

– Мама! Ты где?

Она обошла всю квартиру, но матери нигде не было. Инна вздохнула, поправила волосы, упавшие ей на лицо.

«Куда она могла уйти в такую рань?» – подумала девушка беспокойно.

Бестолково потоптавшись еще немного на кухне, она заварила себе чай и в ночной сорочке, неумытая и непричесанная, села на один из итальянских стульев, которыми так гордилась ее мать.

«Стулья как стулья», – подумала она.

И, снова вспомнив о том, что произошло, нахмурилась.

Она не знала, что ожидает их с матерью после всего случившегося в этом доме.

Нет, ей не было жалко Евгению, но что, если Валентин Гаврилович не переживет смерти дочери и тоже умрет? Неизвестно, кто наследует этот дом и оставит ли он ее мать на прежнем месте. Инна не представляла, как и куда они переедут.

У Инны, конечно, была работа, но она всегда знала, что в случае чего у нее есть дом, в который она может вернуться в любое время. Наверное, это странно, но квартиру в доме Бельтюкова она всегда считала своим родным домом. И думать о том, что ждет их с матерью теперь, было неуютно и даже страшно.

Роберто рано утром застал на кухне плачущую Нерадько. Чилини не мог поверить своим глазам. Стальная домоправительница выглядела безутешной и беззащитной. Такой он не мог представить ее даже в фантастическом сне. Роберто был уверен, что Серафима Оскаровна не растеряется в любой ситуации и не дрогнет, как капитан перед лицом бури, уверенно продолжая вести свой корабль. Но, увы. Кажется, он забыл, что Серафима Оскаровна, несмотря на свою должность и волевой характер, в сущности, всего лишь женщина.

Роберто настолько растерялся, что сначала просто топтался возле нее, потом принялся похлопывать ее по плечу, бормоча слова утешения на итальянском языке. Опомнился, налил воды:

– Выпейте, пожалуйста, Серафима Оскаровна. И не надо плакать. Как говорят у вас в России, слезами горю не поможешь.

Но она оттолкнула его руку со стаканом и продолжала жалобно всхлипывать.

Роберто воскликнул:

– Мамма миа! – и принялся бегать по кухне.

Немного успокоившись, но по-прежнему не зная, что делать, он позвонил Осипу. И, постоянно косясь в сторону плачущей женщины, объяснил ему ситуацию.

Тот пообещал немедленно прийти и не обманул растерявшегося итальянца, пришел так скоро, как позволили ему возраст и здоровье.

– Осип Михайлович! – воскликнул Чилини, увидев в дверях старика.

Итальянец улыбался во весь рот и кивал на Нерадько.

Старик нахмурился, и опомнившийся Роберто погасил улыбку.

Осипу удалось довольно скоро успокоить женщину. Что именно он говорил Серафиме Оскаровне, повар не расслышал, но облегченно вздохнул, когда Осип увел Нерадько с кухни.

Самому Роберто было очень жаль погибшую девушку. Он считал ее несколько ветреной, но милой.

Ему нравилось, как Евгения улыбалась, а особенно ему импонировало то, что она не сидела на диетах и всегда ела с аппетитом, отдавая должное талантам повара.

Но особенно Чилини переживал за судьбу хозяина. Даже просыпаясь ночью, он думал о том, выкарабкается Бельтюков или нет.

А если случится самое страшное, то что делать ему, Чилини? Возвращаться домой в Италию?

Да, он порой скучал о своей родине, но в то же время уже привык жить в России.

И жилось ему здесь совсем неплохо. Его уважали, им дорожили и хорошо оплачивали его труд.

Он никогда и нигде не получал столь много и не пользовался таким почетом, как в доме Бельтюкова.

В те дни и вечера, когда устраивались приемы, банкеты и просто дружеские вечеринки, хозяин вызывал своего повара в зал, где пировали гости, и с гордостью представлял его присутствующим, а после завершения трапезы его шумно благодарили.

Поначалу это Роберто смущало, но всегда льстило его гордости.

Как-то Филипп Яковлевич объяснил ему, что традиция чествования повара существовала у помещиков дореволюционной России.

Чилини принял это к сведению, так и не решив тогда, хорошо это или плохо. Но потом подумал, что чтить традиции, наверное, все-таки хорошо.

И с тех пор принимал похвалы и благодарности как должное.

Если хозяина не станет, кому он тут будет нужен?

Роберто вздохнул и принялся за приготовление завтрака.

Утро было удивительно красивым. Даже не верилось, что на дворе поздняя осень.

Небо цвета морского залива и облака как белые кони с серебристо-серыми гривами…

Хотелось читать стихи, сочинять песни или отправиться за город. Короче, хотя бы на время забыть о расследовании убийства.

Мирослава влетела на кухню.

– Мо… – начала она, но тут же остановилась.

Морис Миндаугас с олимпийским спокойствием резал овощи на большой деревянной доске.

Но не это остановило Мирославу.

За маленьким столиком на вертящейся табуретке сидела Ксюша Рукавишникова. На столе перед ней были раскиданы в художественном беспорядке кисти рябины, ближе к краю лежала горка уже отделенных от веточек ягод.

А одна самая большая ветка с крупной кистью из ярко-алых ягод, оперенная несколькими ажурными листьями, стояла посередине обеденного стола в стеклянной вазе на низкой ножке. И была она вручена скорее всего Ксюшей Морису Миндаугасу.

Ксения была внучкой Клавдии Ивановны Рукавишниковой, которая жила неподалеку от коттеджей и приходила убираться в дом Мирославы пару раз в неделю.

Увидев Мирославу, девочка тотчас вскочила.

– Сиди, сиди, – сказала хозяйка дома и подошла поближе.

– Мне Морис разрешил сорвать, – проговорила тихо Ксения.

Волгина кивнула и спросила:

– А что это будет, варенье?

– Нет, – качнула головой Ксения и невольно улыбнулась: – Бусы.

– Бусы?

– Ну да. Раньше еще песня такая была, мне ее бабушка пела: «Вместо кораллов на бусы грозди рябины дарил».

– Понятно. – Мирослава задумалась, а потом сказала: – Давай меняться.

– Меняться? – удивилась девочка.

– Ага, – кивнула детектив, – ты мне – рябиновые бусы, а я тебе – коралловые.

Черные Ксюшины ресницы недоверчиво взмыли вверх.

Потом она покачала головой.

– Почему? – спросила Мирослава.

– Потому, что у них цена разная.

– Ксеничка, – Мирослава положила руку на плечо девушки, – кто же может измерить цену любви мастера, вложенную в его труд?

Девушка зарумянилась.

– Ну, какой же я мастер… – смущенно проговорила она.

– По-моему, неплохой. – Мирослава уже разглядела нитку с нанизанными на нее ягодками рябины и потянула ее.

– Ой! – испуганно воскликнула Ксюша, – осторожней, они еще не закончены, и там иголка.

– Вижу.

– Мирослава Игоревна…

– Просто Мирослава.

– Мирослава, – послушно исправилась девушка, – но вы ведь не носите украшения…

– А я не себе. Тете подарю. Ты ведь знаешь мою тетю Викторию?

– Кто же не знает Викторию Волгину! – Глаза девушки заблестели. – Я почти все ее книжки прочитала.

– Но… – она опустила глаза, – разве она станет носить рябиновые бусы?

– Носить скорее всего не станет, – согласилась с ней Мирослава, – но наверняка украсит ими интерьер своего кабинета.

– Вы думаете? – В глазах Ксении зажглись огоньки надежды.

– Уверена! Так что доделывай свое украшение и будем меняться.

– Хорошо. Спасибо. Мне можно здесь пока остаться?

Мирослава перевела взгляд с залившейся краской Ксении на невозмутимого Мориса и сказала:

– Конечно, можно, Ксеничка.

Обрадованная девушка горячо ее поблагодарила.

Уже поздно вечером Мирослава спросила своего помощника:

– Ты ведь не собираешься пудрить девчонке мозги?

– Нет, – удивленно ответил он, – с чего вы взяли?

– Видела, как она на тебя смотрит.

– На этот раз вы ошиблись, маэстро, – ответил он ей насмешливо.

– У меня хорошее зрение.

– Несомненно, – усмехнулся он, – но только я для Ксении как шедевр.

Мирослава присвистнула:

– Ну и самомнение у тебя!

– Не в том смысле.

– В каком же? Разъясни.

– В том, что девушка смотрит на меня, как на картину на стене или статую в парке. Просто любуется.

– И получает эстетическое наслаждение, – хмыкнула Мирослава.

– Что-то в этом роде…

– Ты уверен?

– Стопудово, как говорит Шура.

– Ну, смотри, я не хочу, чтобы девочка попусту страдала.

Он успокаивающе кивнул.

На языке у него вертелся вопрос: а это ничего, что он страдает? И попусту или нет?

Но задать ей свой вопрос Морис так и не решился.

Мирослава набросала себе план действий на ближайшее время.

Самым важным было найти Верещака.

Для этого, пожалуй, следовало бы побеседовать с его квартирной хозяйкой, с коллегами, директором и администратором цирка.

Она решила также познакомиться с подругами Евгении.

Но начать Волгина решила с несостоявшегося жениха Евгении Бельтюковой Репьева Марка Анатольевича.

Она нашла его телефон и набрала номер.

Как ни странно, Марк не стал привередничать и строить из себя звезду, недоступную для общения. Он вежливо выслушал Мирославу и согласился встретиться с ней в кафе. Выбор заведения он предоставил ей, добавив при этом – как даме.

Мирослава, со своей стороны, тоже не полезла в бутылку и не стала проявлять недовольство в лучших традициях феминизма.

Тем более что феминисткой она и не была…

Волгина предложила ему встретиться в клубе «Рыжая ослица».

Она слышала, как Марк хмыкнул в трубку, но согласился.

Встретиться они договорились в шесть вечера.

Квартирная хозяйка Верещака Ираида Феоктистовна Лаврова, дама пенсионного возраста и умеренной полноты, со строгими чертами лица и седыми волосами, сколотыми на затылке легкомысленной молодежной заколкой с сердечками, хмуро выслушала детектива. Затем достала очки в роговой оправе и несколько раз тщательно прочитала предъявленные Мирославой документы, потом нехотя спросила:

– И чего вы хотите от меня?

– Я хотела бы узнать, как долго Верещак снимает у вас квартиру?

– Пять лет, четыре месяца и одиннадцать дней, – отчеканила Лаврова.

Волгина закусила губу, чтобы не улыбнуться.

– А где он сейчас?

– Откуда мне знать? – вопросом на вопрос ответила Ираида Феоктистовна.

– Была ли у вашего квартиранта постоянная подруга?

– И это мне неизвестно, – угрюмо выдала Лаврова.

– Часто ли вы навещали сданную ему квартиру?

– Чего мне туда часто ходить? – Она строго посмотрела на Мирославу. – Чай, он мне не чадо любимое и не милый друг.

– Вы нисколько не беспокоились за свою квартиру?

– Нет, не имею привычки беспокоиться понапрасну. – И, увидев недоверчивое выражение лица Волгиной, пояснила: – Адам – человек положительный. Подозрительных личностей в мою квартиру не водил, жалоб от соседей на него не поступало, платил он всегда вперед. А на Новый год, 8 Марта и на Пасху делал мне подарки, – добавила она, сверля детектива глазами.

Мирослава не стала интересоваться ценностью презентованных ей Верещаком подарков. Чем, кажется, разочаровала даму.

– Ираида Феоктистовна, а вы видели друзей Адама?

– Нет. Но он мне говорил, что к нему заходят его коллеги.

– А женщины?

– С женщинами он встречался в другом месте, – отчеканила Лаврова.

– Откуда вы это знаете?

– От соседей, – нехотя призналась она.

Мирослава подумала, что от этой особы, вырубленной из каменной глыбы, узнать больше ей не удастся. И распрощалась с ней.

Примерно через полчаса она подъехала к дому, где жил в съемной квартире Адам, и набрала на домофоне первый пришедший в голову номер.

– Кто там? – отозвался тонкий детский голосок.

– Тетя, – ответила Мирослава.

Ребенок не стал выяснять, чья именно тетя. Дверь открылась.

– Спасибо, – проговорила Волгина.

Она поднялась на этаж, на котором находилась квартира, сдаваемая Лавровой, и на всякий случай нажала на звонок.

Как она и ожидала, ей не открыли. Никто не отозвался и в двух квартирах, расположенных рядом.

Зато дверь напротив распахнул вихрастый подросток в майке с портретом президента и потертых джинсах.

– Здравствуйте, – сказала Мирослава, – я – детектив.

– Привет! Клево. Но мы полицию не вызывали.

– Я сама пришла, – улыбнулась Мирослава.

– И зачем? – спросил парень.

– Я хотела поговорить с вами о вашем соседе. – Она кивнула на дверь Верещака.

– Об Адаме, что ли? – заинтересовался подросток.

Мирослава кивнула.

– Клевый мужик, – улыбнулся парнишка, продемонстрировав два ряда ровных белых зубов.

«Голливуд отдыхает», – подумала Мирослава и спросила:

– И чем же он клевый?

– Ну, как же, – удивился парень ее непониманию, – он нам билеты в цирк часто приносил.

– Кому – вам?

– Друзьям, сеструхе с дочкой.

– А вы любите цирк?

– Обожаю!

– Скажите, а когда вы в последний раз видели Адама?

– Это подумать надо… – Парень стал крутить свои вихры, губы его при этом забавно двигались.

Минуты через две он сказал:

– Вспомнил: за день до того, как за ним полиция приходила.

– А разве за Адамом приходила полиция?

– Ну, может, не совсем за ним, – проговорил парень, – но они его искали, может, как вы, спросить чего-то хотели.

– Вы точно помните, что за день до того, как его искали?

– Точно! – заверил он ее.

– А кроме полиции, его никто больше не искал?

– Нет.

– В тот день Адам ушел из дома один?

– Из дома один, – кивнул парень, – но внизу его ждала девчонка на роскошной тачке.

– Откуда вы знаете?

– А мы как раз с Сенькой из магазина возвращались и увидели.

– Сначала тачку? – усмехнулась Мирослава.

– А то, – усмехнулся он в ответ.

– Адам уехал вот с этой девушкой? – Мирослава протянула ему фотографию Евгении Бельтюковой.

– Не, – помотал он головой, – с этой Мальвиной я видел его раньше, но на этот раз он уехал совсем с другой девушкой.

– Вы не могли бы ее описать?

– Описать, – задумался подросток и вдруг неожиданно обрадованно воскликнул: – Вы видели такую картину – «Купание красного коня»?

– Петрова-Водкина? – удивленно спросила Мирослава.

Он с энтузиазмом кивнул.

– Видела, – нерешительно проговорила Мирослава.

– Вот!

– Что – вот?!

– Это она!

– Простите… – Мирослава пыталась припомнить, где же на той картине могла прятаться хотя бы тень девушки…

– Ну, я имею в виду коня! – продолжал радоваться парень.

– Вы хотите сказать, – недоверчиво сделала попытку уточнить Мирослава, – что Верещак уехал с красным конем?

– Ну, да! – радостно подтвердил подросток, – то есть не совсем, я хотел сказать, с кобылицей.

– С какой такой кобылицей?

– Ну, девушка! Рыжая! И лицо у нее слегка лошадиное, и сама она…

– Кобыла? – хмыкнула Мирослава.

– Ну, вот видите, вы уже сечете.

– Благодарю.

– Не за что, я всегда рад помочь людям, – искренне проговорил он и закрыл дверь.

– На молодежь, что ли, начать жаловаться? – пожала плечами Мирослава. – Я, к счастью, не Сократ…

Она изо всех сил пыталась нарисовать в воображении облик девушки, которая походила бы на кобылицу. Однако ей это не очень-то удавалось.

– Интересно, где Адам отыскал такую подружку? Не в конюшне же, – невесело усмехнулась она.

Мирослава подумала, что подружек Верещака вполне могут знать его друзья, они же коллеги. Поэтому она поехала в направлении цирка.

Оставив машину на стоянке, Мирослава вошла в округлое здание.

Первым она решила нанести визит директору цирка.

И уже через пять минут была любезно препровождена секретаршей в его кабинет.

Директор цирка Илья Савельевич Руденко оказался кряжистым мужчиной лет шестидесяти с небольшим.

Его густые, аккуратно постриженные волосы начали седеть.

Карие широко расставленные глаза и крупный нос на круглом лице придавали ему доброжелательный вид.

– Садитесь, пожалуйста, – предложил он Мирославе, приподнявшись при ее появлении из-за стола.

Его сочный баритон и гостеприимный приглашающий жест гармонично дополняли образ, в котором не было ничего лишнего.

Мирослава представилась и сказала, что ей нужно как можно больше узнать об Адаме Верещаке, артисте их цирка.

Руденко вздохнул и сообщил, что Адама он, конечно, знает, но не располагает информацией о личной жизни Верещака, как и о том, куда он мог пропасть.

По громкой связи он обратился к своей секретарше и попросил пригласить к нему в кабинет Лысенкова.

– Это наш администратор, – пояснил он детективу.

Вскоре дверь открылась без стука, и в кабинет вкатился круглолицый блондин невысокого роста.

Всем своим видом он напоминал надувной разноцветный мяч – костюм горчичного цвета, желтый галстук, коричневые ботинки и румяные щеки.

– Знакомьтесь, пожалуйста, это наш администратор Иван Васильевич Лысенков. А это детектив Мирослава Игоревна Волгина.

– Очень приятно, очень приятно, – закивал администратор.

Мирослава догадалась, что Иван Васильевич жаждет пожать ее руку, поэтому протянула ее и ощутила энергичное пожатие.

– Иван Васильевич, что там у нас слышно об Адаме Верещаке? – тем временем спросил директор.

– Увы, Илья Савельевич, ничего нового. Пропал наш Адам, как в воду канул.

– Вы подали заявление в полицию?

– Да чего его подавать?! – вскинул брови домиком Лысенков. – Они и сами его ищут. Вот и к вам детектив пожаловал.

– Я – частный детектив, – решила уточнить Мирослава.

– А нам все едино, – махнул полной рукой администратор, – нам бы только Адама сыскать. Мы без него зашиваемся, – он выразительно посмотрел на Мирославу. – Его номер – гвоздь программы. И вот нате вам. – Лысенков развел руками.

– Скажите, Иван Васильевич, а раньше такое с Верещаком случалось?

– Да никогда в жизни! – горячо заверил ее Лысенков.

– Может, он иногда уходит в запой? – осторожно поинтересовалась Мирослава.

– Ни боже мой! – возмущенно воскликнул администратор.

– Да, чего-чего, а пьянства за Адамом не водилось, – поддакнул директор.

– А как насчет женщин? – не отступала детектив.

– В смысле?

– Возможно, он неравнодушен к ним.

– Какой же мужчина может быть равнодушен к женщинам? – расцвел администратор. – Если только эти, – он смутился и не произнес слова, едва не слетевшего с его губ.

– Я поняла, – ободряюще улыбнулась ему Мирослава и уточнила: – То есть Адам часто менял подружек?

– Нет, нет! – Администратор замахал пухлыми руками. – Он их не менял, просто благосклонно относился к многочисленным поклонницам, а близкие отношения у него были только с одной женщиной.

– Вы ее видели?

– Кто ж ее не видел, – вздохнул администратор.

– То есть?

– Это Евгения Бельтюкова, дочь миллиардера. В любом модном журнале ее лицо.

– А сюда она приходила?

– Вы имеете в виду на представления или в гримерку Адама?

– И то, и другое.

– Приходила и на представления, и в гримерку. Но в последнее время редко.

– Верещак не вышел на работу в тот самый день, когда СМИ сообщили об убийстве Бельтюковой?

– Нет, на два дня раньше. Меня тогда чуть кондрашка не хватила. Его номер, а он не явился. Пришлось представление перестраивать на ходу. Мы думали, что зрители разорвут нас на части.

– Обошлось? – спросила Мирослава.

– Обошлось, но некоторые все-таки пытались устроить скандал и даже вернуть деньги за билеты.

– Но им это не удалось? – улыбнулась Мирослава.

– Конечно! – горячо воскликнул администратор. – Они же все представление отсидели на своих местах.

– Есть ли среди артистов цирка те, кто близко знал Адама?

Лысенков кивнул:

– Да, Николай Михайлович Потапов и Семен Петрович Дуля.

– Они тоже акробаты?

– Нет, Николай Михайлович – дрессировщик медведей. У него великолепный номер, рекомендую посмотреть, – пылко проговорил Иван Васильевич.

«Фамилия соответствующая, – улыбнулась про себя Мирослава, – Потапов!»

– А Семен Петрович Дуля – наш клоун.

– Рыжий?

– Нет. У него оригинальный имидж. Он – гриб.

– В смысле?!

– Он веселит зрителей от имени гриба.

– Действительно, оригинально, – согласилась Мирослава, так как не могла вспомнить ни одного клоуна, выступающего в образе гриба.

– Иван Васильевич сейчас вас с ними познакомит, – сказал Руденко.

– Да, да! – воскликнул Лысенков.

Он схватил Мирославу за руку и потащил к двери.

Потом опомнился:

– Ой, простите, ради бога. Я по привычке. Артисты, они, знаете ли, точно дети, – стал, краснея, оправдываться администратор.

– Ничего страшного, – улыбнулась Мирослава, повернулась к директору: – До свидания, Илья Савельевич. Спасибо за содействие.

– До свидания. А благодарности не стоит. Мы сами в первую очередь заинтересованы в том, чтобы найти Верещака.

– Да, да, очень заинтересованы! – с энтузиазмом подтвердил Лысенков и снова попытался взять Мирославу за руку, но вовремя спохватился: – Прошу вас, – распахнул он перед ней дверь.

Волгина в цирке не была очень давно, как бы она сама сказала – сто лет.

Но детективу не было еще и двадцати семи. Поэтому правильнее будет сказать, что в цирке она не была с детства.

Она отчетливо уловила хорошо знакомый ей аромат конюшни и запах диких животных. «Наверное, так пахнут тигры, львы», – подумала она.

Лысенков, несмотря на полноту, двигался довольно быстро, и Мирослава старалась от него не отставать, скользя, как ей казалось, по многочисленным лабиринтам.

Наконец они оказались в помещении с просторными клетками, в которых стояли, сидели и валялись медведи.

У Мирославы разбежались глаза. Мишки были разных размеров, цвет шерсти тоже варьировал от светло-соломенного до темно-бурого, почти черного.

Обманчиво добродушные увальни, казалось, тоже заинтересовались новыми лицами.

Они рассматривали Мирославу с большим интересом.

Администратора, видимо, звери неплохо знали…

«Все-таки странно, – подумала Мирослава, – что на Западе многие ассоциируют медведя с русским Ваней, глуповатым силачом с по-детски доверчивой душой. Того и гляди, снисходительно по плечу похлопают. А как увидят, что Иван-то не дурак, так и начинаются выверты и угрозы».

Настоящий медведь тоже далеко не глуп, так что не стоит обращаться с ним панибратски.

Из книг Мирослава знала, что медведи обладают довольно высоким уровнем интеллекта и хорошо поддаются дрессировке.

Но ссориться с ними не следует…

– А вот и Николай Михайлович Потапов, – представил ей дрессировщика Лысенков и, обратившись к нему, добавил: – Коля, детектив Мирослава Волгина хотела бы поговорить с тобой о нашем Адаме.

Николай молча кивнул и жестом спровадил администратора прочь.

Оставшись в компании медведей, они не торопились начинать разговор. Николай и сам был чем-то похож на своих подопечных – высокий, кряжистый, лениво‐вальяжный.

Потапов, в свою очередь, составлял впечатление о детективе. Довольно скоро он решил, что девушка ему нравится – очень уж заинтересованно она смотрела на его питомцев. Он сразу понял, что ее интерес непоказной.

И он не удержался – познакомил гостью с медведями, представив каждого по имени. И стал рассказывать об их характерах.

Мирослава не перебивала дрессировщика, разглядывая зверей.

– Только вот жалко, что они не на воле, – тихо сказала она.

– Им здесь не так плохо, как может показаться на первый взгляд. Их кормят, поят, лечат и вообще относятся к ним по-человечески.

Заметив легкую улыбку на губах Мирославы, дрессировщик расценил ее по-своему и продолжил:

– Конечно, им приходится работать. Но работа в цирке им нравится. Среди моих мишек нет лентяев.

Волгина задумчиво кивнула.

– И потом, в природе медведи живут около 30 лет, а в неволе они могут прожить и 45, и даже 50.

Мирослава тем временем вспомнила свое детство. Солнечный летний день. Цирк шапито в Струковском саду.

Она была тогда совсем маленькой и без страха рассматривала огромных великанов, покрытых густой шерстью.

Ей нравились их маленькие круглые ушки, крупные головы, небольшие черные глазки и носы – влажные и блестящие, совсем как у Тузика, живущего в их дворе.

Вот только когти у мишек были огромные и острые, как лезвия. Поэтому дед сразу же пресек ее поползновение коснуться шерсти зверя.

Шепотом он объяснил ей, что медведь только на вид такой славный милый увалень, на самом же деле это опасный зверь.

Мирослава слушала деда с недоверием, а рядом недовольно сопел ее двоюродный брат Виктор, которому тоже не разрешили погладить медведя.

После представления дед, смеясь, рассказывал им с Виктором, как однажды во время марш-броска в армии он с сослуживцами вышел на луг и увидел там медведей. Косолапые паслись, мирно поедая траву.

– Ну, просто корова! – восхищенно выдохнул кто-то из солдат.

Как следует насладиться живописным зрелищем им не позволил командир, быстро оттеснивший своих бойцов обратно в лес.

– Мои мишки в среднем весят 250–300 килограммов. А есть такие экземпляры, что и 800 кило вытянут, – донесся до нее голос Николая.

– Я в детстве очень хотела погладить медведя, – призналась Мирослава с улыбкой.

– Если вы не близкий им человек, лучше руки к ним не протягивать.

– Теперь-то я уже это знаю. А тогда девочкой была, и они казались мне большими мягкими игрушками.

Николай рассмеялся.

– Да и трудно было поверить, что эти неповоротливые звери способны обидеть ребенка.

Они оба улыбнулись.

– Кстати, их неповоротливость – одна сплошная иллюзия. На самом деле они быстрые и ловкие, легко забираются на деревья, хорошо плавают и быстро бегают.

– Спасибо вам, Николай Михайлович, за интересную лекцию.

– Просто Коля, – улыбнулся дрессировщик.

– Хорошо, – легко согласилась Мирослава. – Я пришла, чтобы расспросить вас об Адаме Верещаке. Вы, конечно, знаете, что его разыскивает полиция?

Он кивнул:

– Но Адам ни в чем не виноват.

– Возможно. Вы знаете, где он скрывается?

– Понятия не имею. – И тут же добавил: – Но если бы знал, думаете, сказал бы вам?

– Наверное, нет, но если Адам не виноват, то зачем ему скрываться?

– Я уверен, что он и не скрывается, просто не знает, что Женю… – Он оборвал фразу.

– Почему вы так думаете?

– Потому, что он пропал за два дня до ее гибели.

– Может быть, он готовил план?

Потапов искренне рассмеялся и спросил:

– Вы сами в это верите?

– Я совсем не знаю Верещака, и поэтому у меня могут быть самые разные версии по поводу его исчезновения.

– Например?

– Он мог уехать к родным.

– Сорвав программу цирка?

– С ним могло что-то случиться.

– С ним ничего не случилось.

– Почему вы в этом так уверены?

– Они звонили мне и спрашивали, почему отключен телефон Адама.

– А вы?

– Соврал. Сказал, что он простыл, охрип, говорить не может, лежит с температурой, но скоро поправится.

– Какая еще у вас имеется версия его исчезновения? – спросил Николай.

– Он мог увлечься другой женщиной…

– И не выйти на работу? Это не смешно.

– Что, не похоже на вашего друга?

– Непохоже. К тому же с Женей у него все было серьезно.

– Но, насколько мне известно, отец Евгении был категорически против этого брака.

– Был, – согласился Потапов, – но они продолжали встречаться тайком.

– Это не могло продолжаться вечно.

– Адам не терял надежды. Даже более того, он был уверен, что выход найдется.

– Какой?

– Об этом он мне не говорил.

– А чем Верещак занимался в свободное время?

– Да ничем особенным, – пожал плечами Потапов.

– И все-таки? – продолжала настаивать Мирослава.

– Собственно, свободного времени у него было не так уж и много. Основную его часть он проводил с Евгенией.

– А остаток? – спросила Мирослава.

– Иногда мы втроем ходили в кафе или клубы, а когда были деньги, то и в ресторан закатывались.

– В «Нептун»? – усмехнулась она.

– Да, – протянул он удивленно и, не удержавшись, спросил: – Откуда вы знаете?

– Интуиция…

– Дедукция? – хмыкнул он.

– Возможно. А кто был третьим?

– В смысле?

– Вы сказали, что ходили втроем.

– А, это, – он махнул рукой, – третьим был Сеня.

– Кто это?

– Дуля. – И быстро пояснил: – Клоун наш, Семен Петрович Дуля.

– Вы не могли бы меня с ним познакомить?

– С удовольствием.

– Тогда идемте?

– Я сейчас позвоню, и Сеня сам придет.

Он достал из кармана сотовый, потыкал кнопки и бодро проговорил:

– Сень, ты не можешь ко мне на минутку заскочить?

Выслушав ответ, убрал аппарат и сказал:

– Все, порядок, сейчас придет.

– Скажите, Николай, а у вас есть девушка?

– Нет, – протянул он удивленно и почему-то смутился.

– А у Сени есть?

– У Дули есть жена и двое детей.

– Странно…

– Что же в этом странного? – не понял Потапов.

– Жена и двое детей, а Сеня с вами в ресторане…

– Ах, это, семья у него на Украине. Он деньги зарабатывает и им отсылает.

– Почему же не перевезет их сюда?

– Все не так просто, – вздохнул Потапов.

– А сам Дуля хочет этого?

– Конечно, хочет. Тут и спрашивать нечего.

Дверь приоткрылась:

– Коль, ты здесь?

– Конечно, здесь, заходи.

Мирослава увидела перед собой худенького паренька. Его щеки и нос были покрыты красными и желтыми веснушками. Мирослава сразу догадалась, что они ненастоящие. На голове у него была шляпа, имитирующая шляпку мухомора.

– Сень, знакомься, это Мирослава. Она – детектив. Ищет Адама. А это наш Семен Дуля, – обернулся он к девушке.

– Очень приятно, – проговорил паренек.

– Мне тоже, – отозвалась Мирослава приветливо и подумала: «Сколько же ему лет?»

На вид Дуле сложно было дать больше двадцати. Но Потапов упомянул о жене и двоих детях.

Да, внешний вид часто обманчив.

Клоун Семен Петрович Дуля в жизни оказался совсем не смешным.

Рассказать Мирославе что-то новое об Адаме он не смог. И, увидев огорчение на ее лице, принялся извиняться.

Мирослава смотрела в карие грустные глаза, и ей почему-то было безумно жалко клоуна.

Она вытащила из кармана свою визитку, достала ручку и нацарапала на обратной стороне телефон.

– Возьмите, – сказала она Дуле.

– Что это? – удивился он.

– Обратитесь по этому телефону, и вам помогут разрешить ваши затруднения, сошлетесь на меня.

Дуля перевел непонимающий взгляд на Потапова.

– Бери, бери, – закивал тот, сообразив, в чем дело.

Распрощавшись с мужчинами, Мирослава покинула цирк.

Сев за руль своей «Волги», она с сожалением констатировала, что ничего нового не узнала.

Пару минут она раздумывала, остаться ей в городе или вернуться в коттеджный поселок.

До встречи с Репьевым оставалось еще полдня.

Она представила, как будет огорчен Морис, если она не приедет обедать домой, и направила автомобиль в сторону коттеджного поселка.

Миндаугас старался, чтобы его улыбка не слишком выдавала радость, охватившую его при виде Мирославы.

Накормив в первую очередь Дона, он накрыл на стол для Мирославы и не нарушал тишины до тех пор, пока она не заговорила первой.

– Жаль, что Шура пропустил такой славный обед, – проговорила Мирослава с улыбкой, глядя на Миндаугаса.

– Действительно, жаль, – согласился он и улыбнулся ей в ответ.

– Постараюсь не слишком наедаться в «Рыжей ослице», – притворно вздохнула она.

– Да уж, – усмехнулся он, – оставьте местечко для домашнего ужина.

Став серьезной, Волгина подробно рассказала Миндаугасу о разговоре с квартирной хозяйкой Верещака, с его соседом и коллегами.

– Как видишь, негусто, – закончила она.

– Да, – согласился он. – И все-таки исчезновение Верещака кажется очень странным. Может быть, все-таки полиция права, и убийство девушки – его рук дело?

– Исключать этого совсем, конечно, нельзя, – проговорила Мирослава, – но моя интуиция подсказывает, что это не Верещак.

– Если он невиновен, то почему скрывается?

– Ты неоригинален, – усмехнулась она.

– Но это же логичный вопрос?!

– Логичный. Однако Верещак исчез не после убийства Бельтюковой, а за два дня до него.

– И они не созванивались?

– Бельтюкова пыталась ему звонить, потом посылала эсэмэски, но телефон Адама был все это время отключен. Это все, что известно полиции.

– Вы подозреваете в убийстве Репьева?

Она покачала головой.

– Однако он мог убить ее из ревности…

– Не думаю, что между Репьевым и Бельтюковой была страсть, тем более – любовь. Скорее всего, просто сухой расчет их отцов.

– О чем же вы собираетесь с ним говорить?

– Я хочу узнать, почему он расторг помолвку.

– Это так важно?

– Морис! Милый! – Она укоризненно посмотрела на него. – В деле об убийстве важной может оказаться любая мелочь.

– Сдаюсь, – улыбнулся он.

– Давай я помогу тебе убрать со стола и ненадолго поднимусь к себе.

– Не надо мне помогать, – отмахнулся он, – я сам прекрасно справлюсь.

Но она все-таки помогла ему перенести на кухню посуду со стола.